***

Страшно, когда уходят близкие… Еще страшнее, когда уходят страшной смертью. Но в мире нет ничего вечного, и сам Мир тоже не вечен. В нём накапливается энтропия и когда-нибудь распадутся даже атомы и исчезнет вся материя, попросту исчезнет весь Мир, исчезнет сама Вселенная… Но останется духовный мир, куда уходят наши близкие. И мы тоже когда-нибудь туда уйдём. Он вечен, этот мир, и в нём всем будет лучше. Всем. Всем-всем. И нашим ушедшим близким уже лучше - они все Там, в лучшем мире. И они очень радостны, им хорошо. Они улыбаются и смеются, они все вместе, все рядом, и им хорошо. Там всегда хорошо. И всегда день. Там всегда цветут цветы… Разные… И ромашки… И на цветах всегда бабочки. Тоже разные-разные. Красивые такие. Можно прилечь поближе к цветку и близко-близко посмотреть на сидящую на нём бабочку. И она не улетит, не испугается тебя. Её легко можно поймать, но не хочется. Незачем. И, когда медленно-медленно подводишь палец к бабочке на цветке, чтобы из любопытства дотронуться до неё, и когда палец совсем уже близко, бабочка нехотя взлетит на несколько мгновений, чтобы просто показать свое недовольство, и снова сядет на тот же цветок. И больше уже не хочется её беспокоить, не хочется нарушать всю сложившуюся гармонию и безмятежность… И где-то вокруг лужайки, иногда ближе, а иногда где-то далеко, слышится веселый заливистый звонкий детский смех… Там много детей… Но детям там тоже хорошо. Они веселы и беззаботны. Как и взрослые. Как все и всё в Том мире.
А чуть в стороне от лужайки с бабочками – снег… Много-много снега. И опушка леса. Сильно-сильно заснеженного леса. И с елями, довольными своими тяжёлыми, пышными и богатыми – на зависть – нарядами, глядящими на всё остальное с лёгкой доброй снисходительностью, будто их не засыпало снегом, а они сами, нарочно, и побольше, побольше, кто сколько сможет, набрали себе снега и теперь держат его, хвастаясь и поджидая кого-нибудь немножко неуклюжего, чтобы осыпать его снегом. Тоже для смеха, для большей радости... И рядом с елями с их необыкновенно сильными, полными снега, лапами – избушка, заваленная пушистым снегом до самых окон, низких-низких и небольших, почти крохотных, и нужных, казалось бы, только для того, чтобы показать, что это все-таки избушка и что в ней все-таки есть окна. И окна, как и сама избушка, нарочно, самую малость, не совершенны, только-только чтобы вызвать умилительную улыбку. А в окнах избушки, уютной даже на вид, уютной даже снаружи, виден мягкий желтоватый свет, манящий своей теплотой и приветливостью. Там вечер… Там всегда вечер, где избушка и снег… Чтобы было ещё уютнее в избушке и ещё добрее, даже сонливо, веяло теплом от печки. А в избушке – тоже наши близкие. Наверное, они, улыбаясь, пьют душистый чай… С самоваром и абрикосовым вареньем с ядрышками. Или с яблочным, с прозрачными, аж сияющими, дольками… И наши близкие непроизвольно так и стараются подставить бок или спину доброму теплу, веющему от печки. Не для того, чтобы согреться, в Том мире всегда и везде комфортная температура, а чтобы сильнее почувствовать заботливо обволакивающую их мягкую волну нежного тепла. Ведь это так приятно, когда о тебе помнят и заботятся…
Или наши близкие просто иногда бывают там, в этой избушке. Когда захотят. Может быть, когда захочется чаю…
А недалеко от избушки, но не видно за завалами снега, или, может быть, наоборот, далеко-далеко, что и не добраться по такому снегу, наверняка есть еще одна избушка, и там, наверное, тоже чьи-нибудь близкие… Тоже веселые и счастливые и тоже пьют чай, ведь вечер…
А с другой стороны лужайки с сердитой бабочкой на цветке – осень. Если захочется. Там светлый редкий лиственный лес с почти уже облетевшими стыдливо голыми деревьями и с бесконечным множеством грибов под деревьями, задорно выглядывающих сквозь ковер ярких опавших листьев. Но грибы просто так не видно. Непревзойденные мастера маскировки, они так спрячутся, как-то необъяснимо сумев заслониться тонким стволом кустарника или укрыться самым ярким и броским листиком, уверяющим, что уж на таком ярком и видном месте точно ничего не может быть, никаких грибов, так спрячутся, слившись с рябым осенним ковром из листьев, в то же время оставаясь на виду, стоя во весь рост, что беглым взглядом их найти невозможно. Нужно хорошенько приглядеться. А когда приглядишься, когда, не сходя с места, ещё минуту назад казавшимся пустым, найдёшь пятый, или даже десятый, гриб, сам себе удивишься: и как же я их сразу не заметил?.. И наши близкие тоже ищут грибы, там, в Том мире. Если захотят – собирают. Или просто соревнуются с ними в сноровке, в игре в прятки… И грибы делают их еще счастливее и радостнее…
Там хорошо, в Том мире. И нашим близким там очень хорошо, спокойно и беззаботно. И они смотрят на нас, наши близкие, и улыбаются нам, нашим часто глупым целям и неоправданным усилиям.  Они ЗНАЮТ, уже знают, что многое, очень многое из того, к чему мы стремимся, совершенно не нужно для обретения душевного спокойствия и счастья, что рано или поздно мы всё равно оставим всё накопленное на земле и окажемся среди них, своих близких. Но наши близкие не ждут нас к себе, они лишь поджидают, продолжая пить чай и улыбаясь лукавым ёлочкам… И они не жалеют нас за наши страдания, также зная, уже зная, что, чем тяжелее мы живем на земле, тем большее блаженство мы обретем в Том мире.
А нам нужно хоть иногда, хоть на минутку, отрешиться ото всего на свете и думать только о наших близких, вспоминая их такими, какими они были в самые счастливые минуты на земле, чтобы помочь им оставаться такими же счастливыми в Том мире… Они Там такие, какими их помним мы…
Там хорошо, там прекрасно, в Том мире, но туда нельзя войти самостоятельно. Тяжесть этого столь велика, что будет невыносимо трудно, станет, наверное, невозможно, оказаться среди своих близких, улыбнуться им в ответ, восхититься той лужайкой, удивиться избушке, подразнить ёлочки… Нам нужно просто терпеть и просто помнить про наших близких, помнить про мир вечного блаженства и наслаждения, помнить про Тот мир…
Нам часто хочется, чтобы наши близкие оказались на земле, чтобы были с нами рядом, чтобы пожили еще… Нам так и кажется, что они немножко не дожили, что многое не успели, что им не хватает всего земного, и жалеем их. На самом деле мы жалеем себя, это нам их не хватает, а нашим близким Там хорошо. Очень хорошо. Если мы вспоминаем их по-доброму…
Я много близких людей потерял в жизни. И родных, и знакомых… Ушли и отец, и мой единственный брат, и Кузя… Не стало и двух моих лучших друзей, про которых невозможно даже песню сложить – не хватит таланта менестрелей, чтобы воспеть их качества… Нет у меня и одноклассников. Уже нету… Они все Там… Туда уходят в разном возрасте и по разным причинам… Некоторым может быть 74 года, кому-то – 37, и он был Поэтом, и ушёл ровно в возрасте Пушкина, а кто-то не дожил и до 10 лет, ушёл в Тот мир, не успев увидеть этот… Я очень часто, очень часто вспоминаю своих близких, и, хоть нередко воешь от бессилия и боли и жестко трешь глаза, вдавливая предательские слёзы, но я очень стараюсь, всегда сильно стараюсь, чтобы мои близкие были самыми счастливыми в Том мире.


Я очень хочу быть рядом со своими близкими. И я знаю, что когда-нибудь мы обязательно будем вместе. Но еще я хочу, чтобы, если бы обо мне вдруг кто-нибудь вспомнил, то вспомнил бы только хорошее, чтобы Там я был бы таким же веселым и счастливым, как мои близкие.