Young and beautiful

Этот мир для молодых и красивых.

Именно об этом поют и орут, бросаясь в уши липкими комками сахарной ваты, бешено атакуя глаза тугими шариками розовой жвачки все эти песни, слоганы, баннеры и манекены. Весь этот ливень из сверкающих пайеток, смертоубийственных духов, пьяного горлового смеха с привкусом виски и бега, бега, бега... Для молодых и красивых.

Миро стоит перед сияющей витриной и смотрит. Её не интересует платье — вот уже скоро четверть часа, как она пялится на худую и острую коленку манекена, из-под этого самого модного платья торчащую. И эта коленка сводит Миро с ума.

Адекватные взрослые люди годков эдак сорока редко обращают внимание на бессмысленные лица и однотипные неживые фигуры за магазинным стеклом. Разве что в том случае, если это какая-нибудь немыслимая дизайнерская кукла с явными признаками гидроцефалии и прочих редких болезней... Либо, например, манекен в витрине лавки эротического белья. Не замечали, нет? У последних, как правило, весьма нестандартные фигуры, тоже с отклонениями от нормы, но... э-э-э... Чуть ниже головы. Однако Миро нет дела до дизайнерских штучек. То есть нет, конечно же есть... Но не сейчас, и не в первую очередь.

Миро смотрит на худую коленку. Миро страдает.

Адекватный взрослый человек, смотрящий на Миро со стороны, увидит довольно-таки стройную, даже, пожалуй, худую девушку лет двадцати пяти с приятным, но не особо запоминающимся лицом. Если б Миро услышала подобные характеристики, она бы в панике и конвульсиях ужаса разбила сверкающую витрину булыжником и вскрыла свои тонкие вены осколком покрупнее. Миро не может подобного выдержать. Для неё такое описание — приговор к полному обезличиванию, списанию и утилизации где-то на задворках жизни. Миро — ярчайшая личность! И она хочет такие же коленки...

Но не выходит, не выходит. Трудно питаться одним кефиром, чтобы подогнать коленки под стандарт — а стандарт этот... Точнее, конечно, не стандарт, а идеал, стандарты нам не нужны! Так вот, идеал этот словно издевается. И год от года манекены в витринах как будто худеют, приобретая то практически плоские икры, то отвратительно (из-за своей непостижимой недостижимости) худые бёдра с глубокими впадинами по бокам, а то и вообще почти абсолютную двумерность — и как только ткань на них держится?..

Миро сидит на белом кафеле. Прямо каблуками и колготками, модным платьем с золотыми пайетками — на полу. У Миро трясутся руки, она пьёт. То захлёбываясь, мешая питьё со слезами и, чего греха таить, соплями... То икая, успокаиваясь, медленно, по чуть-чуть. Она пьёт кефир. Из большого стеклянного фужера, на котором можно поиграть, особенно если внутри — золотое искрящееся шампанское. Шампанское там, собственно, и было. Изначально. Но Миро пошла в офисный туалет, вылила шампанское в унитаз — именно в унитаз, с удовольствием, со всей страстью мести! — достала из сумочки кефир и перелила кисломолочный эликсир здоровья в фужер. Затем прислонилась к холодной и до стерильности белой стеночке, потихоньку сползла на пол и разрыдалась. От души. От всей измученной и исстрадавшейся от своего несоответствия личности. Потоки туши и полосы помады... Кефир. Только кефир.

Потому что не получится, как в том фильме с Киану Ривзом и парой гламурных тёток, питаться одним вискарём. Организм уж слишком тонкий и нежный, не принимает и мучается неимоверно. Да и не хочется уже. Ничего не хочется.

Хочется только быть лучше. Лучше всех. Тоньше, ярче, выше, заметней. Но не выходит. И от ужаса собственного несоответствия — хотя бы два пальца в рот после ужина. Пусть хотя бы коленки будут худые.

О, эта Прокрустова табуретка соответствия...

Пусть хоть так.

Ведь этот мир исключительно для молодых и красивых.