Антра - наследница неба Т. IV, Ч. I, Гл. I

                ТОМ IV. ПИЛИГРИМЫ МИРА

                Часть 1. ПОИСКИ ПРОШЛОГО*

                Глава I. Палата без номера

   Солнце узким, как лезвие, лучом проникло через щель меж-
ду плотно сдвинутыми шторами и ударило по векам. Человек на
больничной койке непроизвольно зажмурил глаза и недовольно
заворочал головой, пытаясь погасить это нестерпимое сияние.
Но солнечный луч просвечивал сквозь веки и окрашивал глазное
дно в пунцово-розовые тона. По этому розовому полю начинало
ползти тёмное пятно размером в три-четыре миллиметра. Оно
ползло наискосок снизу вверх, почти не повинуясьдвижению
глазных яблок. «Где я? – этот первый вопрос человека
к самому себе и был признаком пробуждения сознания. – Как
мне тепло и покойно. Почему я не слышу маминых шагов? она
сейчас сядет на кровать и поцелует в щёку: Илюшенька, вста-
вай, уже семь часов, в школу опоздаешь;... Это Киев? Мне семь
лет, я во втором классе...»
  Илья Петрович открыл глаза. он повернул голову, чуть потянул
плечом, и тут же острая боль охватила всё тело, болели рёбра,
рёбра, руки, плечи, боль начинала заполнять грудину. Он дёрнул
рукой и почувствовал ниже локтя под кожей чужеродное острое те-
ло.  «Капельница! Ах вот что... Значит, я жив? но эти глаза,
эти бездонные глаза одиночества и затаённой боли... там, у под-
ножия памятника Льву Толстому». Это последнее, что он помнил.
оО тогда падал, падал бесконечно долго и никак не мог достичь
дна безбрежной печали, охватившей его. Накатила тошнота, он
закашлялся и тут же зарычал низким, утробным звуком, боль прон-
зила всё тело. Проваливаясь в темноту, он едва расслышал быстрые
шаги кинувшейся к нему женщины в белом халате.
   ...В одном из кабинетов института Сербского зазвонил теле-
фон. Рослый, лет пятидесяти человек, сидящий в кресле у пись-
менного стола, не отрывая глаз от раскрытого рабочего журнала,
поднял трубку. Женский – он отметил про себя: лет сорок-сорок
пять, – до удивления знакомый голос спросил:

                419

   – Это Николай Николаевич? Слава богу, вы на месте. С вами
говорит дежурный врач, я из реанимации.
   – Что с ним?! – он почти кричал, вскочив с кресла.
   – Нет-нет, всё хорошо, он проснулся. сейчас ему вкололи
обезболивающее, и он забылся. Вы просили позвонить, как толь-
ко он...
   – Да-да, благодарю, простите, Анна Андреевна. ну да, как я
мог... спасибо, с меня самый большой букет.
  В ответ он услышал мягкий женский то ли смешок, то ли вздох
разочарования. Чёрт возьми, как тесен мир! ну да, Анна, Анечка,
аспирантка Вишневского. Вот ужас, рассказать кому-нибудь, что
не узнал по телефону свою едва ли не самую яркую и самую неу-
давшуюся любовь,– не поверят. К нему вдруг вернулось давно
забытое чувство обиды и утраты. Так чувствует себя неожиданно
обворованный человек.
   Доктор медицинских наук, член-корреспондент нескольких
уважаемых академий, в том числе и западных, стоял в глубокой
задумчивости у окна своего рабочего кабинета. «Илью спасли,
кажется, спасли. Экстренное шунтирование без подготовки...
Вот везунчик! Да, он всегда был таким... Вот и с Анной,
Энкой...
   Как он тогда ненавидел его. Взять и отнять у друга люби-
мую женщину, чуть не из постели вытащить! И что же, всё за-
быто? Оказывается, приобретённые навыки не только не насле
дуются,но умирают при жизни? Жили бы себе, так нет – разбе-
жались. И он же пытался их соединить. Куда там – такие две
индивидуальности.«Сколько же вы моей крови выпили. И за что
только я  вас любил, мерзавца и мерзавку? И вот, в такой
момент, она  опять рядом с ним. Ирония судьбы? Какая там
судьба. У Ильи  странная форма шизофрении, а это значит,
что Анна передаст  Илью ему, и ему же придётся с ним пово-
зиться. ох, придётся...
 Ну, на этот  раз я ему всю дурь из головы выбью, все ней-
роны и аксоны переберу, но эту герцогиню из XVIII века ра-
творю в его сознании и выгоню с током дурной крови...
А ведь я становлюсь мстительным, – подумал Тропинин. –
Вот, значит, и здравствуйте идиотизмы моих преклонных лет.
А кто их растворит в моём сознании?»
   Зазвонил телефон внутренней связи.
   – Слушаю.
                420

   – Николай Николаевич, машину подавать?
   – Миша, отдыхай, я пройдусь, пожалуй, не спеша, что-то ноги
   стали к вечеру затекать. Но завтра с утра – в Четвёртое уп-
равление.
   И в самом деле, почему не пройтись к дому по родным с юных
лет Пироговке и Плющихе. дом свой Тропинин любил и даже почи-
тал. Он огромной вогнутой дугой вздымался над кручей, обра-
щённый фасадом к Киевскому вокзалу на том берегу Москва-ре-
ки. Вокзал был построен по проекту Редберга и Олтаржевского,
а дом Тропинина по 7-му ростовскому переулку – архитектором
Щусевым перед самым началом войны в 1941 году. Дугой он был
выгнут, чтобы сохранить старую очень красивую церковь, сто-
явшую над рекой. Надеялся Щусев, крепко надеялся, что её от-
реставрируют со временем. Напрасно надеялся. Церкви давно нет,
её снесли в конце пятидесятых. Так и стоят дом и вокзал по
разным берегам и отчуждённо смотрят друг на друга с затаённой
обидой. Нет больше церкви, а стало быть, разбита та самая цепь
времён. «Нет больше церкви на лугу, а мы об этом – ни гу-гу».
А ведь это Илья когда-то выдал, стоя у окна тропининской квар-
тиры. Поговаривали, что последние годы Щусев провёл в этом
доме и ещё при жизни похоронил церквуху. Вот и у него случи-
лась эта ирония судьбы.
   Размышляя таким образом и невольно возвращаясь мысленно
к Анне, Николай Николаевич непроизвольно повторил вчерашний
вчерашний путь Ильи Смыслова-Скородумова и спохватился только
тогда, когда увидел себя у подножия памятника Льву Толстому
   – Благодарю вас, Николай Николаевич, я теперь вижу, что не
зря о вашей пунктуальности рассказывают анекдоты. Разрешите
представиться, впрочем, благодаря Илье Петровичу, мы с вами
заочно знакомы, я – Антра де ла Фош, профессор математики из
Сорбонны.
   Сказать, что при звуках этого голоса Тропинин испытал шок,
– значит ничего не сказать. Дело в том, что в отношении рели-
гии, знахарства, ясновидения и особенно визитёров с того све-
та он был страстным оппонентом своей коллеги, известной всему
миру профессора психиатрии академика Натальи Петровны Бех-
теревой, внучки великого русского психиатра, впавшей на

                421

старости лет, по мнению Тропинина, в детство или, того хуже, в
маразм и заведшей себе православного духовника.
   Тропинин нашёл в себе силы прямо посмотреть в глаза Антре:
«Да, это она, о мистификации не может быть и речи. Такой взгляд,
такая магическая сила и такая обволакивающая доброжелательность
и... и такая скорбь?» Чем больше он смотрел в эти глаза, тем боль-
льше его охватывало чувство невосполнимой утраты. Чтобы прервать
эту пытку – но пытка ли это? – он опустил глаза и, взяв в свои
ладони её правую руку, прижался к ней губами. Ладонь была тёплой
и женственно нежной, как у совсем молодой женщины. Но аромат, но
запах этой кожи – как он знаком. Тропинин, превозмогая робость –
робость?.. у него? – всё же набрался мужества и ещё раз посмотрел
ей в лицо. «да, красива, ослепительно красива, ей не более 30–35
лет, но... Ах вот в чём дело! Неуловимо, но что-то в этом лице бы
ло бесконечно родное. но... но ведь это лицо... «Господи помилуй, –
проговорил про себя Николай Николаевич, – это же лицо помо-
лодевшей Анны Андреевны!»
– Как видите, – услышал он голос Антры, – мы не совсем чужие друг
другу люди, и меня очень беспокоит психическое состояние вашего
друга юности. Я очень полагаюсь на вас, Николя, разрешите вас так
называть, поверьте, у меня есть к этому некоторые основания. сделай
те так, чтобы Илья не вспоминал меня, пока он у вас. Эксперимента-
льная психиатрия способна и не на такие чудеса, особенно в вашем ин-
ституте, не правда ли?
   Он сделал вид, что не расслышал явный сарказм в её голосе. Какие
дела творились в его институте в не столь отдалённые времена, только
ленивый не знал.
   – Так это вы, Антра, вызвали вчера скорую помощь? – этот вопрос -
всё, на что был способен в данный момент Тропинин.
   Как он потом проклинал себя за охватившую его растерянность. И
это он, всегда владеющий собой, всегда агрессивно находчивый, с ним
боялись  связываться даже искушённые в словесных дуэлях и пользую-
щиеся большим авторитетом в науке люди.
   – Нет, – услышал Тропинин, – реанемобиль вызвал мой брат, гер-
цог  Мигель Бенуа де ла Фош. Он всегда сопровождает меня в зару-
бежных поездках. У меня ведь студенты и аспиранты во многих
странах мира.
               
                422

  К ним приблизился высокий, седой, как лунь, человек с могучим,
словно высеченным из гранита, чеканным профилем древнего галла.
Он протянул руку Тропинину и учтиво поклонился...

   Через три недели после этого разговора Илья Петрович Смыслов-
Скородумов оказался в институте Сербского. Не без боя с директо-
ром института академиком Проваровым, Тропинин, что называется,
вырвал отдельную палату и велел снять с наружной стороны двери
табличку с номером.
   Так начиналась эпопея поисков прошлого. Не тот был человек
Николай Николаевич Тропинин, чтобы пройти мимо экстраординарно
го события в истории мировой психиатрии. У него даже сердце за-
ныло от предчувствия чего-то невероятного, немыслимого. И менее
всего он думал о том, что он обещал себе и Антре де ла Фош, –
стереть её образ из памяти Ильи Петровича на всё время его пре-
бывания в палате без номера.
   Днём позже, уже подлетая к аэропорту Орли, Антра обратилась
к брату:
   – Микеле, как тебе наши далёкие московские потомки?
  Мигель неопределённо пожал плечами. Впрочем, Антра другой ре-
акции и не ожидала. Он не был в восторге от её «русской» прог-
раммы. И только понимание истинных причин новой инициативы обо-
жаемой сестры удерживало его от активной критики. По правде ска-
зать, и она не была до конца уверена в своей правоте. Но те три
буквы на плитах Пантеона Агриппы   G. d'O по-прежнему жгли её
сердце.
* Первая часть четвёртого тома продолжает первую главу первого тома
"Дежавю в Ватикане"

               


                423