Обезьяньи яйца

               
               
                Тератологическая      история
               
                (Фантазии на тему повести М.А.Булгакова «Собачье сердце»)
               
               
                «Яйца» - слово из профессионального  сленга  врачей гинекологов.   Оно  обозначает  яичники (ovarium inferum), - парные женские половые железы, расположенные в полости малого таза. Выполняют генеративную функцию, то есть являются местом, где развиваются и созревают женские половые клетки - яйцеклетки,  а так же являются железами внутренней секреции и вырабатывают половые гормоны (эндокринная функция, влияющая на внешний облик женщины).(Авт.)         
                * * *               
                «29 декабря 1925 г. В.Н Розанов (хирург, делавший  аппендэктомию и резекцию слепой кишки  Сталину, главный  консультант больницы  ОГПУ)  вместе с директором больницы Молоденковым отправляет в Институт Экспериментальной Эндокринологии специальное уведомление: «В ответ на № 2022 Боткинская больница сообщает, что ей желательно иметь на год количество обезьян до 50 штук. Породы желательно более крупные: гаймандрины, павианы, хотя бы 2-х шимпанзе. Обезьяны нужны для экспериментов над ними и для трансплантации желез внутренней секреции людей».
                Олег Шишкин.
                «СЕКРЕТНЫЕ    ЭКСПЕРИМЕНТЫ»
                («Погоня за омоложением» - http://tonos.ru/articles/3322)
                * * *
            Сергей Александрович Воронов (русский иммигрант во Франции, врач, 12 июня 1920 г. впервые пересадил железы от обезьяны человеку)  высоко оценивал их как источник «запасных частей». «Обезьяна как будто выше человека по качеству своих органов, по физической конституции, более сильной и менее запятнанной дурной наследственностью: подагрической, сифилитической, алкогольной и проч.», – писал он.
                Олег Шишкин.
                «СЕКРЕТНЫЕ      ЭКСПЕРИМЕНТЫ»
                (Погоня за омоложением - http://tonos.ru/articles/3322 )
                * * *
                «Совместная работа Воронова и Иванова подтверждает гипотезу Шишкина о том, что целью опытов было омоложение. Стареющие большевистские лидеры, чуть ли не религиозно верящие в науку, широко пользовались методами омоложения. Кремлевские доктора экспериментировали с разными техниками: вживление обезьяньих желез, вазектомия, операции Стейнаха, использование вещества (гравидана), извлеченного из мочи беременных женщин и т.д. Такие известные личности, как Горький, Луначарский и многие другие неоднократно проходили одно или несколько таких курсов лечения. Но если моча была более или менее доступна, то обезьян не хватало. Поэтому кремлевские мечтатели нуждались в ком-либо вроде Иванова, чтобы его можно было отправить в Африку, а затем организовать обезьянью ферму где-нибудь на южных границах своей империи. Но поскольку обезьяньи железы так бы и оставались недоступными для широких масс, - которые в не меньшей степени желали омоложения, чем политическая элита - требовалась подходящая идеологическая маскировка для обезьяньего дела. Иванов с его воинствующим атеизмом был как раз к месту».
По материалам статьи     A.Etkind,   "Beyond eugenics: the forgotten scandal of hybridizing humans and apes", Stud. Hist. Phil. Biol. & Biomed. Sci., 2008, v.39, pp.205-210.
            
                ***

- Я  вам,  сударыня,  вставляю  яичники  обезьяны,  -  объявил  он  и посмотрел строго.
-Ах, профессор, неужели обезьяны?
- Да, - непреклонно ответил Филипп Филиппович.
- Когда же операция? - бледнея и слабым голосом спрашивала дама.
- "От Севильи до Гренады..." Угм... В понедельник. Ляжете в клинику с  утра. Мой ассистент  приготовит вас.
- Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?
- Видите ли, у себя я делаю операции  лишь  в  крайних  случаях.  Это будет стоить очень дорого – 50 червонцев.
- Я согласна, профессор!
                М. А. Булгаков.  « Собачье сердце».

 
               
               
                ***
               
   -   Чи-чи-чи-чи-чиии!

   Сдохну я скоро в этом  вонючем  зооцирке! Жара такая, что шерсть  плавится  на  загривке,  и  ошейник  растер до крови места комариных укусов. Арик, - сволочь смотрительская,  воду не несет  уже  второй день!   В открытую пасть все время норовят влететь две зеленые мухи. А этой гниде, которая зверинцы придумала, - я бы в ноздри железное кольцо вставила и целыми днями по клетке таскала  всю его оставшуюся жизнь!
- Люди добрые,  но как же я в детстве танцевала  сальсу  в шапито! Гастроли, гастроли,
мне  сам начгоскомцирк   большое будущее пророчил, да  из-за кризиса  все  и развалилось  на  части!   Плакать осталось! Шея болит нестерпимо,  и  будущее мое  представляется  мне  совершенно отчетливо: завтра появятся не шее язвы, и, спрашивается, чем  я  их  буду  лечить? Зимой  хотя-бы переведут в  теплый обезьянник, подохнут кусючие  мухи, - и можно, зарывшись в теплую солому, переждать воспаление. А теперь куда пойдешь?  Не  били  вас  сапогом? Били.  По голому заду от Арика получали?  Кушано достаточно. Все испытала, с судьбой своей мирюсь, и если плачу сейчас, то только от физической боли и зноя, потому  что  дух  мой еще не угас... Живуч обезьяний дух. Но  вот  тельце  мое  изломанное,  битое,  надругались  над  ним   люди достаточно. Ведь главное что, - как  затянул ошейник, гад, - на последнюю дырочку.  Под  шерстью растерло, и защиты, стало быть, для шкуры нет никакой. Я  очень  легко могу получить заражение крови, а, получив его, я,  граждане,  подохну  в муках. С сепсисом  полагается лежать  в ветлечебнице и антибиотики  получать четыре раза в день, а кто же меня, одинокую макаку, будет досматривать, Арик, что - ли? Начнутся осложнения, поползу  я  на  животе, ослабею, и любой спец усыпит меня насмерть.  А смотрители из зооцирка ухватят меня за ноги и выкинут на телегу...

  Смотрители из всех трудящихся - самая гнусная мразь. Человечьи очистки, самая
низшая категория. Ветеринар попадается разный. Например - покойный  Стас с Шулявки.
Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное  во время болезни перехватить кус. И
вот, бывало, говорят старые  макаки,  принесет  Стас с рынка связку, а на ней до трех
бананов. Царство  ему  небесное  за  то,  что  был настоящая  личность, частный
ветеринар, а  не коновал из  Районной ветлечебницы. Что они там  вытворяют  в  Райвете
- уму обезьяньему  непостижимо. Ведь они  же,  мерзавцы,  из  гнилых бананов суп варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают. Иная шимпанзенка попадет по случаю в дом, к какому - нибудь олигарху, ну, правда,наш  «новый украинский»  ее в чистую отдельную комнату посадит. Да ведь сколько за это жилье ей издевательств надо вынести. Ведь он ее не каким-нибудь обыкновенным способом содержать хочет, а подвергает  детской  «любви». Эти его дети, между нами говоря... Хоть и живут богато, и все с дорогими игрушками.  Да... Прибежит шимпанзенка, а  они соберутся гурьбой, и давай в нее мандаринами  швырять. Больно!  А мандарины у обезьяны, как известно, - единственное утешение в жизни. Дрожит, визжит, а лопает...  Но ей разве такое обхождение не обидно? У нее  и  гордость, какая - никакая имеется,  вот она, вот она... Бежит, спасается  к себе в комнатушку. Лапы в синяках, в животе  дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а  жилетку она  носит холодную, одна кружевная видимость.   Гордый  бизнесмен смотрит на своих  деток – разбойников, лыбится, и думает, - пришло мое  времечко!  Я  теперь депутат, и сколько ни накраду - все  на женское  тело, на  Куршавель, на вискарь. Захочу, - крокодила заведу! Потому что наработался я в молодости  инженером достаточно, - пусть хоть детки мои повеселятся.  Будет с меня, а загробной жизни не существует.

  Жаль мне ее, жаль! Но саму себя мне еще больше жаль. Не из  эгоизма говорю, о нет, а
потому что мы действительно не в равных  условиях.  Ей-то хоть дома сытно, ну а мне, а
мне... Куда пойду?  Чи-чи-чи-чи-чиии!..

- Фить! Фить!   Чича,Чича!   Иди ко мне!

- Иди сюда, маленькая, - напротив клетки  возвышается  гламурного  вида  почтенная 
мадам  и засовывает  сочный  персик  в  дыру  сетки - рабицы.
Сзади нее шатается  уже с утра «синий» Арик с двумя «Немировскими».  Он кивает  и
икает одновременно.
Мадам очень подходит дорогой костюм от Жан Даниель  а  вокруг статной фигуры  витает
сладковатый кокон из сандала, пачули и еще чего-то больничного.  Они  сегодня
завтракали бисквитами , они - величина мирового значения  благодаря   яичникам –
женским  половым железам. Ближе - яснее - госпожа.  А  вы  думаете,  я  сужу  по
костюму? Вздор. Брючный костюм теперь очень многие мадам носят.  Правда, качество не
такое, об этом и говорить нечего,  но  все  же  издали  можно спутать. А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза  значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в  душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть  сапогом  в зад, а  кто  сам  всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно  бывает  схватить  за волосы. Боишься -  получай.  Раз  боишься  -  значит  стоишь... Чи - чи...

 "Чича" она назвала ее... Какая она к черту "Чича"? Чича – это значит веселая, упитанная, авокадо жрет, в шапито выступает, а она лохматая, тощая и паршивая, во рту пересохло, - заключенная макака. Впрочем, спасибо на добром слове. Зачем, спрашивается, принесло ее в этот виварий? И что это она там держит в  другой руке?   Клю-чи-и!!  Чи-чи-и!!! Ключи от моей клетки!  Мада-а-ам, - ножки ваши вечно буду целовать, я все поняла! Вы пришли забрать меня к себе, подкупили  смотрителя,- я на все почти согласна, - только вытащите   мое  макакачье  тельце из этого концлагеря!
И  сбылось!  Через минуту Чича вгрызается в божественный  прохладный персик на  коже
заднего  сиденья  «Мерседеса», дрожа от удовольствия, предчувствия и кондиционера.

   Скоро они  останавливаются  возле стеклянного подъезда, над которым красуется
золотом   МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  &  ГИНОМЕДИКАЛ. И  ниже -  Клиника   доктора медицинских наук, профессора  В.В. Воздвиженской. На фоне рисунка  райских кущей  сияет  слоган – «Мы знаем, как  взять у природы и подарить женщине новую молодость!»
Дверь открывает волнующийся молодой человек с красивыми глазами в лазурном медицинском костюме,  и с блестящим фонендоскопом  на шее.

- Здравствуйте,  Виктория Викторовна!   На  вас  такой симпатичный костюмчик сегодня...    О Боже, а что это за несчастье шерстяное?  Да у нее опухоль на шее, - какая гадость!

- Никакая это не опухоль, Василий Францевич. Это - воспаление  от ошейника. Бедняга
натерпелась в зооцирке. Обработайте, пожалуйста, бетадином и в прохладную комнату ее.

- Как это  вам удалось, Виктория Викторовна,  заполучить  такую  смирную  и дистрофическую  макаку,  -  она что, из цирка сбежала?  -  спросил Василий, намыливая
Чиче  холку и благоухая   накрахмаленной  шапочкой  веселенькой  расцветки  в  синих
попугаях.

- Водкой!  Да! Единственным  способом, возможным в  обращении  с существом,
которое должно было ее  кормить и чистить клетку.  Уговором ничего поделать нельзя
с такими людьми, на какой бы ступени развития они ни стояли.  Это я утверждала,
утверждаю и буду утверждать.  Большинство доброхотов  напрасно думают, что уговор
им поможет.     Нет, уговор совершенно парализует нервную систему  с  похмелья.
               
               

               
                ***



         Через неделю Чича  округлилась  на  непрерывных  манго,  фейхоа  и
апельсинах.  Медсестра Валя  приносила  все  это  регулярно  по  приказу  Виктории
Викторовны из супермаркета. Все  чаще  ей  хотелось вспомнить юность и  станцевать
сальсу  или  ламбаду, но она стеснялась профессора.  Стеснялась  и  боготворила.  Скоро Чича  перестала бояться звонков мобильников, стрекотания факсов, запахов  антисептиков и мертвенного  света  ярких  холодных  ламп  из-за двери  с  надписью  «ОПЕРА…». Трудное и важное, она чувствовала, для её жизни слово.  С  удовольствием
сидела   она на  приемах  пациенток  с  профессором в ее хромировано – кожаном
кабинете.  Даже  начала шалить.   За то, что Францевич за глаза  называл профессора
"Вэ-Вэ", -  Чича  стянула  из шкафа  его крахмальную шапочку  с пестрыми какаду и
разобрала  ее на нитки. Отборная  квартирка, - думала  макака, - но до чего хорошо!   А на какого дикообраза  я ей понадобилась?   Неужели же жить у  себя оставит?   Вот чудачка!   Да ведь ей только глазом мигнуть, она  таким бы гиббоном обзавелась, что ахнуть!  А может,я и красивая.   Видно, мое счастье!    А колпак этот дрянь...
Зоопарк  на  голове.

  Однажды вечером, когда звоночки прекратились, стеклянная   дверь пропустила
особенных посетителей.      Их было сразу четверо.  Все молодые люди, и все одеты очень шикарно.
«Этим что нужно?» - удивленно подумала Чича.   Гораздо более неприязненно
встретила гостей  Вэ-Вэ. Она стояла у письменного стола и смотрела, как маршал на
врагов. Ноздри ее ястребиного носа раздувались.   Вошедшие  нагло топтались в
кабинете.

- Мы к вам, профессор,  -  заговорил тот из них,  у кого  голова  напоминала   шар  из 
боулинга  с  глазами-дырками,  -  и вот по какому делу …

- Вы, господа, напрасно ходите ко  мне  без  звонка.    Да еще в обеденное  время, -

перебила его наставительно Вэ-Вэ, -  во-первых, это не порядочно,   а во-вторых,   вы не надели  бахилы  в  приемной  и  наследите   мне  на  плитке, а вся плитка  у меня 
испанская.  Тот, с головой-шаром, умолк, и все четверо в изумлении уставились на  Вэ-Вэ.  Молчание продолжалось несколько секунд, и прервал его лишь стук  профессорского 
маникюра  по прозрачной  клавиатуре перед  монитором на столе.

- Мы пришли к вам... - вновь начал шароголовый.
- Прежде всего - кто это "мы"!?
- Мы  -  из нового подотдела налогового  управление  вашего  района, - в сдержанной
ярости  заговорил  глазастый   боулинг. -  Я - Ушвиц,   она - Оболенская,   они -  с нами.
- И вот мы...
- Боже!   Пропала  клиника!  -  в отчаянии  воскликнула профессор  и
щелкнула  каблуками.
- Что вы, профессор, смеетесь? - возмутился Ушвиц.
- Какое там смеюсь!   Я в полном отчаянии, - крикнула  Вэ-Вэ, - что же теперь будет с
 недостроенной   лабораторией!??
- Вы издеваетесь,  профессор  Воздвиженская?
- По какому делу вы пришли ко мне, говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
- Мы, налоговое управление района, - с ненавистью заговорил Ушвиц, - пришли к вам
после общего собрания подотдела по медицине от отдела по финвопросам исполкома, на
котором стоял вопрос о новом налогообложении  частной  клиники...
- Кто на ком стоял? - крикнула Виктория Викторовна, - потрудитесь излагать ваши мысли
яснее.
- Вопрос стоял о  налогообложении...
- Довольно!   Я поняла!    А вам известно, что постановлением  киевского  горисполкома
от 12-го июня сего года моя клиника   освобождена от  новых  налогов   и обложений?
- Известно, - ответил шарообразный, - но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос,
пришло к заключению, что, в общем и целом вы  платите мизерные  налоги.   
Совершенно мизерные.  Вы одна  владеете  сетью  клиник   "МЕГАСТАР –
РЕЗУСШОУ  & ГИНОМЕДИКАЛ"  и …               
- Я  одна владею  и р-работаю в семи клиниках, - прорычала  Вэ-Вэ, -   и желала бы иметь
восьмую.   Она мне необходима под лабораторию.
Четверо онемели.
- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - сказал взволнованный
Ушвиц, - мы подаем ваше  дело в  Главное  Управление…
- Ага, - молвила Вэ-Вэ, - так? -    Голос  её  принял  подозрительно  нежный  оттенок.
- Одну минуточку, прошу вас подождать.    Профессор  потыкала  маникюром в
мобильник и пропела:
- Наина Арнольдовна?  Очень рада, что вас застала.   Благодарю вас, здорова.   Наина
Арнольдовна,  ваша операция отменяется.   Что?   Совсем отменяется...   Равно, как и
все остальные операции.    Вот почему:  я прекращаю работу в Киеве  и вообще в
Украине...    Сейчас ко мне вошли четверо, из них один с головой из боулинга, и
терроризировали  меня  в  клинике  с  целью  отнять  часть  моей  законной  прибыли  с
помощью  мифических   налогов...
- Позвольте, профессор, -  начал  Ушвиц, меняясь  в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили.   Я не
охотница до бессмыслиц.   Достаточно сказать, что они предложили мне
такие  налоги, что я  должна отказаться от моей лаборатории,   другими словами,
поставили меня в необходимость лечить вас без  лабораторного контроля. В таких
условиях  я не только не могу, но и не имею права работать.   Поэтому я прекращаю
деятельность, закрываю клиники  и  уезжаю  в Ялту.  Ключи могу передать Ушвицу.
Пусть он оперирует!
Четверо застыли.   Шароголовый   по очереди  расцвечивался   всеми  оттенками 
красного и серого.
- Что же делать... Мне самой очень неприятно...   Как?   О, нет,
Наина  Арнольдовна! О, нет.   Больше я так не согласна.   Сделайте  такие  распоряжения,
при наличии которых  ни Ушвиц, ни Чушвиц, ни черт в ступе  из  налоговой не мог бы
даже близко подойти к дверям моей клиники.    Ага.   Хорошо. 
Уже  передаю трубку.  Будьте любезны, - змеиным голосом обратилась  ВВ к чинуше, -
сейчас с вами будут говорить.
- Позвольте, профессор, - взвизгнул  Ушвиц, и  дырчатые  глаза  его  полезли  наверх,
- Вы извратили наши слова!
- Попрошу вас в  моей  клинике не употреблять таких выражений.
Ушвиц   растерянно  взял трубку и зашептал:
- Я слушаю.  Да...  Начальник  подотдела  налоговой...   Мы же действовали по циркуляру
от...   Так   у   профессора  Воздвиженской  и  так  исключительное  положение...   Мы
знаем об ее работе... Целых  три  клиники   хотели оставить ей...
 Куда  идти?   Ну, хорошо...   Раз так...   Хорошо...
Совершенно  зеленый, он уронил  мобильник  и повернулся.
"Как оплевала!   Ну и тетка!  -  восхищенно подумала  Чича. - Что она, слово, что ли,
такое знает?    Ну, теперь можете меня не  кормить, как хотите, а отсюда сама  я не
уйду, затопчи  меня  бегемот!»
Трое, открыв рты, смотрели на  Ушвица  как на  обгаженного.
- Это какой - то  капец? - прошептал тот.
- Хочу предложить вам, - тут девушка из кейса вытащила несколько неярких  журналов, -
взять несколько журналов   с   Проектом  Нового  Налогового  Закона  в  пользу  развития
Управления.    По полтиннику  штука.   И визитки – календарики  бесплатно.
- Нет, не возьму, -  кратко ответила  Виктория  Викторовна, покосившись на журналы.
Совершенное  изумление  выразилось  на  лицах,  а Оболенская  покрылась брюквенным
налетом.
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете налогоплательщикам?
- Сочувствую.
- Жалеете отдать полтинник?
- Нет.
- Так почему же?!
- Не хочу.
Помолчали.
- 3наете ли, Виктория Викторовна, - заговорила  девушка, тяжело вздохнув, - если бы
вы не были европейским светилом, и за вас не заступились  бы самым возмутительным
образом,  - лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, -  вас следовало бы привлечь.
- А за что? - с любопытством спросила профессор.
- Вы  ненавидите  налоговиков, - горячо сказала Оболенская.
- Да, я не люблю налоговиков, а  также  фармпредставителей,   санстанцию,
пожнадзор  и  горздрав  -  печально согласилась  Виктория  Викторовна и нажала 
 кнопку на  пульте.   Где-то прозвенело.   Открылась дверь в коридор.
- Валя, - сказала Виктория Викторовна  в  микрофончик на столе, - подавай, детка,
обед.    Вы позволите, господа? Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли в
 приемную, и слышно было, как за ними зазвенела  стеклянно и звучно парадная
 дверь.Макака   встала  на задние лапки  и сотворила   перед   Викторией  Викторовной
 какой-то намаз.

                ***
    
       За  обедом  Чиче  достался  большой инжир и  банановый  жульен.
Затем  профессор   пошла  в кабинет  вместе с Василием  Францевичем,
и  они  стали  пить  кофе, коньяк  и  закурили  Cohiba .
-  Вот, Вася, горестно сказала профессор, выпуская  ароматное кольцо, - пропадет
скорее всего, клиническая  лаборатория.
-  Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Виктория Викторовна, возразил молодой
доктор, - кризис долго не продлится.
-  Голубчик, вы меня знаете? Не правда ли?   Я - человек фактов, человек
наблюдения.   Я - противница необоснованных гипотез. И это очень  хорошо  известно
не только в Украине, но и во  всей  университетской Европе. Если я  что-нибудь  говорю, 
значит,  в основе лежит некий факт, из которого  я  делаю  вывод.  И  вот  вам  факт:
стойка для  бахил  в нашей  приемной.   Бахилы должны надевать на обувь
посетители, так положено, ведь ясно?
-  Да, естественно…
     "Ерунда - бахилы. Не  в  бахилах  счастье",  -  подумала  макака,  -  "но
личность выдающаяся".
-  Вот смотрите – бахильная стойка.  С 2001 года я работаю в этой  клинике.  И
в течение этого времени до марта  2010 года не было ни одного случая -
подчеркиваю  красным  маркером:  н_и   о_д_н_о_г_о  -  чтобы  из   нашей приемной
внизу при общей незапертой  двери  пропала  бы  хоть  одна  пара бахил.  Заметьте, здесь
двенадцать кабинетов, у меня прием.  В марте 10-го года в один прекрасный день
пропали все бахилы, в том числе две пары  моих , три зонта, пальто  и  электрочайник  у
Вали.  И с тех пор бахильная  стойка  прекратила  свое существование. Голубчик! Я не
говорю уже о нерегулярном  вывозе  мусора.  Не говорю.  Пусть: раз всеобщий пофигизм
 – не нужно вывозить мусор.
Но я спрашиваю: почему, когда началась вся эта история,  все  стали  ходить  в  грязных
ботинках  без  бахил  по испанской плитке?    Почему  бахилы  нужно  до  сих  пор  еще
запирать под замок?   И еще приставлять к ним охранника, чтобы  кто-либо их  не
стащил?   Кому  это нужно?
 Почему   этот шарообразный  налоговик  не может натянуть   на  свои ботинки 
бахилы  внизу и пачкает  плитку?
-  Да у него ведь, Виктория  Викторовна, для этого и вовсе нет времени,  -  заикнулся
было Василий.
-  Ничего похожего! - громовым голосом  ответила  Виктория Викторовна.
-  Ничего подобного!  Совести  у  него  нет!
-  На какого черта  санстанция  убрала  цветы с площадок?    Почему кислород в системе,
который, дай  Бог памяти, перекрывали  в течение 12-ти лет два раза, - в  теперешнее
время аккуратно заканчивается  раз  в  месяц?   И  именно во время операции.   Вы же
знаете, доктор!     Вам, как анестезиологу, я помню, было не до шуток.    Василий
Францевич,  статистика  - ужасная  вещь.    Вам, знакомому с моей последней  работой по
гинекологической  эндокринологии,   это известно лучше, чем кому бы то ни  было
другому.
 -  Кризис,  Виктория  Викторовна.
-   Нет, - совершенно уверенно возразила  профессор,  -  нет.  Вы  первый, дорогой
Василий Францевич,  воздержитесь  от  употребления  самого  этого слова. 
Это  -  мираж, дым, фикция!
 -  Что  такое  этот   ваш  кризис?  Банковский  жупел?  Вампир, который выпил  кровь из
Греции,  перекрыл  весь  кислород?  Да  его   вовсе  и  не существует.   Что вы
подразумеваете  под  этим  словом?  -  яростно  спросила Виктория  Викторовна  у
несчастной  рыжей  макаки, устроившейся у  ее ног, и сама же ответила за нее.
 - Это вот что:  если  я,  вместо  того, чтобы оперировать  каждый  вечер, начну
 измышлять,  как-бы напечатать  побольше  денег,  потом всучить  их   в  кредит  под
 «выгодные»  проценты   каким-нибудь  оборванцам,  а  когда  раздам   всем   и  прийдет
время  их  получить, - получу дулю под нос - у меня настанет  кризис. Тогда  еще  у этих
оборванцев я заберу самое необходимое – работу, жилье и природные ресурсы. Я сделаю их
своими рабами и буду кричать на каждом углу, что наступил кризис, но я всех спасу. Как? Не
поверите. Выдам новые кредиты.
                Если я, войдя  в клинику, начну, извините  за  выражение, шастать   в
операционной без бахил, халата  и маски,  и то же самое начнет делать наша медсестра
Валя, -  в операционной  начнется  кризис.    Следовательно, кризис не в операционных  и
банках, а  в  головах.
Значит, когда эти  шароголовые  кричат  « победим кризис!»  -  я смеюсь.  (На лбу  у
Виктория Викторовны выступили мелкие капельки).
Клянусь вам, мне смешно!  Это означает, что каждый  из  них   должен  лупить
себя по затылку!   И вот, когда он вылупит из  себя  всякие  галлюцинации  по поводу
сверхновых  налогов  и ипотек,  и  займется   честной   и   качественной  работой  -
прямым своим  делом,  -  кризис  исчезнет  сам собой.
Двум богам  служить  нельзя!     Невозможно  в  одно  и  то  же  время драть
сумасшедшие  налоги   и думать, что   достойная  частная  медицина  сама  по себе
разовьется  на благо имущего народа!   
Это никому  не удается, доктор,  и тем более -  людям,  которые,  вообще отстав в
развитии от европейцев  лет на  200,  до  сих  пор  еще  не совсем уверенно застегивают
свои собственные штаны!
-  Никакой городовой, милицейский, полицейский  здесь не помощники, дорогой Василий
 Францевич.    Я вот вожу  внучку  в церковно-приходскую школу по воскресеньям и
надеюсь,   что  зная  Закон Божий, -  она хотя бы не  натворит  больших  глупостей  и
подлостей  в своей жизни.    Воспитание   с   малолетства  совести,   лелеяние
совестливого  человека,   а не насмешка   над   ним,   что   везде  и  всюду  происходит   - 
и  положение  само   собой  изменится   к   лучшему.
                За  окнами  плыл  в  синих  тучах  оранжевый  закат,  жара  отступала.
Кондиционеры  в  кабинете  тихо  бормотали,  и  прохлада  ласкала  обезьянье  тельце. 
Чича сладко  спала.



                ***

-  Спасена  лаборатория!    Вы, Вася, наверное, и не знаете, как потратить
полмиллиона?
-  Чьи?
-  Да Ваши же!
-  Профессор!?
-  Вот послушайте, голубчик,  –  на  этой  неделе  в Киев  прилетает  из Бразилии одна
владелица   заводов-газет-пароходов   и она хочет омолодиться  у нас.   Влюблена
безумно  в какого-то жиголо  и  мы  ей   трансплантируем   яичники   от  Чичи!
-  Клево!  А че, Бразилия – это ж там,  где  «много-много  диких  абизян… ».   Не
смогли   найти  подходящую?
-  Вася, вы меня обижаете. Обезьянами  там, конечно, хоть улицу  мости, а вот стоящего
тератолога-гинеколога  нет. И, надеюсь, не будет в обозримом будущем. В общем –
готовьте большой кошелек, - ну и Чичу.  Да, кстати, о деньгах, доктор! –  заволновалась
Виктория Викторовна, вам на  карточку сегодня поступит  40 тысяч  за прошлую
операцию.
-  Мерси боку, профессор,  -  покраснел  Василий Францевич и невольно пощупал боковой
карман.
-  Я сегодня вечером не нужен вам, Виктория Викторовна?  -  осведомился   он.
-  Нет, благодарю вас,  голубчик.  Ничего  делать  сегодня  не  будем.  Во-первых, наш
кольпоскоп  «издох»  и сдан  в «Медтехнику», а во-вторых, сегодня в  опере  - "Аида".
А  я  давно не слышала. Люблю... Помните? Дуэт... тари-ра-рим.
 -  Как  это  вы  успеваете,  Виктория Викторовна?  -  с  уважением  спросил врач.
 -  Успевает  всюду  тот,  кто  никуда  не  торопится,  -  назидательно объяснила  хозяйка
клиники. - Конечно, если бы  я  стала  каким-нибудь депутатом, начала  прыгать  по 
заседаниям   и  комиссиям  вместо того,  чтобы  заниматься   трансплантациями,  я  бы
никуда не поспела, - под пальцами Виктории Викторовны в  кармане небесно  заиграл
мобильник, - начало девятого...  Ко  второму  акту  поеду...   Я сторонник  разделения
труда.   В опере  пусть  поют,  а  я  буду оперировать.
Вот и хорошо.   И никаких  кризисов...
Вот что, Василий  Францевич, вы все же следите внимательно: как только  прийдет
факс из Бразилии о  приезде миллионерши,  тотчас  в аэропорт, встретить, свозить на
обследование, -  и ко мне!
-  Не беспокойтесь, Виктория Викторовна, -  мне  функциональная  диагностика  все по
высшему  разряду обещала.
 -  Отлично, а мы пока эту несчастную  тихоню  понаблюдаем.  Пусть  шея  у нее
заживает.
            "Обо мне заботится", - подумала  обезьянка", -  очень хорошая  женщина.   Я знаю,
кто она.   Волшебница и кудесница  из сказки  про обезьянью  золушку... Ведь  не  может
же быть, чтобы все это я видела  во сне.  А вдруг - сон? (Макака  уронила  слезу).   Вот
проснусь... и ничего нет.    Ни кожаного кресла  в кабинете,  ни прохладной  простыни,  ни 
авокадо.    Опять начинается  зооцирк, безумная жара,  раскаленный ошейник,  жажда, 
мухи,  сволочь Арик… Боже, как тяжело мне будет!.."
 Но ничего этого не случилось.    Именно зооцирк  растаял, как мерзкое  сновидение, и
более не вернулся.
Видно, уж не так страшен  кризис.   Невзирая на него  и  жару  на  улице, каждый  день,
серые   кондиционеры  над  окнами  тихо  работали   и  свежая  прохлада   волнами
расходилась  по  всей  клинике.
                Совершенно ясно: Чича  вытащила  самый главный обезьяний  билет.  Глаза  ее
теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по  адресу
благодетельницы  из  "МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  & ГИНОМЕДИКАЛ" .  Кроме того,
все  зеркала  в  приемной возле  охранника Федора  отражали удачливую  обезьянку –
красавицу.
                "Я - красавица.  Быть  может,  неизвестная  обезьянья   принцесса-инкогнито",
размышляла  макака, глядя  на  свою причесанную  рыжую   довольную  мордочку,
плывущую  в зеркальных далях. -  " Очень  возможно,  что  бабушка  моя
согрешила с  гамадрилом.   То-то я смотрю - у меня на  морде  -  черное  пятно.
Откуда оно, спрашивается?  Виктория  Викторовна  человек с большим  вкусом, и
не возьмет она первого попавшегося   макак - резуса  из  цирка».
              Но вдруг ее тщеславную мысль перебило. Внезапно и ясно почему-то вспомнился
необьятный бразильский пляж, взметнувшиеся в небо пальмы, свежие бананы, вольные банды
бродячих обезьян. «Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь, зачем лгать,» - тосковала
макака сопя носом, - «привыкла. Я хозяйская обезьянка, интеллигентное существо, отведала
лучшей жизни. Да и что воля? Так, дым, мираж, фикция… Бред этих злосчастных демократов…»
Во время  приемов  санстанции  и фармпредставителей  Виктория  Викторовна
окончательно  получила  звание божества. Обезьянка  становилась  на задние лапы и
хлопала  в ладошки.   Чича изучила  время  прихода Виктории  Викторовны  в  клинику,
и с  криком  «чи-чи-чи-и-и-и»   вылетала  встречать  ее  в  вестибюль.
                Хозяйка   клиники   вплывала  в  новом  английском  костюме  и  потрясающей 
шляпке  в тон, распространяя  тончайшие  французские  ароматы  и  голос  ее, как
командная  труба  разносился  по  всей  приемной.
 -  Зачем ты, паршивка, Васину  шапочку  разорвала?  Она тебе мешала?  Мешала,  я 
тебя спрашиваю?
-   Ее, Виктория  Викторовна,  нужно  ремнем  отлупить  хоть  один  раз, возмущенно
говорила медсестра Валя, - а то она совершенно избалуется.  Вы поглядите, что она с
вашими бахилами сделала.
-  Никого  лупить  нельзя, - волновалась  Виктория  Викторовна, - запомни  это
раз  навсегда.  На  человека,  как  и  на  животное,  можно  действовать   только  лаской 
или   применять   нейролингвистическое  программирование и зоогипноз. Инжир ей   
давали сегодня?   Чи-чи-чи-чиии! – визжала  макака-подлиза   и   принималась  танцевать 
сальсу.
           Тут начиналось   всеобщее веселье. Чича  обладала каким-то секретом покорять
сердца   людей.
-  Шапочку  Василию  Францевичу  новую  выдать   сегодня же.   А  Чиче  чего-то
явно  не  хватает  для  танца.   Вот тебе, Валя,  200 гривен и 50 на такси, поедьте в
супермаркет, купите ей хорошую  жилетку  и  шляпку с кисточкой.
На следующий день на обезьянку  надели узенькую блестящую  жилетку и алую феску
со стразами.  Поглядевшись в зеркало,  она  осталась очень довольна, - и теперь
танцевала  постоянно.
-  Ишь ты, какая  у  Виктории Викторовны способная  обезьянка, - восхищались
 клиентки.
-  Еще бы, а какая послушная – поясняла  Валя. 
  «Жилетка для макаки  -  все равно, что ноутбук для бизнесмена», - сострила  мысленно
Чича  и  сделала в виде бонуса  сальто  назад.


                ***
               
                Рассыпной  звонок  пролетел  по клинике,  стеклянная  дверь  открылась,
в кабинет   вошел   анестезиолог  Василий  Францевич,  вручил  Виктории  Викторовне
листок и  доложил:
-   Годы показаны неправильно.   Вероятно, 74-75.   Тоны сердца глуховаты.
Кардиограмма  –  возрастные изменения,  не выражены.  Функциональные  пробы  на
нижней границе.   Биохимия крови  в норме.  Аллергия  на  кокаин.
Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной  набок  шляпке.  На вялой и
жеваной  шее сверкали бриллианты.    Странные черные мешки висели у нее  под
 глазами,  а  щеки  были  кукольно-румяного  цвета.  Она   сильно  волновалась.   Бойкий
 негр - переводчик  вытанцовывал  под  боком, - совершенно   лиловый,  с  манто  в  руках.
 -  Здравствуйте, мадам!   Сколько  у  вас  было  пластических  операций?  -  очень
 сурово  спросила   ее  Виктория  Викторовна.
 Дама испугалась и даже побледнела под коркой румян.
-  Я, профессор, клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма!..    Негр  переводил,
сверкая сахарными  зубами.  Профессор  махнула  ему  рукой  и  перешла  на 
португальский.
-  Сколько  раз  вам  делали  пластику?  -  еще  суровее   повторила   Виктория
 Викторовна.
-  Честное слово… ну, пять...
-  Мадам,  -  возопила  Виктория  Викторовна, - меня   ждут.   Не задерживайте,
пожалуйста.  Вы же не одна!
 Грудь дамы бурно вздымалась.
-  Я вам одной, как светилу науки.   Но клянусь - это такой ужас...
-  Сколько операций? -  яростно и визгливо спросила  Виктория  Викторовна  и
очки ее блеснули.
-  Одиннадцать! - корчась со страху, ответила дама.
-  Раздевайтесь  здесь  за ширмой, мадам, - облегченно молвила Виктория  Викторовна
 и  молча  указала  негру - переводчику  на  кресло  в  углу.
-  Клянусь,  профессор, - бормотала   дама,   дрожащими   пальцами  расстегивая какие - то
кнопки  на  поясе, - этот Антонио...   Я  вам  признаюсь,  как  на  духу...
 - "От Севильи до Гренады..." - рассеянно запела  Виктория  Викторовна  и
нажала  локтем  педаль в  красивом  дозаторе над  мраморным  умывальником.
На  ладонь профессора  выпрыгнула  капля  благоухающего  мыла. Зашумела вода.
-  Клянусь  Девой  Марией! - говорила дама и живые пятна  сквозь  искусственные
продирались на ее щеках, - я знаю - это моя последняя  страсть.  Ведь  это
такой негодяй!  О, профессор!    Он лучший  жиголо, это знает весь  Рио.   Он
не может пропустить  ни  одной  подлой  актриски.  Ведь  он  так  дьявольски молод.
Дама бормотала  и  выбрасывала  из-под  шумящих  юбок  скомканный кружевной клок.
Макака  совершенно  расстроилась  и  все  в  голове  у  нее  пошло  кверху  задними
лапами.
          "Ну вас к  дикообразу", - мутно  подумала  она,  положив  голову  на  коврик  и
задремав от стыда, -   "И стараться не буду понять, что это за штука  яичники, - все
равно не пойму».
     Очнулась  она  от звона и увидела, что Виктория  Викторовна  швырнула  в  таз
какие-то сияющие трубки.
     Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на  профессора
Воздвиженскую.   Та  важно нахмурилась  и, сев за стол  перед  монитором, что-то
начала  набирать  маникюром  на  клавиатуре.
-   Мадам, мы в клинике  МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  &  ГИНОМЕДИКАЛ
владеем  методикой  омоложения  путем  трансплантации  яичников  от обезьяны
 человеку.  Мы  трансплантируем  вам  яичники  макаки-резуса.   Это  сбросит  с  вас 
лет тридцать.  Обещаю, - Антонио  вас  не  узнает.
-  Ах, профессор, неужели обезьяны?
-  Да, - непреклонно   ответила  профессор.   И  не  самой  худшей.  Вот  этой, -
Виктория  Викторовна  показала  на  Чичу.   Та  сразу  принялась  за  ламбаду.
-  Когда же операция? – бледнея, и слабым голосом спросила   дама.
- "От Севильи до Гренады..." Угм... Послезавтра.   Ляжете в клинику  с утра.   Мой
анестезиолог  приготовит вас.
-  Ах, я не хочу послезавтра.   Нельзя ли прямо  сейчас, профессор?
-  Видите ли,  срочные  операции  у  себя  я  делаю   лишь  в  крайних  случаях!  Это
будет стоить очень дорого!  И Воздвиженская  восемь  раз  постучала  по клавишам.
Мадам  взглянула  на  монитор,  бриллианты  вздрогнули.
-  Я согласна, профессор!    Негр  сверкнул   белками  глаз  и  уронил  манто.
                Василий  Францевич  сидел в туалете клиники  и торопливыми  пальцами
 искал   номер   в   мобильнике. Он звонил  своему  институтскому  другу  Коте.   Котя
 Жмунд   стал  по  распределению  окулистом,  но  очень хотел пересаживать органы,
 чтобы   «косить   бабки», как  он говорил.
Получить практику  по трансплантологии   втайне  от Виктории Викторовны, Коте за
умеренную  плату  помогал  Василий  Францевич. О предстоящей  операции  с  Чичей
Котя  знал  уже  неделю  назад  и, сгорая  от  нетерпения,  перечитывал  монографии  и
вязал  узлы, - тренировал  пальцы.
-  Привет, Котя! Сегодня  твой  день!  Вэ-Вэ срочно  берет  на  стол  миллионершу. 
-  И-и-йесс!!!  Вася, прошу, - устрой  все, я  поменяюсь  дежурствами!
-  Пока Чича  будет  в  наркозе, а  она  будет  в  нем  долго, - я постараюсь,  Вэ-Вэ уйдет
около  восьми,  и  тогда  заваливай  и  пересаживай. Короче, в восемь чтоб был уже
помытый  и  готовь  бабки! Вале  тоже отстегнуть  не  забудь,  она  помогать  будет.
               
                ***
            
            На узком операционном столе лежала, раскинувшись, обезьянка  Чича. Из  ее рта
торчала  интубационная  трубка, наркозный  аппарат  периодически вздыхал, мониторы
ярко светились  разноцветными  цифрами и ритмично пикали, на черном экране плыла
изумрудного цвета кардиограмма. Живот обезьянки был выбрит  наголо, обложен
стерильными  салфетками и оранжево блестел  от бетадина.
           Комната  вмещала еще  один  операционный  стол,  возле  которого
медсестра   Валя  облачала  в  стерильные  одежды  и перчатки  Викторию  Викторовну,
стоящую  с  поднятыми  вверх  руками.     Профессор  говорила  взволнованно:
     -   Валя,  самый важный момент - когда я  войду  в  малый  таз.
Мгновенно,  умоляю вас,  подайте  яйца  и  тут  же  шить.  Если  там  у  меня  начнет
кровоточить,  потеряем время  и  придатки  потеряем.  Впрочем,  для  этого случая  будем
использовать   сакшн.  Будьте  наготове  с  кохерами.
Она  помолчала,  прищурилась, заглянула  в как  бы  насмешливо полуприкрытый глаз
макаки  и  пробормотала:  -  А  знаете,  жалко  ее.   Представьте, я  привыкла  к ней.  Черт
его  знает,  будет  ли  она  после  этой  кастрации  сальсу  нам  еще  танцевать?
    -  Ну, оживилась Виктория  Викторовна,  везите, Вася,  нашу  бразильскую
нимфоманку,  а  я  пока  железы  у  Чичи  изыму  аккуратненько.    И  они   вместе  с Валей
склонились  над  рыжим  беззащитным  тельцем.
                Через  минуту  Василий  Францевич, кряхтя,  ввез  в  операционную
 каталку  с  непрерывно  болтающей   миллионершей.    Действовала  введенная  от  страха
 премедикация.
 - Клянусь  Девой  Марией,  профессор,  у  вас  так  хорошо!  Что  мне  ваш анестезиолог
уколол?  Такого  прихода  у  меня  не было  при  пластических  операциях,  даже  кокаин
хуже.  Уважаемая  Траектория  Викторовна,  а  точно  Антонио  меня  потом не  узнает?
Видите ли, я  теперь  боюсь,  а  как  же  мои  бизнеспартнеры?  Через  месяц  у  меня
подписание  контракта.  Впрочем…
-  И  не  узнает,  и  актрисок  своих  забудет,  - пробормотала  Вэ-Вэ, не  поворачиваясь  от
операционного стола,  где  уже  зашивала маленький  разрез  на  животе  Чичи.   Придатки
двумя  розовыми  гроздьями  плавали в  прозрачной  баночке.   Потом  полушепотом
пропела  Василию  Францевичу:
-  Голубчик,  эпидуралка  не  пойдет, -  вводите ее  в  наркоз,  да  побыстрее,  а  то  она
будучи  в  сознании  нам  весь  мозг  пропилит…    Валя,  мигом   перемываться,  мне всю
новую  одежду  и  перчатки.
Электроды  мониторов  приклеены   к  морщинистой  груди.  Белая  жидкость, похожая
на  разбавленное  молоко  потекла  по  капельнице  в  вену,  и  мадам,  отвратительно
всхлипнув, захрапела,  выпуская   пузыри. Вася, торопясь, ввел  шприцем  релаксант   и
склонился  над  старушечьей  головой . Ярко  сверкнула  лампочка  ларингоскопа  и  через
пять  секунд аппарат уже дышал  за миллионершу и пошел наркоз.
-  Готово, профессор,  -  через   минуту   доложил  анестезиолог,  все  пока  стабильно,
немного  скакнуло  давление, но  в  пределах… вот  дьявол, в анкете  мадам  не  указала на 
зубные  протезы,  пришлось  извлекать  срочно.  Если  бы   сломал клинком  при
интубации  - приплатился.
-  Ну, Господи, благослови.  Скальпель.
Валя  из сверкающей  груды на столике  вынула  маленький  брюхатый  ножик  и  подала
его жрице.
                Инструмент  мелькнул  в  руках у  профессора,  как  у  фокусницы.  Виктория
Викторовна  через  пять  минут  вошла  в глубину   малого  таза  и  в  несколько поворотов
извлекла  из  тела  мадам  ее  обвисшие половые  железы  с какими-то  обрывками.
Валя,  совершенно  мокрая  от усердия и волнения, бросилась  к стеклянной банке и
выхватила   из  нее  другие,  обезьяньи,  малюсенькие  и  упругие.   В  руках  у  профессора 
запрыгали,  завились  короткие  влажные  струны.
-   Оптику  на  голову!  -  крикнула  Виктория  Викторовна.
-   Не имеет равных  в  Европе...  Ей-богу! -  подумал  Василий  Францевич,  одевая
профессору  на  макушку операционный микроскоп  с висящими окулярами.
Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в  глаз  Виктории  Викторовне, и
окропил ее колпак.  Валя  быстро  подала профессору  зажим,  и  та,  как  львица,
бросилась  зажимать и зажала.  Дробно защелкали кривые  иглы  в зажимах,  обезьяньи
яичники  были имплантированы  на место  старушечьих. 
В  это  время  Василий  Францевич   начал  бледнеть. Одной  рукой  он стал  щелкать
по сенсорам  кардиомонитора,  а  другой  набирать  в  шприц  лекарство. Потом
хрипловато сказал:
-   Трепетание  предсердий,  давление  снижается.   Начну  кордарон?!..
Виктория  Викторовна   зверски  оглянулась   на  него.
 -  Что вы еще спрашиваете? - злобно заревела  профессор,  -  нам  не  все равно, что  эта
 старлетка   прямо  у  нас  здесь предстанет  перед  своей  Девой  Марией!   Колите!  Разве
 мыслимо?  –  Лицо  у  нее   при  этом  стало,  как у вдохновенного   разбойника.
Анестезиолог  ввел    лекарство,  и  ритм  постепенно  стал  синусовым.
-  Сейчас подниму  давление,  Виктория  Викторовна,  уже  все  под  контролем.
Извините, профессор,  заволновался  Василий,  вытирая  салфеткой   бледный  мокрый
лоб,  - наверное,  бабушка  кокаин  давно  нюхает.   Вот  за  что  я  не  люблю  эти срочные
операции  -  всегда  нарвешься  на  «подарок». 
Он  незаметно   добавил  Чиче  в  вену  молочно-белой  жидкости  для  наркоза.
Жрица  отстранилась   от раны,  обработала  ее  салфеткой  на  зажиме  и  скомандовала:
     -  Шить мгновенно кожу,  косметический шов.  Валя,  давай  викрил  -  затем
оглянулась  на  мерцающий  алыми  цифрами таймер.
     -  Двадцать две минуты  делали, - сквозь стиснутые  зубы  пропустила  Вэ-Вэ, и  кривой 
иголкой впилась   в дряблую кожу.   
Скоро  Виктория  Викторовна  отвалилась  окончательно,  как сытая  вампирша,  сорвала
одну   перчатку,  выбросив из нее облако потной пудры,  другую разорвала,  швырнула  на
пол.  Она   сняла    меловыми   руками   окровавленный   куколь  и крикнула:
     -  Сигару  мне сейчас же, Валя. Все свежее белье и ванну.
Профессор  подбородком  легла  на край стола,  двумя  пальцами  раздвинула  левое веко
обезьянки,  заглянула   в мутный  спящий   глаз и молвила:
     - Вот, черт возьми.  Глубоко  спит.  Ну,  все  равно  к  утру  проснется.  Эх, Вася, жаль
 макаку,  вдруг  танцевать   перестанет.
Яичники старой бразильской миллионерши   плавали  в новой  банке  на  столике.



               
                ***
               
                Котя  Жмунд  не  опоздал.  Когда  Виктория  Викторовна  уехала  домой, он
распустил  свежий  шов  у спящей Чичи,  и  три  часа  терзал  удаленные  яйца
миллионерши,  пока  не  пришил  их  макаке  на  место.  Радовался  он  бесконечно,  мня
себя   уже   светилом  трансплантологии, и, отслюнявив измученным  Василию
Францевичу  и  Вале  деньги,  попытался  улизнуть. Но  анестезиолог  популярно
объяснил   институтскому  товарищу,  что  «не  годится  хирургу  бросать  пациентку
после длительной  операции,  пусть  даже  и  светилу…».  И  Котя остался  наблюдать
Чичу  до утра.  Потом   сбежал  на  работу. 
              Чича  беспокойно  проснулась,  когда  закончил  действие  сибазон.  Бедняжку
несколько  раз  вырвало, слюна  лилась  ручьем,  в голове  ухали  чугунные  гири, -  но
скоро  все  прошло   и  после  обезболивающего  она  уснула  опять.
              Пиппа  О’Бразеяно – так, оказалось по паспорту, звали  омоложенную
миллионершу, проснулась   после  операции  и  буянила  часа  три,  неся  такую
околесицу,  что  бледнел даже  лиловый  негр - переводчик.   Затем  и  она  уснула.
              Виктория  Викторовна  приехала в  клинику  пораньше  и, входя  в приемную, -
загрустила.  Никто  не  выбегал  ей  на встречу  с  радостным  чичиканьем. Сальса  пока
тоже  отменялась.  После  обхода  и перевязки  профессор  пообедала  и уехала в
«Медтехнику»  за  кольпоскопом,  приказав  Василию  Францевичу  писать  подробные
дневники  о  состоянии  Пиппы,  если  потребуется  и  почасовые.
-   Нам, Вася, с  тобой  пора бы  уже  обработать  накопленный  материал  и
опубликоваться  в  достойном  журнале.   Коллеги  из Лондона меня  давно  просили,  -
поведала  Вэ-Вэ.    Вы же  знаете,  доктор,  я  не  преимущественно   из-за  денег  все  это
делаю.   Я  прежде   думаю  о  развитии  гинекологической  эндокринологии  в  конце 
концов!   И  яйца  -  только  начало.    
               
               
                Из  дневников  доктора анестезиолога.

                Тонкая,  в   лист   А-4  форматом  книжица.   Исписана   почерком  Василия 
Францевича.  На первых двух страницах он  аккуратен,  уборист  и  четок,  в  дальнейшем
размашист,  взволнован,  с большим  количеством  зачеркнутых   мест.

     22 июля 2012 г. Понедельник. 12.00. 
         История трансплантации.
                Лабораторная   обезьяна  приблизительно  пяти  лет от  роду.  Самка.  Порода  макак - резус.  Кличка  -  Чича.  Шерсть  гладкая,   рыжая, с  черным  пятном  на  лбу. На  шее  следы совершенно  зажившего  дерматита от  ошейника.  Питание  до  поступления  к  профессору  плохое,  после  недельного пребывания  - крайне упитанная.   Вес  38  кг  (знак  восклицат.).
Сердце, легкие, желудок, температура...
                Пациентка    Пиппа  О'Бразеяно.  Возраст – 74,  гражданка  Бразилии. Контракт № 7658/98987654. Рост/Вес. Анамнез: 11 пластических операций, аллергия  на  кокаин. Объективный  статус, клинико-лабораторные  обследования. Абсолютных  противопоказаний  к  трансплантации  нет.

   

     22 июля.
             В 17.30 в срочном  порядке  по  настоянию  пациентки    в  клинике
МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  &  ГИНОМЕДИКАЛ   произведена   операция  по  проф.
Воздвиженской:  в  условиях  общей  поликомпонентной  анестезии  с  ИВЛ  эндотрахеальным  методом обеспечения  газообмена  удалены  яичники  Пиппы  О'Бразеяно  и  вместо них  трансплантированы   яичники, взятые  от  макак - резуса  Чичи, удаленные  за  4 минуты до операции   и  сохранявшиеся  в  стерилизованной  физиологической  жидкости   по  проф. В.В.Воздвиженской. Введено 28 миллилитров  пропофола,  2 миллилитра  сибазона , 10 миллилитров  фентанила.  Закись азота – 2 : 1. Затем -10 миллилитров  кордарона, 6 миллилитров преднизолона  в  связи  с  развившимся  трепетанием  предсердий.  Показание   к   операции:  проведение  трансплантации  яичников  от  обезьяны  человеку  с  целью  омоложения  организма  пациента.
     Оперировала  проф., д.м.н.:  В. В. Воздвиженская.
     Анестезиолог д-р:  - Ваш  покорный  слуга.
     В ночь после операции:  после  пробуждения  лабораторной  обезьяны – повторная  рвота, слюнотечение, купированы. Обезболивание. 
    Пиппа О’Бразеяно: после  пробуждения  пациентки  витальные  функции  не  страдают,  гемодинамика  и  сердечный  ритм  в  норме. Однако  наблюдается  выраженное  психомоторное  возбуждение.  Фиксация, седативная  терапия. Обезболивание.

     23 июля.
     Утром. Чича – некоторое  улучшение. Поднимается  в  постели, пьет, с удовольствием  ела  зефир. Рана на  перевязке  без особенностей.
                Пиппа – относительное  ухудшение, выражающееся  в  повторном  психозе, моторном  возбуждении, агрессии. Фиксация, седатация. Внешнее дыхание, газообмен и гемодинамика  не  страдают. t – 37,7 С. Операционная  рана  без  особенностей.

     24 июля.
                Чича – явное улучшение. Пульс 103в 1 мин., дыхание 22 в 1 мин., температура 36.7 С. Аппетит  хороший.  Пытается  встать  с  постели. Улыбается. Рана заживает  первичным натяжением.
                Пиппа  - вновь ухудшение.  Агрессивна, конфликтна.  Постоянно  смотрится  в  зеркало и  угрожает  вызвать  адвоката, так  как не  замечает  признаков  омоложения. Пациентке  объяснено, что  для  явных  внешних  признаков  - еще ранние  сроки. Пульс – 88 в 1 мин. Давление – 160/85 мм. рт. ст. Дыхание -20 в 1мин. t-37,0 С. Перевязка – без особенностей. Сон плохой, аппетит не  страдает.

   

 25 июля.
                Чича - внезапно обнаружено выпадение шерсти на  лбу  и  на  боках  туловища. Вызваны для консультации:  профессор по кафедре  кожных  болезней  и директор  Киевского   Ветеринарного  института.  Ими  случай  признан  не описанным  в доступной  литературе.  Диагностика  осталась  неустановленной. Температура - 37,0.
                (Запись карандашом)
     Вечером  начала  издавать  первые  звуки (18 ч. 15 Мин.). Обращает внимание  резкое
изменение тембра и понижение тона. Вместо  "чи-чи"  кричит что-то,  по окраске
 отдаленно напоминающее слово  «клю-чи».
                Пиппа – резкое  изменение поведения.  К  агрессивности  и склочности  прибавилось  половое  гипервозбуждение.  Попытки  мастурбировать.  Предлагала  мне  половой  контакт,  предлагала  деньги.  Пульс, дыхание, давление, температура в норме.  Изменение  вкуса. В огромных  количествах  пожирает  бананы.
    
30 июля. 
                Чича - выпадение  шерсти  приняло  характер  общего облысения. Взвешивание дало неожиданный результат - 49 кг за счет  роста  (удлинение) костей.  Обезьянка  пробует  танцевать  ламбаду.  Изменение  вкуса – любит  бисквиты. Температура – 36,6 С.
                Пиппа – скандалы  ежедневно. Крик  резкий, противный. Разбила  зеркало. Испанские  ругательства  выучили  все,  в том  числе и Валя. Изменение в  лице – втягивается  нос, выпячиваются губы. На  ушах стали  расти  волосы. Украла  ящик  апельсин  и  съела  за  полчаса.  Приставала  с  непристойными  предложениями  к  охраннику. Седативные  препараты, периодически  - фиксация. Потеря  веса по 1 кг  ежедневно.


     1 июля (перечеркнуто, поправлено) 1 августа 2012 г.
                Чича – ела свиные  отбивные.  (В  дневнике  что-то зачеркнуто,  после - торопливым  почерком).
В 12ч. 12 мин дня  отчетливо  и  счастливо   прочирикала  «ич - ю - лк», «ич -  а - рв».
Любит фотографироваться. Танцует  все  лучше.
(В  тетради  перерыв  и  дальше,  очевидно,  по  ошибке  от  волнения  написано):   В  3
 часа  дня  (крупными  буквами)  запела  мелодию  ламбады,  вызвав обморок  медсестры
Вали. 
     (Косыми буквами карандашом):   профессор  расшифровала   слова  «ич - юлк»,
         «ич - арв».   Они  означают  «Ключи»  и  «Врачи»...    Что-то чудовищ...

                Пиппа – все  хуже  с  каждым  днем. Рыжая  шерсть появилась  на  локтях  и коленях.  Вызвала  своего  адвоката  из  Бразилии.  По  телефону  с  ним  разговаривал  переводчик,  так  как   голос  пациентки  стал  настолько  высоким  и  резким, что  слов  почти  не  разобрать – сплошной  визг  с  ругательствами.  Колоссальный  аппетит,  однако,  весит  уже  55  кг. Лицо  постепенно  превращается  в  сморщенную маску,  как  вынутая  из  компота  груша. (Дальше – зачеркнуто,  потом   неровным  почерком.) 
                Прием у профессора прекращен. Начиная с 5-ти час. дня  из  смотровой, где расхаживает это существо,  слышатся явственно слова  -  «марафет», «чики-пики», «акапулько», «карамба».  Визжит на манер блатных  русских песен под гитару.

5  августа.
                Чича – уверенно  танцует  ламбаду  с  охранником.  Отвалился  хвост.  Лицо  довольно  миловидное. Волосы  рыжие, кучеряшки. Показывает пальцем на   платье. Совершенно  отчетливо  произнесла  слово «спасибо».  Работает   диктофон. Черт знает  -  что  такое!
                Пиппа  -  полный  абзац!  Съела  все  запасы  киви и  мандарин  за день. Постоянно   визжит.  Пытается встать  на  четыре  конечности и совершает непристойные движения.  Шерсть  на  затылке уже  большая.
                (В записях  вкладной лист).
     Украинская  наука чуть не понесла тяжелую утрату.
     История болезни профессора В. В. Воздвиженской.
     В 13 час 11 мин.  -  глубокий  обморок  с  проф. Воздвиженской.  При  падении ударилась  головой  о  системный  блок… (Что - то зачеркнуто).
     В моем и Вали присутствии   пациентка, если  так ее,  конечно,  можно
назвать, - обругала  проф. Воздвиженскую  по матери,  когда  та  стала  препятствовать
попыткам   Пиппы  заказать  мальчиков  по  вызову с ее  мобильника.


                (Перерыв в записях).


     Я теряюсь.
10 августа.
     Чича  произносит  много слов: "так - си",  "чи - пу - ха",  "саль - са",  "простите" и др.
     Вид  ее  приятен.  Шерсти  не осталась  совсем. В остальном  -  смуглая  чистая  гладкая  кожа.  В  области  половых  органов  формирующаяся   женщина. Грудь  красивая. Лоб  высокий.
                Пиппа –  озабоченная, постоянно  мастурбирующая  и  матерящаяся  фурия. Настоящая   старая   обезьяна!  Смеялась  в кабинете.  Улыбка ее неприятна и как бы искусственна.   Затем  она  почесала   затылок, огляделась, и  я записал  новое,  отчетливо  произнесенное  слово:  "рвачи".  Ругалась по русски.  Ругань  эта  методическая,  беспрерывная  и, по-видимому, совершенно бессмысленная.  Она носит несколько  диктофонный  характер:  как будто это существо  где-то  раньше  слышало  бранные  слова, автоматически  подсознательно  занесло их в свой мозг и теперь  изрыгает  их пачками. А впрочем, я не психиатр, черт меня возьми.
     На  Викторию  Викторовну  брань  производит   почему-то   удивительно  тягостное впечатление.  Бывают моменты, когда она  выходит из  сдержанного  и  холодного наблюдения новых явлений и как бы теряет терпение. Так, в момент  ругани она  вдруг нервно выкрикнула:
     - Перестань!
     Это не произвело никакого эффекта.
     После прогулки в кабинете,  общими  усилиями   пациентка  была  водворена  в  смотровую.
15 августа.    
Пиппа:   вчера  ночью устроила  кипиш  в  спальне  у Чичи (Чиччолины). Забралась  к  ней  в постель  с  грязными  намерениями,  чем  до смерти  напугала   девушку.  Спасла  ее  Валя,  приставленная  к  ней  в  ночное  время. Профессору  пришлось приехать, успокоить Чичу, и  прибегнуть  к  гипнозу, чтобы  прекратить  заикание.

     Ей-богу, я с ума сойду.
 Виктория  Викторовна   все  еще  чувствует   себя   плохо.   Большинство
наблюдений  веду  я.  (Видеоотчет  прилагается).



                ***


             Был летний вечер. Конец августа. Предобеденное время. На мониторе в приемной
висел  маленький листок бумаги,  на  котором  рукою Виктории Викторовны было
написано: "Марихуану курить в клинике запрещаю".  В.Воздвиженская. И синим
карандашом крупными, как пирожные,  буквами  рукой Василия Францевича: "Просмотр
порносайтов от пяти часов  дня  до  семи часов утра воспрещается". Затем  рукой  Вали:
"Когда  вернетесь,  скажите Виктории Викторовне: я не знаю - куда  она  ушла.  Федор
говорил,  что  с Ушвицем". Рукой Воздвиженской: "Сто лет буду ждать  ветеринара?"
Рукой Федора печатно: "Валя ушла в лечебницу, сказала приведет".
     В кабинете было совершенно по-вечернему, благодаря лампе под шелковым абажуром.
Виктория Викторовна, склонившись над монитором, погрузилась в чтение форума  на
сайте  шароголового. Молнии коверкали ее  лицо  и  сквозь  зубы  сыпались  оборванные,
куцые, воркующие слова. Она читала:
     "...выражались  в  гнилом  хирургическом обществе ; экспиримент.   Вот   как
развлекается  наша  псевдоученая ( буржуазия.  Семь  клиник  каждый   умеет занимать до
тех пор, пока блистающий меч справедливого налогообложения не  сверкнул над  ним
красным лучом! Оседлали кризис... Монархические настроения... Уш..ц"
     Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами  на гитаре, и
звуки нехитрой вариации "Мой номер 245"  смешивались  в  голове Виктории Викторовны
со словами поста в  ненавистную  кашу.  Дочитав,  она сухо плюнула через плечо и
машинально запела сквозь зубы:
     - Мой номер двести сорок пять...  Тьфу, прицепилась, вот окаянная  мелодия!
Она нажала кнопку. Валино лицо просунулось между створками дверей.
     - Скажи ей, что пять часов, чтобы  прекратила,  и  позови  ее  сюда, пожалуйста.
    



          Виктория Викторовна сидела у стола в кресле. Между пальцами  левой  руки  торчал
 коричневый окурок сигары. У стеклянной двери, прислонившись  к  притолоке, стояла,
заложив ногу за ногу,  пожилая  женщина  маленького  роста  и  несимпатичной
наружности. Волосы у нее на голове  росли  жесткие,  как  бы  кустами  на выкорчеванном
поле, а сморщенное лицо покрывал седой пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти
непосредственно над рыжими кисточками  раскиданных  бровей начиналась густая
головная щетка.
     Платье, прорванное под левой мышкой,  было  усыпано зубным порошком,  полосатые
чулочки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы  лиловой  краской. На шее у
женщины был  повязан  ядовито - красного  цвета  шарфик  с фальшивой рубиновой
булавкой. Цвет этого галстука  был  настолько  бросок, что время от времени,  закрывая
утомленные  глаза,  Виктория Викторовна  в полной тьме то на потолке, то на стене
видела  пылающий  факел  с  алым венцом. Открывая их, слепла вновь, так как с полу,
разбрызгивая веера света, бросались в глаза зеленые лаковые туфли с черными пряжками.
     "Как в калошах" - с неприятным чувством  подумала  Виктория Викторовна, вздохнула,
засопела и стала возиться  с  затухшей  сигарой.  Бабуля у  двери мутноватыми глазами
поглядывала на профессора  и  набивала папиросу  какой - то вонючей гадостью.
     Компьютер на столе пропикал два раза. Внутри него еще что-то шуршало, когда
вступила в беседу Виктория Викторовна.
     - Я, кажется, два раза уже просила не валяться на кушетке в смотровой  -  тем
более днем? Там пациенты!
Пиппа кашлянула сипло, точно подавившись, и ответила:
     - Воздух в смотровой приятнее. Марафетом пахнет.
Голос у нее был необыкновенный, визгливый, и в то же время  гулкий, как из рупора. 
Виктория Викторовна покачала головой и спросила:
     - Откуда взялась эта гадость? Я говорю о шарфике.
Пиппа, глазами следуя пальцу, скосила их через оттопыренную губу и любовно поглядела
на шарфик.
     - Чем же  "гадость"?  -  заговорил  она,  -  шикарный  шарфик.  У одной  вашей
пациентки взяла.
     - Это мерзость, вроде этих туфель.  Что  это за сияющая чепуха? Откуда? Я что
просила? Купить  при-лич-ные туфли; а это что? Неужели Василий Францевич такие
выбрал?
     - Я ему велела, чтобы лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на Крещатик - там все в
лаковых.
Виктория Викторовна повертела головой и заговорила веско:
     - Спанье на кушетках прекращается. Понятно?  Что  это  за  нахальство!  Ведь вы
мешаете. И там стерильность. Лицо бабули потемнело и губы оттопырились.
     - Ну, уж и стерильность. Подумаешь. Чистюли, какие. Обыкновенная больничка, а
форсу как у министерши. Это все Валька ябедничает.
Виктория Викторовна глянула строго:
     - Не сметь называть Валентину Валькой! Понятно?
Молчание.
     - Понятно, я вас спрашиваю?
     - Понятно.
     - Убрать эту пакость с шеи. Вы... ...Вы посмотрите на себя в  зеркало, на что вы
 похожи.
 Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать - в сотый раз прошу. Чтобы я более не
слышала  ни одного ругательного слова в квартире! Марихуану  выбросить. С бидэ
обращаться  осторожно. С  охранником всякие  разговоры  прекратить.  Он  жалуется,  что
вы   в   темноте   его подкарауливаете. Смотрите!  Кто заявил пациентке - "чур тебя..."!?
Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?
     -  Что-то  вы  меня,  дочурка,  больно  утесняете,  -  вдруг  плаксиво выговорила
сморщенная пациентка. Виктория Викторовна покраснела, очки сверкнули.
     - Кто это тут вам дочурка? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не слышала
этого слова! Называть меня по имени и отчеству!
Дерзкое выражение загорелось в Пиппе.
     - Да что вы все... То не матерись. То не кури. Туда не ходи... Что  уж это на самом деле?
Чисто как в трамвае. Что  вы  мне  жить  не  даете?!  И насчет "дочурки" - это вы
напрасно. Разве я  такую операцию  просила делать? Я хотела омолодиться и соблазнить
моего Антонио  - бабка  возмущенно  визжала.  -  Хорошенькое   дело!   Ухватили
бизнесвумэн, исполосовали  ножиком  живот,  а  теперь  гнушаются.  Я уже своего
адвоката вызвала, он вас всех засудит. А равно (Пиппа завела  глаза  к  потолку,  как бы
вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может,  имею право предъявить.
    Глаза  Виктории Викторовны  сделались  совершенно  круглыми,  сигара вывалилась из
рук. "Ну и вляпались!", - пролетело у нее в голове.
     - Вы изволите  быть  недовольной,  что  вам успешно пересадили яичники обезьяны?
прищурившись, спросил она. Мы вам уже говорили, что процесс омоложения  очень
индивидуален и протекает иногда долго. - Вы, может быть, предпочитаете снова бегать
по танцполам? Караулить своего Антонио? Ну, если бы я знала...
     - Да что вы все попрекаете - танцполы, танцполы.  Я  свою любовь караулила. А если
 бы я у Васи померла  от наркозу?  Вы  что  на  это  выразите, сударыня?
     - Виктория Викторовна! - раздраженно воскликнула профессор, -  я вам не сударыня!
Это чудовищно! "Кошмар, кошмар", - подумалось ей.
     - Уж, конечно, как же... - иронически заговорила Пиппа и победоносно отставила ногу,
- мы понимаем. Какие уж мы вам подруги!  Где  уж.  Мы  в университетах не обучались, в
семи клиниках  с кондиционерами  не работали. Только теперь пора бы это оставить. В
настоящее время  каждая макака  имеет  свое право...
      - Во, - во, - Виктория Викторовна, бледнея, слушала рассуждения старушки. Та  прервала
речь и демонстративно направилась к пепельнице  с изжеванной  папиросой  в руке.
Походка у нее  была развязная. Она долго мяла воняющий окурок  в  раковине  с
выражением, ясно говорящим: "На! На тебе!".
     Профессор обратила взор к потолку  и  забарабанила пальцами по столу. Пиппа, казнив
папиросу, отошла и села на  стул.  Руки  она при этом, опустив  кисти,  развесила  вдоль
белых от порошка бедер.  Глаза  ее скосились к шашкам паркета. Она созерцала свои
туфли и это доставляло  ей большое удовольствие. Виктория Викторовна посмотрела
туда, где  сияли  резкие блики на тупых зеленых носках, глаза прижмурила и заговорила:
     - Какое дело еще вы мне хотели сообщить?
     - Да что ж дело! Дело простое. Документ, Виктория Викторовна, мне надо.
Профессора несколько передернуло.
     - Хм... Черт! Документ! Действительно... Кхм... А,  может  быть,  это как-нибудь
можно... - голос ее звучал неуверенно и тоскливо.
     - Помилуйте, - уверенно ответила Пиппа, - как же так без  документа? Это  уж  -
извиняюсь.  Сами  знаете,  бизнесвуменам  без   документов   строго воспрещается
существовать. Во-первых, посольство...
     - Причем тут посольство?
     - Как это при чем? Встретят,  спросят при отъезде - сколько, скажут, многоуважаемая,
вам теперь лет?
     -  Ах  ты,  господи,  -  уныло  воскликнула  Виктория Викторовна,   - встретят,
спросят... Воображаю, что вы им наговорите.
     - Что я, диссидентка?  -  удивилась  бабуля,  и  сознание  ее  правоты загорелось в
тупом обезьяньем взгляде. - Как это так "наговорите"?! Довольно обидны ваши слова. Я
говорю, как все люди.
При этом она посучила лакированными ногами по паркету. Виктория Викторовна
умолкла, глаза ее ушли  в  сторону.  "Надо  все-таки сдерживать себя", - подумала она.
подойдя к столику,  она  одним  духом  выпила стакан воды.
     - Отлично, - поспокойнее заговорил она, - дело не  в  словах.  Итак, что будет говорить
это ваше посольство?
     - Что ж ему говорить... Ну, да.  Оно интересы защищает.
     - Чьи интересы, позвольте осведомиться?
     - Известно чьи - юридического элемента.
Вэ-Вэ выкатила глаза.
     - Почему же вы – юристка, экономистка?
     - Да уж известно - не врачиха.
     - Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах  вашего  экономического интереса?
     - Известно что - отправить домой меня. Они говорить будут - где ж это видано, чтоб
человек столько времени без новой визы  проживал в  Киеве. Это  -  раз.  А  самое  главное
- возраст. Я старухой быть не желаю. Опять же - танцпол, Антонио...
     - Позвольте узнать, как я это запишу? В этом компьютере  или  в вашем паспорте? Ведь
нужно все-таки считаться с положением. Не забывайте, что вы...  э...  гм...  Вы  ведь,  так
сказать,  -  пока еще существо неопределенное... -  и не только в возрасте... – Виктория
Викторовна говорила все менее уверенно. Пиппа  победоносно молчала.
     - Отлично. Что же, в конце концов, нужно,  чтобы  все  записать  и вообще устроить
все по плану этого вашего посольства? Ведь у нас  же  пока нет малейшего понятия о том
сколько вам будет лет.
     - Это вы несправедливо. Возраст я себе совершенно спокойно могу избрать.
Пропечатала  на сайте и шабаш.
     - Какой же вам угодно иметь  возраст?
Пациентка поправила рубиновую булавку и ответила:
     - Тридцать семь.
     - Не валяйте дурака, - хмуро отозвалась Виктория Викторовна, - я с  вами серьезно
говорю. Язвительная усмешка искривила огромные волосатые губы Пиппы.
     - Что-то не пойму я, - заговорила она весело и  осмысленно.  -  Мне  по матушке нельзя.
С охранником чики-пики - нельзя.  А от вас только и слышу: "дура, дура". Видно только
профессорам разрешается ругаться в вильний Украини.
    Виктория Викторовна налилась кровью  и,  наполняя  стакан,  разбила  его. Напившись
из другого, подумала: "Еще немного, она меня учить станет и  будет совершенно права. В
руках не могу держать себя".  Она повернулась  на  кресле,  преувеличенно  вежливо
склонила  стан  и  с железной твердостью произнесла:
     - Из-вините.  У  меня  расстроены  нервы.  Ваш вымышленный возраст  показался  мне
странным.  Как вам, интересно знать, намечталось такое?
     - Начальник подотдела посоветовал. По китайскому гороскопу обезьяны  искали –
какой вам, говорит? Я  и выбрала.
     - Ни в каком гороскопе ничего подобного быть не может!
     - Довольно удивительно,  -  Пиппа усмехнулась,  -  когда  у  вас  в ноутбуке есть, что в
приемной стоит.
     Виктория Викторовна, не вставая, кинулась  к  кнопке  на  столе  и  на звонок явилась
Валя.
     - Ноут…  из приемной.
Протекла пауза. Когда Валя вернулась с ноутбуком, Виктория Викторовна  спросила:
     - Где?
     - Вот, - 22-го июля. Это - день моей операции, и  в году обезьяны  я родилась  заново.
     - Покажите... гм... черт... Заблокируй его, Валя, сейчас же. Валя, испуганно тараща
глаза, ушла с гороскопом,  а  старушка  укоризненно  покачала головой.
     - Фамилию,  хотя - бы,  свою оставите,  -  позвольте узнать, - спросила профессор.
     - Фамилию я согласна  наследственную от макаки  принять.
     - Как? Наследственную? А именно?
     - Чичикова.
               


                ***

                - Василий  Францевич,  зайдите  ко  мне, - нам  необходимо
поговорить!  Виктория  Викторовна  была  бледна.  Они  сели  в  кабинете, профессор
налила  коньяк, нарезали  лимон,  закурили.
-   Ситуация  катастрофическая,  вы  же  сами  видите  в  какое непотребство превратилась
бразильская  старушка.
-  Уму  непостижимо!
-  Из-за  нее  стоит  вся  работа,  отказано  одиннадцати  пациенткам. Да  Бог  с  ними еще,
нам  грозит  международный  скандал  и, возможно,  уголовное   преследование,  я  уже
молчу  о  деньгах  и  лаборатории.  Но  как!?  Где  я  ошиблась?
-  Нет, профессор, волновался  Василий Францевич, -  в техническом  плане
трансплантация  была  проведена  блестяще,  у  нас  есть  видео, - любой  гинеколог
будет  в  восхищении…
-  Вот, Вася, - это  расплата.  Я  всегда  опасалась,  что  когда-нибудь  у  нас  повторится
история  Шарикова.  Предупреждал   нас  незабвенный  Михаил  Афанасьевич,
 « чтобы идти параллельно  и  ощупью  с  природой…»,  но  с  другой  стороны  -  столько
клинических  испытаний  и  удачных  трансплантаций, - Киев  в  трансе…  Не  понимаю!
Единственная    радость  -  Чича.  Пардон,  -  теперь  Чиччолина!   Вот  тоже  потрясающая
вещь!  Какой  научный  вышел  казус,  -  кастрированная   милая  обезьянка   превращена
в  молодую  женщину, да  еще и танцовщицу  какую.  Что Вы  думаете  по  этому
поводу,  коллега?
-  Дорогая Виктория  Викторовна,  - с дрожью  в  голосе начал  доктор,  -  вы  мне  как
мать  родная,  вы  приютили  меня  после  интернатуры  в  своей  клинике,  я  вам  многим
обязан,  а  вместо  благодарности  я  обманывал  вас!  Чичу  оперировал  повторно  мой
институтский  товарищ  Котя  Жмунд  и  трансплантировал  ей  оставшиеся  от  Пиппы
яйца!  Простите, это  моя  жадность,  простите!  Вася, красный,  с  очень  решительными
глазами,  поднял   коньячный  бокал.   -  Поверьте, Виктория  Викторовна, вы  для  меня
гораздо  больше,  чем  профессор, учитель...  Мое  безмерное уважение  к  вам...
Позвольте  вам   руку  поцеловать…
     - Да, голубчик, мой... -  растерянно  проговорила  Виктория  Викторовна,  -    и
поднялась  навстречу.  Вася  прикоснулся  губами  к  тонкой  кисти.
     - Ей-богу, Виктория   Вик...
     - Так растрогали, так растрогали... Спасибо  вам,  -  говорила  Виктория  Викторовна, -
 я иногда  на  вас  ору  на  операциях.    Уж  простите  дамскую    вспыльчивость.
В сущности ведь я так одинока... "От Севильи до  Гренады..."
     - Профессор,  не  стыдно  ли  вам?..  -  искренно  воскликнул   пламенный  Василий
Францевич, - если вы не хотите меня  обижать,  не  говорите  мне больше таким образом...
     - Ну, спасибо вам... "К берегам священным Нила..." Спасибо... И я вас  полюбила  как
способного врача.  Только  какого  черта  все  втайне, -  ведь я,  возможно,  и  не  была бы 
против  обучения, - да  и  помогла бы  этому  Коте.
     -  Виктория  Викторовна,  я  вам  говорю! - страстно   воскликнул  Вася, сорвался с
места, плотнее прикрыл дверь, ведущую в коридор  и, вернувшись, продолжал шепотом, -
ведь это - единственный выход.  Я не  смею  вам, конечно, давать советы, но, Виктория
Викторовна, посмотрите на себя, вы  совершенно замучились, ведь так нельзя же больше
работать!
     - Абсолютно  невозможно, - вздохнув, подтвердила  Виктория  Викторовна.
     - Ну, вот, это же немыслимо, - шептал  Вася, - И  ведь я же не мальчик и сам
соображаю, насколько  это  может получиться  ужасная  шутка.  Но  по моему  глубокому
убеждению,  другого  выхода нет!  Нам  надо выдать  Чиччолину  за  омоложенную
Пиппу  О’Бразеяно!  А   по  этой    старой   обезьяне  давно  клетка   в зоопарке
скучает! 
         Виктория  Викторовна   встала,  замахала   на него руками и воскликнула:
     - И не соблазняйте,  даже  и  не  говорите,  -  профессор  заходила  по комнате, закачав
дымные  волны,  -  и  слушать  не  буду.  Понимаете,  что, если  нас  накроют.  Нам ведь с
вами  на  "…принимая  во  внимание заслуги …»" выехать  не придется, невзирая
на  отсутствие  судимости.
Ведь у нас нет подходящей  партийной  ориентации,  мой дорогой?
     - Какой там черт!  Я  даже  на «оранжевых»  митингах  в  поддержку  Юли  выступал, -
горестно  ответил  Вася, допивая коньяк.
     - Ну вот, не  угодно  ли.  Ведь  это  же  дурное  досье. 
Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у  меня  еще хуже.   Я
вообще  монархистка,  и  это  известно.  Мерси.  "От Севильи до Гренады... В  тихом
сумраке ночей..."  Вот, черт ее возьми.
     -  Виктория  Викторовна,  вы  -  величина  мирового  значения,  и  из-за какой-то,
извините  за выражение,  макакиной  дочери...  Да разве они  могут  вас тронуть, -
помилуйте!
     - Тем более, не пойду на это, - задумчиво возразила  Виктория  Викторовна,
останавливаясь и озираясь на стеклянный  шкаф с томиками  Гоголя.
     - Да почему?
     - Потому что вы-то ведь не величина мирового значения.
     - Где уж...
     - Ну  вот.  А  бросать  коллегу  в  случае  катастрофы,  самой  же  выскочить
на мировом значении, простите...  Я - киевская  студентка,  а  не  Пиппа!
Виктория  Викторовна  горделиво  подняла  плечи  и  сделалась  похожа   на
французскую  древнюю  королеву.
     - Виктория  Викторовна,  эх...  -  горестно  воскликнул  доктор,  - значит, что же?
Теперь вы будете ждать,  пока  удастся  из  этой  волосатой  нимфоманки  сделать
достойную  женщину?
     Хозяйка  клиники   жестом руки  остановила  его,  налила  себе  коньяку,  хлебнула,
пососала  лимон и заговорила:
     - Василий  Францевич, как, по-вашему, я понимаю что-либо  в  анатомии  и
физиологии,  ну скажем,  женского  полового  аппарата?   Как ваше мнение?
     - Виктория  Викторовна, что вы спрашиваете! - с большим чувством ответил
Вася и развел руками.
     - Ну, хорошо. Без ложной скромности.   Я тоже полагаю, что в этом я  не самая
последняя  в Киеве.
     - А я полагаю, что вы – первая  не только в Киеве, а и в Цюрихе и в Оксфорде! –
яростно перебил  доктор.
     - Ну, ладно,  пусть  будет  так.  Ну,  так  вот,  будущий  профессор  анестезиологии:
это никому не удастся.  Кончено.  Можете и не спрашивать. Так  и  сошлитесь на меня,
скажите, Воздвиженская  сказала.    Finitа, Чичикова!  -  вдруг  торжественно воскликнула
Виктория  Викторовна. - Вот что, Вася, вы первый ученик моей школы и, кроме того, мой
друг, как я убедилась сегодня.  Так  вот  вам  как  другу, сообщу по секрету, - конечно, я
знаю, вы не станете срамить меня,  -  надутая   курица   Воздвиженская   нарвалась  на
этой операции как третьекурсница. 
Правда,  трансплантация  получилась,  вы  сами  знаете  -  какая, - тут  Виктория
Викторовна  горестно  указала  обеими  руками  на  жалюзи,  очевидно,  намекая  на
Бразилию, - но только имейте в  виду,  Василий  Францевич,  что  единственным
результатом этой  трансплантации  будет то, что все мы теперь будем  иметь  эту  Пиппу
вот  где, -  здесь,  Воздвиженская  похлопала   себя  по  крутой  и  склонной  к  параличу
шее,  будьте  спокойны!  Ведь  я  пятнадцать  лет  сидела  за  микроскопом,  сколько
тысяч  срезов  всяких  яичников, и  обезьяньих и человечьих . Вы  знаете,  какую  я  работу
проделала   -   уму  непостижимо. И вот теперь, спрашивается - зачем? Чтобы  в  один
прекрасный  день  озабоченную  старушку   превратить  в  такую мразь, что волос стынет!
     - Исключительное  что-то.
     - Совершенно с вами согласна, доктор.
     - Виктория  Викторовна,  а если бы  яичники  пантеры?
     - Да! – крикнула  Виктория  Викторовна.  -  Да!  Если  только  злосчастная бабка  не
помрет у меня  под  ножом,  а  вы  видели  -  какого  сорта  эта операция.  Одним словом, я

– Виктория  Воздвиженская, ничего труднее не делала в своей жизни.  Можно привить 
яйца  тигрицы  или еще какой-нибудь косули  и соорудить  из  мадам  чрезвычайно 
гламурную  девицу.  Но  на  какого дьявола?  -  спрашивается.  Объясните   мне,   
пожалуйста,   зачем   нужно искусственно фабриковать  Анжелин Джоли,  если  любая 
баба  может  их  родить  когда угодно.  Ведь  родила  же в Киеве наша  актриса  эту  свою
замечательную Миллу.
Доктор, человечество само заботится об этом,  и в  эволюционном  порядке  каждый  год
упорно,  выделяя  из  массы  всякой  серости,  создает  сотнями  выдающихся красавиц,
украшающих земной шар.  А  если  ты  в  душе  озабоченная  обезьяна,  то  хоть  триста
пластических  операций  сделай,  и  лучшие  яичники  подсади,  -  обезьяной  останешься!
                -  Мы  с  вами, Василий  Францевич,   должны  покаяться  за  то,  что  в  погоне
за  золотым  тельцом  идем  на  поводу  у  ошалевших  от  возможности  омолодиться
богатых   старлеток!  Лучше  бы  я  тихонько  эндокринологической   гинекологией  во
Франкфурте    занималась,  приглашали  же!
                В  отдалении  звонко  треснуло  стекло,  затем  вспорхнул  заглушенный
женский визг и тотчас потух.   Нечистая сила шарахнула по обоям в  коридоре,
направляясь  к  операционной,  там  чем-то  грохнуло  и  мгновенно  затихло.   Захлопали
двери, и в кухне отозвался низкий  Валин  крик.
Затем  гомерически  захохотала   Пиппа.
     - Боже мой, еще что-то! -  закричала  Виктория  Викторовна,  бросаясь  к дверям
операционной.
     - Закись, - сообразил  Вася  и выскочил за ним вслед. Они  понеслись  по коридору в
 смотровую,  ворвались в  нее,  отуда  выскочила Зина и вплотную налетела  на
 Викторию  Викторовну.
     - Сколько раз я приказывала – операционную  сейчас   закрывать,  -  в  бешенстве
закричала  профессор. - Где она?!  Василий  Францевич,  успокойте,  ради
бога, пациенток  в приемной!
     - В  операционной, в  операционной  проклятая   сидит,  -  задыхаясь,  закричала Валя.
Виктория  Викторовна  навалилась  на дверь операционной,  но та не поддавалась.
     - Открыть сию секунду!
В ответ в запертой операционной  по  стенам  что-то  запрыгало,  обрушились
столы,  дикий голос Пиппы  визгливо вспорхнул  за дверью:
     -  Каррамба…гы-гыы.. - Монтевидео…  - ую-ю-юууу… Иди  сюда-а…
Зашумел  наркозный  аппарат  и  сладковато  запахло  закисью  азота.   Василий
Францевич  налег на  дверь  и стал ее рвать.
 - Да  выключите  аппарат! Что  она сделала  -  не  понимаю...  -  приходя  в исступление,
вскричала  Виктория  Викторовна.
-  Вот она! - выкрикнула  Валя  из-за  угла  смотровой.
Высокое стекло, выходящее под самым потолком  операционной, треснуло  и из него
вывалилась  старушечья  физиономия  вся  в  липких  рыжих  волосах.  Она  была
перекошена,  глаза   безумно  веселы, а вдоль  обезьяньего  носа тянулась, пламенея от
свежей  крови, - царапина.
      - Вы с ума сошли?  -  спросила  Виктория  Викторовна.  -  Почему  вы  не
выходите?
       Пиппа, хихикая,  оглянулась  и ответила:
     - Закайфовала  я.
     - Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
     - Да нафига?  Тут  у  вас  отпадно.  Чири- чири!  Ща,  еще  понюхаю  газиков  и  за
 ампулки  возьмусь!
     - Батюшки! Она  до  баллонов  добралась! - вскричала  Валя  и всплеснула
руками.
     - Там  краник  на  баллоне  такой  есть! - выкрикивала   Виктория  Викторовна,
стараясь  перекричать   гул  аппарата, - покрутите  его  вправо... Вправо  крутите! Вправо!
     Пиппа  пропала  и через минуту вновь появилась  в окошке.
     -  А  кокаинчик  есть? -  прочичикала  старушка.
     - Да  выключите  аппарат. Она  взбесилась!
     - Каррамба, твою ма - ать...ха-ха-ха -у-ги-ги-уу.. еще  полчасика  подышу, а  потом…- и
 она  сорвалась  вниз ,  тяжело зазвенели  по  кафелю  газовые  баллоны.
     Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли. Минут через пять Вася,
профессор  и  Валя  сидели рядышком на круглых  стульях  в смотровой   и  зевали  от
просачивающейся  из  дверной  щели  закиси  азота, а охранник Федор  в  противогазе  лез
в слуховое окно.
     -  Хи-хи-гы! Чири-чири – визжала   Чичикова  сквозь шум  аппарата  все  тише.
     Послышался голос Федора:
     - Виктория  Викторовна, все  равно  надо  открывать,  пусть  разойдется,  проветрим
потом.
     - Открывайте! - сердито крикнула  Виктория  Викторовна.
Тройка поднялась со стульев,  дверь  из  операционной   нажали  и  тотчас  волна
сладкого  газа  хлынула в коридорчик.   Вышел  Федор, снял  противогаз  и заулыбался.
     - Еле закрутил  баллон,  кран  сорвала, - пояснил он.
     - Где эта? – спросила  Виктория  Викторовна и с проклятием  подняла  правую  руку.
     - Боится выходить, - глупо усмехаясь, объяснил Федор.
     - Бить будете,  дочурка? – донесся  слабеющий   но веселый  голос Пиппы из
 операционной. 
     - Тьфу, чумичка! – сплюнула  в  сердцах  Виктория  Викторовна.  Дайте  ей  кислорода
 подышать, а то  вон  губы  уже  синие.
Анестезиолог  стоял   в  вестибюле и  вел  переговоры  через  чуть  приоткрытую  дверь:
     - Не будет сегодня приема, профессор нездорова.  Будьте добры отойти от двери, у нас
газовый  шланг лопнул...
     - А когда же прием? – добивался  женский  голос за дверью, - мне бы  только  на
минуточку...
     - Не могу, - Вася  нервничал,  -  профессор  лежит и шланг лопнул. Завтра прошу. Валя!
Милая!  Включите  же  и  здесь  кондиционеры.
     Звонки  следовали  один  за  другим.
     - Когда же операция? - приставал голос и пытался просунуться в щель.
     - Закисный  шланг  лопнул.
     - Я бы в противогазе прошла...
     Синеватые силуэты появились за дверью.
     - Нельзя, прошу завтра.
     - А я записана.
     - Завтра. Катастрофа с закисью.
     Из двери на черный ход высунулась вихрастая пацанячья голова, шмыгнула носом,
оглядела приемную, и произнесла с восхищением:
                - Ну, нигады, нагад!...
                Бледная Виктория Викторовна пересекла приемную и спросила пацана грозно:
                - Тебе чего здесь надо?
                - Говорящую обезьянку хочу позырить, - ответил лоботряс и втянул в себя свисающую соплю.
                Вэ-Вэ еще больше побледнела, подошла к нему вплотную и отпустила щелбан.
                - Скройся мигом и дорогу забудь, - она с треском захлопнула дверь. - Валя, ну я же
просила запирать…
                Федор, кряхтя, поднимал  баллоны  и  столы  в  операционной,  а  исцарапанная 
Чичикова придумала  новый способ.  Она  скатала  громадную тряпку  в  трубку  и  с
 противным  визгом  и  хохотом  размахивала  ею  над  головой как пропеллером.
     - Что  ты,  макака,  по  всей  квартире  гоняешь?  -  сердилась  Валя, - кондиционеры
 работают.
     - Да что кондиционеры, - ловя  рыжими  лапами  воздух,  отвечала  Пиппа,  -  оно  на
 парадное вылезет.   
Валя  столбенела.
     - До чего классная  штука! – отозвалась  вдруг  Чичикова.
     Вася  захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся.  Ноздри  Виктории  Викторовны
 раздулись, очки вспыхнули.
     - Вы о  чем  говорите? – спросила  она  у  Пиппы  с высоты, - позвольте  узнать.
     - Про закись  я  говорю. Такая  прелесть, - ответила  Пиппа, бегая глазами.  Жалко, что
я  до  ампулок  добраться  не  успела.  Акапулько  а-яя-яй!
     - Знаете, Чичикова, - переводя дух, отозвалась  Виктория  Викторовна  -  я
положительно не видала  более наглого существа, чем вы.
     Вася  хихикнул.
     - Вы, - продолжала  Виктория  Викторовна, - просто нахалка.  Как  вы  смеете
это  говорить?  Вы все это учинили и еще  позволяете...  Да  нет!  Это  черт
знает что такое!
     - Пиппа, скажите мне, пожалуйста, - заговорил  Василий  Францевич, - сколько
времени  вы еще будете  наркоманить? Стыдитесь!  Ведь  это  же безобразие!  Обезьяна…
     - Какая  я  обезьяна? - хмуро отозвалась  Чичикова, - ничего  я  не  обезьяна. А тебя,
пацан, в  больнице  терпеть  невозможно.  Марафет  зажал  у  себя  в  сейфе.  Ширяешься
втихаря,  небось.  Я, однако,  покайфовать  хотела.    Вас всех  проучить  надо  -  никто  со
мной  чики-пики  не  хочет.  Карамба…
     - Вас бы саму  поучить! – ответила  Виктория  Викторовна, - вы  поглядите
на  свою  морду  в зеркале.
     - Ё… Чуть глаза не лишилась, - мрачно отозвалась  Пиппа, трогая глаз волосатой  грязной рукой.
     Когда  сладкий  запах  выветрился  и  звонки  прекратились  Виктория  Викторовна  в
сафьяновых  красных туфлях стояла  в приемной.
     - Вот вам, Федор.
     - Благодарю.
     - Переоденьтесь сейчас же.  Да, вот  что:  выпейте  у  Вали  спирта.
     - Спасибо, - Федор помялся, потом  сказал.  -  Тут  еще, Виктория  Викторовна. Я
 извиняюсь, уж прямо и совестно. Только, - за стекло  в седьмом  боксе... Гражданка
 Чичикова бананами  швыряла...
     - В  кого? – спросила   Виктория  Викторовна, хмурясь, как облако.
     - Привиделся  кто-то  ей.   Она  потом  ему   адвокатом  из  Бразилии  грозилась.
     - Черт!
     - Меня  пониже  спины   обнимать  стала.  Ну, повздорили.
     - Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу  о  таких  вещах!  Сколько
нужно?
     - Тысячу.
     Виктория  Викторовна  извлекла десять бумажек с молодым Шевченко и вручила
Федору.
     - Еще за такого мерзавца тысячу платить,  -  послышался  в  дверях   визгливый голос, -
да он сам...
     Виктория  Викторовна  обернулась, закусила  губу, и молча  схватила  Пиппу за шкуру,
вытеснила  ее  в смотровую  и  заперла  на  ключ.  Пиппа  изнутри  тотчас
заскребла  когтями  по  стеклу двери.
     - Не сметь! - явно больным голосом воскликнула  Виктория  Викторовна.
     - Ну, уж это  действительно,  -  многозначительно  заметил  Федор,  -
такую  наглую  животину  я в жизнь свою не видал.
     Вася  как из-под земли вырос.
     - Виктория  Викторовна, прошу вас, не волнуйтесь.
     Энергичный эскулап отпер дверь в смотровую  и оттуда донесся его голос:
     - Вы что? В кабаке портовом, что ли?
     - Это так... - добавил решительно  Федор, - вот это так... Да  по  уху волосатому  бы
еще...
     - Ну, что вы, Федор, - печально буркнула  Виктория  Викторовна.
     - Помилуйте, вас жалко, профессор.


                *** 


                В кабинете профессора перед столом стоял начальник подотдела по медицине
 Ушвиц  в синем костюме с отливом. Рядом находились, пришедшие с ним, сотрудник
посольства Бразилии и Чичикова.
Василий Францевич сидел в кресле. При этом на загорелых щеках доктора было  столь  же
растерянное выражение, как и у Виктории Викторовны, сидящей рядом за столом.
     - Как же писать? - нетерпеливо спросила она.
     -  Что  же,  -  заговорил   посольский, и взглянул на Ушвица, - дело   несложное.
Пишите удостоверение, профессор Воздвиженская. Что так, мол, и так, предъявитель
действительно гражданка Бразилии Чичикова Пиппина Образеяновна, гм...
омолодившаяся  в  вашей, мол, клинике  22 - го июля сего года. Имеет биологический
возраст - тридцать семь лет.
     Анестезиолог недоуменно шевельнулся в кресле. У Виктории Викторовны  дернулось
левое веко.
     - Гм... Вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего она пока не
омолодилась, -  процесс длительный и пациентке об этом даны разъяснения. Что, до
настоящего возраста, - вопрос пока в высшей степени спорный...  Ну, одним словом...
     - Это - ваше дело,  -  со  спокойным  злорадством  вымолвил  Ушвиц, омолодилась уже,
или нет... В общем и целом ведь вы делали трансплантацию, профессор! Вам  и отвечать
за ее исход и качество обещанного омоложения.  Государство  сейчас  интересуется
своевременным  получением  правильных  налогов  с огромной суммы за услугу.
     - И очень просто, но ждать мочи уже нет - провизжала Чичикова от книжного шкафа.
А вообще я иск имею предъявить! Равно, как и мои... - Она вглядывалась в шарфик,
отражавшийся в зеркальной бездне.
     - Я бы очень  просила  вас,  -  огрызнулась  Виктория Викторовна,  -  не вмешиваться в
разговор. Вы напрасно говорите "и очень просто" - это  очень не просто.
     - Как же мне не вмешиваться, - обидчиво зачирикала  Чичикова.
Посольский немедленно ее поддержал.
     - Простите, профессор, моя согражданка Чичикова  совершенно  права.  Это  ее право –
 участвовать в обсуждении ее  собственной  участи,  в  особенности постольку, поскольку
 дело касается документов.  Документ  -  самая  важная вещь на свете.
Ушвиц  порозовел от удовольствия.
     В этот момент мелодичный звон оборвал разговор. Виктория Викторовна
 сказала в трубку: "да"... Покраснела и закричала:
     - Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? - и она с  силой  всадила
трубку в аппарат.
     Шароголовый  продолжал  радостно  светиться  изнутри.
Виктория Викторовна, багровея, прокричала:
     - Одним словом, кончим это!  Она резко подвинула клавиатуру, и застучала
маникюром по клавишам, поднимая голову к монитору. Затем  распечатала  документ  и
раздраженно прочитала вслух:
     - "Настоящим удостоверяю"... Черт знает, что такое...  гм...  "Предъявительница - 
гражданка Бразилии Чичикова П.О., омоложенная  путем трансплантации ей яичников
обезьяны  22.07.2012г. в клинике МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  &  ГИНОМЕДИКАЛ,
контракт №7658/98987654, имеет  возраст 37 лет и нуждается  в  документах"...  Черт!  Да
я вообще  против  получения этих идиотских документов.
Подпись – "профессор Воздвиженская".
     - Довольно странно, профессор, - обиделся посольский, - как это так  вы  документы
называете идиотскими?  Я не могу допустить  пребывания  в своей стране
бездокументной  гражданки, да еще без определенного возраста.  А вдруг вы замуж выйти
теперь надумаете,  - ласково сказал он к Пиппе.
     - Я своими капиталами делиться с ним не собираюсь! - вдруг хмуро визгнула
 Чичикова в шкаф. Я только соблазнить и попользоваться, как поганые актриски...
Ушвиц  оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Чичиковой:
     - Вы, гражданка Чичикова, говорите в высшей степени несознательно. Бог с ним, с
замужеством.  На учет в посольстве необходимо взяться, налоги платить надо.
     - На учет возьмусь, а замуж - нет, денежки мои, - шиш ему с маслом, - неприязненно
ответила Чичикова, почесывая живот.
     Настала очередь шароголового смутиться. Воздвиженская и злобно и  тоскливо
переглянулась  с  Францевичем:  "Не  угодно  ли  -  мораль".   Францевич
многозначительно кивнул головой.
     - Я тяжко раненная при операции, -  хмуро  подвыла  Чичикова,  -  меня, вишь, как
отделали, - она подняла подол и  показала живот. Поперек волосатого лобка  тянулся
очень свежий операционный шрам.
     - Вы  феминистка-индивидуалистка?  -  спросил  Ушвиц,  высоко  поднимая  брови.
     - Мне инвалидный билет полагается, - ответила Чичикова на это. И вообще, - кокс
кончился.
     - Ну, хорошо, не важно пока, - ответил удивленный Ушвиц, - опустите, пожалуйста,
юбку. - Факт в том, что мы удостоверение профессора отправим в посольство  и  нам 
выдадут документ.
Опять музыкально запел телефон. Виктория Викторовна, ничего не  спрашивая,  молча
сбросила трубку с аппарата так, что она, покрутившись немного,  повисла  на  голубом
шнуре. Все вздрогнули. "Изнервничалась мадам",  -  подумал  Францевич,  а Ушвиц,
пасмурно блестя глазами - дырками, поклонился и вышел следом за довольным
посольским. Чичикова, скрипя туфельными бантами, отправилась за ними.
     Профессор осталась наедине с  Василием Францевичем.  Немного  помолчав, Виктория
Викторовна  мелко потрясла головой  и заговорила.
     - Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой  доктор, я измучилась
за эти две недели больше, чем за последние 12 лет! Вот -  кикимора, я вам доложу...
Старая обезьяна!   А тут еще эта сволочь шароголовая на нашу беду…
Удавила бы, гада!
               

                ***

                - Нет, ноу, найн!  -  настойчиво  заговорил  Василий  Францевич,  -  извольте
заложить.
     - Ну, что, ей-богу, - забурчала  недовольно  Чичикова.
     - Благодарю вас, доктор, - ласково сказала  Чиччолина, -  а  то мне уже надоело делать
 замечания.
     - Все равно не позволю есть, пока не заложите. Валя, примите  фондю  у Чичиковой.
     - Как это так "примите"? – расстроилась  Чичикова, - я сейчас заложу.
 Левой лапой она  заслонила  блюдо от Вали, а правой запихнула  салфетку  за  воротник
блузки  и стала  похожа  на пациентку  у  стоматолога.
     - И вилкой, пожалуйста, - добавила  Чиччолина.
Пиппа  длинно вздохнула и стала ловить куски киви  в густом теплом  шоколаде.
     - Я еще текилы  выпью? - заявила она вопросительно.
     - А не будет ли вам? - осведомился  Вася, - вы  последнее  время  слишком налегаете на
текилу.
     - Вам жалко? - осведомилась  Пиппа  и глянула  из - под  низкого  рыжего лба.
     - Глупости  говорите...  -  вмешался  суровая  Виктория  Викторовна,  но Вася  ее
 перебил.
     - Не беспокойтесь, Виктория  Викторовна,  я  сам.  Вы, Чичикова,  чепуху
говорите и возмутительнее всего то,  что  говорите  ее  безапелляционно  и
уверенно. Текилы  мне, конечно, не жаль,  тем  более  что  она  не  моя, а
Виктории Викторовны. Просто - это вредно. Это - раз, а второе - вы  и  без допинга
держите себя неприлично.
     - Валюша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, - произнесла  профессор.
     Пиппа  тем  временем  потянулась  к  бутылке  и,  покосившись  на Францевича, налила
стаканчик.
     - И другим надо предложить, - сказал  доктор,  -  и  так:  сперва  Виктории  Викторовне,
затем Чиччолине, затем  мне, а в заключение себе.
     Старушечий  рот тронула  едва  заметная  сатирическая  улыбка,  и  она
разлила  текилу  по  стаканчикам.
     - Вот все у вас как на параде, - заговорил она,  -  салфетку  -  туда, шляпку  -  сюда,  да
"извините",  да  "пожалуйста - мерси",  а  так,  чтобы по-настоящему, - это нет.   Мучаете
сами себя, как при  сталинском  режиме.
     - А как это "по-настоящему"? - позвольте осведомиться, встрепенулась  Чиччолина.
Пиппа  на это ничего не ответила  девушке, а подняла  стаканчик, хлопнула  по  нему
сверху,  дважды  перевернула  в  лапках,  прокатила  по  щеке и выплеснула  содержимое
себе  в  глотку.  Икнула, смахнула  слезу, впилась  желтыми  зубами  в  лимон  и
произнесла:
     - Ну,  хорошо  пошла, - потом хитро  обвела  всех мутным  взглядом и  торжественно
добавила  с  придушенным  смешком:
     - Обещала  вернуться! Гы – ы.
     - Икание за столом отбивает у других аппетит, - вы  меня  извините...  - с некоторой
иронией отозвалась  Чиччолина,  переглянувшись  с  Василием  Францевичем.
     - Маргиналиссимо, - вдруг тихо  и  как  бы  в  забытьи  проговорила  Виктория
Викторовна.
     Василий Францевич  удивленно покосился.
     - Виноват...
     - Да, да! – молвила  профессор  и горько качнула  головой,  -  тут  уж ничего не
поделаешь – отборный  экземпляр.
     Чиччолина  с чрезвычайным интересом остро вгляделась в глаза  Виктории
Викторовны:
     - Вы полагаете, Виктория  Викторовна?
     - Нечего полагать, я  уверена  в этом.
     - Неужели...  -  начал  Василий  Францевич   и  остановился,  покосившись  на Пиппу.
Та  подозрительно  насупила  косматые  брови.
     - Осторожно... - негромко сказала  профессор.
     - Gut, - отозвался  анестезиолог.
Подкрепившись, Вася  обнаружил склонность к деятельности.
     - Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - осведомился  он  у Пиппы.
Та  поморгала  маленькими  глазками, ответила:
     - В зоопарк  пойдем, лучше всего.  Там  такой  павианчик… Чи-чистый  Бандерас.  А
завтра  приедет  мой  адвокат из  Бразилии, - вот тогда  повеселимся.  Разворошим  ваше
осиное  гнездышко.
     - Каждый день в зоопарк, - вскричала  Чиччолина,  -  это довольно мерзко, по-моему.
Там  же  клетки. Я  бы на вашем месте хоть раз  в театр на балет сходила.
     - В театр я не пойду, - неприязненно отозвалась   Чичикова  и  перекосила  рот.
     - Икать  довольно. Почему,  собственно,  вам  не  нравится балет?
Чичикова   посмотрела  в пустой  стаканчик  как в бинокль, подумала   и  оттопырила  и
без того  огромные  губы.
     - Да дурака валяние... Скачут, скачут... Педерастия  одна.
Виктория  Викторовна  откинулась  на  кресле  и захохотала  так, что во рту у нее
засверкал  фарфоровый   частокол.  Чиччолина   только  повертела  красивой   головкой.
     - Вы бы в интернете  на  приличных  сайтах  полазили, что-ли, - предложила   она, - а
то,  знаете ли...
     - Уж и так лазю, лазю... – ответила  Чичикова  и вдруг хищно  и  быстро налила себе
полный  стакан  текилы.
     - Валя, - тревожно закричала  Вэ-Вэ,  -  убирайте,  детка, бутылку, больше уже не нужна.
Что же вы нашли в сети?
     В голове у нее  вдруг мелькнула картина: необитаемый остров,  пальма, лев
жонглирует,  а негритята  в кружке  затаили дыхание.  Надо  будет « Каникулы
 Бонифация»…
    - Этот... как его... Проект  нового … Как его – дьявола…  Налогового  закона.
Вася  остановил на полдороге  вилку  с  куском  форели,  а  Виктория  Викторовна
расплескала  вино.  Чичикова в  это  время  изловчилась   и  проглотила  стакан  текилы.
Полились  слезы.
     Виктория  Викторовна  локти положила   на  стол,  вгляделась  в  Чичикову  и, затаив
дыхание,   спросила:
     - Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.
Чичикова  пожала рыжими  плечами.
     - Да не согласна  я.
     - С каким?  Со  старым  или  с  новым вариантом?
     - С обоими, - ответила  Пиппа.
     - Это замечательно, клянусь богом. "Всех, кто скажет, что  другая..."
А что бы вы со своей стороны могли предложить?
     - Да что тут предлагать?..  А  то  пишут,  пишут... Налоги, ипотеки, кризис  какой- то.
Голова пухнет.  Взять всем  частникам,  да  и один  налог  по  максимуму ...
     - Так я и думала, - воскликнула  Виктория  Викторовна, шлепнув  ладонью  по
 скатерти,  -  именно так и полагала.
     - Вы и способ знаете? - спросил заинтересованный Василий  Францевич.
     - Да какой  тут  способ,  -  становясь  словоохотливой  после  текилы,  объяснила
Чичикова, - дело нехитрое.  А то,  что  же:  одна   в  семи  клиниках  расселилась,
костюмов у  нее  сорок   штук, а другая  кокса  месяц  не  нюхала,  шляется  по
операционным,  закись  ищет...
     - Насчет семи  клиник -  это  вы,  конечно,  на  меня  намекаете?  - горделиво
прищурившись, спросила Виктория  Викторовна.
     Чичикова  съежилась  и промолчала.
     - Что же, хорошо, я не  против  дележа.  Доктор,  скольким  вы  вчера  отказали?
     - Тридцати  шести  пациенткам, - тотчас ответил Василий.
     - Гм... Три  тысячи шестьсот гривен. Ну, грех на четверых. Чиччолину  не  считаем. С
вас, Чичикова, девятьсот. Потрудитесь внести.
     - Хорошенькое дело, - ответила  Пиппа,  испугавшись,  -  это  за  что  такое?
     - За кран и за баллон! -  крикнула  вдруг  Виктория  Викторовна,  выходя  из
состояния  иронического  спокойствия.
     - Виктория  Викторовна, - тревожно воскликнула  Чиччолина,  давайте  я  вам
станцую.
     - Погодите. За безобразие, которое вы учинили  в  операционной  и благодаря
которому  сорвали прием.  Это же нестерпимо.  Старушка,  как  первобытная,  прыгает  по
всей клинике, роняет  операционные  столы.    Кто убил маленького  шпица у мадам
Потаскухер?  Кто...
     - Вы, Чичикова, третьего дня  ущипнули  за  зад  мужа  нашей  клиентки  на  лестнице,
- подлетел  Вася.
     - Вы стоите... – рычала  Виктория  Викторовна.
     - Да он мне  сам  глазки  строил, - взвизгнула  Пиппа,  -  у  меня  нервы  не  железные!
     - Потому  что  вы  ему  полный  кейс  с  долларами  предлагали,  -  закричал
анестезиолог, опрокинув бокал, - вы опускаетесь...
     - Вы опустились на самую низшую ступень  развития,  -  перекричала  Виктория
Викторовна, - вы  деградирующее, слабое в  умственном  отношении  существо, все ваши
поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух  людей  с  университетским
образованием позволяете себе с  развязностью  совершенно  невыносимой  подавать
какие-то советы космического масштаба  и  космической  же глупости о том, как  «всем по
максимуму»... А в  то  же  время  вы  наглотались зубного порошку...
     - Третьего дня, - подтвердила  Чиччолина.
    -  Так  кокса  ж  нету, - чуть  не  заплакала  старушка.
     - Ну вот, - гремела   Виктория  Викторовна,  -  зарубите  себе  на  носу, что вам нужно
молчать  и  слушать, что вам говорят. Учиться и стараться  стать  хоть  сколько-нибудь
приемлемым  членом  социума.  Кстати,  какой   негодяй  выложил в  сети  эту
гадость,  этот  Проект?
     -  Все  у  вас  негодяи,  -  испуганно  ответила  Чичикова,  оглушенная  нападением с
трех сторон.
     - Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнула  Виктория  Викторовна.
     - Ну, что же. Ну, Ушвиц  сайт  создал. Он не негодяй... Мне же  надо  развиваться...
     - Я вижу, как вы развиваетесь после Проекта, - визгливо и, пожелтев,  крикнула   Вэ-Вэ.
Тут  она  яростно  нажала  кнопку  на  пульте.
Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Валя!
     - Валя! – кричала  Чиччолина.
     - Валя! - орала испуганная  Чичикова.
     Валя прибежала бледная.
     - Валя, там в приемной... Он в приемной?
     - В приемной, - покорно ответила  Чичикова, - в  ноутбуке.
     - В ноутбуке...
     - Ну, сейчас  забирать, - отчаянно воскликнула  Пиппа, -  я  еще  порнушку  не 
досмотрела!
     - Изъять!
     Валя  улетела.
     - Я бы  этого  Ушвица  повесила,  честное  слово,  на  первом  суку, воскликнула
Виктория  Викторовна, яростно впиваясь в желтый бок груши,  -  сидит изумительная
дрянь в  городе - как нарыв.  Мало  того,  что  он  пишет  всякие бессмысленные  проекты 
в своих  сайтах... А  бахилы  шароголовому  одеть видите - ли некогда.
     Чичикова  злобно и иронически  начала  коситься  на  профессора.   Виктория
Викторовна  в свою очередь отправила ей косой взгляд и умолкла.
     "Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в  клинике,  если  не  сделаем  как  я
запланировал",  -  вдруг  пророчески подумал  Василий  Францевич.
      Валя принесла на круглом блюде рыжий с правого и румяный с левого  бока  пирог
 и кофейник.
     - Я не буду его есть, - сразу угрожающе - неприязненно заявила  Чичикова.
     - Никто вас не приглашает, - отрезала  Чиччолина.  Держите себя прилично. Доктор,
прошу вас.
В молчании закончился обед.
     Чичикова  вытащила из кармана смятую папиросу,  набила  ее  какой-то  дрянью  и
задымила. Откушав  кофею, Виктория  Викторовна  поглядела  на часы  и тихо  сказала
на  ухо   Василию  Францевичу:
     - Доктор, прошу вас, съездите  с  ней  в  зоопарк.  Только,  ради  бога, если  где –
 нибудь  поближе  к  обезьяннику  вы  Чичикову  потеряете,  то-есть  совсем  потеряете, -
я не  буду  сильно  расстраиваться.
В клинике стихло.  Виктория  Викторовна оказалась в своем кабинете. Она  включила
лампу  под  тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало  уютно,
и начала  мерять шагами  комнату. Долго и жарко светился кончик сигары  бледно-
зеленым  огнем. Руки профессор заложила в карманы  брюк, и  тяжкая  дума  терзала  ее
ученый  лоб. Она  причмокивала,  напевала  сквозь  зубы  "к  берегам священным  Нила..."
и  что-то  бормотала.  Наконец,   отложила   сигару   в пепельницу, подошла  к шкафу,
сплошь состоящему из стекла, и  весь  кабинет  осветился  тремя сильнейшими огнями с
потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной  полки  Виктория  Викторовна  вынула  узкую
книгу   и   стала,   нахмурившись,  читать  ее  с  середины: 
« В прозрачной и тяжкой жидкости плавал,  не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя  губы  и  хмыкая,  Филипп  Филиппович  пожирал  его глазами, как будто  в  белом  нетонущем  комке  хотел  разглядеть  причину удивительных событий,  перевернувших  вверх  дном  жизнь  в  пречистенской квартире. Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел.  По  крайней  мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку  спрятал  в  шкаф,запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше  засунув  руки  в  карманы  пиджака,  на  кожу  дивана. Он долго палил вторую сигару,  совершенно  изжевав  ее  конец,  и, наконец,  в  полном  одиночестве,  зелено  окрашенный,  как  седой  Фауст, воскликнул: - Ей-богу, я, кажется, решусь.  Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки.  В обуховом переулке в одиннадцать часов, как  известно,  затихает  движение. Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами  Филиппа Филипповича  репетитор  в  карманчике...  Профессор  нетерпеливо  поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка».
               
                ***
               
                Побег   пациентки, заказанный    Василию  Францевичу,   состоялся,
однако  не  совсем так,  как  хотелось  докторам.  Гражданка Чичикова  так  втрескалась  в
отвечавшего  ей  взаимностью  павиана,  что  устроилась тут же  смотрительницей  к  нему
 в  зоопарк. 
            -  Такой  милашка, этот  павианчик,  ну  прямо  мой  любимый  Бардемчик  в
последнем «Бонде» - визжала  старушка.  Украду.
На следующее утро Чичикова  исчезла из клиники.  Вася   пришел  в  состояние
непрерывной эйфории, постоянно  хвалил  себя  за  то, что не спрятал ключ от парадной
двери, кричал, что  это  восхитительно,  и кончил пожеланием, чтобы  Чичикова  сама
скорее  попала  в клетку  навсегда.   
Виктория  Викторовна  сидела  в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорила:
     - Воображаю,  что  будет  твориться  в  зоопарке...  Вообража-а-ю.  "От
Севильи до Гренады", боже мой.   Да  туда  же детей  теперь  пускать  нельзя  будет!
Но  в  зоопарке  ее тоже  не  обнаружили.
Выяснилось только одно - что Пиппа отбыла на рассвете  в  заломленной  шляпке,
захватив  с собой  бутылку  текилы  в  буфете,  шприцы  доктора, ноутбук  и  все  свои
документы.
Валя  и Федя,  не  скрывая, выразили свою бурную радость и надежду,  что  Пиппа
больше  не  вернется.   
Пропали также  газовый  пистолет охранника  и  колечко  с  феонитом  у  Вали. 
Виктория Викторовна поругалась  с  зоодиректором  до  того, что тот сел  писать
заявление в районную прокуратуру, крича при этом, что  он не сторож  пациенткам
профессора Воздвиженской,  тем  более  что  эта  гражданка  Чичикова  не далее, как
вчера, оказалась   гнусной  аферисткой   и  половой  террористкой,  прихватив  с  собой  в
бега лучшего  павиана  зоопарка.
       Целый  день звенел телефон,  звенел  телефон  на  другой  день.  Врачи  принимали
необыкновенное количество пациенток, а на третий  день  вплотную  встал  в  кабинете
вопрос о том, что нужно дать  знать  в  посольство,  какое  должно  разыскать  Чичикову  в
киевском  омуте,  хотя  Вася  и  был  категорически  против.
       И только что было  произнесено  слово  "посольство",  как  благоговейную
тишину  МЕГАСТАР - РЕЗУСШОУ  &  ГИНОМЕДИКАЛ  прорезал  визг  тормозов  и
окна  в  клинике  дрогнули.
Затем  прозвучал  уверенный  звонок,  и  Чичикова  вошла   с необычайным
достоинством, в  полном молчании сняла  шляпку, повесила  на  вешалку  у  Феди и
предстала  в новом виде. На ней  была кожаная  косуха с чужого  плеча, кожаные же
потертые штаны и английские высокие  сапожки  со  шнуровкой  до  колен.   Сзади
болтались  наручники.   Неимоверный  запах  разврата  сейчас  расплылся  по  всей
приемной.
Воздвиженская  и  анестезиолог  точно по  команде  скрестили  руки  на  груди,
остановились   у стойки  и ожидали первых сообщений от  Чичиковой.
Она  пригладила  жесткие  рыжие  волосы, кашлянула  и осмотрелась так,  что  видно
было: смущение  Чичикова  желает скрыть при помощи развязности.
     - Я, Виктория  Викторовна, - начала  она наконец говорить, -  на  должность
поступила.
     Оба врача издали неопределенный сухой  звук  горлом  и  шевельнулись.
Воздвиженская  опомнилась  первой,  руку протянула  и молвила:
     - Удостоверение  дайте.
     Было напечатано: " Киевский Городской  Совет  Народных  Депутатов. 
Гражданка Чичикова  Пиппина Образеяновна действительно  состоит  заведующей  подотделом  защиты  сексменьшинств  города  Киева  от  правоэкстремистских  элементов(бритоголовых  и пр.) в  отделе ККХ".
     - Так, - тяжело молвила  Виктория  Викторовна, - кто же вас  устроил?  Ах,
впрочем,  я и сама  догадываюсь.
     - Ну, да, Ушвиц, - ответила  Чичикова.
     - Позвольте вас спросить - почему от вас так отвратительно пахнет?
     Чичикова  понюхала  куртку озабоченно.
     - Ну, что  ж,  пахнет...  Известно:  по  специальности.  Вчера  кокс  тянули, тянули, 
нацболов  душили, душили...
     Виктория  Викторовна  вздрогнула,  и посмотрела  на  Василия.  Глаза  у  того
напоминали два черных дула, направленных на Пиппу в  упор.  Без  всяких
предисловий он двинулся к старушке  в  кожаном  и легко и уверенно взял ее за глотку.
     - Караул! - чирикнула  Чичикова, бледнея.
     - Доктор!
     - Ничего  не  позволю  себе  дурного,  Виктория  Викторовна,   -   не  беспокойтесь, -
железным голосом отозвался  Францевич  и завопил: - Валя, Чиччолина!  Те  появились
в  приемной.
     - Ну, повторяйте, - сказал  Вася  и  чуть-чуть  притиснул  горло  Чичиковой к вешалке, -
 извините меня...
     - Ну хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответила совершенно пораженная
Чичикова,  вдруг набрала  воздуху, дернулась  и попыталась  крикнуть "караул",  но
крик не вышел, и голова ее  совсем  свисла  на бок.
     - Доктор, умоляю вас, заплакала  Чиччолина.  Давайте  я  станцую.
     -  Погодите.
Чичикова  закивала  головой, давая  знать,  что  она  покоряется  и  будет  повторять.
     - ...Извините меня, многоуважаемая  Чиччолина  и  Валентина?..
     - Прокофьевна, - шепнула испуганно Валя.
     -  Уф,  Прокофьевна...  -  говорила,  перехватывая  воздух,   осипшая  Чичикова, - ...что
я позволила  себе...
     - Себе гнусную выходку ночью в состоянии  полового  возбуждения.
     - Возбуждения...
     - Никогда больше не буду...
     - Не бу...
     - Пустите, пустите ее, Василий  Францевич, -  взмолились  одновременно
обе женщины, - вы ее задушите.
Василий выпустил  Чичикову  на свободу и сказал:
     - Джип  вас ждет?
     - Нет, - почтительно ответила  Чичикова, - он только меня привез.
     - Теперь имейте в виду  следующее:  вы  опять  вернулись в квартиру  Виктории
Викторовны?
     - Куда же мне еще? - робко ответила  Чичикова, блуждая глазами.
     - Да по  мне - хоть  куда.  Так  вот - быть тише воды, ниже травы. В противном
случае  за каждую  безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно?
     - Понятно, - ответила  кожаная  завподотделом.
Виктория  Викторовна  во все время насилия над  Чичиковой хранила  молчание.
Как-то жалко она съежилась  у  стойки  и  рассматривала  монитор, потупив  глаза  в
паркет.  Потом  вдруг  подняла  их  на  старушку и спросила, глухо и автоматически:
     - Что же вы делаете с этими... с нацболами?
     - На  садомазо  пойдут, - оветила заведующая, - из них  рабов  будут  делать  на
 изысканный  вкус.
     Засим в клинике настала тишина и продолжалась двое  суток. Чичикова  утром
уезжала  на  черном  джипе, появлялась вечером, тихо  обедала  в компании  профессора,
Чиччолины  и  Францевича.
     Дня через два в клинике  появился   огромный   павиан  с подрисованными глазами  в
ошейнике  из  сексшопа  и  очень  смутился  при  виде  великолепия  клиники. На  голове у
него  была  кожаная  фуражка  машиниста  тепловоза.
Он  шел  следом за  Чичиковой, прикованный  наручниками  к  ее  лапе,  и  в  приемной
столкнулся  с профессором. Та  оторопелая  остановилась, прищурилась  и спросила:
     - Позвольте узнать?
     - Я с ним  расписываюсь,  это – наш  сотрудник,  кличка  «машинист»,  жить  со  мной
будет.
Виктория  Викторовна   поморгала  глазами, подумала,  глядя  на  подбоченившегося
павиана, и очень вежливо показала  ему  жестом на  кабинет.
     - И я с ним  пойду, - быстро и подозрительно молвила  завподотделом.
     И тут моментально вынырнул как из-под земли  Василий Францевич.
     - Извините, - сказал он, - профессор побеседует с сотрудником, а  мы  уж  с
вами побудем здесь.
     - Я не хочу, - злобно отозвалась  Чичикова, пытаясь устремиться вслед за растерянным
«машинистом»  и  Викторией  Викторовной.
     - Нет, простите, - Францевич  взял  Чичикову  за лапку, отстегнул наручники булавкой
и они пошли в смотровую.
     Минут пять из кабинета ничего  не  слышалось,  а  потом  вдруг  глухо  донесся  хохот
павиана.
     Виктория  Викторовна  стояла  у  стола,  а  сотрудник  отвратительно ржал,
разбрасывая  слюну  и  обнажая  желтые  клыки.
     Затем торжественно распахнулись двери  и  доктор  по  приглашению Виктории
Викторовны   ввел  Чичикову. Та  бегала  глазами, и шерсть на голове у нее  возвышалась,
как щетка.
     - Подлец, - выговорила  заведующая  подотделом,  сверкая  заплаканными
размазанными  глазами  и  морося  волосатым  напудренным носом.
     - Вы знаете, что это подсудное дело?!  Животное! Документы  на  стол, - жестко
сказала Виктория  Викторовна,  -  Чичикова  подчинилась.
Старуха  сыграла  ва-банк:
     - Я  инвалидка  после  трансплантации, - пропищала  она.
Павиан  встал,  с громким   хохотом  сбросил  с мизинца  Валино  колечко  с  феонитом
и, перекрестившись,  вышел.
     - Ну, ладно, - вдруг злобно завизжала  Чичикова, - попомнишь ты у меня.  Завтра
я тебе устрою сокращение штатов!
     - Ежедневно, -  взявшись  за  ворот  косухи,  выговорил  Вася, - сам  лично
буду  справляться  в  зоопарке  -  не   пропал  ли  павиан.  И  если только  узнаю, что
пропал,  я  вас… Собственными  руками  здесь же пристрелю.
Берегитесь, Чичикова, - говорю португальским  языком!
Чичикова, не отрываясь, смотрела  на  Васины  губы.
     - У самих револьверы найдутся... -  пробормотала  Чичикова,  и вдруг, изловчившись,
достала  газовый  пистолет,  направила  его  на  Викторию Викторовну,  потом на
Василия  Францевича,  издала  звериный  визг  и  сквознула  в  дверь.
     - Берегитесь! - донесся ей  вдогонку  Васин  крик.
Ночь и половину следующего дня висела, как туча перед грозой, тишина.
Все молчали.  Чичикова  больше не появлялась.
Но  через  три дня  профессор  Воздвиженская  в совершенно  неурочный час приняла
одну  из своих прежних пациенток, толстую и рослую  мадам  в  шикарном  брючном
костюме и галстуке.  Войдя в кабинет,  она  вежливо  поклонилась   профессору.
     - У вас боли, голубушка, возобновились? - спросила  осунувшаяся  Виктория
Викторовна, - садитесь, пожалуйста.
     - Мерси. Нет, профессор, - ответила  гостья, ставя шляпку на угол стола, я
вам очень признательна... Гм... Я приехала  к вам  по  другому  делу,  Виктория
Викторовна... Питая большое уважение... Гм... Предупредить.  Явная  ерунда.
Просто она  фурия... – Пациентка  полезла  в кейс и вынула бумагу, - хорошо,
что мне непосредственно доложили...
     Виктория  Викторовна  надела  очки  и принялась  читать.
Она  долго бормотала  про себя, меняясь в лице  каждую  секунду.  "...А  также
угрожая убить председателя   подотдела  по  медицине  от отдела по  финвопросам
исполкома  Ушвица  из чего  видно,  что хранит огнестрельное оружие.  И произносит
аполитичные   речи,  даже  ноутбук  с  Проектом  Нового Налогового Закона  приказала
своей  социалприслужнице  медсестре  Валентине Прокофьевне  Буниной  изьять
навсегда, как явная  монархистка  со  своим  ассистентом  наркотизатором  Василием
Францевичем, который  тайно  в  сговоре  с  окулистом  и однокурсником  Константином
Жмундом  делал  запрещенные  ему операции за  деньги. 
            Подпись    заведующей  подотделом  защиты  сексменьшинств   П. Чичиковой  -
удостоверяю., начальник  подотдела  налоговой   Ушвиц,  секретарь  Оболенская.»
     - Вы позволите мне это оставить у себя? – спросила  Виктория  Викторовна,
покрываясь пятнами, - или, виновата, может быть, это вам нужно, чтобы  дать
законный ход делу?
     - Извините, профессор, - очень обиделась  пациентка,  и  очки  ее  вспотели,  - вы
действительно  очень  уж  презрительно  смотрите  на  нас.   Я... -  И  тут  она
стала  надуваться,  как американская  жаба.
     - Ну, извините, извините, голубушка! - забормотала  Виктория  Викторовна,
простите, я право, не хотела  вас обидеть.  Милочка, не сердитесь,  меня  она
так задергала...
     - Я думаю, - совершенно отошла  пациентка, - но  какая  все-таки  дрянь!
Любопытно было бы взглянуть на нее.  В Киеве  прямо легенды  какие-то  про
вас рассказывают...  А  недавно  из  зоопарка  две  обезьяны  сбежали… Их  поймали  на
Майдане  Незалежности.  Говорят они непрерывно  совокуплялись, а  у  одной  из  них
нашли  кокаин.
     Виктория  Викторовна  только  отчаянно  махнула   рукой.   Тут   пациентка
разглядела, что профессор сгорбилась  и даже как будто посерела  за  последнее
время.
     На следующий день  Иван Францевич  не  выдержал  и спросил  у  профессора:
               - Виктория  Викторовна, расскажите , - как  вам  удалось  перевербовать  этого тупого
павиана? Это же  немыслимо!
               - Я, голубчик, в  университете  увлекалась  зоопсихологией,   и  кое  что  умею  из
зоогипноза.  Вот, - пригодилось.
               - Виктория Викторовна, а если Чичикову обработает этот Ушвиц, что ж из нее
получится? Боже мой, я только теперь начинаю понимать, что может выйти из этой озабоченной
кокаинистки.
               - Ага? Теперь поняли. А я поняла через десять дней после операции. Ну так вот, Ушвиц 
и есть самый главный дурак. Он и не понимает, что Чичикова для него еще более грозная
опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается натравить ее на меня, не соображая, что
если кто-нибудь в свою очередь соберет вместе правых или  левых «чичиковых», даст им
палки и «коктейли Молотова», натравит их на самого Ушвица, то от него останутся только рожки
да ножки.
                - Еще бы, одни «чики-пики» чего стоят! Человек с гормонами макаки!
                - О нет, нет, - протяжно ответила Виктория Викторовна, - вы, доктор, делаете
крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на обезьянку. Чиччолина – вам подтверждение.
Садомазо и прочее, – это временно… Это вопрос дисциплины и двух – трех недель. Уверяю вас.
Еще какой – нибудь месяц, и она перестанет на них кидаться, но потом…
                - А почему же теперь…
                - Василий Францевич, это элементарно, что вы в самом деле спрашиваете. Да ведь
яичники не повиснут же в воздухе. Ведь они все таки привиты в человеческое тело, дайте им
прижиться. Сейчас Чичикова проявляет еще только остатки человечьего, и поймите, что садизм –
это еще лучшее из того, что она может творить, пока совсем не оскотинится. Самое плохое, что
было в Пиппе О`Бразеяно вылезло наружу и победило обезьяньи гормоны. Вот, Вася, какую мы с
вами кашу заварили.
                До последней степени взвинченный анестезиолог сжал кулаки и твердо сказал:
                - Ну все, я ее прибью!
                - Запрещаю это, - категорически ответила Виктория Викторовна. На преступление не 
идите никогда, против кого бы оно ни было направлено, иначе сами станете Чичиковой. Доживите
до старости с чистыми руками.
                Затем  она  позвала  Чиччолину.
     - Милая, ты  ведь  будешь  не  против  поездки  за  границу,  на  ПМЖ,  скажем  в
Бразилию?  Так  всем  будет  хорошо. Нам с доктором  прийдется  выдать  тебя  за
омоложенную  Пиппину  О'Бразеяно,  чтобы  сохранить  свою  свободу  и  избежать
международного  скандала.  Документы  ее мы  забрали,  фото твое предоставим. Возраст
как раз подходящий…  Тебя  после операции  никто  не  видел, кроме Вали и Федора, а
они за нас.  Подучишь  язык, -  он несложный… Позже  сходим  в  посольство.
-  А?  Как ты на  это  смотришь?  Нам  очень   жалко  с  тобой  расставаться,  но другого
выхода  спастись  у  нас  нет.  Выручай, Чиччолина.
    Чича  горько  заплакала  и обняла  Валю  и  Василия  Францевича, потом бросилась  на
шею  к Виктории  Викторовне.
        - Что  вы  еще  спрашиваете, дорогая  Виктория  Викторовна, я  все  для  вас  сделаю,
я поеду,  как ни  тяжело мне  будет  с  вами  расставаться. Вы  все – моя семья, вы – мои
спасители  и  я  по  гроб  жизни буду  вам  благодарна!
Все  плакали навзрыд.
            Тишина покрыла клинику,  заползла  во  все  углы.  Полезли  сумерки,
скверные, настороженные, одним словом мрак.  Правда,  впоследствии  соседи
через двор говорили, что будто бы в открытых окнах смотровой, выходящих во
двор,  в этот вечер горели у Воздвиженской  все огни. И даже будто бы  они  видели
в  окне  красивую  смуглую молодую  женщину с  книгой  в  руке, которая что-то быстро
говорила  на  иностранном  языке. Проверить трудно. Правда, и Валя болтала, что в
кабинете у камина после того, как анестезиолог и профессор вышли из смотровой, ее до
смерти  напугал  Василий  Францевич.
Якобы он сидел в кабинете на корточках  и  жег  в  камине  собственноручно тетрадь в
желтой обложке из  той  пачки,  в  которой  записывались  истории трансплантаций
профессорских пациентов и компакт – диски.! Лицо будто бы у доктора  было  совершенно
искаженное.  И Виктория  Викторовна  в тот вечер сама  на себя не была  похожа.         
За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер  была  полнейшая  и благостная
тишина.
 

               

                Эпилог.

                Точь в точь через двадцать дней  после  памятного разговора с Чиччолиной 
в  клинике профессора  Воздвиженской,  ударил  резкий  звонок.
       - Налоговая полиция  и следователь прокуратуры.  У нас  ордер  на  обыск.
Забегали шаги, застучали, стали  входить,  и  в  сверкающей  от  огней  приемной  с
новой  стойкой  для  бахил  оказалась  масса  народу.  Двое  в милицейской форме, один в
черном пальто, с портфелем,  злорадный и шароголовый налоговик  Ушвиц,
секретарь Оболенская, охранник Федор, медсестра  Валя  и анестезиолог  Василий
Францевич  в  новом  зеленом  костюме и  такой же шапочке. 
     Дверь  из  кабинета  пропустила  Викторию  Викторовну.  Она  вышла    в  известном
всем  английском  костюме  и тут же все могли  убедиться  сразу,  что  Виктория
Викторовна  очень похорошела  за  последнее  время.  Прежняя  властная  и энергичная
Виктория  Викторовна, полная  достоинства, предстала  перед  незваными  гостями и
извинилась, что заставила  ждать.
     - Здравствуйте, профессор, - очень  смущенно  отозвался  человек  в пальто, затем
он замялся и заговорил. -  Очень  неприятно.  Я – следователь  прокуратуры . У  нас  есть
ордер на обыск в вашей клинике  и, -  человек  покосился  на  очки  Виктории Викторовны
и докончил, - и арест, в зависимости от результата.
     Виктори  Викторовна  прищурилась  и спросила:
     - А по какому обвинению, смею спросить, и кого?
     Человек посмотрел на Ушвица, и стал вычитывать по бумажке из портфеля.
     - По обвинению  Воздвиженской, ее анестезиолога   и  медсестры  Валентины
Буниной,  в  убийстве  заведующей  подотделом  защиты  сексменьшинств ККХ   
Чичиковой.
Тихий Валин смех покрыл конец его слов.   Все  задвигались и зашумели.
    - Какой именно Чичиковой?  Может  моей  лабораторной обезьяны  Чичи,  которая  себя
выдавала за человека, - так она давно  сбежала, аферистка, - проговорила, как бы
взабытьи, Виктория Викторовна.
    - Простите, профессор, не обезьяны, а  человека, - да еще подданной  Бразилии.  Вот  в
чем дело.
     - Ах,  так вы  имеете  в виду, мою пациентку? - спросила  Виктория  Викторовна,  -
Пиппа  и сейчас существует, и  никто ее конечно не убивал. Омоложение закончено.
Эффект  полный.  Прежняя фамилия  О’Бразеяно  по настоянию клиентки  восстановлена.
Новая  фотография  в паспорте  согласована с посольством. Довольная  клиентка уже на
родине. Можете удостоверится, - вот благодарственное письмо из посольства. И
профессор подала следователю гербовую бумагу в стеклянной рамке. Тот взял и прочел.
     - Профессор, - очень удивленно  заговорил  черный  человек  и  поднял  брови, - тогда
придется  предъявить  ту, - черт, которая  работала в подотделе защиты  сексменьшинств
при  исполкоме. Двадцатый  день,  как  пропала,  а данные, извините меня, очень
нехорошие. Он  взглянул с неприязнью  на  шароголового.
     - Доктор, пожалуйста,  предъявите   Чичу   следователю,  -  приказала  Виктория
Викторовна, овладевая ордером.
Василий  Францевич, криво улыбнувшись, вышел.  Когда он вернулся  то подал
следователю  ноутбук,  в  котором  было  видео:  в  клетке  зоопарка  с  номером  245
металась  странного  вида  обезьяна  в  лихо  заломленной  на  бок женской  шляпке.
Пятнами  она  была  лысая,  пятнами  на  ней  росла  рыжая  шерсть  на  морщинистой
старческой  груди.  Скакала  она  как  циркачка – на  задних  лапах,  потом  опустилась  на
все  четыре  и  осмотрелась.
Гробовое  молчание  застыло  в  приемной,  как  желе.
Кошмарного вида обезьяна с розовыи шрамом на животе  вновь поднялась на задние
лапы  и улыбнулась. Потом  визгливо  запела  мотив , в  котором  можно  было  узнать
блатняк Кричевского «Мой  номер  245».
Второй  милицейский  вдруг  перекрестился   размашистым   крестом   и, отступив, сразу
отдавил  Ушвицу  обе ноги.
Человек в черном пальто, не закрывая рта, выговорил такое:
     - Как же, позвольте?.. Она служила  в защите...
     - Я ее туда не назначала, - ответила  Виктория  Викторовна, - ей господин  Ушвиц дал
 рекомендацию, если я не ошибаюсь.
     - Я ничего не понимаю, -  растерянно  сказал  черный  и  обратился  к парализованному
Ушвицу. - Это она?
     - Она, - беззвучно ответил шароголовый. – Конечно  она.
     - Она самая, - послышался  голос  Федора,  -  только,  сволочь,  опять  обросла.
     - Она  же говорила... Кхе... Кхе...
     - И сейчас еще говорит, но  только  все  меньше  и  меньше,  так  что  пользуйтесь
 случаем, а то она  скоро совсем умолкнет.
     - Но почему же? - тихо осведомился черный человек.
     Виктория  Викторовна  . королевски вздернула плечами.
    - Наука еще  не  знает  способов  обращать  зверей  в  людей.  Вот  я  попробовала  да
только неудачно, как видите. Поговорила и начала  обращаться  в первобытное состояние.
 Атавизм. И вообще, господа, - не всякий тот человек, кто умеет произносить слова.
     - Гы - ыы, каррамба…  Чи-чи-чи-ии… Акапулько  а-я-я-яй, - завизжала  макака,  потом
 вдруг резко обернулась,  и показала  на  весь  экран  волосатую малиновую  задницу.
     Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал  падать  набок.
Милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха и в ней
отчетливей всего были слышны три фразы:
Виктории  Викторовны:
     - Нашатыря. Это обморок.
Доктора  Василия  Францевича:
     - Ушвица я собственноручно  сброшу  с  лестницы,  если  он  еще  раз появится в
клинике «Мегастар – резусшоу…»
И Ушвица:
     - Прошу занести эти слова в протокол.
               

                ***

          Серые  кондиционеры  тихо  урчали  под  потолком  кабинета. Жалюзи  скрыли
густую  киевскую   ночь  с ее одинокой звездою. Высшее существо, важная  обезьянья
благотворительница  сидела  в  кресле  и  читала  письмо  из  Бразилии  от  знаменитой
танцовщицы  сальсы  и ламбады  Пиппы  О’Бразеяно.  Молодая  макака, привалившись,
лежала  на ковре  у  кожаного  дивана  и  думала: «Так повезло мне, так повезло,просто 
неописуемо. Утвердилась  я  в этой больничке.  Окончательно  уверена  я, что вмоем
происхождении нечисто. Тут не без  павиана. Потаскуха была  моя бабушка, царство ей
небесное, старушке. Правда, живот  весь  исполосовали  зачем-то, но это до свадьбы
заживет.  Нам на это нечего смотреть."   В глубине клиники глухо позвякивали инструменты.
Анестезиолог убирал в шкафах операционной.
Седая  же волшебница сидела за экраном монитора, наблюдала за красочным бразильским
карнавалом, и напевала:
               - "К берегам священным Нила..."
                -               
               

                -  07.11.2012.   ;   MONKEYEGGS -