Лев Николаевич

 Не думаю, чтобы это оказалось определяющим…
 Тридцать первого декабря во время дежурного объезда родственников: «До встречи в новом году… Как старый проводишь, так новый и проведёшь…» родная сестра отца, стало быть – тётка моя, случайно обронила: «Знаешь, твоего прапрапрадеда тоже звали Лев Николаевич». Тогда меня зацепило не столько имя-отчество, сколько это «тоже». Недели две спустя, выходя из метро, на книжном развале, где «сегодня любая книга по 20 рублей», заметил полное собрание сочинений тёзки моего прапра. В двадцати двух томах. За сто долларов в эквиваленте российских рублей. Меньше пяти долларов за том. Я ещё, конечно, поторговался. В итоге вышло девяносто. Т.е. по четыре доллара и девять центов. Мороз в тот день был приличный, что-то около пятнадцати. Зима вообще случилась рекордной: 57 дней без оттепелей. Больше месяца – ниже двадцати. Перчаток я не ношу. До дома двенадцать минут быстрым шагом. А как быстро идти, если два полных полиэтиленовых пакета по одиннадцать томов в каждом? Я останавливался трижды, грел руки губами. Пришёл. Освободил полку в серванте. За последние два года я уже прочёл на подслеповатом мониторе телефона-коммуникатора все большие произведения Льва Николаевича: «Войну и мир», «Анну Каренину», «Воскресение»… Тут скорее привлекла материальность литературы. Теперь по утрам с удовольствием пробегаю пальцами по шероховатому тиснению обложек. А потом сажусь за клавиатуру. Стал нравиться негромкий перестук клавиш. В ушах обычно Высоцкий. И не мешает. Создаёт некое необходимое душевное парение. Предложения получаются тяжеловесными, мысль в них не помещается, недовольство сушит губы. Точку поставил, перечитал. За слово зацепился. Понравилось слово. Точное. Пусть одно, но какие мои годы?