Служил по совести и чести 1

Герой рассказа, участник Великой Отечественной войны, генерал-полковник Викторов Александр Григорьевич прошёл путь от солдата до генерала. Более полувека находился он в боевом строю и никогда не тяготился выпавшей на его долю нелёгкой, беспокойной службой, наполненной тревогами, заботами и напряжённой работой. Приветливая улыбка генерала, его лучистый взгляд, доброжелательность, доступность неизменно вызывали у людей особое доверие и уважение к нему. Неслучайно долгие годы в погранвойсках с фамилией Викторова ассоциировались чуткость, внимательность и трудолюбие.
 
Генерал Викторов родился далеко от границы, в центре России. Малая родина генерала — деревня Иваново — небольшой населённый пункт Цивильского района Чувашии. Со всех сторон его окружают перелески, поля, луга, живописные овраги и холмы. Немного поодаль протекает речка Малый Цивиль. Летом она чуть видна, зато весной становится сильной, могучей, полноводной. Вокруг тихо-тихо, только чуть слышна музыка реки и песня родника, бьющего неподалёку. Вода в нём кристально чистая, освежающая. Легко прозвучит рожок пастушка, и тут же смолкнет. Загорелый мальчуган гонит стадо коров. С утра и до позднего вечера на полях трудятся местные жители.

Деревенский уклад жизни, непритязательный крестьянский труд, воспитание родителей ещё в детстве заложили в Александре Григорьевиче прочную нравственную основу, закалили его характер, благодаря которому он выстоял и не сломался в суровые годы войны и первые послевоенные годы на границе и впоследствии стал военачальником высокого ранга.

Мы победили

В оконное стекло стукнул небольшой камешек, затем послышался звонкий голос:

— Сашка, айда в войнушку играть. Давай быстрей!

Саша Викторов, невысокого роста мальчик с озорными и  весёлыми глазами, выглянул на улицу и увидел веснушчатое лицо друга, соседа Борьки Осипова. Тот стоял посреди улицы и от нетерпения хлестал ивовым прутиком по лаптям. За спиной у него висело большое игрушечное ружьё.

— Ну что ты там возишься, выходи! — и, не дождавшись ответа, он вприпрыжку побежал на место сборища деревенской детворы — к старой ветле у пруда. 
Саша на ходу схватил картофелину со стола, самодельную выструганную саблю, накинул пальтишко с воротником и, надев испанскую пилотку, выскочил во двор.
 
Пилотка с кисточкой, свисающей с кончика головного убора, была особой гордостью Александра. Он долго упрашивал маму — Екатерину Степановну — сшить такую же, как у бойцов испанской освободительной армии, сражающихся с войсками фашистского диктатора Франко. В деревне среди ребятни  только и было, что разговоров о далёкой Испании. Все знали, что в военном конфликте принимают участие и наши. Далёкая война стала для деревенской детворы, как и для миллионов советских людей, близкой.

— Вот, Шурка-пострелёныш, опять ускакал не поевши, — проворчала мать, заметив убегающего сына. — Хороший мальчишка растёт, добрый, с душой,  мелковат только, но шустрый, как оголец!

Когда Викторов прибежал к старой ветле, там уже собралась группа ребят. Кроме своего друга  Саша увидел «до зубов» вооружённых игрушечным оружием одноклассников Игоря, Серёжу и Любу. Девочка была постоянной участницей весёлых игр мальчиков и даже часто верховодила ими. Она жила на соседней улице, и их огороды граничили между собой. Мальчик часто подглядывал за ней, когда она возилась на участке. Саша в тайне восхищался Любашей и по-мальчишески любил её. Но девочка вовсе не примечала его. И когда её мама, неоднократно замечая восторженные взгляды соседского мальчика, как-то сказала дочери: «Приглядись, Любаша, какой жених у тебя под боком растёт, прямо глаз с тебя не сводит!», та весело ответила: «Да вот ещё чего, жениха нашла: от горшка два вершка!». 

Люба и сейчас командовала:

— А, Викторов, явился не запылился. Разбиваемся на две команды: я с Игорьком и Серёжкой наши, советские,  а вы с Борькой — франкисты.

— Сами вы франкисты! — обиделся Саша. — И вообще с Борькой играть с вами не будем.

— А давайте, как на учениях: вы — «синие», а мы — «красные», — предложил компромисс Боря.

— Нет уж, мы — «красные», а вы — «синие», — возразила девочка.

Борька с Сашкой немного поспорили с Любкой, но потом согласились:

— Ладно, тогда мы прячемся, а вы нас ищете. 

И друзья стремглав убежали прятаться.

Саша и Боря расположились или, говоря военным языком, заняли позиции на краю деревни около оврага. Саша проворно залез в расщелину старого дерева, да так хорошо замаскировался, что его можно было обнаружить только по шапочке, выделяющейся на фоне тёмного дерева. Друг разместился недалеко, за густыми ветками кустарника. Они так увлеклись маскировкой, что не заметили, как к ним подошли Колька Штрыков и его постоянный спутник рыжеволосый вертлявый Ванька Огурцов.

— Эй, вояки, подите сюда! — властно скомандовал Штрыков, или по дворовому прозвищу Штык, высокий худой подросток с глубоко посаженными чёрными неподвижными глазами. Он напоминал свирепого удава, гипнотизировавшего свою жертву. Штык стоял, широко расставив ноги, и курил.  Маленький бычок он картинно держал двумя пальцами: большим и указательным, глубоко затягивался, а затем смачно выдыхал кольцами дым. Штрыков уже второй год оставался  в шестом классе, учиться он не хотел. Зато был грозой местной ивановской детворы. Около него постоянно крутился рыжий Ванька. За свою огненную шевелюру он получил от ребят кличку Тыква. Этот был мастер на различные гадости, которые всегда делал исподтишка, пользуясь покровительством Штыка. Они вместе терроризировали младших школьников ивановской семилетки, отнимая у них завтраки и понравившиеся вещички. Прогуливаясь на переменах по коридорам школы, направо-налево раздавали щелчки и тумаки не успевшим увернуться от них школьникам. На улице от парочки хулиганов разбегались, жалобно поскуливая, даже местные псы, унося прочь свои лапы.

Саша и Боря с опаской подошли к хулиганам. Штык посмотрел на друзей и, ухмыляясь сквозь зубы, произнёс:

— Эй ты, мелочь, дай пилотку погонять.

Саша насупился.

— Не дам, ты не вернёшь!

— Ну-ка, Тыква, подай кепарь.

Ванька с готовностью услужить своему «хозяину» кинулся к Саше, пытаясь снять с него головной убор. Но мальчик быстро спрятал пилотку за пазуху. Тогда Тыква схватился за воротник пальто и резко потянул Сашу на себя. Воротник с треском начал отрываться. В эту же секунду Борька набросился сбоку на рыжего и они втроём повалились на землю.

— Колька, они дерутся! — жалобно завопил Тыква.

Штык, наблюдая со стороны за кучей-малой, скалился. Наконец, когда он увидел, что друзья одолели напарника и уже вовсю колотят его, вразвалочку подошёл к группе дерущихся. Сначала он отшвырнул в сторону Борьку, затем нанёс хлёсткий удар Саше по скуле, от которого тот отлетел к кустам.

Штык поднял валяющуюся пилотку, небрежно отряхнул её и надел на растрёпанную рыжеволосую голову Ваньки.

— Носи, шкет, заслужил.

— Фаши-и-исты!

Оборачиваясь, Штык увидел бегущего Сашку, размахивающего длинной палкой-винтовкой. Глаза мальчика были полны гнева и отваги. Не ожидая такой яростной  атаки от маленького ростом и обычно тихого мальчика, Штрыков, попятился и, зацепившись об корягу, плюхнулся в лужу.

— Ура, вали их! — донёсся из деревни дружный крик. Это с околицы бежали Любка с товарищами.

— Атас, тикаем, Штык! — закричал Тыква и во всю прыть побежал в сторону оврага. На бегу он швырнул на землю пилотку. Штык, увидев, что силы явно не в его пользу, тоже понёсся за рыжим. Хулиганы убегали под весёлые улюлюканья и свист ребят...

Смеркалось. Екатерина Викторова подошла к окну и, глядя на тёмные контуры домов и деревьев, с волнением подумала: «Куда запропастился Шурка, давно бы вернуться домой пора?» Она любила средненького. Особенно сильно переживала за него после смерти от болезни его брата — Сергея. Как-никак один остался наследник. Дочка не в счёт — отрезанный ломоть.

Викторовы — выходцы из бедных крестьянских семей. После революции Екатерина вышла замуж за односельчанина Григория Викторова, который был одним из организаторов колхоза в деревне Иваново.

 В начале тридцатых годов муж Екатерины был избран председателем местного сельсовета. Смутное было время. Шло активное противостояние между сторонниками колхозной жизни — бедняками и единоличниками — кулаками и наиболее зажиточными середняками, которые зачастую жестоко расправлялись с активистами. Нередко тогда по ночам в окна Викторовых летели камни.

Екатерина Степановна, глядя на улицу, вспомнила одну страшную летнюю ночь, глубоко врезавшуюся в память. Это было пять лет назад. Трое малолетних ребятишек Викторовых спали в избе на полу. Кто-то постучал в окно и спросил её мужа — председателя сельсовета. Она разбудила его. Он, ни о чём не подозревая,  открыл окно. Тут его схватили и вытащили из избы. Она успела заметить, что муж стоит уже без рубашки, а пьяные мужики готовятся расправиться с сельским активистом. Проснулись дети, заплакали. Казалось, беды не избежать. Но по счастливой случайности в это время по селу проезжал на лошади сотрудник НКВД Шаравин. Оценив обстановку, он выстрелил в воздух, и те, кто жаждал расправы, разбежались. Чекист предложил организовать погоню за ними. Муж отказался и сказал тогда: «Эти люди такая же беднота, но их сбивают с толку, подбивают на расправу над представителями советской власти местные кулаки; сегодня эти люди были готовы убить меня, а завтра они всё равно будут с нами строить новую жизнь».

Вспоминая всё это, женщина не сразу заметила, что на улице стало совсем темно. Неожиданно распахнулась входная дверь и в избу нерешительно зашёл сын с оторванным воротником пальто и с небольшим синяком под левым глазом.

— Шурка, горе ты моё, где же тебя так потрепали? — спросила она его.

— Мама, зато мы с Борькой всех врагов победили! — с гордостью ответил сын.