Точка возврата. 80

Горизонт давно стал светел, небо по самые глаза натянуло серую шапку из дождевой ваты. Гав повел мизинцем, чуть сильнее сжимая рукоять, оплетенную шелковым шнуром-сагео. В этот миг, на высоте четырех тысяч метров, золотая искорка души погибшего воина, достигла мутной кромки туч. Вокруг этой частички в миллионные доли секунды собралось несколько сотен молекул окиси водорода. Испуская веселые фотоны радости, к ним мгновенно присоединились их подруги и кровные сестры. В небе образовалась первая капелька дождя, и, освобожденная, перешедшая в другую свою жизнь, эта капелька устремилась к матери-земле. Спустя еще один крошечный отрезок времени, по всей поверхности тучи тоже сделали миллиарды и миллиарды других молекул. Вселенная крылатых молекул вздрогнула, миллиарды и миллиарды черных дыр мгновенно разорвали их бесконечный космос. То, что люди обычно называют атмосферным давлением, в мгновение ока снизилось, порыв ветра, сорвал новорожденные капли, и они понеслись вниз. Гав взял рукоять обеими руками и поднял клинок над головой. Капля миновала первые пятнадцать метров. Где-то за рядами воинов в красном на огромном коне восседал крупный человек в рогатом шлеме. В голубых глазах его струилось бесконечное спокойствие и бесконечная уверенность. Акай-но-ками моргнул, и мир вокруг на секунду перестал существовать. Капля приблизилась к земле еще на две тысячи метров.
- Хех! – Успел сказать мужчина, поправляя рогатый шлем. Тяжелая, спелая капля ударила в край шлема, и перестала быть каплей. И в это мгновение ударил ливень. Время вновь потекло с прежней скоростью. Гав почувствовал, что его кто-то сильно тянет за рукав. Это была Анжела. Своей узкой, но сильной ладонью, привстав на носки, она пригнула голову Гава, не переставая тянуть его куда-то в тыл. Через несколько секунд к ней присоединился и Отец Василий.
- Там, за углом – лошади. – Прошипел бывший священник прямо в ухо Гаврилюка. – Уходим, наши люди прикроют, уходим. Да пригнитесь Вы, наконец!
Начавшийся дождь был плотен, видимость сразу ухудшилась, и всей троице удалось ускользнуть незамеченными. Невдалеке действительно стояло три лошади. Отец Василий не подсадил, а чуть ли не подбросил Гаврилюка в седло серого в яблоках жеребца. Почуяв незнакомого седока, конь заплясал, замотал головой, и Гав судорожно вцепившись в сбрую, что есть силы сжал круглые бока ногами. От неожиданности животное чуть присело, но, признав силу, смирило норов, и замерло, шумно выдыхая воздух. Пока Отец Василий прилаживал ногу в стремя, придерживая его левой рукой, а правой успокаивающе похлопывал свою вороную кобылу по крупу, Анжела птицей влетела в седло, Гав аж присвистнул.
- За мной! – Скомандовал Василий-Сигал – Анжела, замыкай!
Анжела тем временем ловко сдала назад, поравнялась с конем Гаврилюка, мгновенно выхватила притороченную к седлу нагайку, и сунула ее Гаву рукоятью вперед, чувствительно ткнув прямо в грудь. Гав инстинктивно схватил плетку свободной рукой, и принялся переворачивать ее для удобного замаха. Шпор на обуви не было, и нагайка пришлась весьма кстати. Отец Василий протянул своей нагайкой по крупу, и через несколько секунд стал плохо различим на фоне усиливающегося дождя. Гав тоже огрел своего коня по крупу, тот на мгновение присел, а потом пулей рванул за Отцом Василием. Не ушами, а, скорее, всем своим существом он почувствовал, что Анжела сзади, и что она не отстаёт. А еще он почувствовал, что за их спинами высшие приматы одной расы и национальности в остервенении сойдутся в тяжкой и долгой сече, примутся методично убивать и калечить друг друга.
Однако, наш герой ошибся. Конный отряд «красных», внезапно развернулся лавой, широким охватом намереваясь ударить по левому флангу «черных». Оставшийся за Отца Василия заместитель, принялся орать: «Слева! Слева!», вставляя матерные междометия. Левый фланг, вместо косого перестроения, вдруг смешался, принялся отступать, кто-то споткнулся и упал, началась неразбериха. Доведенный тягостным предчувствием смертного боя, обороняющийся отряд Курой запаниковал. Когда между ними и атакующими конниками осталось меньше десяти метров, левый фланг и центр побежали. Кони «красных», не будучи войсковыми, а скорее беговыми, неумело принялись топтать убегающих, единственно принуждаемые к этому болезненными ударами плеток и шпор. Правый фланг Курой всё же опустил пики, и ударил в левый фланг Акай, раздался треск ломающегося дерева, скрежет металла, и яростные вопли раненых. Но силы были слишком неравны. Вскоре, оттесненный к стене правый фланг, распался на отдельные сопротивляющиеся кучки, а те, кто побежал, принялись поднимать руки.
- Сдавайтесь! – Громогласно призвал Акай-но-ками. – Выдайте нам Гаврилюка и сдавайтесь! Нам не нужна лишняя кровь!
Через минуту, угрюмо хмурясь, пред ясны очи предводителя Красных, принялись выходить поверженные Черные. Те, кто оказал сопротивление, оказались совсем молодыми пареньками, видно, из отчаянных ребят с рабочей окраины. Они молча подходили, и бережно укладывали на землю оружие. Досадливо поглядывая на непрекращающийся дождь, они складывали в грязь длинные пики. Бережно вытаскивали из-за поясов клинки, их бросать в грязь не хотелось.
- Примите оружие! – приказал Кочерыгин, и махнул головой ординарцу. Бойцы вдруг приободрились, подняли с земли пики, стряхнув с них грязь, стали передавать их победителям, бережно присовокупляя к пикам мечи. Кочерыгин смотрел на это, одобрительно улыбаясь. Через несколько минут, сопровождаемые тычками, были приведены и те, кто устремился в бегство. Это были, не в пример молодежи, взрослые, здоровые мужики. Но сдавались они совершенно иначе: отбросив подальше от себя оружие, они закидывали руки за голову, многие рухнули на колени, некоторые упали в грязь, и потому  зрелище представляли жалкое. Оружие при них не было вовсе, и за их клинками пришлось послать несколько человек, которые вернулись, спустя время, волоча на себя целые охапки пик и мечей.
Акай-но-ками повелел выстроить пленных в шеренги, разделив тех, кто убегал от тех, кто вступил в схватку. Потом проехал вдоль строя, пристально вглядываясь в лица. Судя по выражению лица, искомого он не нашел.
- Где Гаврилюк? – Строго спросил он.
Нестройный возглас неведения прокатился по рядам.
- Соберите двухсотых и трехсотых ! – Приказал Красноодетый, потом повернулся к ординарцу, и очень тихо отрядил конный отряд проверить наличие следов Гаврилюка, далеко, впрочем, не углубляясь. Расшвыривая комья грязи, десяток конных удалился неспешной рысью, выглядывая следы копыт. Раненых и убитых выволакивали на уцелевший участок мостовой, тщательно осматривая. Гаврилюка среди них не было. Тяжелая фигура Акай-но-ками возвышалась над ними на своем громадном коне. Конь стоял спокойно, лишь изредка помахивая головой и похрапывая. Когда ординарец, качая головой, доложил результаты поисков, Кочерыгин жестом остановил его, и обратился к пленным с речью:
- Тот, кто бережно относится к своему мечу, также бережно будет относиться и к своей чести. Поэтому вам, - Он повернулся к молодежи, - я предлагаю или принести присягу на верность клану Акай, или совершить сэппуку. Кайсяку будет мой заместитель. Тем же, кто бросил своё оружие, я выбора не дам, и определяю их в штрафной батальон, даю лишь возможность искупить свой позор в первых рядах на поле боя. Добавлю самое главное: сейчас я принял решение, что клан Курой нашим противником более не является. За проливом появился некто, именующий себя Великим Объединителем. Под его началом множество воинов. Клан Курой предложил нам союз, и я только что выслал гонца с подтверждением. Но нам нужен Гаврилюк. Поэтому мы его ищем.
- Мы не верим тебе! – Из строя выступил молодой вихрастый паренек.
- В течение двух часов сюда прибудет Курой со своим войском, и встанет с Акай плечом к плечу. И если на то будет воля богов, совместно мы опрокинем общего врага обратно в море, ибо он уже в пути. Я верну вам оружие, как только вы убедитесь в том, что я говорю правду.
- Почему мы должны присягать тебе? – Снова подал голос тот же паренек.
- Вы восполните потери в моих ротах, замените павших от ваших рук. Вы можете выбрать другую смерть. Но лучшая смерть – это смерть в бою. Из предстоящей битвы мало кто вернется.
Некоторое время и пленные, и их пленители, стояли хмуро и молчали. Дождь и ветер постепенно стихали, и сквозь затихающий шум все явственно расслышали топот многих копыт и звук множества ног.