Катастрофа

     Огромный и порядком перенаселённый Немо’рас, крупнейший город Империи, жил своей обыденной жизнью. Это означало, что на Базаре вовсю шла торговля и работали воры, в Порту трудились грузчики и работали воры, во всевозможных учреждениях толпились люди и работали воры. Здешние воры были двух видов. Первые – открытые, то есть карманники, домушники и другие чуждые лицемерия закоренелые преступники. Второй вид - скрытые, к коим относились всевозможные чиновники и представители власти, всячески маскировавшие свои специфические наклонности. Словом, все многочисленные механизмы городской машины функционировали в обычном режиме. Каждый играл свою роль.
     Официально, Немо’рас не был столицей Империи, однако по многим показателям являлся таковой фактически. Город занимал первое место по численности населения, первое место по количеству гуляющих в нём денег, первое место по всем видам преступности и, вполне предсказуемо, первое место по шкале желанности для завоевания, как некий недостижимый идеал, ведь этот славный город никогда и никем не захватывался. Также здесь находилась резиденция первосвященника имперского религиозного Культа – роскошный дворец с величественной башней белого мрамора. Служители Культа и их последователи поклонялись единому Богу, которого не принято было называть по имени, которое большая часть простых смертных даже и не знало. В молитвах они использовали обращения «Владыка», «Бог» или, в крайнем случае, «Божество».
     В то время первосвященником был не по годам амбициозный и жадный до власти Понтий Охмур, единственными проблемами которого были стремительно разрушающий его рассудок маразм и не столь стремительно, но совершенно неуклонно разрушающий сам себя организм. Охмур занял этот пост уже в достаточно преклонном возрасте, однако проявил невиданную среди его предшественников прыть и быстро добился значительного укрепления своих позиций за счёт части императорских полномочий, которые выпросил у Его Величества для своей скромной персоны, апеллируя к «божественной воле» и «общему благу». Как казалось самому первосвященнику, он обязан успехом лишь собственным талантам. На самом деле, всё обстояло несколько иначе.
     Незадолго до возвышения первосвященника началась кровопролитная война в отдалённой имперской провинции, в которой противником слегка обрюзгшей Императорской армии стал небольшой, но гордый и фанатичный в своей гордости народ. Начало конфликта развивалось не в пользу правительственных сил, и мятеж довольно быстро распространился на соседние провинции, подобно пожару, охватившему деревянную конструкцию старого государства. Правда, конструкция эта, к счастью императора и его министров, оказалась слишком трухлявой и плохо поддающейся воспламенению от прогрессивных идей, что позволило быстро локализовать пожар восстания, ограничив очаг его распространения территорией исконно принадлежавшей буйному народцу провинции. Солдаты императора ко времени восстания почти разучились пользоваться оружием – необходимости в этом не было уже многие годы. В таких условиях решительные и агрессивные командиры мятежников, ведшие в схватку подвижные отряды кровожадных фанатиков, имели серьёзное превосходство над военными теоретиками в шелках и золоте, которые восседали на покрытых бархатными попонами конях и недоумевали, отчего их легионы бегут, разбитые горсткой варваров. Когда труха потихоньку стала осыпаться с государства, и соседние мятежной провинции территории начали тлеть, угрожая в любой момент загореться, император решил разобраться в ситуации лично. Повсюду появлялись те, кто сочувствовал мятежу, организаторы которого клеймили верховную власть непотребными эпитетами, именуя её «тираничной», «людоедской», «архаичной» и ещё многими красочными словами. Император разослал во все концы своего государства шпионов, назначил наместником одного из своих самых преданных генералов и отбыл в действующую армию во главе своего гвардейского легиона. Он рассчитывал таким путём получить поддержку подданных, но далеко не все восприняли этот поступок с энтузиазмом. На фоне всех этих событий как нельзя кстати пришёлся Понтий Охмур. К отправляющемуся на фронт гонцу присоединился жрец, получивший от первосвященника задачу передать императору следующее послание:

      «Светлейший Государь, позволь выразить тебе нашу тревогу о будущем Империи. Люди ропщут, говорят о бессилии твоей Высочайшей власти. Ходят слухи о готовящихся восстаниях в Восточных провинциях, а, как известно, смрадного запаха не бывает без источника смрада.
     Должен отметить, Наместник плохо справляется с возложенной на него миссией. Его жесткие, мы бы сказали даже, жестокие меры лишь озлобляют умы и души твоих подданных, а действительная власть не распространяется дальше городской черты Имперской столицы, чего категорически не достаточно. Необходимо твоё возвращение, но, не будем лукавить, подобный опрометчивый шаг будет равносилен признанию поражения от мятежников и приведёт к развалу армии.
     Однако хотим обратить твоё внимание на тот факт, что твои подданные довольно набожны и наш Культ пользуется большим уважением. Этим можно, необходимо воспользоваться, чтобы попытаться сохранить целостность Империи во имя всеобщего блага. За сим просим вменить Совету Культа и лично первосвященнику чрезвычайные полномочия, которые будут продолжаться вплоть до окончания мятежа. Мы разработали план действий, состоящий в основном из разъяснительных выступлений служителей Культа и ряда карательных акций, против особенно ярых сепаратистов и безбожников (что сейчас равносильно), которых Культ признаёт еретиками.
     Желаем Светлейшему Государю скорейшей победы.
          Совет Культа,     
          Первосвященник Имперского Культа Понтий Охмур».

     Не видя иного выхода, император принял предложение первосвященника, опасаясь в случае отказа найти в его лице очередного врага, что могло ещё больше усугубить его и без того сложное положение. Первосвященник обрадовался и тут же создал Святейший Суд, который в кратчайшие сроки расправился с вольнодумцами, в чьи ряды по ошибке попало немало невинных людей. Цель была достигнута – в большей части Империи воцарилось спокойствие. По крайней мере, внешне всё выглядело довольно-таки спокойным. Возмущённые бесчинствами светской и религиозной власти люди предпочли избегать открытых действий и стали ждать, что будет дальше.
     Ожидание длилось очень долго. Мятежники категорически не хотели сдаваться, всё время находя неизвестные императору способы пополнения сил и ресурсов для продолжения своей «освободительной», как они утверждали, борьбы. Из-за их безумного упрямства и жажды отделиться от Империи, быстро заменившей собой первоначальное стремление усовершенствовать государственную власть без расчленения самого государства, война всё не заканчивалась. Сражения велись с переменным успехом, то затихая, то разгораясь вновь, но неуклонно, хотя и очень медленно, чаша весов склонялась в пользу действующей власти. Император пообещал всем всего и сразу, но только после окончания войны, заручился поддержкой многих уставших от войны и сопутствующих ей тягот граждан и решительно бросил все оставшиеся резервы на подавление мятежа.
     Тем временем, первосвященник издал указ о своём статусе, назвав себя «Наместником Владыки в Мире людей», чьё слово и воля «непререкаемы, ибо поддержаны свыше». Дошло до того, что он готов был объявить себя соправителем императора, разделив высшую власть в Империи на две части: духовную, которую полагал своей, и светскую – императорскую. Его поражённому возрастным недугом разуму хватило ума не заявлять свои права на половину трона, но даже того, что он успел сделать, хватило с лихвой, чтобы наполнить чашу народного терпения до самых краёв. Не хватало лишь последней капли, лишь искры для воспламенения костра людской ненависти к самовлюблённости, безнаказанности и откровенному произволу Культа и его предводителя. Императору до религии и главы Культа не было особого дела. Он отпустил бороду, обзавёлся шрамами и всецело был поглощён выслеживанием и уничтожением последних оставшихся в живых смутьянов. Кроме того, одновременно с падением авторитета религиозного лидера, его собственный авторитет восстал из пепла и быстро восстанавливал позиции, казавшиеся прежде бесповоротно утраченными. А как отнёсся бы к такому поведению своего земного наместника сам Владыка, если, конечно, предположить, что он существует?


     - Я здесь, Владыка, - произнесло застывшее в лёгком поклоне человекообразное существо в широком плаще с капюшоном. Перед ним возвышался окутанный густым голубоватым туманом трон из чёрного мрамора. Сторонний наблюдатель непременно обратил бы внимание на одну деталь, которая показалась бы ему чуть ли не самой важной – под троном, а равно и под застывшим в поклоне носителем капюшона ровным счётом ничего не было. Вообще ничего. Пустота. Не чёрная матовая поверхность, а именно пустое пространства, так что казалось, будто трон и человекообразное существо в плаще перед ним висели в воздухе, видимые лишь благодаря мягкому свету, исходящему толи от трона, толи от тумана.
     - До Меня дошёл слух, будто этот выскочка назвался Моим наместником? - голос Владыки вызывал дрожь и наводил на мысль о наиболее мучительных видах смерти. Внешний вид Божества трудно было описать словами. Упомянутый уже сторонний наблюдатель заметил бы лишь, что туман в том месте на троне, где полагалось бы сидеть Владыке, был несколько гуще. Присмотревшись, наблюдатель обнаружил бы, что туман здесь формирует некоторые призрачные и довольно жуткие очертания, которые, как часто говорят, присущи чуть ли не каждому Божеству и ничем особым не выделяются. Наблюдатель разглядел бы некое подобие шипастой короны и свободного одеяния, а также зловещее свечение там, где должны быть глаза. – Это так?
     - Да, но, думаю, это не стоит принимать всерьёз – он старый маразматик.
     - А то, что он сжёг несколько тысяч Моих верных последователей, тоже объяснишь маразмом? – одной Его интонации было достаточно, чтобы отравить целый континент.
     - Это серьёзное упущение…
     - Да что ты? Поясню специально для тебя – упущение, это когда ты забыл на алтаре какую-то неприличного содержания книжку, которой стало поклоняться одно из диких племён. А то, что мы имеем здесь – фатальная для тебя некомпетентность.
     - О, Владыка, прошу…
     - И ты ещё смеешь Меня о чём-то просить?! – где-то высоко, опять-таки в пустоте, раздался раскат грома, а где-то внизу пустоту прорезала молния. – Немедленно отправь этим глупцам послание, что Я зол, очень зол, и если они не отворотятся от охватившего их порочного безумия, Я напомню им, на что способен!


     В дверь покоев первосвященника тихонько постучали.
     - Ваше святейшество, позволите войти? – прозвучал из-за двери вкрадчивый голос.
     - Нет! – рявкнул седобородый старец, сидевший на кровати и гадающий на картах, запрещённых им же месяц тому назад. – Загадку!
     - Разгадать или загадать?
     - Решай сам! Мне всё равно!
     - Минутку. Вот, придумал: кто самый великий, самый мудрый, самый прозорливый из живущих в Империи существ?
     - И что это было? – спросил Понтий Охмур, вопросительно уставившись на дверь.
     - Загадка, ваше святейшество.
     - Получается, отгадывать мне? – мутные глаза старца угрожающе сверкнули.
     - Конечно же, нет. Я не смею утруждать вас всякими глупостями.
     - И каков же ответ? Кто в Империи самый-самый?
     - Несомненно, вы, ваше святейшество.
     - Вот ведь молодец! – первосвященник сгрёб карты в кучу и затолкал под подушку. – Какой ум! Не зря я тебя сделал Верховным жрецом, - он свесил с кровати тощие ноги, покрытые густой сетью проглядывающих свозь почти прозрачную старческую кожу вен, и вдел их в пушистые белые тапочки. – Входи же!
     Верховный жрец представлял собой человека средних лет, без каких-либо бросающихся в глаза особенностей. Но если можно было заглянуть в душу человека, оценить его не только по одёжке, но и по внутреннему, не анатомическому, конечно же, а духовному содержанию, верховный жрец показался бы много более интересной персоной. Он был весьма умён, очень хитёр и довольно ловок в общении с людьми. Всё это проявлялось, например, в том, что он был одним из немногих, кто мог спокойно, без вреда для собственной психики и здоровья общаться с первосвященником.
     - Ну, что надо? – первосвященник попытался принять важный вид, но пушистый с вышитыми на нём причудливыми животными халат сводил все его усилия на нет.
     - Стало известно, ваше святейшество, что в городе появился некий авантюрист, именующий себя пророком и проводником слова Владыки.
     - И?
     - Его деятельность несёт сугубо проповеднический характер и была бы совершенно безобидна, если бы не одно но.
     - И?
     - Он увлёкся изобличением пороков горожан и власти. Но не только светской – по словам некоторых очевидцев, данный пророк нагло клевещет на высших сановников нашего культа. Среди прочего, он утверждает, что, цитирую, «нынешний первосвященник – зазнавшийся, одержимый бесами, несчастный человек, который своими действиями навлекает на нас гнев Владыки».
     - И что? Разве не так?
     - Что, простите? – Верховный жрец слегка нахмурился, глядя на болтающего ногами старца. Обычно первосвященник вводил собеседника в ступор первой или, в лучшем случае, второй своей фразой. Верховный жрец продержался дольше и не хотел сдаваться, но уже был близок к этому.
     - А? Ты о чём?
     - О пророке, ваше святейшество.
     - И что же он пророчит?
     - Он утверждает, что если мы не одумаемся и не ступим на праведный путь, нас ждёт нечто ужасное.
     - Люблю сюрпризы! И когда же жахнет?
     - Что? А, вы об этом. Точных сроков пророк не называет.
     - Какая жалость, - первосвященник даже прослезился. – Хотя тогда это не было бы сюрпризом.
      «Первая логичная мысль за последние три месяца», - подметил про себя Верховный жрец.
     - Ты что-то сказал?
     - Я спросил: какова будет ваша воля?
     - Где этот врун?
     - В пыточной.
     - Что он там делает?
     - Полагаю, воет от боли и клянет вас.
     - Ты его туда отправил?
     - Ни в коем случае, ваше святейшество. Его привели Блюстители, руководствуясь вашим постановлением от…
     - Да какая вообще разница? Пошли к нему. Развлечёмся, а то мне скучно.


     Всего несколько дней прошло с появления в Неморасе пророка, а город уже содрогался от народных волнений. Жители, недавно ещё спокойно занимавшиеся своими делами и не предававшие особенного значения тому, что вытворяли их светские и духовные правители, быстро раскололись на три лагеря. Первые, особенно впечатлительные, метались  в панике от храма к храму, молясь и причитая о собственной глупости и заверяя каждую статую в своём самом искреннем раскаянии. Вторые, объявив, что раз уж скоро помирать, надо хоть напоследок нагуляться, занялись разбоем, вандализмом и развратом. Третьи смотрели на остальных с молчаливым сочувствием, как на душевнобольных, и занимались своими обычными делами.
     Возле Базарной площади, этого извечного центра общественной жизни, приключилось открытое и даже вооружённое противостояние между толпой ошалелых мародёров и отрядом подчинённых первосвященнику городских стражников – Блюстителей. На стороне разбойников было значительное численное превосходство, однако это мало беспокоило хранителей порядка, закованных в прочные доспехи и вооружённых клинками из добротной стали, выкованными лучшими оружейниками города.
     - Ну что, повеселимся? – крикнул негласный лидер толпы Гней, обращаясь к остальным мародёрам. Вызвав среди них восторженные вопли и рукоплескание, он повернулся к Блюстителям: – Бегите, пока можете, прихвостни тиранов и дураков!
     - Он смеётся? – опёршись на рукоять полутораметрового меча, поинтересовался стоявший перед отрядом Старший Блюститель, имя которого было Лар Бравус. – Мы же их всех на куски изрубим.
     - Э-э, господин, - неуверенно проговорил один из солдат, указывая на правый, если так можно выразиться, фланг толпы. – Мне кажется или они действительно раздобыли оружие?
     Из прилегающего к улице здания вышло несколько десятков ухмыляющихся мародёров, вооружённых самыми настоящими арбалетами. Они смешались с толпой и вместе с ней двинулись вперёд, остановившись лишь на расстоянии двадцати метров от противника. В Империи в ходу были несколько видов арбалетов и Блюстители очень надеялись, что в руки мародёрам попали не тяжёлые, для которых доспехи, особенно на такой близкой дистанции, были не большим препятствием на пути к скрывающемуся под ними человеческому телу, чем лист бумаги.
     - Так уже гораздо интереснее, - сказал Лар и надел шлем. Он устал гоняться за безоружными грабителями и рад был столкнуться лицом к лицу с опасным врагом. Хотя перспектива получить дыру в животе от арбалетного болта его совершенно не прельщала, он предпочёл не показывать свою озабоченность подчинённым.


     В пыточной камере дворца первосвященника, располагавшейся в специально оборудованном подвале, пахло потом опытных палачей, а также потом и кровью множества уже замученных ими жертв и тех несчастных, которых они продолжали истязать. В царившем там полумраке не переставая слышались относительно редкие вопли и частые стоны. Верховный жрец, носивший имя Марий Корнел, слышал, что Старший смотритель темниц различает среди этих хаотичных и крайне неприятных звуков музыку, иногда заставляя своих подчинённых варьировать интенсивность истязаний и применять инструменты в определённой последовательности. Смотритель полагал себя дирижёром этого членовредительского оркестра, но усилиями Верховного жреца его непрерывный концерт кончился. Теперь, когда оркестр благополучно расправился с дирижёром, каждый занимался своим делом, на своё усмотрение и в соответствии со своей задачей, больше не пытаясь искать красоты в уродливой работе.
     - Какой прелестный запах, - глубоко втянув в лёгкие то, что было здесь вместо воздуха, воскликнул первосвященник. – Что это за запах, а Марий? – спросил он Верховного жреца. – Какие-то цветы?
     - Не совсем так, ваше святейшество, - Марий метнул свирепый взгляд на взвизгнувшего палача, мимо которого они проходили. Тот, заслышав восклицание первосвященника, поперхнулся и уронил себе на ногу топор.
     - Какая жалость. Распорядись, чтобы сюда завезли цветы. Лилии. Или другие. Чтобы пахли.
     - Всенепременно, ваше святейшество. Прошу сюда, - Верховный жрец представил, как палач казнит первосвященника, но предпочёл не отвлекаться на мечтания. Он отворил решётчатую дверь одной из камер, где под потолком болтался подвешенный за руки обнажённый выше пояса человек.
     - Так это и есть твой пророк? – осведомился первосвященник. – Где его палач? Повесить рядом, слишком медленно работает.
     - О, ваше святейшество, это излишне, поскольку это я приказал особенно над ним не усердствовать, - откликнулся Марий.
     - Зачем?
     - Разве вам не приятнее слушать членораздельную речь, чем то и дело заглушаемые бульканьем крови во рту хрипы, просачивающиеся наружу сквозь опухшие губы и выбитые зубы.
     - Хорошо сказал, - первосвященник покачал головой. – Жаль, что не услышишь членораздельной речи от разделённого на члены еретика. Ха-ха! Отличная шутка, не правда ли?
     Собравшиеся в камере палачи и мастера пыточного дела бешено зааплодировали, украдкой пытаясь отойти как можно дальше. Верховный жрец лишь пожал плечами.
     - Ладно, вижу с юмором у вас нелады. Так зачем мы сюда пришли?
     - Вы хотели говорить с человеком, именующим себя пророком, - терпеливо напомнил Марий.
     - Ах да! И где он?
     - Вот он. Под потолком.
     Первосвященник резко поднял голову вверх и ойкнул - что-то в области его шеи громко хрустнуло. Однако внезапно возникшая у Верховного жреца надежда на избавление от спятившего старика не оправдалась. Первосвященник обхватил шею руками, помял её и вернул в обычное положение.
     - Так неудобно. Снимите его и принесите два стула, - распорядился первосвященник.
     Через несколько мгновений он уже сидел перед равномерно покачивающимся на кривом табурете пророком, поддерживаемым двумя палачами. Руки ему связали какой-то тряпкой, скорее для соблюдения формальности – вряд ли измождённый пророк даже при желании смог навредить кому-либо из присутствующих.
     - Что с ним такое?
     - Он без сознания, - дрожащим голосом сказал один из палачей.
     - Ну так дайте ему его!
     - Э…
     - Его святейшество сказал: «Приведите его в сознание и поживее», - устало перевёл Марий.
     - А, - палач облегчённо кивнул и окатил пророка затхлой водой из приготовленного заранее ведра.
     - Что? Где? – пророк мотнул головой и свалился со стула, выскользнув из державших его рук.
     - Поднимите его, - приказал Верховный жрец, проводя рукой по грубо сложенной стене, поблёскивающей в тусклом свете редких факелов. Внешний вид обманчив. Нечто, кажущееся блестящим от жира, на поверку может блестеть из-за несколько иных веществ.
     - А это вы, - безрадостно сказал пророк. – Главные душегубы и негодяи. Пришли позлорадствовать?
     - Ага, - радостно кивнул первосвященник.
     От такого ответа пророк даже опешил. Он слышал много «лестного» о Понтии Охмуре, но чтобы так…
     - Так, когда жахнет? – спросил первосвященник.
     - Что, простите?
     - Его святейшество интересуется, когда обрушится на нас обещанная тобой за грехи наши кара небесная, – перевёл Верховный жрец.
     - Ему это действительно интересно? - осторожно спросил пророк.
     - Боюсь, что да.
     - А разве он не должен просто одуматься и попытаться исправить положение?
     - Увы, в данной ситуации это невозможно.
     - Ох…
     - Ну так, когда жахнет? – подал голос безмятежно улыбающийся первосвященник.
     - Катастрофа…
     - Вот, о ней я и говорю! – обрадовался Охмур.
     - Я не могу сказать точно…
     - Ну-у, я так и знал, - разочарованно протянул первосвященник и встал на ноги. – Палач?
     - А?
     - На мелкие-мелкие ломтики и в мой аквариум. Рыбки давненько мясца не кушали.
     Марий подождал, пока первосвященник скрылся из виду, и посмотрел на выбирающего топор палача.
     - Палач?
     - Чего?
     - Последнего приказа не было. Понял? – тихо спросил он.
     - Э…
     - Ты меня понял? Можешь идти.
     - Да, да, да, да, - палач аккуратно положил массивное орудие на запачканный кровью стол и, поклонившись, удалился.
     - Трудная у тебя работа, как я погляжу, - усмехнулся пророк.
     - Хорошо, что даже в такой ситуации ты ещё можешь выдавить из себя улыбку.
     - По-моему это лучше, чем ныть и причитать. Ситуация моя, как я понимаю, безвыходная.
     - Как тебя зовут, - спросил Марий Корнел, извлекая из рукава небольшой кинжал и склоняясь над самым ухом пророка.
     - Мессий.
     - Так вот, Мессий, слушай, что я хочу тебе сказать…


     В стену, у самого уха Лара, впился арбалетный болт. Лар Бравус оглянулся и обнаружил, что снаряд вошёл глубоко вошёл в камень. Перспектива обзавестись лишней перфорацией своих доспехов стала совершенно очевидной. На улице кто-то заулюлюкал.
     - Господин! – крикнул подбежавший солдат. – Мы понесли большие потери!
     - Но город-то всё ещё контролируем, - Старший Блюститель повесил на болт свой шлем, сел под ним на камни мостовой и стал оттирать меч от крови мародёра, который бросился на него с вилами.
     Стычка получилась довольно вялой. Сталь помогла охладить пыл бунтарей, ринувшихся сперва в лобовую атаку. Они отпрянули, но, как это стало только что понятно, не на долго.
     - Э, вообще-то…
     Неподалёку раздался грохот, как будто разом обрушилось несколько высоких каменных зданий.
     - Понятно. Похоже, больше не контролируем, - Лар Бравус вздохнул и поднялся на ноги. Самообладание всё ёще удавалось сохранить, но оно вот-вот собиралось ускользнуть от него, бросив на произвол судьбы. – Собери людей. Отходим к Имперской площади.


     Значительная часть жителей Немораса так или иначе относилась к рыбному промыслу. Это было вполне естественно, ведь город стоял на берегу Моря, богатого всякого рода съедобной живностью. Неморас располагался на юге Империи, в достаточно благоприятных климатических, экономических и стратегических условиях. Именно отсюда в своё время предпринимались основные морские походы на соседние города, один за другим подчинённые первоклассным имперским флотом, который сейчас в полном составе отбыл в другие провинции, для поддержания там порядка. Именно здесь, на огромных верфях этот флот создавался. И именно отсюда торговые корабли плавали во вновь открытые, не захваченные ещё земли диких по имперским меркам королевств. Но всё же, у большинства граждан Империи Неморас ассоциировался именно с рыбой.
     В небольшой рыбацкой лодке сидели трое мужчин. Они молча смотрели на уходившие под воду верёвки, которыми рыболовная сеть была привязана к лодке, ничем не выражая ни осмысленности ни заинтересованности в своём занятии. Хотя как можно осмыслить ожидание и быть в нём заинтересованным?
     - Ну, Фригс, сколько мы ещё тут будем торчать? – прервав изрядно надоевшую всем тишину, спросил один.
     - Почём я знаю, - пожал плечами Фригс. – Пока ящик не заполним, наверно, - он с тоской глянул на почти пустую деревянную коробку, в которой смог бы поместиться взрослый человек и, приняв относительно комфортную позу, закрыть за собой крышку.
     - Это понятно. Я не о том. Меня интересует, когда именно мы его заполним?
     - Ты с какого дуба рухнул, Сард! – воскликнул Фригс. – Откуда ж я знаю?!
     - Ну, ты же у нас самый, как ты говоришь, опытный, - ядовито заметил Сард. – Многолетний стаж и всё такое.
     - А не пошёл бы ты…
     - Чу! Гляньте, уж не мерещится ли мне? – подал голос третий.
     - Что?
     - Где? Так, Дак, ты опять перед работой с куревом переборщил? – сурово нахмурившись, спросил Фригс. – Сколько тебе говорить, хочешь курить, бери табак, а не траву всякую.
     - Да нет же! – он развернул друзей в нужную сторону. – Смотрите!
     В этот момент лодку сильно тряхнуло, несколько удерживающих сети верёвок лопнуло, а ящик вылетел за борт. Рыбаки широко раскрытыми глазами таращились на водную гладь.
     - Ох, - выдохнул Сард.
     - Разве море должно загибаться к верху? – полюбопытствовал Дак.
     - Нет, нет, нет! – с каждым словом повышая голос, Фригс схватил нож и перерезал оставшиеся канаты. – Гребите, олухи, коли жизнь дорога!


     - Идите за мной! – вещал Мессий, стоя на импровизированной трибуне, установленной на Имперской площади прямо перед дворцом первосвященника. – Проверим силу вашей веры, и тогда, быть может, Он пощадит вас!
     Собравшиеся на площади люди внимали ему с благоговейным трепетом и с нетерпением ждали, когда же он их поведёт за собой. Причём, куда он их поведёт, им было безразлично.
     Тем временем из дворца вышел Марий Корнел. Вместо богато украшенного одеяния Верховного жреца на нём был обычный плащ, самый дешёвый из дорогих, и специально разработанные для пустынь и продолжительных походов «Высокие Сапоги с Отличной Вентиляцией». Он направился прямиком к трибуне, не собираясь нигде задерживаться, но по дороге столкнулся со Старшим Блюстителем.
     - А, это ты, Лар, - окинув вояку беглым взглядом, Марий обнаружил, что тот изрядно помят и перепачкан в крови. – Что стряслось?
     - Мы потеряли Порт, Верфи и большую часть города. Под нашим контролем остаются пока лишь Центральный и Северный районы, однако, боюсь, это не на долго, - мрачно доложил Лар Бравус. – Бунтари подступили вплотную к Имперской площади и скоро… Подожди, ты меня слушаешь?
     - Нет, да, конечно, слушаю, что ты. Не горячись, - Верховный жрец дружески похлопал бравого воина по плечу, не сводя при этом глаз с трибуны и растущей вокруг неё толпы. – Сколько ещё вы продержитесь?
     - Полчаса, не больше.
     Марий задумчиво погладил подбородок.
     - Мы уложимся быстрее.
     - Что?
     - Видишь этих людей? - он широким жестом обвёл площадь.
     - Да.
     - Сейчас тот человек, который стоит на трибуне, поведёт их к Северным вратам. Я пойду с ними. Ты и твои люди будете прикрывать наше движение, и вместе с нами покинете город.
     - То есть как покинем? – удивился Лар. – А дворец? А склады? Арсенал, в конце концов?
     - Наша с тобой задача – вывести людей из города. Тех, кто захочет, конечно, - медленно проговорил Марий. – А касательно судьбы упомянутых тобой объектов, уверен, можно уже беспокоиться.
     - Не понимаю.
     - Подожди, скоро поймёшь.
     Земля под их ногами задрожала. Сперва едва заметно, затем сильнее. Потом всё на некоторое время прекратилось. Как вскоре стало ясно, затишью не суждено было продлиться долго – предваряемая им буря стремительно приближалась.
     - Пора в путь! – прокричал пророк, спрыгивая с трибуны. – Нет времени на прощания, не берите в дорогу многого, но зовите с нами всех, кого встретите, ибо, быть может, для них это будет спасением! В путь! К Северным вратам!
     Скорость его движения можно было охарактеризовать, как уже не шаг, но ещё не бег, то есть нечто промежуточное. Все, кто был на площади, последовали за ним, постепенно ускоряя шаг, гонимые дурным предчувствием, грозящим очень скоро материализоваться аккурат у них за спиной. Образовавшуюся колонну замыкало чуть больше дюжины Блюстителей, чья броня уже не сверкала, но зато больше не походила на декоративные музейные экспонаты и, кроме того, доказала свою полезность на практике.
     - Это все, кто остался? – спросил Марий.
     - Увы. Мародёры где-то раздобыли арбалеты.
     - Даже так?
     - Да, – сказал Бравус. – Продают оружие, кому не попади. Ничего святого.
     - И то правда, - согласился Верховный жрец, обернувшись и взглянув на дворец первосвященника.
     Некоторое время они шли молча. Мародёры и не думали их преследовать, ведь им открылся путь во дворец, где многим можно было поживиться.
     - А как же первосвященник? – спросил вдруг Старший Блюститель, когда до врат оставалось несколько сотен метров.
     - Он решил остаться. Так сказать, смотреть спектакль в первых рядах.
     - Какой спектакль? – удивился Бравус.
     Ответа не потребовалось. Земля больше не дрожала. Было похоже, что она билась в конвульсивных припадках. Учитывая, что по статным и кажущимся прежде надёжными стенам домов побежали трещины, а с крыш посыпалась черепица, вопросов больше никто и никому не задавал. Следуя общему для всех желанию оказаться подальше от пытающегося раздавить их города, ведомые Мессием люди перешли с быстрого шага на лишённый изящности непрофессиональный бег. Вскоре они миновали городскую черту, представлявшую собой высокую стену и широкие ворота, однако чутьё подсказывало им, что на этом не следует останавливаться. Ещё чутьё настоятельно требовало, чтобы они забрались как можно выше, для чего неплохо подошёл господствующий над большей частью города лысый холм, отчего-то напомнивший Марию плешивую голову первосвященника.


     - Ух-ты! Как здорово! – вопил первосвященник, сидя на открытой площадке самой высокой дворцовой башни, которая угрожающе раскачивалась из стороны в сторону.
     Вероятность скорой кончины его совершенно не смущала. В его давно вышедшем на пенсию мозгу промелькнула мысль, что де стар он уже и ему очень повезло, что представилась возможность красиво умереть. Эту мысль можно счесть здравой, ведь гибель от разбушевавшейся стихии не столь прозаична, как смерть в постели, тем более, что первосвященник имел серьёзные проблемы со своим изношенным телом, которые гарантировали ему не просто прозаичный, но ещё и очень плохо пахнущий уход.
     Серия из семи мощных подземных толчков разрушила большую часть Немораса. Люди, повозки и даже целые дома проваливались в достигавшие нескольких метров в ширину трещины, извергающие жар и пламень Преисподней. Выстояли лишь немногие каменные здания, в числе которых был и построенный на мощном фундаменте дворец.
     Вскоре после того, как земля перестала пытаться стряхнуть город и его жителей со своей поверхности, настала очередь неба. Оно стремительно, за несколько неуловимых мгновений померкло и затянулось глухо рокочущими грозовыми тучами. Воздух наэлектризовался настолько, что в пышной бороде Понтия Охмура затрещали статические разряды. Первая же молния угодила в уцелевшее доселе массивное здание арсенала. Взрыв был неимоверной силы и породил пожар. Расположенные по соседству с арсеналом сооружения смело взрывной волной, а те, что устояли, вспыхнули и стали передавать огонь дальше, словно это какая-то эстафета. Третья стихия вступила в поставленную неизвестным и очень жестоким драматургом трагедию, сжигая всё, что было способно гореть, и расплавляя всё остальное. Но и это было ещё не всё – сотрясения земной тверди взбудоражили море, которое, судя по всему, решило принять самое деятельное участие в уничтожении Немораса, направив на него высокие волны, несущие смерть и разрушение всему, что до сих пор ещё не успело умереть и разрушиться.
     - Ха-ха-ха! – надрывался первосвященник. В красно-оранжевом свете пылающего города он выглядел особенно жутко. – У-у-у, какая большая волна! Эй, на волне! Как водичка?
     Трое вцепившихся в лодку рыбаков, нёсшихся на гребне огромной водяной стены, в ужасе уставились на безумного старца.
     - Ты… - начал было Фригс, но в то же мгновение небо озарила ослепительная вспышка, и первосвященник превратился в нечто бесформенное и обуглившееся.
     - Ох, - поморщился Сард.
     - Похоже на гриль, - сообщил своё мнение Дак, который был настолько впечатлён кончиной духовного лидера Империи, что умудрился на секунду отвлечься.
     Друзья удостоили его многозначительного взгляда.
     - Чем трепаться, лучше держитесь крепче, - скороговоркой сказал Фригс. Его довольно грубый в обычных условиях голос сейчас звучал на несколько тонов выше и позабавил бы его спутников, но опять-таки в обычных условиях. – Лично я пока не хочу к нему присоединяться.


     Спасшиеся из города люди стояли на вершине холма и смотрели как завороженные на итоги случившейся катастрофы. Почти все плакали. Почти все, кто плакал, делали это из-за трепета перед силами Его и из благодарности пророку.
     - Мне кажется, или на гребне лодка? – спросил Верховного жреца Лар Бравус.
     - Полагаю, не кажется, - ответил Марий Корнел.
     - Разве что, это массовая галлюцинация, - предположил Мессий. Они сохраняли видимость спокойствия, хотя одному лишь Владыке, наверное, было известно, что творилось у них в голове.
     Высота волны стала уменьшаться, как если бы она накрывала город подобно одеялу. Лодка приближалась и к величайшему счастью стоявших на холме людей, оставшейся высоты волны хватило только на то, чтобы забросить эту лодку к ним на холм. Все ещё некоторое время как заворожённые смотрели на перевёрнутое вверх дном сильно потрёпанное рыболовецкое судно, прежде чем кому-то пришло в голову привести её в нормальное положение. Внутри оказалось трое частично поседевших и совершенно мокрых мужчин.
     - Вот это да, - произнёс Старший Блюститель и присвистнул.
     - Господа, - обратился к счастливчикам Марий. – Можете отпустить борта своего транспорта, ведь вы уже достигли земли, - он немного подумал и добавил: - При том, достигли весьма благополучно.
     На него уставилось три пары округлённых от ужаса глаз.
     - Мы умерли? – спросил Фригс.
     - Нет.
     - Откуда нам знать, что ты не врёшь?
     За Мария ответил Старший блюститель, отвесив рыбаку пощёчину.
     - Ай! Ты что делаешь? – воскликнул Фригс и вдруг просиял. – А, я понял! Проверка! То есть, доказательство! Ха! Ребята, мы и правда живы!
     - Ха, - глядя в одну точку, шепнул Сард.
     - Ха? – недоверчиво спросил Дак.
     - Да, можете вылезать, - ободряюще сказал пророк, подходя ближе. – Всё в порядке. Ну, в вашем случае. И нашем тоже. Хотя, это как посмотреть.
     С трудом отодрав побелевшие пальцы от спасительной лодки, рыбаки ступили на твёрдую почву.
     Фригс посмотрел на рыдающих людей, а затем на руины. После продолжительного размышления, он, наконец, изрёк:
     - Воистину, свершилось чудо! – поразмыслив ещё немного, к чему его подвигли недоумённые взгляды, он хотел поправиться, что, мол, чудом было их спасение и тому подобное, но благоразумно промолчал и отошёл в сторону.
     Среди людей, лицезревших теперь окутанные паром руины уничтоженного города, совершенно случайно (и эту случайность он на полном основании считал счастливой) оказался недавно прибывший из Драйберга начинающий поэт Ноэль Райстворд, который был настолько впечатлён масштабами трагедии, что не удержался и сочинил по этому поводу четверостишье:

          Разверзлась твердь, ушла земля,
          Разрушив зданий основанья.
          Так, словно с жаждой покаянья,
          Наслали кару Небеса.

     Учитывая, что вдохновение посетило его внезапно (в последнее время с ним многое происходило «внезапно»), и Ноэлю не пришлось пребывать в муках творчества, самым трудным для него оказалось найти сухую, пригодную для письма бумагу. Отчаявшись достичь успеха в поисках, он написал текст на собственном теле. Благо, текста было мало и предплечья левой руки оказалось вполне достаточно.
     - Что нам теперь делать? – спросил Фригс Верховного жреца.
     Марий Корнел посмотрел на Мессия, вздохнул и, воздев руки к небу, ответил нараспев:
     - Раскаяться в греховных поступках наших, оставив богомерзкое прошлое наше меж руин павшего города, возрадоваться милости Бога и уповать на благую волю его, и да выведет она нас к другам нашим.
     Ответ явно удовлетворил не всех, и, поняв настроение публики, Верховный жрец снова тяжко вздохнул, однако руки к небесам поднимать больше не стал.
     - Идёмте в сторону ближайшего поселения. Поищем там кров и расскажем о катастрофе. А там уж каждый сам решит, куда ему дальше держать путь.


     Владыка восседал на своём троне и думал о чём-то недоступном примитивному человеческому разуму. Хотя, более вероятно, что предмет Его размышлений всё же был доступен этому самому разуму, просто во много меньших масштабах.
     - Владыка, - обратился к Нему стоящий на коленях слуга в плаще. – Я не знаю, что случилось…
     - М-м? – Божество оторвалось от возвышенных дум и воззрилось на Своего слугу.
     - Э-э, там случилась беда… Быть может Ты, Владыка, как-то этому поспособствовал…
     - О чём это ты?
     - Там Неморас смыло.
     - Как это, «смыло»?
     - Сначала было мощное землетрясение, гром и молнии, затем начался пожар, а в довершение всё, что осталось, смыло.
     Если бы Божество могло удивляться, Оно сделало бы именно это. Но, поскольку все эмоции, кроме, разве что, гнева, были исключительным уделом земных созданий, Владыка лишь молча смотрел на слугу, ожидая разъяснений.
     - Вот я и подумал, Ты ведь обещал показать им, на что Ты способен…
     - Ты считаешь, Я мог вот так просто уничтожить целый город?
     - Ну, в некотором смысле он не был уничтожен – некоторые жители спаслись. Но в целом…
     - Я этого не делал, - отрезал Владыка и уставился в пустоту над своим троном.
     - Но, если это сделал не Ты, Владыка, то кто же тогда? – осторожно, выверяя каждое слово, спросил слуга.
     - Я… - Владыка замялся. Он собирался сказать то, что Божеству говорить категорически не позволительно, ведь такими словами подрывается Его божественный авторитет. – Я не знаю.