Дети из восьмого блока

   Теперь их знают  не только в нашей стране, но и за рубежом. Они активно ведут переписку с антифашистскими организациями из Германии. О них пишет в своей книге «Дети в Бухенвальде» научный сотрудник мемориального комплекса «Бухенвальд» немецкий публицист Хайнс Альбертус. Они бывают на встречах, посвященных Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей.
Подошла пора назвать их поименно. Сорок пять лет назад они были детьми, малолетними узниками восьмого блока. Теперь это ветераны и пенсионеры, но на встречах их по-прежнему называют не иначе, как «дети из восьмого блока».
    Так кто же они, наши гости, участники первого слёта на златоустовской земле?! Слета, организаторами которого стали общественные организации и администрация Златоустовского машиностроительного завода.
    Это Владимир Мациенко, Павел Пашин, Василий Перелыгин, Павел Каюн, Иван Борисов, Григорий Кравченко. В таком составе они в очередной раз встречались и в Москве.
    Владимир Мациенко: «Мы были подростками, когда началась война. Нам было шестнадцать, но мы уже выполняли задания подпольной организации. Я попал в облаву в Запорожье. Оттуда мой путь лежал в Германию. В Бухенвальд. Это было в октябре сорок третьего. За антифашистскую деятельность в Днепропетровске попали в концлагерь юные патриоты Павлик Пашин и Вася Перелыгин. Там я с ними и познакомился. Сколько лет прошло, но помню лагерные лица Якова Гофмана, Владимира Дроздова, Ивана Николенко, Виктора Рябченко! Гофмана мы звали дядя Яша. Он был старше нас. Это был веселого нрава человек, душа восьмого блока. И, конечно, помню организованную нами в блоке подпольную комсомольско-молодежную группу. Среди ее руководителей - Владимир Дроздов и Владимир Холопцев. Группа была разделена из конспиративных соображений на «пятерки». В мою - входили Пашин, Перелыгин, Корбут и Верещагин.
    Хорошо помню и уроки (если их можно так назвать) в подпольной школе. Несколько раз слышал рассказы Николая Кюнга о нашей Родине. Дети любили слушать этого пленного педагога. Во время восстания дети из подпольной школы входили в состав боевой группы. Даже восьмилетний Валя Нестеров не мог оставаться безучастным к происходящему.
    У меня сохранилась лагерная открытка. К ней имеют отношение Григорий Кравченко, Николай Корбут и Марат Верещагин. Они подарили её мне в день рождения в 1945 году. Есть еще две маленькие реликвии. Прежде всего, копия списка подпольной группы. Этот список после восстания я подавал на военное обмундирование. Сохранилась личная карточка заключенного, нашего друга, немецкого коммуниста Эриха Паприца. Её я передал музею школы № 752 г. Москвы.
    Как сложилась моя судьба после войны? Я сорок лет проработал в школе преподавателем, из них — двадцать четыре года — директором школы в Запорожье. И все эти годы выступаю с рассказами на военно-патриотическую тему. Рассказываю о мужественных людях, прошедших Бухенвальд. И всегда помню клятву, данную в лагере. Где бы мы ни были, всю свою жизнь мы должны посвятить делу мира.
    Павел Пашин: «4 марта 1943 года я был схвачен за подпольную деятельность в Днепропетровске.   При   обыске у меня нашли оружие. Я знал, что меня ожидает виселица. Но очевидность этого осознал только утром следующего дня, когда выглянуло солнце, и зачирикал воробей. Я смотрел на глупую птаху и сожалел, что придется скоро умереть. Голубело небо в предутренних лучах солнца.
    Нет, смерть меня, молодого парня, обошла стороной. После допроса и Днепропетровского лагеря 19 сентября 1943 года меня отправили в Бухенвальд. Пройдя карантин, я стал узником восьмого блока. Как сейчас перед глазами вижу полосатые робы идущих на работу заключённых. Дождь со снегом. Холодный ветер, пронизывающий до костей. Мы всегда мерзли и были голодными. Брюквенная баланда только душу растравливала.
    Помню, деревянный барак и стены, покрытые инеем. Спали мы вдвоем. Я — с Василием Перелыгиным. Там, за колючей проволокой, мы хорошо понимали, как дорога нам Родина. Мы не хотели умереть на чужой земле. Мы хотели бороться. Я стал членом подпольной организации. Когда ко мне попадало сообщение, вроде такого: «Наши взяли Минск!» - вырастали крылья, и силы придавало больше, чем пайка хлеба. Кажется, не было предела нашему ликованию, когда мы  стали свободными.
    Как сложилась жизнь после войны? Заочно окончил институт физкультуры! Работал тренером по боксу, сталеваром в мартеновском цехе. Когда пошел на пенсию, наградили медалью   «Ветеран   труда».
    Иван Борисов: «В сорок третьем году я подростком был вывезен в Германию. Попал в Рурскую область, на шахту. Оттуда через пять месяцев бежал, но был схвачен и попал в штрафной лагерь. Но и там пробыл недолго. При первом же удобном случае бежал вместе с товарищем. И снова неудача. 2 марта 1944 года после избиений на допросах был отправлен в Бухенвальд. Сначала попал в 62-й каменный блок, затем — в восьмой детский. Этот блок для нас, малолеток, стал настоящим рассадником культуры. Мне не забыть концерты художественной самодеятельности, которые организовывал душа-человек Яков Гофман. Бывало, поют лагерные артисты, а мы сидим, слушаем. Забываемся, думаем о своём, о доме, о матери. До сих пор  не забуду, с каким успехом в нашем блоке шла постановка «Наталка-полтавка»!
    Благодарен землякам Дроздову и Мациенко за их отцовскую опеку. Это они привлекли меня к подпольной работе. Я был в блоке санитаром. Научился перевязывать. Это входило в программу нашей подготовки к восстанию. В бухенвальдском восстании принимал непосредственное участие.
    Что было потом? Отслужил пять лет в рядах Советской Армии, затем работал на самых разных «горячих точках» производства, последние годы перед пенсией   был   фотографом».
    Василий  Перелыгин: «Меня схватили в Днепропетровске. При мне оказался пистолет марки «парабеллум». За ношение оружия или смерть, или лагерь. Так я попал в Бухенвальд. Здесь встретил земляка, который первым завел со мной разговор. Им оказался Владимир Мациенко. Он предложил мне вступить в подпольную группу, стал давать поручения типа: «Нашить повязки с красными крестами» или «Освоить обязанности санитара». Ведь предстояло вооруженное восстание.
    Что больше всего запомнилось? Наверное, острое чувство голода. Помню, как несли с кухни бачки с баландой, один бачок опрокинули, и брюквенная жижа разлилась на песке. Заключенные бросились подбирать ее, настолько они были голодны. Их били лагерные полицейские, но не смогли остановить.
Хорошо помню, как выезжали на Родину. Марат Верещагин, Иван Николенко, Павел Пашин. Мы вместе покидали это страшное место.
    После войны окончил автодорожный техникум, работал водителем, механиком автогаража, заместителем директора по снабжению, председателем профкома».
    Павел Каюн: «Мне было всего тринадцать лет, когда началась война. Как я не скрывался, все же не избежал отправки в Германию. Работал у бауэра (крестьянина). Бежал. Поймали и отправили в шталаг. Снова бежал. Потом были Дортмундская тюрьма и Бухенвальд. В подпольную группу восьмого блока приняли меня в мае 1944 года. Принимал и беседовал со мной Владимир Колесник или Колесниченко (точно фамилию не помню). Тогда мне было уже шестнадцать лет. Старший «пятерки» учил меня владеть ножом и делать перевязки, информировал о положении на фронтах. Место таких встреч-занятий было выбрано возле первого блока после проверки. Мы, как бы играли между собой. Но, как понимаете, игра носила    серьезный     характер.
    В восстании участвовать не пришлось, так как был накануне вывезен из Бухенвальда. Снова бежал. День Победы встретил в Чехословакии, в горах.
Потом — техникум, институт. Работал техником, агрономом, директором МТС. Сейчас на пенсии».
    Григорий  Кравченко: «Я — уроженец Херсона. Война застала меня в родном городе. Мне было шестнадцать, когда немцы заняли Херсон. Активная часть городской молодежи сразу стала организовывать патриотические подпольные группы. Организовали такую группу и мы. Называлась она «Патриот Родины». Руководил группой наш парень, ученик Илюша Кулик. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза, в Херсоне в парке Ленинского комсомола   ему установлен    памятник.
    Члены подпольной группа совершали диверсии на железной дороге, распространяли листовки, срывали отправку молодежи в Германию, помогали бежать военнопленным и доставали для них документы. Полтора года неуловимо действовала группа. Полтора года за нами гонялись гестаповские ищейки, но никак не могли напасть на наш след. И все-таки однажды мы где-то сработали неосторожно. 9 ноября 1942 года начались аресты. Буквально в течение недели в гестапо оказалось около 50 человек. Нас били, добиваясь нужных сведений. Мы молчали. Были среди нас и такие, кто попал с оружием, — отстреливался во время ареста. Их повесили. Нас же сначала отправили  в Херсонскую тюрьму, затем — в Николаевскую. А в сентябре 1943 года, когда наши войска прорвались к левобережью Днепра, нас угнали в Германию. Как потом выяснилось, в Бухенвальд.
    Что касается подпольной комсомольско-молодежной организации. В нее входили наиболее активные, бесстрашные молодые узники в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет. Старшие опекали младших. Так, многое делал для того, чтобы облегчить участь малолетних узников, наш блоковой, австрийский коммунист Франц Ляйтнер. Опекали младших старшие товарищи Яков Гофман, Владимир Холопцев и Николай Задумов.
    О подпольной школе стоит сказать особо, так как она была организована под носом у эсэсовцев. Самыми маленькими в этой школе были Валя Нестеров, беленький Леня из Николаева и Шурик. Их я запомнил. Грамоте и письму их учил Никодим Федосенко из Днепропетровска. Я хорошо помню, как его привели в блок. На нем была длинная до пят шинель. Выглядел он старо. А какой это был добрый и умный старик! Дети его любили. Уроки Федосенко проводил чаще всего после отбоя. Мы очень любили также слушать сказки, которые рассказывал Владимир Дроздов. Занятия в школе поднимали дух у ребят, и они легче переносили тяготы лагерной жизни».
    В который раз прокручиваю в памяти эти человеческие свидетельства и ловлю себя на мысли, что нет страшнее того, что пережили малолетние узники. С нетерпением жду встречи с этими людьми в нашем городе.