Яшмовая шкатулка

Стрела, негромко тенькнув, вонзилась в мишень в полудюйме от центра; вторая стрела упала в траву, не долетев до мишени. Рыжеволосый подросток, не скрывая досады, потянулся за третьей стрелой.
– Трезвый расчёт, идущий рука об руку с доблестью, куда надёжнее, чем гнев, порой ослепляющий даже мудрых, – донеслось из кроны большого дерева. – Ты твёрдо запомнил, чему я учил тебя, Дагнор?
Диниш бесшумно спрыгнул на землю с толстой ветки, сидя на которой он наблюдал за тем, как его ученик упражняется в стрельбе, подошёл к мальчишке и положил руку ему на плечо.
– Думаю, запомнил, – буркнул тот. – А почему ты спрашиваешь об этом, наставник?
– Потому что приближается время, когда ты должен возвратиться к своим родным, – бесстрастно ответил эльфийский филид.
– Ты прогоняешь меня, наставник? – в голосе подростка прозвучало удивление, смешанное с обидой.
«Чем же я провинился?» – это слышалось без слов.
– Нет, что ты, – доброжелательно усмехнулся Диниш и небрежно потрепал ученика по рыжим кудрям. – Как подобная чепуха могла прийти тебе в голову? Но разве ты позабыл своих родителей, Деортах, сын Гвэйнира? Это имя дали тебе отец и мать, хотя я и звал тебя иначе, воспользовавшись правами наставника! Ты хотя бы помнишь, как ты очутился здесь?
Мальчишка молчал, машинально теребя тетиву лука.
– В чём дело? – мягко осведомился Диниш, пытливо глядя в глаза ученика. – Нет, ты не мог позабыть их!..
– Я помню, – неуверенно отозвался сын Гвэйнира. – Я помню их, Дин, только…
– Продолжай, – властно потребовал наставник, когда ученик запнулся, покраснел и потупился.
– Ты вправе сердиться – я смотрел в камень, который ты хранишь в своём кабинете, – виновато признался Дагнор-Деортах.
– Бессмысленная трата времени – неистовствовать из-за того, что уже не изменишь, – спокойно промолвил эльф и повторил. – Продолжай.
– Я хотел увидеть их, – сказал ученик. – Я помню: мать в белом платье стоит на крыльце, улыбается и протягивает ко мне руки. У неё длинные золотые волосы, светлые серые глаза… Когда я думаю о ней, мне кажется, что она должна быть похожа на сказочную фею, но… Помню я и отца: это высокий черноволосый воин, он поднимает меня на руки и несколько раз подбрасывает в воздух. Мы оба смеёмся, мать беспокойно хмурится… У отца удивительные глаза – ярко-зелёные, как изумруды. Сколько я помню, мой отец всегда в чёрном одеянии. Ещё я помню, как однажды рассматривал меч отца: по краям лезвия ярко горят изогнутые линии, похожие на языки пламени.
Дагнор снова запнулся.
– Всё это ты помнишь сам, – отметил Диниш. – А камень, в который ты смотрел? Кстати, зачем ты сделал?
– Всё, о чём я рассказал тебе, я действительно помню – так, словно видел их только что. Но потом… Потом воспоминания обрываются: я словно погружался в вязкий сумрак, где блуждал один, тщетно пытаясь отыскать их. Когда сумрак рассеялся, рядом был ты, наставник. Много раз я хотел спросить тебя о том, что случилось с ними и со мной – но я боялся, что…
– Не беспокойся, они живы-здоровы, – поспешно произнёс Диниш. – И не только это – у тебя теперь есть братья.
– Я знаю, – кивнул Дагнор. – Я видел в том камне. Но я помню моих родителей другими, Дин! Я хотел увидеть мою мать – и камень показал мне строгую и властную женщину, а вовсе не ту фею, которую я помню! Над полем битвы кружил ворон: опустившись на землю, он принимал облик моего отца, и взгляд его был полон ярости и… неужели радости? Кровь скрывала огненный узор на его мече…
– Да, я всё это знаю, – Диниш отстранённо смотрел вдаль, туда, где очертания леса тонули в туманной дымке.
– Чему же я должен верить, наставник? – с отчаянием вопросил Дагнор.
– Твои воспоминания не обманывают тебя, – спокойно отозвался Диниш. – Но и видения волшебного кристалла тоже никогда не лгут. Давай попробуем разобраться в том, что тебя тревожит. Как ты очутился здесь? Придётся начать издалека. Когда твой отец, мой названый брат, женился на твоей матери, он сразил кабана-оборотня – её давнего врага Лойгена. Но родичи Лойгена, как водится, задумали отомстить. Семь лет назад ты внезапно заболел; и причиной тому было чародейство врагов твоей матери. Ты из рода древних героев, чья воля к жизни сильней, чем у смертных – потому, наверное, ты не умер, хотя никто не мог тебя вылечить, пока ты находился в пределах Мира, где был рождён. Я увез тебя в Край Магии, где чародейство и проклятия твоего Мира бессильны. Злоба недругов была обращена против Деортаха, сына Гвэйнира и Фьёрнэ; моего же ученика не называли иначе как Дагнор – Пламя Битвы. Но я обещал твоим родителям, что через семь лет ты вернёшься к ним – эти семь лет почти прошли. В нынешний Йоль ты должен возвратиться домой. Я учил тебя всему, что знаю; теперь ты можешь сам защитить себя. Но я вижу, что тебя мучает несоответствие между твоими воспоминаниями и тем, что показал тебе волшебный камень. Знаешь, это немного напоминает мне, как я сам мечтал повидаться со своими родителями, которые оказались совсем иными, нежели я думал.
– Твои родители?
Удивление, сквозившее во взоре ученика, заставило Диниша улыбнуться.
– А ты полагал, что я из самых первых эльфов – из тех, у кого не было ни отца, ни матери?
Диниш взял из рук своего ученика лук, с задумчивым видом осмотрел его со всех сторон, потом наложил стрелу и натянул тетиву. Стрела вонзилась точно в центр мишени.
– Хочешь, я покажу тебе в волшебном кристалле город моих родителей?
Сын Гвэйнира, непритворно заинтересованный, энергично кивнул.
…Туманная дымка окутывает лес; нет, это не лес, это город – но какой удивительный! Стены башен и дворцов – это ряды деревьев; кустарники и лианы заполняют пространство между соседними стволами. Причудливые арки из переплетённых ветвей, ступени из дёрна, окаймлённые цветочным узором, живая мозаика, ковром раскинувшаяся на холмах – то был Мириэлинмар Несравненный, о котором немногие слышали, а видели и вовсе единицы…
– Ты бывал там? – выдохнул Дагнор, с трудом отводя взор от волшебного кристалла, хотя видение давно погасло.
Диниш кивнул.
– И ты – ушёл оттуда?!
– Как видишь, – коротко и сухо отозвался филид, не глядя на ученика.
– Но почему? – не удержался Дагнор, хотя и чувствовал – наставник не расположен говорить о том периоде своей жизни.
Диниш молча смотрел в окно. Чуть позже он заговорил о других вещах, не имеющих отношения ни к Мириэлинмару, ни к его родителям, ни к прошлому Дагнора.
Ученик был вынужден сдержать своё любопытство; но образ волшебного города взволновал его воображение. Почему же Дин ушёл оттуда? Почему он не хочет говорить об этом?
Эти вопросы огнём бродили в помыслах Дагнора. Он решил во что бы то ни стало ещё хоть разок заглянуть в волшебной кристалл, чтобы увидеть дивный город; но ученик не решался просить об этом наставника. Однако и расставаться со своим замыслом сын Гвэйнира не собирался.
Однажды, когда Диниш отправился в одиночестве бродить по лесу, в тишине которого в уме филида рождались поэмы и философские трактаты, Дагнор украдкой пробрался в кабинет наставника. Внимание Дагнора внезапно привлекла большая шкатулка на столе; сын Гвэйнира подошёл поближе, чтобы рассмотреть эту вещицу, которой он прежде никогда не видел. Тёмные и светлые пятна образовывали фантастический яшмовый пейзаж; по бокам шкатулки золотом были начертаны непонятные знаки, не похожие на известные Дагнору разновидности письменности.
Помедлив, ученик Диниша открыл шкатулку. В ней лежала книга в тёмно-зелёном переплёте; Дагнор раскрыл её и узнал изящный почерк наставника. Сын Гвэйнира полистал страницы: на глаза ему попалось несколько фраз, которые заставили его позабыть и о волшебном кристалле, и о том, что Диниш в любой момент может вернуться.
«По какому праву ты пытаешься указывать мне, как я должен поступать? – с гневом обрушился на меня отец. – Я-то был рад тебе, сын мой – а ты, оказывается, принёс с собой раздор и смуту…
– От которых ты тщетно надеялся скрыться, – не сдержавшись, договорил я. – Но разве их принёс я, отец? Оглянись кругом, загляни в себя – разве не всюду ты найдёшь то же? Твой город прекрасен; но почему ты не хочешь подумать о том, как оградить его от опасностей?
– Наша магия хранит Мириэлинмар! – убеждённо возразил мне отец. – А ты предлагаешь ковать новое оружие и устраивать военные сборы! К чему эта гонка вооружений?!
– Нельзя уповать только на магию, отец, – я чувствовал, что поколебать его уверенность – это почти то же самое, что расшатать скалу. – В грядущем я вижу опасность, которая грозит Мириэлинмару…
– Если и так, то опасность эта заключается в твоём властолюбии! – взорвался отец. – Я и твоя мать долгие годы искали этот край; неустанными трудами мы воплотили в действительность наши мечты – и вот является наш сын, который вознамерился переделать всё на свой вкус!
Наш спор в тот день ни к чему не привёл. И потом – тоже. Великое разочарование пережил я в Мириэлинмаре Несравненном, прекраснейшем из городов, что доводилось мне видеть: ибо отец мой, которого я считал искусным и мудрым, более всего тревожился о том, чтобы не утратить власть – и в то же время беспечно уповал на кажущуюся неуязвимость своих владений.
Но хотя мой отец и явил величие замыслов и непревзойдённый талант при создании своего города, как правитель он оказался непоследовательным и импульсивным, что существенно подрывало его авторитет среди подданных. Мне легко удалось убедить многих из них в том, что не следует спокойно нежиться в бездействии, уповая лишь на мощь магии и пренебрегая воинским искусством; но князь Эльрандир, мой отец, усмотрел в моих действиях начало мятежа и приказал мне покинуть город. Тщетно моя мать и многие друзья отца просили его смягчиться; Эльрандир изгнал не только меня, но и наиболее убеждённых из моих сторонников.
Раздосадованный несправедливостью отца, я в какой-то момент действительно был близок к тому, чтобы претворить упрёки Эльрандира в реальные дела. Отец создал Мириэлинмар, пусть так: но разве не обязан правитель всемерно заботиться о безопасности своих подданных? Пусть он не желает слушать меня; зато его подданные охотно мне внимали!..
Не без труда отказался я от мятежных помыслов, овладевших мной в минуту гнева. Нет, нет и нет, сказал я себе. Как бы ни поступил со мною Эльрандир, он мой отец. В конце концов, я же не бесприютный скиталец – я могу вернуться в Алдалиндор, где правят мои прапрадедушка и прапрабабушка, или в Каэр Лью-Вэйл к Архимагу Льювину, моему названому отцу. И я вполне могу вознаградить тех, кто пострадал от несправедливости Эльрандира из-за того, что они слишком горячо поддержали моё мнение; потом, возможно, мне удастся найти способ добиться восстановления их прав в Мириэлинмаре.
Однако гордость твердила мне, что сейчас возвратиться туда, где прошло моё детство – сродни постыдному бегству. Я злился на отца; и ещё я не мог отделаться от предчувствия беды, грозящей Мириэлинмару…»
Дагнор задумчиво скользил взглядом по строкам, в которых рассказывалось о том, как Диниш и другие изгнанники своевременно заметили приближающихся врагов, как подоспел Эльрандир со своей дружиной, как отец и сын примирились после победы над врагами. Сын Гвэйнира всё пытался представить себе ссору Диниша и Эльрандира. Неужели наставник, невозмутимо спокойный и мудрый, способен впадать в ярость?!
Было и ещё нечто, что изумило Дагнора. Он снова пробежал глазами по строкам. «Великое разочарование пережил я в Мириэлинмаре Несравненном, прекраснейшем из городов, что доводилось мне видеть…»
Сын Гвэйнира сосредоточенно грыз ноготь на мизинце. Диниш, рассудительный, хладнокровный, язвительный – и он испытывал горечь разочарования, муки задетой гордости, чуть не поднял мятеж против собственного отца? «Не очаровывайся – тогда и не разочаруешься», «На обиженных воду возят», – вспомнил ученик поучительные изречения, которыми наставник нередко сопровождал свои премудрые сентенции.
Дагнор принялся читать дальше. А дальше Диниш Коварный честно поверял страницам дневника историю своей любви к Дэйни, внучке Льювина – и тут же излагал подробный перечень тех деяний, коими заслужил своё недвусмысленное лестное прозвище. Ученик Диниша узнал о том, как наставник косвенным образом стал причиной затопления Бринедаха, как морочил головы прославленным чародеям, дабы выведать тайны их искусства; эти познавательные истории были снабжены комментариями, в которых проявился язвительный юмор эльфийского филида.
Перед потрясённым учеником представал совершенно иной Диниш. Не то что бы образ хитроумного Кователя козней был принципиально противен сыну Битвенного Ворона; но уж слишком разнились тот Диниш, которого знал Дагнор, и тот, каким эльфийский филид беспристрастно описывал себя, повествуя о своих приключениях. В этом незнакомом Динише неразрывно сплетались коварство и благородство, отвага и хитрость, рассудительность и авантюрность, беспощадность и отзывчивость…
«Когда я ехал по главному тракту Эннана, – далее читал Дагнор, – у опушки леса я заметил лисицу, попавшую в капкан. Человек в оковах или разрушенное здание не вызывает во мне столь острой горечи, как страдающее животное или срубленное дерево: я спешился и освободил злополучного зверька. Лисица не сразу убежала; она подняла мордочку и пару мгновений смотрела на меня. Взгляд её не был взглядом бессловесной твари; я понял, что она – существо магической природы, в чём-то сродни нам, Перворождённым. Однако она не меняла своего облика; помедлив ещё мгновение, лисица скрылась в лесу.
Я не придал этому событию особого значения. Так ли необычно, что даже волшебное существо угодило в ловушку? Куда больше меня заботило, где я остановлюсь на ночь и где найду приличного проводника. Я провёл в пути целый день и не повстречал ни единой живой души, не считая той лисицы, и не увидел даже ветхой хижины.
Мне не слишком хотелось останавливаться на отдых возле дороги, и потому, когда начало смеркаться, я продолжал путь. Внезапно в стороне мелькнул огонёк: я уже собрался свернуть с тракта, чтобы посмотреть, что там такое, как увидел почтенного бородатого мужа в длинном жёлтом шёлковом балахоне и девушку в ярко-зелёном платье, из-под которого виднелся краешек золотистой юбки. Они стояли у обочины дороги; едва я взглянул на них, как они низко поклонились мне.
– Да будет небо благосклонно к тебе, князь из Закатной Страны, – произнёс старик и снова с воодушевлением поклонился. – Благословенны копыта коня, что принёс тебя сюда!
Я несколько удивился. Я знал, что выражаться подобным образом в обычае эннанских жителей; но почему этот старец кланяется мне? И откуда он знает, что я прибыл с Запада?
– Я – Сэнь Лой Фэнь, старший управитель при дворе господина Чюнь Шунь Гоу, князь, – представился мой собеседник. – Сегодня ты спас от верной гибели мою любимую дочь Дэй Чань Фэнь, и я в долгу перед тобой. Хоть дом мой не стоит такой чести, князь – окажи милость мне, своему нижайшему слуге!
Старик снова поклонился, и дочь тоже. Когда она выпрямилась, её взгляд встретился с моим: я узнал глаза лисы, которую освободил из капкана.
«Нора» старого лиса Сэня вблизи оказалась славным двухэтажным коттеджем с загнутыми вверх краями островерхой кровли. Сэнь и его дочь лично прислуживали мне, хотя в доме было полно слуг. По правде сказать, эннанские церемонии мне показались чересчур утомительными и излишне подобострастными. Я не привык, чтобы мне с поклоном совали под ноги бархатную подушку и каждое блюдо подавали с поясным поклоном!
– Почтенный Сэнь, – обратился я к хозяину. – Мне как-то неудобно, что вы так суетитесь из-за меня. Я был бы крайне признателен тебе и твоей дочери, если бы вы просто сели за стол вместе со мной.
Впоследствии Сэнь оказался замечательным собеседником. Старый лис знал Эннан, как свои пять пальцев, и был сведущ в науке и искусстве, точно профессор Хартландской Академии Магии. Он даже оставил в покое пресловутые эннанские церемонии, которые меня слегка утомляли. Моё обиходное имя Сэнь и его дочь переиначили на свой лад – Дин Нен Ши; они упорно продолжали титуловать меня «князем» и «господином».
Однако в тот вечер я попал в довольно щекотливую ситуацию. Едва я расположился в комнате, которую любезно предоставили в моё распоряжение, как явилась дочь Сэня – в лёгком ночном одеянии, держа в руках небольшую атласную подушку и свёрнутое одеяло. Опустив свою ношу на широкую кровать под шёлковым балдахином с золотыми кистями, она сказала:
– Отец велел мне прислуживать у твоей постели, мой господин…
Я чуть не поперхнулся. Благодарность, конечно, превосходное чувство – а конкретный способ её проявления во многом зависит от местных традиций… Дева-лисица, несомненно, очаровательная особа; но, во-первых, я люблю Дэйни, во-вторых, я противник случайных любовных связей. Обычаи Перворождённых строго порицают безответственное легкомыслие!
И всё-таки дева-лисица была красива; будь я человеком, мне, полагаю, было бы куда сложнее удержаться в рамках благоразумия. Стараясь не слишком на неё заглядываться, я коротко пояснил, что я храню верность другой – и попытался заглушить огорчение эннанской красавицы, ночь напролёт рассказывая сказки и распевая баллады. Именно так, утверждают некоторые древние легенды, некогда поступали Перворождённые, коих пытались соблазнить девушки из народа людей, пришедших с восточного края Мира. Уж не знаю, насколько на самом деле от подобной замены становились счастливее те женщины; а только я отнюдь не был уверен, что подобное утверждение было справедливо в отношении моей феи-лисы. Как бы то ни было, после она ничем не давала понять, будто недовольна моим поведением, по-прежнему была излишне почтительна, но более не пыталась предлагать мне свою любовь…»
Дальше рассказывалось о том, как Диниш странствовал по Эннану в сопровождении лиса Сэня и его очаровательной дочери, «чьи глаза и волосы были темнее ночи, лицо подобное сиянию полной луны во мраке, а пальцы белее лепестков лотоса, как, наверное, не преминул бы выразиться какой-нибудь эннанский бард». Заметки, касающиеся своеобразия эннанской архитектуры и поэзии, а также соображения относительно философских учений Эннана почти не затронули воображения Дагнора. Обо всём этом, как и о боевых искусствах Эннана, Диниш немало поведал своему ученику, заодно и обучив его не только владению традиционным для Запада оружием, но и весьма оригинальным приёмам эннанских школ рукопашной борьбы. Лишь описания необычных зверей, обитающих в лесах Эннана, ненадолго заинтересовали сына Гвэйнира, тем более что заметки о флоре и фауне были снабжены мастерскими зарисовками, выполненными в оригинальной эннанской манере. Несколько минут Дагнор потратил на то, что рассматривал изображения цилиня – эннанского единорога, птицы фэйхун, рождающейся из пламени, и представителей других эндемичных видов.
Подробное описание философского диспута наставника и енвана – эннанского водяного дракона – заставило сына Гвэйнира ощутить лёгкую дрёму; наскоро пробежав глазами несколько страниц, ученик Диниша снова заинтересовался.
«Я сидел перед раскрытым окном, за которым в сумерках белели ветви цветущей сливы, озаряемые отражённым светом полной луны. Зрелище было необычайно красивым, и сами собой в уме сложились строки в духе эннанской поэтической традиции:
Ветка сливы в окно заглянула,
Шмель хмельной в белой пене дремлет…
У окна по тебе я тоскую!..
Думал ли я в тот миг о Дэйни?.. Не стану утверждать наверняка. О да, я слышал возвышенные легенды, утверждающие, будто лишь однажды Перворождённый отдаёт любви своё сердце: следовательно, если исходить из подобного утверждения, я должен был думать именно о Дэйни. Но в моих жилах течёт смешанная кровь древней расы эльдар и юного порывистого народа людей: возможно, поэтому я не думал тогда ни о ком в особенности, а просто грезил о чём-то неведомом…
Едва ощутимый ветерок проскользнул в бесшумно отворившуюся дверь. Я оглянулся. Дева-лисица уже стояла подле меня; её маленькая узкая рука нерешительно легла на моё плечо.
– Госпожа Дэй?
Не произнося ни слова, она вдруг склонилась ко мне и обвила руками мою шею. Мне приходилось слышать, что любовные ласки женщины-лисицы способны опутать сетями любого смертного мужа; и хотя я принадлежу к народу Перворождённых, а сердце моё принадлежало Дэйни, внучке моего названого отца, я ощутил сладкое волнение, когда горячие и нежные губы девы-лисицы жадно прильнули к моим губам.
– Князь Дин! Я знаю, скоро ты покинешь нас и возвратишься в Край Заката, – негромко и печально сказала она. – Там ты оставил своё сердце, и там же сбудутся твои грёзы – хоть иначе, чем ты думаешь ныне. Но так далёк тот миг, когда ты обнимешь свою суженую – а одинокая ночь длинна…
– Ты отлично знаешь, госпожа Дэй, что я не из смертных, – ответил я, невольно улыбнувшись её неловкой аргументации. – Перворождённые иначе ощущают время: ночь – всего лишь капля в клепсидре вечности…
– Так подари мне эту каплю, князь, – шепнула она. – Я сохраню её в моей душе и памяти, как драгоценнейшую жемчужину! Твоя возлюбленная не узнает – а если даже узнает, она простит, поверь мне. Она будет подобна солнечному лучу, мудра и прекрасна; и она родит тебе двоих сыновей и дочь!
Но, говоря о том счастье, что ожидает меня в будущем, дева-лисица продолжала обнимать меня. И хотя благоразумные соображения не покинули меня, растаяв в огне её поцелуев, вырываться из её объятий мне не очень хотелось. Но внезапно словно что-то кольнуло меня в сердце. Дэйни… я явственно ощутил, что над ней нависла угроза. Повинуясь этому чувству, я высвободился из объятий девы-лисицы – и увидел, что по подоконнику расхаживает дрозд Мэттон. В клюве он держал зелёную ленту Дэйни…»
А дальше была бешеная скачка, и конь наставника споткнулся на переправе через реку Времени – что это такое, интересно? – и замешкался на несколько мгновений, поэтому не Диниш, а отец Дэйни избавил её из плена. Потом Дэйни полюбила менестреля из Срединного Мира, и Диниш с горечью обнаруживал на страницах дневника своё отчаяние, ярость и раскаяние по поводу минутной слабости в Эннане, из-за которой он, верно, и потерял свою Дэйни.
Дагнор перевернул страницу и прочёл: Сольфэлль. Больше ни слова не было на странице; записи на этом обрывались.
– Сольфэлль, – вполголоса повторил ученик Диниша, вслушиваясь в мелодичное сплетение звуков, образующих это имя. – Интересно, кто это? – задумчиво произнёс вслух Дагнор.
– Твоя двоюродная сестра. Ты всё прочитал?
Сын Гвэйнира вздрогнул от неожиданности и поднял голову. На пороге стоял Диниш и спокойно смотрел на ученика. Оправдываться и отпираться было бессмысленно. «Да ведь он знал, что я прочту! – мелькнула потрясшая Дагнора мысль. – Он нарочно оставил эту шкатулку…»
– Да, я хотел, чтобы ты прочёл это, – Диниш непринуждённо сел в кресло, которое поспешно освободил ученик. – Теперь ты знаешь обо мне всё… почти всё. Скажи, что ты чувствуешь? Ты разочарован, разгневан, шокирован?
– Н-не знаю, – нетвёрдо произнёс Дагнор и привычно опустился на небольшую скамеечку подле кресла наставника. – Могу я спросить…
– Разумеется, – кивнул Диниш. – Я ведь всегда говорил тебе: спрашивай, а ответят ли тебе – дело другое. По крайней мере, я постараюсь.
Дагнор вдруг смешался, не зная, с чего начать.
– Хорошо, – Диниш убрал зелёную книгу в шкатулку, закрыл крышку и легонько хлопнул по ней ладонью. – Я постараюсь ответить, не дожидаясь вопроса, хотя это и не в моём обыкновении. Эту шкатулку подарила мне Дэй Чань Фэнь при прощании – то есть когда я спешно садился на коня, чтобы мчаться на выручку Дэйни. «Тёмное и светлое образуют неповторимый узор яшмы, камня верности, мудрости и благородства, – сказала лисица. – Таков и ты, князь. Будь счастлив!» Дэйни – это леди Меллидэн, сестра твоего отца, а Сольфэлль – её дочь.
За окном сгущались сумерки, и Диниш зажёг светильники; золотистый свет полупрозрачных цветочных чаш разогнал тени, лёгшие на предметы.
– Ты спрашивал, чему верить – своим воспоминаниями или тому, какими ты видел своих родителей в волшебном кристалле, – произнёс эльфийский филид. – Ты получил ответ на свой вопрос, мой названый сын?
Дагнор кивнул. Он то ли вздохнул, то ли всхлипнул, но не решался сказать хоть слово.
– Теперь тебе легче будет уехать? – сочувственно спросил Диниш, мягко прикоснувшись к плечу ученика. – Теперь, когда нет более всезнающего наставника, а есть только беспокойный странник, совершивший немало глупостей?
– Нет, Дин, – ученик вдруг закрыл лицо руками и разрыдался. – Это всё равно… Позволь мне остаться хотя бы на несколько дней…
– Дагнор! Пойми: я вовсе не гоню тебя. И ты всегда сможешь вернуться сюда – если захочешь. Но слово надо держать. И ты ведь их любишь, своих родителей; ты это поймёшь, когда вернёшься к ним!
– Я даже не знаю, какой дорогой я должен ехать, – хмуро произнёс сын Гвэйнира, ожесточённо размазывая слёзы кулаком. – И как смогу я вернуться сюда, если я не помню, как тут очутился?
– Это неважно, – улыбнулся Диниш. – Сюда ты прибыл по реке, что несла на своих волнах мою ладью; а искать обратную дорогу тебе не придётся, потому что я сам поеду с тобой. И чтобы вернуться сюда, тебе незачем запоминать дорогу. Волшебные тропы достаточно хорошо знают тебя, мой названый сын. Они сами приведут тебя сюда, если ты этого захочешь.
…Наставник и ученик ехали через лес; в шелесте листвы и в плеске ручьёв звучали отголоски мелодии, которую, как знал ученик, наставник вечерами часто играл на арфе, закрывшись в своём кабинете. Впервые услышав ту мелодию, Дагнор был потрясён её глубиной, нежностью и грустью; с тех пор он прокрадывался вечерами к запертой двери и слушал, затаив дыхание, и наитием чувствовал за плачущим звоном струн некую тайну…
* * * * *
Словно неподвижная стража, лес стеной обступал озеро, посреди которого на острове стояла башня весьма внушительного вида, несмотря на приземистость. Листва уже почти облетела с деревьев; лишь иногда, подхваченные порывом ветра, кружили в воздухе редкие листья, задержавшиеся на ветвях долее своих собратьев.
Подъёмный мост был убран, и потому Диниш и сын Гвэйнира остановились на берегу.
– Труби в рог, – филид передал ученику упомянутый предмет.
Рог протяжно пропел три раза с краткими перерывами.
– Услышали, – Диниш, взмахнув откидным рукавом, указывал вверх.
Дагнор поднял глаза и увидел, что в небе над башней кружат большой ворон и два воронёнка. Птицы быстро снижались; скользнув над озером, они опустились на берег.
– Ого, кто к нам пожаловал! Дин! – с грубоватым дружелюбием радостно приветствовал филида старший ворон, приняв облик высокого зеленоглазого воина в чёрном одеянии.
– Твой старший сын возвратился к тебе, Гвэйн, – отозвался Диниш, в знак приветствия хлопнув ладонью по ладони воинственного мага.
Два мальчишки за спиной Гвэйнира – одни светловолосый, другой с чёрными кудрями, как у отца – с любопытством воззрились на новоприбывших, перешёптываясь и легонько подталкивая друг друга локтями.
Гвэйнир с сосредоточенным видом кивнул и подошёл к лошади, на которой сидел Деортах-Дагнор.
– Отец, я… – запинаясь, начал подросток.
– О, я не сомневаюсь, сынок, что наш премудрый мастер Дин обучил тебя искусству ловко нанизывать слова друг на друга! Для того чтобы показать, как ты владеешь этим мастерством, ещё найдётся время; но ты так давно не был дома, что, наверное, успел отвыкнуть от него и от тех, кого здесь оставил. А тут кое-что изменилось, – он оглянулся и поманил младших сыновей. – Вернее, кое-кто новый появился. Вот это Айдол, – он указал на светловолосого мальчишку, – а это Лиафайд, – он кивнул на младшего, черноволосого. – А вы, шалуны, – отец положил руку на плечо среднего сына и взъерошил волосы младшего, – полагаю, уже сообразили, что перед вами ваш старший брат Деортах и лорд Диниш, мой названый брат.
– А… мама? – робко спросил Деортах.
Отец улыбнулся.
– Скоро ты с ней увидишься, – с таинственным видом посулил Гвэйнир. – Следуй за мной, Деортах; а вы, шалунишки, пока не спеша идите домой с лордом Динишем. К вашему сведению, хоть его и кличут Коварным, но, сколько мы с ним знаем друг друга – а лет тому немало – ему доверять можно.
И Гвэйнир, приняв облик ворона, взмыл ввысь. Дагнор спрыгнул с коня и, тоже сменив облик, поспешил за отцом, который летел к озёрной башне.
Диниш с улыбкой посмотрел им вслед, потом спешился.
– Лорд Диниш, а можно погладить твоего коня? – осмелев, спросил Айдол.
Эльф усмехнулся.
– Логичнее было бы спросить у самого коня, как он к этому отнесётся, – весело сказал Диниш. – Но мне думается, что у Лейтероха возражений не имеется. Рискнём проверить?
Айдол осторожно приблизился к коню, который покосился на него с некоторым сомнением. Сын Гвэйнира протянул руку к чудесному животному, но конь на всякий случай отступил в сторону. Диниш перехватил руку Айдола и, удерживая её в своей, опустил руку мальчика на гриву коня. Лейтерох фыркнул, но остался на месте; чуть позже он позволил потрепать себя по шее, причём Диниш уже отпустил руку мальчика.
– Лорд Диниш, отец сказал, что тебя прозвали Коварным, – подал голос младший сын Гвэйнира. – А почему?
– Долгая история, малыш, – уклончиво отозвался эльф, поочерёдно подсаживая сыновей Гвэйнира на коня, на котором приехал их старший брат, ибо собственный конь филида не терпел иного седока, кроме самого Диниша. – Можно сказать, что это почётное прозвище – ведь его дали враги, а того, кого считают коварным, боятся больше всего. И уважают, разумеется, как наиболее опасного противника. Смотрите, мост уже опустили; давайте потихоньку поедем домой, как велел ваш отец.
…Два ворона кружили над башней, и в этом полёте Дагнор действительно возвращался домой, вспоминая лес, башню, озеро; и этот полёт живо напоминал сыну, как отец подбрасывал его, малыша, на руках, и как оба они весело хохотали…
Во внутреннем дворе их ждала женщина; её длинная золотая коса змеилась по тёмно-вишнёвому платью, а золотой головной обруч подчёркивал её величественную красоту. Такой сын видел мать в отражении волшебного кристалла.
– Деор, мой мальчик!
Воронёнок, узнав её голос, от волнения едва не перестал махать крыльями – и почти упал на каменные плиты, которыми был вымощен двор Каэр Брэн. Он узнал свою мать – такую, какой он помнил её.
– Мама, ты плачешь?
Он не замечал, что и по его собственным щекам катятся слёзы. Фьёрнэ, забыв о суровом достоинстве мудрой волшебницы, обнимала старшего сына, которого в глубине души любила больше своих младших детей.
Гвэйнир, несколько смущённый проявлением бурной радости вновь обретших друг друга матери и сына, молча топтался поодаль. Тем временем Диниш и младшие сыновья Гвэйнира миновали мост и появились во внутреннем дворе Каэр Брэн. Сидя вдвоём на одном коне, мальчишки то и дело покатывались со смеху – Диниш, который шёл рядом, как видно, рассказывал им нечто забавное. Собственный конь филида с важностью замыкал шествие.
Фьёрнэ наконец выпустила сына из объятий и шагнула навстречу эльфу.
– Я не знаю, как благодарить тебя, Дин, – сказала она.
– Не ломай голову, Фьёрнэ, – спокойно посоветовал Диниш. – И за что меня благодарить? Я, конечно, по мере сил старался обучить мальчика владеть оружием, бренчать на арфе и слагать стихи; но, хоть убей, я так и не сумел привить ему сколько-нибудь заметного уважения к запретам старших!
Деортах густо покраснел, а Гвэйнир беспечно махнул рукой.
– Это наследственное, так что вряд ли тебе стоит винить себя в недостатке педагогических способностей, Дин, – высказался он. – Лучше отметим как следует возвращение моего старшего сына!
* * * * *
– Этот эль варила лично моя жена! – с гордостью возгласил Гвэйнир, когда на стол подали большой котёл с упомянутым напитком; Фьёрнэ сама разливала эль по кубкам большим черпаком, а её младший сын подавал присутствующим.
Диниш пригубил с видом знатока.
– Никогда не пробовал ничего подобного, если не считать «мёда филидов», – признался Кователь козней.
– Что ты намереваешься делать дальше, Дин? – вполголоса спросил Гвэйнир.
– Поиски мастерства никогда не бывают завершены, Гвэйн, – промолвил эльф. – Так что мне всегда найдётся, чем себя занять, как я полагаю.
– Например, увиливать от прямого ответа, как всегда, – с оттенком досады констатировал маг. – Я говорю вовсе не о твоих кознях и творческих изысках! Ты ведь отлично знаешь, о чём я спрашиваю!
– Если знаешь – зачем спрашиваешь? – в тон ему отозвался Диниш. – Сам-то разве уже забыл, как клялся пройти хоть девять Миров, чтобы добиться взаимности своей дамы?
– Не думаю, что Ульв легко согласится отдать тебе дочь, – нахмурившись, вымолвил Гвэйнир. – Видишь ли, мне кажется, он продолжает относиться к тебе… гм, как к потенциальному похитителю того, что принадлежит ему. До сих пор не могу понять, за что сестра его полюбила! – прямолинейно ляпнул брат Дэйни.
Диниш, в свою очередь, тоже нахмурился.
– Это уже не важно, Гвэйн, – отрезал эльф, задумчиво заглядывая в свой кубок. – И я отлично знаю, как относится ко мне король Эскелана; но что бы он ни навоображал себе, я добьюсь его согласия.
– А оно так уж тебе необходимо? – уточнил Гвэйнир с некоторым удивлением. – Кователю козней вдруг потребовалось благословение былого соперника в любви? Ты стал чтить обычаи людей, что ли?
– Если ты намекаешь, не перевоспитался ли я в корне, то я вынужден разочаровать тебя, дружище, – усмехнулся Диниш. – Впрочем, тебя-то подобное обстоятельство как раз вряд ли всерьёз опечалит. Но я не хочу своими поступками бросить хоть тень на Фэлль.
– Наверное, я никогда не пойму тебя полностью, Дин, – вздохнул Гвэйнир и осушил свой кубок до дна, как бы затем, чтобы отогнать раздумья о противоречивости натуры названого брата. – Но если тебе в чём-то понадобится наша помощь – зови, не колеблясь.
– Я знаю, брат. Только здесь я должен рассчитывать лишь на себя. Нет, дело тут даже не в гордости. Слово Ульва – формальность, часть ритуала, тут ты прав; но что ответит мне Фэлль?..
* * * * *
Диниш ехал среди оголённых осенних полей Эскелана, приближаясь к королевскому замку, возведённому в соответствии с новой архитектурной концепцией чуть в стороне от столицы. Солнечные лучи золотили выгоревшую траву на невысоких холмах, откуда ветер вдруг донёс слова песни, сложенной на невообразимо древний сюжет, пришедший из далёкого Мира.
Ах, Айканаро, Ярое Пламя
Бег скакуна удержи хоть на миг!
Пусть я сгорю в твоём пламени яром –
Жажду мою лишь оно утолит!
Ах, Айканаро, Ярое Пламя –
Гибель повсюду, лишь гибель одна!
Хоть на мгновенье со мною останься –
В сумраке вечном жизнь холодна!
Диниш давно не видал Сольфэлль; но он сразу узнал её голос, а вскоре и она сама показалась на склоне ближайшего холма. Филид спрыгнул с коня и поспешил за девушкой. Хотя он ступал бесшумно, она быстро оглянулась. Он поклонился. Солнечный свет окутывал её золотистым облаком; она пристально посмотрела на эльфийского филида.
– Князь Диниш?
– Я слышал твою песню, госпожа Сольфэлль, – промолвил он.
Его синие глаза, взгляд которых обычно бывал непроницаемо-загадочным, говорили гораздо больше. Восхищение, нежность, радость – и много, много больше; а золотой свет трепетал, запутавшись в тёмно-русых волосах девушки, скользил в складках одежды, играл на гранях драгоценных камней в ожерелье…
– По сравнению с песнями Перворождённых все иные напевы, кроме песен Богов, грубы и неискусны, – лукаво прищурившись, отозвалась Сольфэлль.
– Я думал вовсе не об этом, – улыбнулся Диниш и повторил. – «Бег скакуна удержи хоть на миг…» Как видишь, твоя песня заставила меня остановиться: ты, как и твоя мать, владеешь сильной магией, госпожа моя.
– Вот как? – она задумчиво смотрела на него. – А как бы ты поступил дальше? Ты ведь знаешь легенду о любви эльфийского князя Айканаро и красавицы Андрет из рода людей? Он предпочёл отринуть любовь, чтобы уйти в битву с силами Тьмы – битву, из которой он не вернулся…
– Они встретились на озарённых солнцем холмах, и князь Айканаро вплоть до своей геройской гибели ежедневно вспоминал улыбку возлюбленной девы, – нараспев произнёс Диниш, имитируя наиболее распространённую манеру сказителей. – Нет, я поступил бы иначе, госпожа Сольфэлль, – без колебаний ответил он своим обычным тоном. – Быть может, потому, что во мне есть кровь людей, я не привык отказываться от даров Создателя; а любовь, конечно, один из таких даров. Даже если на пороге стоит Тьма – пусть сначала будет хоть миг счастья: так зачастую рассуждают люди, и я вполне согласен с этим. А ты сама – решилась бы ты оставить королевство своего отца и…
– Госпожа Сольфэлль! Где ты? – донеслись издалека женские голоса.
Девушка досадливо поморщилась.
– Стоило на пять минут уйти, как кинулись искать, – пробормотала она и обратилась к Динишу. – Сегодня во дворце моего отца будет пир. Ты будешь нашим гостем, князь?
– Я направляюсь именно во дворец твоего отца, госпожа, – он изящным движением поднёс к губам руку, которую она ему подала.
– Так до скорой встречи, князь, – и девушка торопливо пошла в ту сторону, откуда доносились окликающие её голоса.
Впрочем, удалялась она явно неохотно; несколько раз замедляла шаг и оглядывалась, потом, спохватившись, резко отворачивалась и прибавляла шагу.
«Как она похожа на свою мать», – думал Диниш, глядя ей вслед.
* * * * *
– В моём дворце побывало немало мудрецов и храбрых воинов, но давно не посещал его муж столь знатный и прославленный, – говорил король Ульв, приветствуя эльфийского филида. – Я высоко чту тебя, князь…
Диниш не особенно вслушивался в высокопарные речи Ульва. Он и сам превосходно умеет сплетать слова так, что красота невидимого узора скрывает подлинный смысл речей; но там, где люди легко клюнут на словесную наживку, эльфа не проведёшь. Бывший менестрель из Срединного Мира говорил о благодарности, что он вечно будет испытывать к Динишу за своё спасение от смерти; что ж, он не лжёт – а только воспоминание о том, что он обязан эльфийскому филиду жизнью, жжёт душу Ульва, словно кислота!
Дэйни рассеянно теребила вышитую кайму своего рукава: взгляд королевы встретился со взглядом Диниша. Дэйни чуть улыбнулась уголками губ. Сольфэлль, наполнив вином серебряную чашу, приблизилась к Динишу. Он взял из её рук чашу, и дочь Дэйни, слегка зардевшись, поцеловала его.
– Ты так и не ответила, госпожа – как поступишь ты, когда я позову тебя в свои владения? Придётся ли мне довольствоваться воспоминаниями о мимолётной встрече среди освещённых солнцем холмов – или ты будешь со мной среди холмов моей страны? – спросил он позже, когда они танцевали рука об руку.
– Я немало слышала о твоей мудрости, князь – откуда же эта торопливость безрассудного юнца?
– И мудрец может быть влюблённым, – прозвучало в ответ. – А я вовсе не так мудр, как утверждает многоязыкая молва!
И вдруг всё вокруг изменилось. Дворец, музыканты, пирующие – всё исчезло; эльфийский филид и Сольфэлль стояли на склоне холма, залитого солнечным светом.
– Ай! – от неожиданности вырвалось у девушки. – Что это значит?!
Она попыталась высвободить свои руки из рук эльфа, но он удержал её.
– Не бойся, Фэлль, – мягко сказал Диниш. – Скажи лишь: «да» или «нет», и тогда мы вернёмся назад!
Почудились ли ей тщательно скрываемые горечь и боль в голосе этого премудрого искусника?..
«Если на мою долю достанутся лишь воспоминания о солнечных холмах – тогда, пожалуй, и в битвах с Тьмой не жаль сложить голову», – мысль эта неприятно покоробила Диниша своей депрессивной безысходностью, но отрешиться от неё вовсе не удавалось.
– Тебе непременно хотелось услышать «да» среди холмов, покрытых пожухлой травой? – кончики её пальцев неловко коснулись его лица.
– То, что тебе известно обо мне, не слишком согласуется с подобным романтизмом, не так ли?
И снова они танцевали в многолюдном зале во дворце короля Эскелана – а золотые холмы меж тем давно одел ночной сумрак…
– Прежде, чем мы вернёмся ко вчерашнему разговору, пройдёт… не знаю точно, сколько времени, – сказал Диниш, когда утром пришёл проститься с Сольфэлль. – Сейчас я уеду… Нет, не плачь! Я обещаю, что вернусь. В конце концов, я же не на битву иду! Я уезжаю в Страну Льда. Я должен обязательно побывать там! Пожалуй, я не сумею логично объяснить, почему… А пока – прими эту вещицу в память нашей встречи среди золотых холмов, – он протянул девушке яшмовую шкатулку. – В Эннане верят, что яшма приносит счастье, – добавил он с загадочной усмешкой.
Она грустно кивнула и открыла шкатулку. На бархатной подушечке покоились  золотое ожерелье из крохотных фигурок зверей, расположенных в три ряда, и перстень, который Диниш – Айнумэро, сын Эльрандира – выковал ещё в те дни, когда мечтал о взаимности Дэйни. Сольфэлль взяла кольцо в руки; на печатке причудливой вязью была вырезана руна Кьен, Огонь.
– «Ах, Айканаро, Ярое Пламя», – мечтательно произнесла девушка. – Так ты вернёшься, Айнумэро?
Она подняла на него взор: тёмно-карие глаза короля Ульва – настороженный и недоверчивый взгляд, как и у её отца; лёгкий взмах длинных ресниц – и непрошенная слезинка на щеке…
– То, о чём ты говорил среди холмов – что это было, шутка или сон?
– Когда это сбудется, ты поймёшь, что напрасно сомневалась, Фэлль.
Ярое пламя – в блеске рубинов,
Льдистые звёзды – на гранях хрустальных;
Счастье и верность – древняя яшма,
Света и тени танец застывший…