C 22:00 до 02:00 ведутся технические работы, сайт доступен только для чтения, добавление новых материалов и управление страницами временно отключено

Наручники для Гарри

Профессор Эдвард Чеймз – вот с кого надо брать пример!.. В свои семьдесят восемь лет он не выжил из ума, не впал в маразм, как некоторые, которых и на свете-то уже нет – они поумирали, как мухи, смерть их прихлопнула своей хлопушкой!.. Он полон бурной деятельности! Он у себя в домашней лаборатории работает дни и ночи напролёт, строит какие-то загадочные приспособления и конструкции, посторонний человек уж, верно, бросил бы один взгляд на все его манипуляции и сказал: «Химера!.. Отправьте старика в дом для инвалидов, там ему и место!..»
Профессор Эдвард Чеймз в кое-каких узких кругах известен как автор многих научных работ по ядерной физике и другим дисциплинам, названия которых простому смертному и не выговорить. Имя его когда-то гремело на страницах журналов, а потом он вроде бы исчез из поля зрения публики... Но он всё это время работал, вот уже двадцать лет как он не выходит из своего кабинета... Ну, правда, он иногда предпринимает вылазки, и не безуспешно, съездит куда-нибудь за город, в зону лесопарка, грибочки собирает, дышит свежим воздухом, постукивает палочкой по корневищам деревьев, что-то копнёт, поднесёт к своему большому изогнутому носу и понюхает. С виду – чудак, ну, а внутри...
Профессор Эдвард Чеймз не лишён человеческих слабостей, он иногда позволяет себе маленькое удовольствие поиграть со своими внуками в песочнице, или в детской комнате, заваленной игрушками. За обедом, когда вся семья собирается внизу обедать, он сделал один раз признание, заставившее всех взрослых взглянуть на него с недоумением. Он сказал:
– Когда я играю с внуками, я забываю мой возраст, мне начинает казаться, что я – ребёнок, как и они!.. Это смешно, да?.. А в детстве, представьте себе, мне представлялось, что я очень стар! Я, так и быть, скажу вам! Я боялся, что как-нибудь однажды умру от старости!.. Ха-ха-ха!.. – и профессор начинал смеяться...
– Папа! Вы слишком много работаете!.. – сказала на это его старшая дочь, рослая дама лет пятидесяти пяти, в которой самое замечательное – её бюст, а также её желание – служить во всём примером для окружающих. – Вам надо отдохнуть, а чтобы нервные клетки вашего головного мозга немного отдохнули – вам надо на время отказаться от ваших научных изысканий! Ваше имя и так уже стало достоянием общества! Вы можете позволить себе разрядиться!..
– Ни за что!.. – профессор Чеймз обвёл присутствующих вызывающим взглядом. – Именно теперь я чувствую в себе бешенную энергию! Скоро моё открытие состоится!..
Он был как будто наэлектризован, казалось, поднеси к нему железный шар – и от профессора отскочит молния. Работоспособность его представлялась всем поистине удивительной, ибо даже в ночные часы из его спальни пробивались лучики света. Если бы вы заглянули в неё, слегка приоткрыв дверь, вашим глазам представилась бы такая картина: знаменитый профессор Чеймз сидит в своём старинном кресле, которым он очень дорожит, и, склонившись над столом, пишет что-то на больших листах бумаги совершенно неразборчивым почерком, одному ему понятным, он завален горой книг, чертежей, рукописей, в которых непосвящённый не способен ничего понять...
И вот случилось событие, которого меньше всего ожидали – профессор Эдвард Чеймз скончался, его нашли мёртвым в его кабинете-спальне, он утопал в огромном чёрном кресле, его открытые глаза выражали удивление или даже испуг, совершенно бескровное лицо с ниспадавшими на него редкими прядями побелевших волос – было лицом гения, унёсшего своё озарение с собой, в другой мир, о котором живым пока ещё ничего не известно. Его рука сжимала авторучку – и так цепко, что в последствии её с трудом высвободили из-под пальцев мертвеца...
Профессор Эдвард Чеймз не умер своей смертью, он был убит, но об этом никто не узнал кроме одного из друзей многочисленного семейства, к которому принадлежал покойный, а именно некто Джордж Килгтон, бывший полицейский инспектор, прихворавший в последние годы и вышедший на пенсию. Он оказался невольным свидетелем происшедших на его глазах событий и сделал для себя кое-какие выводы. Сначала он, как и все, решил, что профессор умер естественной смертью, но потом он обратил внимание на некоторые факты, ускользнувшие от него вначале. Бывший полицейский инспектор долго думал над этими фактами, сопоставлял, сравнивал, в его уме выстраивались версии одна другой замысловатее, но все они были несостоятельны. Одного за другим он перебрал всех домочадцев умершего профессора – никто из них не мог совершить убийства...
И вдруг, только спустя два месяца после похорон профессора Эдварда Чеймза, инспектора Джорджа Килгтона осенило, он понял – кто явился причиною смерти старого профессора. Но догадка его была столь невероятна, что он не мог до конца поверить в неё. Волосы на его голове готовы были встать дыбом!..
Ещё несколько раз он посетил дом умершего профессора Чеймза, но теперь взгляд его был направлен в определённую точку пространства, он выжидал момент, рассчитывая сделать безошибочный ход, как в шахматах...
Однажды такой момент представился, это было после обеда, когда вся семья высыпала из дома в сад, дом опустел – и Джордж Килгтон под каким-то предлогом отлучился от шумного общества и быстрым шагом направился к дому. Он думал о юном отпрыске обширного семейства, о полуторагодовалом Гарри Чеймзе, внуке покойного профессора Эдварда Чеймза, вкушающем в своей кроватке послеобеденный отдых. Он уже готовился, умеряя биение своего сердца, приподнять завесу тайны, не дававшей ему покоя вот уже два месяца... Переступив порог детской комнаты, в которой находился ребёнок, он подошёл как можно тише к его кроватке и заглянул в неё. Маленький Гарри спал на правом боку, его пухлая ручонка лежала поверх одеяла и казалась такой невинной. Но бывший инспектор Килгтон уже знал правду, юный возраст Гарри Чеймза не мог его обмануть, встав преградой на его пути к ИСТИНЕ, единственной возлюбленной даме, которой Килгтон ещё считал своим долгом угождать. Он дотронулся рукой до плеча Гарри Чеймза – и ребёнок открыл глаза и покосился на него, в глазах его Килгтон прочитал то, что он и ожидал прочитать, видно было, что это крохотное человеческое существо давно ожидает этого бесцеремонного поступка со стороны одного из окружающих его взрослых людей...
– Вы раскрыты, Гарри!.. – официальным тоном негромко проговорил Килгтон, чётко выговаривая каждый слог. – Вот наручники, – он достал из кармана блестящие побрякушки и показал их ребёнку, – я бы их надел на вас с радостью, но вот беда – они не предусмотрены для таких маленьких ручек, как ваши... Да это было бы и смешно, не так ли?.. Не думайте, что я старый, выживший из ума полицейский осёл!.. Разумеется, ЭТО останется между нами...
Глаза ребёнка в эту минуту были удивительно осмысленны и смотрели на Килгтона не так, как обычно смотрят полуторагодовалые дети. Кажется, в них на секунду мелькнуло разочарование...
– Это останется между нами, – повторил Джорждж Килгтон. – Я не намерен заявлять в полицию... Что?.. Вы не согласны со мной?.. Но ведь смерть старого профессора Чеймза – ваших рук дело!.. Не знаю, как вам это удалось, но вы, именно вы его убийца!.. О, как вы были хитры, юный вундеркинд, которого никто не мог заподозрить в преступных намерениях!.. Вы гений! Но я всё же перехитрил вас, вы согласны со мной, Гарри?.. – на губах ребёнка появилась насмешливая улыбка. – Но зачем... зачем вам ЭТО понадобилось, скажите!.. Я не пойму, зачем вы убили вашего деда, откуда у вас столько жестокости?.. Я не вижу мотивов!..
Ребёнок и пожилой мужчина некоторое время смотрели друг другу в глаза, пока ребёнок вдруг не сказал нежным, тоненьким голоском:
– Я уничтожил тетрадь, куда профессор записывал результаты своих опытов, чтобы он не совершил своё открытие... Ведь профессор думал только о науке, до человечества ему не было дела. Изучив его рукописи, я понял, что его работа несёт в себе опасность для общества!..
– Понимаю!.. – ошеломлённо произнёс бывший полицейский инспектор, – как это я не додумался до этого раньше?.. Невероятно, Килгтон!..
Наручники из его рук скользнули в кроватку малыша, но взрослый человек не заметил этого. Он думал о младенцах мира – по-настоящему в первый раз...
21 августа 1983 г.


Рецензии