Дед Ефим и Санька

      

   В очередной раз скоблю дедову бороду. Дед морщит лицо – плохо бритву поправил -  и говорит своим глуховатым голосом:

 - Видишь ли, Санёк, молодой-то я шибко прыткий был. На гармошке наяривал. Девку любую мог на сеновал затащить, но всё стеснялся. А чего стеснялся? С одной повожжался ночку, а на другую она со мной не пошла. Спросишь, почему?   

Я брить перестал, слушаю. А сам между делом бритву об ремень правлю.
-А вот почему. Ей, видишь ли, мой писёк не понравился. Говорит, лучше бы у тебя язык был покороче, а ета штука, чтоб была длиньше. Понял ты, а? Вот стерва какая оказалась. Мало ей. А че, спрашиваю, тебе с телячью ногу надо? Она покрутила пальцем вот так. Ну, я, конешно, всё понял. И уж больше ни к одной не мылился. А тут война. Загремел в первую очередь.

   - Значит, деда, тебе не в чем перед архангелом-то каяться, когда господь призовёт?

 -Дак ведь, как тебе сказать. Я в сорок шестом пришел с фронта. Один на всю деревню не раненый, не контуженый. А остальные-то мужики кто как. Вон Степан Пудованович – без ноги, Петьша Буков – без руки, Антоха –кузнец спился совсем, но успел Клавке Генку застряпать. А я медалист, орденоносец, партийный. Что ты! Пять мужиков-то в деревне всего. Кого в председатели –выбор не велик. Выбрали.

            Я наконец-то добрил его проволочную щетину, тройным одеколоном натёр. Ну, вот и готов дед. Хоть сейчас жени.
 А ему уж девяносто пять стукнуло. Ладно, беседуем дальше.

 - Вот и прикинь, милок, как быть одному-то на весь колхоз. Бабы, конечно, иные сами подлазили, ну, а других тоже уговаривать не надо было. Так вот и шло дело.
Жениться-то и время не было, а четверо сынов выросло. Все ЕФимовичи. Один вон даже инситут кончил, сменил меня на посту. А я в конюхи подался. С детства лошадей люблю. Вот и до пенсии возился с имя.

  -Но не может же быть, деда, чтоб вот так и не одного греха. И не в чем покаяться. С богом-то,поди, иногда беседуешь, или нет?

  -Думаю, конечно, иной раз. Рази что за баб, а так ни в чем не грешен. Ни крал, ни завидовал, ни убивал, хоть и был шанс, но бог миловал.

  -И что, ни зернышка с колхозного склада, ни охапки сена?

-Вот не поверишь – не грешен. Да и надо ли было. Я десять лет колхоз подымал. Пять раз с бабой сходился. Знаешь, поди, Нюрку Полеву. Ну, до чего же жадная, не приведи господь. У меня за отчетный год одних трудодней набегало до трехсот. Я на них по пятнадцать центеров одной пшеницы получал. Ешь- не хочу. Дак ведь ей всё было мало.
 Всё корила меня за детей на стороне, а у самой не получалось. Кто тут виноват? Сам посуди. И ведь какая хитрая оказалась.
 Выпросила справку поехать в город семечки да табак продать. Вот. Уехала. Да и застряла там навовсе.
 Я подождал-подождал, поехал искать. Нашел  на базаре. И не узнал. Вот такая бабища, газировкой торгует. Ну, покалякали малость, она домой ни в какую.Не хочу, говорит, я коровам хвосты крутить. Мне и здесь хорошо. Каждый день с копеечкой. А там что? Пенсию двенадцать рублей получать? Нет и нет.
 Ладно. Уехал ни с чем.
 А тут как раз школу достроили, семилетку. Учителя приехали из района. Одна даже из города. Зинаида Ивановна. Красивая! Не могу обрисовать. Ага. А с жильём-то еще плоховато было. Ну, вот. А у меня домина три комнаты и все удовольствия в тепле. Я и предложил ей поселиться у меня.
 Знаешь, паря, как мы здорово зажили. Какая грамотущая была, столько всякой всячины знала. Мы, бывало, заполночь засиживались. И если бы я был лет так на двадцать помоложе, женился бы, ей-богу.
 Но! Понимаешь, партийная совесть не позволила. А мог бы.

  Дед порылся в комоде, достал видавший виды альбом. Распахнул его, достал фото с резными краешками.
 
  -Вот она. Глянь. Тут ей лет двадцать. Студенка еще.– Дед погладил ладошкой фотографию.
  -Ну, и где же она сейчас? Я её почему-то не помню.

 -О, да ты Санечка, тогда под стол пешком ходил. А вот мать твоя с ней даже дружила. А теперь не знаю, может и жива - здорова. Не писала. Да и я не сильно-то старался. Слышал, что она директор школы или даже заврайоно. Не знаю.

Дед замолчал, полез в карман за кисетом.
  - Куришь всё еще? – А что делать, милый сын, отвыкать-то поздно уже. Вот и она всё время меня уговаривала бросить, да где там. Уйду в столярку, покурю там. При ней уж не курил. Она сильно дыму боялась. У её родителей в деревне дом сгорел. Вот она с тех пор и как учует запах дыма…

  - Короче, деда, ты у нас святой. А дети-то где?
 
  - Дак ведь время-то скоко прошло. Повыросли. Семьи свои завели. Да и поуехали кто куда. Двое в городе кантуются, бизнесом ворочают, в деревню не заманишь. Один после армии не приехал. Там обосновался. Последний, сам знаешь, пока был колхоз, тут командовал. А теперь тоже где-то счастья ищет. Ты сам-то тоже увильнул от колхоза. На целину подался, за длинным
рублём.
 Никто не хочет нонче в деревню. Своим хозяйством жить разучились, а колхозы сами  же и развалили. Вот и остались у того корыта. Молодёжь в город подалась, а мы, старьё, уж тут кукуем, своего часа ждём. Никому не нужны стали. Пенсия маленькая, только хлебушек, да молочко, ну сахар там, соль.
 Вот не поверишь, дитёнок, я раньше одних газет-журналов на три сотни выписывал, Да! Огонёк, крокодил, советский экран, роман-газету, правду, совсибирь, районку. Читать не успевал.
 А теперь вон даже радио молчит. Что скажешь, за что боролись, на то и напоролись. Построили светлое будущее себе и детям. Всё! Выполнили программу – максимум. Вот так-то, милок…
               
    Дед замолчал,пробует лицо ладонью. Хорошо побрито.

  - А сам-то чё не женишься? Пора бы уж. Тебе скоко?
   - Двадцать скоро. Рано еще.

  - Смотри, как бы поздно не было. Разберут девок-то, бобылём останешься.- Немного помолчал, что-то вспоминая.

  - Настю-то помнишь? –смотрит на меня. Я молчу. – Приехала…

         Продолжение в расссказе "Настя".    Фото из инета.