малиновый шарф. глава первая

Всем людям грустно, когда идет дождь. Я его люблю. Мне нравится сидеть в мягком кресле с книгой и слышать, как капли дождя отчаянно бьют по  стеклу. В ливни, которые создают ощущение появления  гигантской белой стены или же занавески я обожаю всматриваться. Создается впечатление, как будто за этой белой стеной есть другой мир.  Я люблю гулять под дождем, тогда волосы намокают, одежда липнет к телу, а где-то в ногах (в твоих сандалиях), чувствуется целое озерцо воды.  В это время я чувствую себя  абсолютно не от кого независимым человеком, который делает то, что сам хочет.  Взрослые – вот, от кого зависят дети. Взрослые – скучные создания, они не умеют по-настоящему радоваться. Многое считают глупым и скучным, а то, что хотят подсознательно сделать  –  непристойным. Я боюсь вырасти и потерять интерес ко всему по-настоящему веселому и забавному. 
Мои одноклассники  – это люди, которые стремятся к этому гордому, казалось бы, званию взрослого.  Мы всего-то в седьмом классе, а они уже обижаются, когда их называют детьми. Наверное, не трудно догадаться, что у меня с ними есть разногласия. Да, я терплю глупые насмешки со стороны ровесников. Это обидно, но мне все равно. Хотя я иногда могу всплакнуть и дать себе слабину, но это бывает редко.
Сегодня четверг. А значит, что впереди еще один мучительный день учебы с этими серыми людьми.  Если я не пойду в школу, то мой отец очень расстроится, поскольку я и так много раз прогуливала школу, а отца я обидеть не хочу. Это единственный человек, которому можно излить свою раненую душу. Его нужно жалеть, как и он жалеет меня в трудную минуту.  Он грустит, когда грущу я, радуется и смеется вместе со мной. Мой друг. Друг души моей.  Он один у меня, и я у него одна.  Папа — художник. И не только тот, который создает потрясающие картины, художник – это человек, который делает прекрасное из отвратительного. Творец, который сам для себя «рисует» жизнь, расписывая ее яркими красками, хоть и палитра пуста...
Мы с папой рисуем вместе, у нас все общее. Пастель, кисти, холсты, масло…  Мы богаты этим.  В моем доме на удивление практически нет картин на стенах. Осталась лишь цветущая роза в грубо сколоченной папиными руками рамке. Отец никому не собирается продавать эту картину. Она особенная, ее он рисовал, когда увидел мою маму в первый раз.  Яркие чувства и теплота настроения нахлынули на него тогда, и он написал это чудо.
Папа говорит, что любовь  – это чудо, и ею надо дорожить, как сокровищем. Хотя почему «как»? Любовь – это и есть сокровище, которое люди ценили с самых давних веков.  Именно она превращает скряг, пессимистов, эгоистов, циников и прочих в жизнерадостных миролюбивых оптимистов.  Но все это происходит только тогда, когда эти прекрасные чувства взаимны. Человек чувствует собственную ничтожность, когда понимает, что горячо любимый им человек даже не смотрит в его сторону.  Какое уныние он чувствует, представить себе можете? Так что любовь – не только искомое всеми сокровище. Эта штуковина может сделать из человека пустой сгусток энергии, без выражения даже всяких эмоций на лице и глубокой печалью на сердце. Нужно ценить любовь того, кому ты поистине дорог, ведь он смог закрыть глаза на все твои недостатки. Не бывает идеальных людей. Присмотритесь  к тому, кто вас любит. А может, не так уж он и плох? Может этот человек – ваша судьба, ваша любовь?..
Впрочем, на эту тему можно рассуждать вечно. Мне бы хоть раз по-настоящему взаимно влюбиться. Но разве кто-то на меня посмотрит? Я выгляжу, как пугало. Над моим внешним видом все смеются, вряд ли кто-нибудь захочет взглянуть на мою душу. Никому не интересен внутренний мир из моих знакомых. Все, кого я знаю, смотрят на внешний вид человека, а не заглядывают в его прекрасную душу…
Что ж, хватит мыслить на эту глупую тему. Такими мыслями я скоро себя доведу до шизофрении. Я же школьница, у меня на уме должны быть уроки, а не эта ересь о любви! Ой. Уроки… ну, ладно, авось, учителя забудут про меня…
Я начала собираться.  Бросила учебники в сумку. Книгу, которая все это время была у меня в руках, я бережно положила туда же сбоку. Потом, надев свой клетчатый сарафан, и, подхватив все остальное, я побежала в прихожую.
Наконец, я вышла из дома. Дождь закончился, но на земле еще виднелись огромные серые лужи. Было пасмурно. Дул сильный ветер. Почему-то мне казалось, что эта погода похожа на мое сегодняшнее настроение. Мне нравилось, что вокруг так мало людей. Все они попрятались в своих домах от непогоды. На улице была только я и пара каких-то дворняг, которых частенько подкармливает моя соседка по дому.
А вот и стало больше людей. Я подходила к школе, и, кажется не только я. Были уже и узнаваемые личности. Большая компания авторитетов нашего класса  заметила меня. Я уже слышала обидные прозвища в мой адрес, эти шутки про мое пальтишко и малиновый шарфик.
Зайдя в школу, и переодев ботинки, я поспешила наверх, в кабинет физики.
По пути я встретила мальчика из той шумной компании.
— Привет, Алечка, как у тебя дела? – спросил он саркастично, на самом деле ему и дела до меня-то и нет. Да ему вообще все равно было на «мои дела»!
— Нормально,– быстро ответила я, только чтобы он отвязался.
И тут к нему подошли его друзья, те, кого я ненавижу.
— Ой, смотрите-ка! Миша девочку себе нашел! А-ха-ха! – посмеялись они все вместе с этим Мишей.
—Ну, конечно! Это же любовь всей моей жизни! – сказал Миша со своей привычной интонацией.
Мне стало с ними неинтересно, протолкнувшись через толпу, я спокойно пошла дальше.  Кажется, они еще что-то крикнули мне вслед, но мне не было до этого никакого дела.
Только я пришла в класс, сразу же прозвенел звонок на урок, а сразу за мной вошла компания задир. Все расселись по местам. Мое место было на самой последней парте, я сидела там одна, как и полагается всем аутсайдерам нашего времени. В моей голове вертелась лишь одна мысль: «дотянуть еще четыре урока с этим коллективом». Ведь дома у меня было много важных дел. А в школе –  слишком много неприятностей.
Я решила не тратить время зря и занялась чтением. Мне нужно было сдать книгу в библиотеку до конца недели. А в классе невозможно было чему-то научится. Учителя не могли дать нужных знаний, пока эти люди вокруг ведут себя, как животные.  Вечный шепот, нестихаемый смех одноклассников царил в классе. По-моему, учителям не хватает строгости и требовательности к ученикам. В отличии ото всех, я учила и повторяла все дома, так как наедине с собой и своими мыслями мне проще собраться и понять тему. В школу я прихожу просто так, ради отметки присутствия.
Итак, как я уже говорила, я принялась читать книгу. Питать свой разум духовной пищей – это одно  из моих любимых занятий. Мне очень интересно проникнуть в душу моему любимому герою и понять его чувства и настроение. Попробовать увидеть мир его глазами и пожить его судьбой. Уже было я погрузилась в сюжет  новой главы, начала знакомится с новыми персонажами произведения, как вдруг класс затих. Конечно, я почувствовала некую радость, наконец-то, мол, эти люди все успокоились после крика разъяренного учителя. Смущало  лишь то, что  на меня уставились чуть ли не все присутствующие в классе. Где-то  я услышала хихиканье знаменитых дурочек нашего класса. Я начала понимать причину всего происходящего, учителю не нравилось то, что в моих руках книга. Но не та книга, которую бы хотелось видеть у меня на парте во время урока физики.
— Касаева Алевтина!- яростно прошипела она сквозь зубы.
— Что-то не так? – спокойно и без напряжения и страха в голосе спросила я.
— Можешь ли ты назвать мне основную единицу измерения давления?
За этим вопросом последовало мое молчание. Печально склонив голову и уставившись в пол, я дала понять, что не могу ответить.
— Значит, не знаешь, так? Я весь урок только об этом и говорю. А еще, к твоему сведению, я преподаю урок физики, а не литературы. Так почему же ты позволяешь себе читать художественную литературу на уроке? Неужели ты такая особенная?! Я бы на твоем месте…
— Вы знаете, Наталья Николаевна, я не жалею о том, что начала читать книгу на вашем уроке. Я понимаю, надо уважать труд учителей, ведь вы стараетесь сделать для нас только хорошее. Но я бы посчитала время потерянным, если бы просто сидела и пыталась вслушиваться в то, что вы говорите. Это бесполезно! Мои «друзья» мешают мне учиться. Какое вообще право они имеют мешать мне получать знания?! Вам самим не стыдно, что вы, вместо того, чтобы наказать их за непристойное поведение на уроке нападаете на меня за то, что я всего-то читала Брэдбери? Тихо читала книгу! Или вы считаете нормой их поведение? А хотя, знаете, я поняла, в чем дело. Вы не хотите наказывать горячо любимого вами Мишеньку (это слово я особо выделила интонацией), который как раз и является причиной шепота и смеха этих людей. Даже не он, а его глупый рисунок, который он пустил по рядам…
В этот момент я подошла и вырвала листок с тем самым рисунком из рук моего одноклассника. Мертвая тишина была в классе на мгновение. Я вглядывалась в эту жалкую карикатуру… Нечеткими линиями были ясно вырисовано туловище, одетое в клетчатое пальтишко и  серый берет. Вокруг этого человечка все было исписано обидными фразами. А сам человечек был изуродован. По цвету шарфа на нем можно было сразу понять, что это чучело – я.
В этот момент я почувствовала сильную ярость. Такой злобы во мне не было никогда. Во мне все кипело адским пламенем, и, казалось, будто сейчас это яркое пламя гнева вырвется наружу. Маленький добрый и равнодушный ко всему человечек где-то внутри меня теснился в уголке, прячась от этого огня злости. Даже ему было страшно того, что сейчас будет. Я крепко сжала этот листок в своей холодной ручонке и медленно подошла к Мише. Он смотрел на меня странным взглядом, на его лице была какая-то омерзительная и злобная усмешка, но это была маска. Мне казалось, что на самом деле он боится меня, но тщательно скрывает это.
Весь класс смотрел на нас и ждал того, что будет сейчас. Я подходила все ближе и ближе. Наконец, я остановилась перед Мишей. В этот момент все как-то быстро произошло…  Миша попытался что-то мне сказать, я, не раздумывая, засунула скомканный листок прямо в его поганый рот. Лицо Миши исказилось, на его лице было сильное отвращение.
А что было потом, я не знаю, потому что я уже повернулась к нему спиной и вышла из класса. Но я слышала, как Наталья Николаевна мне что-то крикнула вслед, но я и на нее не обратила внимания.


Я была довольна  собой. Наконец-то, я смогла постоять за себя и стала с моими обидчиками жестче.  Когда я вышла из кабинета, то побежала подальше оттуда, поскольку я не хотела, чтобы учитель меня позвала обратно и начала читать нотации по поводу моего поведения. Идеальное место для того, чтобы отдохнуть от сует – это, конечно же, подоконник на лестничной площадке. Звучит забавно, но там действительно мне становится хорошо. Частенько в длинные перемены или во время «окна» в расписании я просиживаю в этом милом местечке  в обнимку со своей куколкой, сшитой в детстве мной и мамой. 
Я забралась на подоконник, удобно устроившись, я достала телефон, наушники и начала слушать свою любимую музыку, которую обычно все называли «каким-то непонятным шумом». Здорово было бы познакомиться с человеком, одобрившим мои музыкальные вкусы.
Но таких нет, как и моих настоящих друзей-ровесников…
Я закрыла глаза и снова начала рассуждать в мыслях на избитую временем тему о том, что нет идеальных людей и надо привыкать к обществу, считающему меня изгоем. Все было хорошо, пока я не услышала странные звуки и шумы. Нет, это был не шугейз, это физичка стояла возле меня и что-то говорила. По ее выражению лица можно было понять, что она сердится, и говорит о моем сегодняшнем поведении. Я сделала вид, что слышу ее, на самом деле мне было все равно на ее пустые слова. Особенно было весело, когда под звуки «умирающего кита» она со злостью в глазах открывала рот, будто это она издает их. Я заулыбалась, а ее лицо становилось еще серьезней. Когда «I only said» закончилась, в наушниках была тишина. В этот момент я услышала единственную фразу: «Аля, ты меняешься в худшую сторону».
 Прозвенел звонок с урока и учительница ушла. Я оставалась на подоконнике со своей музыкой. Мимо меня начали проходить люди, они оглядывались и смотрели на меня, как на сумасшедшую. А я в это время смотрела на них. Все эти подростки были разные, у одних были карие глаза, у других голубые.  Одни были девочки, другие были мальчики.  Кто-то был одет в юбку или сарафан, а на ком-то были брюки. Кто-то был с сумкой или портфелем. Кто-то нес в руках книги, а кто-то нес в руках горячую булочку, купленную в школьной столовой. Они все были разные, они не такие как все.  Каждый считает себя оригинальным, особенным.
На самом деле, из оригинального в них только оболочка – то, на что попадаются и ведутся окружающие. Мало таких людей, которые сначала  посмотрят им в душу, в настоящее богатство и уникальность человека.  Было бы все иначе, у меня сейчас были бы друзья.
«Ха-ха, смотри, какие у нее некрасивые колготки, фу, что за вкус? Давай ее обойдем?» - вот так со мной обычно и бывает. Ну, где? Где сейчас эти добрые люди, которые были раньше? Где те рыцари, которые были готовы умереть ради своей любимой дамы, ради того, чтобы защитить ее честь и достоинство?! Ведь даже мальчики спокойно могут подойти и оскорбить меня. Они считают это нормой, а мне очень обидно, что нет смышленых людей вокруг меня.
Я соскочила с подоконника и побежала по лестнице. Почему-то мне хотелось бежать отсюда. Я взяла куклу с собой и направилась прямо к гардеробу. Я не видела смысла в том, чтобы оставаться в школе. Нет, я не против знаний, меня даже в некотором роде притягивает наука, просто все эти люди…  они…  в общем, я их боюсь. К тому же слишком много неприятностей случилось за день, и не факт, что если я останусь, то не приду домой заплаканная. Лучше уйду сразу и сделаю дома все уроки, прочитаю все новые параграфы, авось, учителя не заметят моего сегодняшнего отсутствия…
Взяв из гардероба всю верхнюю одежду, я поспешила к выходу. Пока шла, накинула на себя пальто, шарф и надела шапку. Кукла все еще была у меня в руках. Когда на улице становилось холодней от ветра, я прижимала  Эми (такое имя я дала ей еще будучи ребенком ) к сердцу все крепче и крепче, как будто тепло ее хрупкого кукольного тельца передастся мне, и согреет меня.
Так я прошла всю улицу, в обнимку с любимой игрушкой. Хотя, даже не думаю, что это игрушка. Это талисман. Когда моя мама была еще жива, мы вместе с ней сшили Эми. Но мама умерла, а частичка ее души теперь вечно со мной рядом. Иногда, кажется, что у куколки есть свое маленькое и теплое сердечко, которое так же сильно бьется, как и у живого человека… 
Ветер, сильно раздувавший мой шарф на ветру, будто паруса, подгонял меня к дому. Мне было холодно, и я побежала, чтобы скорей дома укутаться в теплое лоскутное одеяльце и попивать теплый и сладкий индийский чай.
Я вошла в подъезд, но там тоже веяло загадочным холодом. Почему-то становилось страшно, ненавижу это необъяснимое появление тревоги. Спешно повернув ключ в дверном замке, я открыла дверь и сразу же, войдя домой, захлопнула ее. Почувствовав, что я в безопасности, в своем доме и крепости, что ничего мне не угрожает, я с легкостью вздохнула. 
—Па-а-а-ап! –  мой голос нарушил гробовую тишину в квартире.
Как я поняла, папы не было дома, поскольку за него сейчас мне отвечала тишина.
Сняв верхнюю одежду, я прошла на кухню. Прошла в спальную комнату, в гостиную, обошла всю квартиру, папы нигде не было. Это было очень странно,  и не похоже на моего отца. Сегодня у него нерабочий день. Где же тогда он? Сегодня он хотел быть дома и заканчивать свой лесной пейзаж. Вдруг что-то случилось?.. некая паника охватила меня. Но почему я так сильно волнуюсь? Папа – взрослый и человек, живущий спонтанно.  Наверное, ему в голову взбрела какая-нибудь глупая и забавная идея пойти куда-нибудь. Нет, ну, точно! Это же мой папа, его каждый день посещают странные мысли. Успокоившись, я вернулась в свою комнату. Не успела я снять сарафан, как вдруг затрезвонил мой сотовый телефон. Никто бы мне не позвонил, кроме папочки. Я бросилась к телефону. И, действительно, на экране высвечивалось «папа».  На моем лице засияла улыбка, началась  наша с ним беседа.
—Папа! – я первая начала разговор, – Где ты? Что-то случилось? Почему ты не дома?
—Аля, не беспокойся, все хорошо, я…
—Что ты?
— Аля, откуда ты знаешь, что меня нет дома?
После этого вопроса возникла эпичная длинная пауза. Я поняла, что натворила глупость, когда спросила про дом.
—Так, об этом мы дома поговорим. Скажи спасибо, что я сегодня добрый. Ну, я надеюсь, у тебя была серьезная причина, чтобы уйти с уроков?
—Я не знаю, наверное, это серьезная причина, – я произнесла это с выраженной ноткой грусти и осознания собственной вины.
—Что ж, расстраиваешь ты меня, дочка. Ну, хорошо, жди, я скоро вернусь с сюрпризом.
Мы попрощались, но папина речь  заставила меня задуматься о том, что же такого хорошего случилось, чтобы он приходил « с сюрпризом». Может, выдали, наконец, зарплату? Нет, ради какой-то зарплаты он бы не был таким радостным. Что, если его картину выставят в Эрмитаже? Какие милые глупости. Ладно, не стану портить сюрприз своими бредовыми мыслями и разгадками. 
Я вернулась из школы ровно в два часа, а это значит, что у меня есть еще уйма времени на  выполнение домашнего задания. Конечно же, я не стала растрачивать его попусту, уроки я оставлю на вечер, сейчас самое время для рисования.  О, знали бы вы, как я люблю рисовать. Пожалуй, самое прекрасное чувство, когда перед тобой холст, краски, кисти, и  фантазия, кипящая бурными идеями, готовыми вот-вот выплеснуться на холст. Ты начинаешь передавать все свои эмоции и чувства на картину, и порой, даже не знаешь, что получится в итоге. Иногда в голове появляется четкий образ  готовой картины, а иногда, мазками разной ширины, разными приемами и кистями мы создаем шедевры, сюжеты которых даже ни разу не всплывали в твоей голове. Мой папа написал множество таких шедевров, в основу которых положены эмоции и чувства. Есть картины, написанные по сюжету старых воспоминаний, есть те, которые он писал о настоящем времени. Ах, если бы все эти картины были у нас! Папа зарабатывает на своем умении хорошо рисовать. Каждый месяц к нам приходит Виктор Анатольевич — друг семьи и папин помощник по заработку. Этот добрый человек покупает папино творчество за определенную цену, а потом продает их в своей лавочке искусств за чуть дороже, чем купил. Такой вот у него бизнес.
Помимо того, что папа подрабатывает художником, у него есть и официальное трудоустройство. Но, из-за нехватки денег и с частыми задержками заработной платы, папа и стал продавать все свои картины. Так вот мы с ним и живем.
Я, как уже говорила, тоже люблю рисовать. Но у меня редко получается изобразить что-нибудь такое, что заставит умереть от восхищения и умиления зрителя. Очень редко случаются чудеса, когда мое творчество нравится мне самой. Обычно, сняв холст с мольберта, на моем лице кривится кислая мина.  Папа вечно пытается меня убедить в том, что я рисую просто восхитительно для своего возраста, а я ему не верю, конечно. Я ведь сама знаю, что у меня никогда не получится изобразить мои чувства на картине такими, какие они есть на самом деле. Обидно, но что тут поделаешь?
 На моем столе, в комнате, еще осталась недописанная картина. Масло на палитре уже засохло, кисти все еще стояли неубранными в чистой воде, краски вынуты из новой упаковки. Мне хотелось вновь начать писать. Я принесла мольберт из папиной мастерской, закрепила холст, уселась перед ним удобно и начала «всматриваться» и «прислушиваться» к тому, что сейчас у меня внутри. Мне казалось, будто порыв вдохновения овладел мной, будто бы тебе нужно сейчас выплеснуть все свои негативные эмоции в виде масляных красок сюда – на чистый белый холст.


Вот на нем уже есть множество разных мазков: синие длинные линии, пятна и короткие полосы темных холодных оттенков. Вся эта цветовая гамма, эти волнистые линии давали понять, что девочка рисовала море. Аля рисовала бушующие волны, в вечернем закате общего абстракционизма. Она писала это с непривычной для нее серьезностью и с небывалым никогда строгим и сосредоточенным лицом. У нее получалось! Выходила отличная картина.
Десять или пятнадцать минут фантазийный кроха ютился  в ее маленьком сердечке.  Это было прекрасное чувство.
Крохотное  существо, которое в народе называют неодушевленным предметом  «вдохновение», тот самый милый человечек решил покинуть Альку в самый неподходящий момент.  Все из-за мыслей в ее голове. И не только в голове. Вдохновение из ее сердца  вытеснили размышления о… любви. Почему сейчас? Почему именно тогда, когда девочка уже было создала шедевр? В тот миг, когда она проклинала  всех людей, весь мир за то, что она появилась на свет. Аля даже не могла понять, что за чувство выгнало гнев. Неведомое и незнакомое чувство и мысли о счастье было внутри, но она отвергала его


С каждой новой линией я понимала, что все тщетно. Одна мысль не может продержаться наедине со мной больше получаса. Я не могу за такой маленький промежуток времени излить свои чувства на чистый белый фон, жаждущий получить информацию обо мне и моем внутреннем мире. Нет, не смогу я создать то, чего хотелось мне сначала.  Никакую  картину я не смогу написать! Ничтожный ребенок! От меня даже толку никакого нет, одни проблемы со мной… Папу только жалко, приходиться ему меня содержать и брать на себя это тяжелое бремя родителя и ответственного за меня человека. У него было бы все хорошо, если не мои проблемы в школе, где ему постоянно приходиться разбираться и ссориться то с учителями, а то и с директором.
Я швырнула кисти в стену, разлила банку с водой (и, судя по звуку, разбила ее). Мне хотелось зарыться в землю со стыда,  чтобы никто меня не нашел, ведь я везде, всегда и для всех обуза. Я предпочла всего лишь упасть на кровать, уткнуть лицо в подушку и очень долго рыдать. Я ревела, параллельно унижая себя. Я уже не думала о том, что не удалась новая попытка написать что-нибудь красивое и прекрасное. Что понравилось бы даже мне. Я размышляла о том, почему это все произошло. Почему я сорвалась, ведь эпичная неудача не повод впадать в истерику? Что со мной случилось? Я еще никогда не поступала так глупо, никогда не срывалась из-за такой чепухи… никогда.
 Н И К О Г Д А.
Вытерев слезы с моего покрасневшего личика рукавом зеленого свитера, я села на кровать, покинув позу рыдающего подростка. Я начала разглядывать то, что я натворила в порыве злости. Банка разбита, вода пролита, краски, остававшиеся на кончиках кистей, которые влетели в стену, были размазаны по ней яркими пятнами. Я села на пол, разглядев это все тщательней, с каким-то странным звуком, издаваемым моими устами, на четвереньках поползла к стеклянной банке с водой (вернее к тому, что от нее осталось). Круглыми глазами я смотрела на осколки, в то время как в мою голову начали приходить безумные мысли склонного к суицидальным наклонностям подростка. Я быстро отворотила голову в сторону, сказала себе: «Хватит ныть!», и встала на ноги.
В то время как я поднималась с пола, где-то вдалеке послышались странные громкие звуки, сопровождаемые отличной акустикой в широком помещении. Из подъезда доносился грохот. Меня вновь охватила какая-то необъяснимая паника и странные ощущения страха, будто бы кто-то может проникнуть в мою крепость. Я подобрала самый большой и, как мне казалось, самый острый осколок банки с пола. Мои тоненькие ножки в теплых и мягких голубых носочках поплелись по коридору прямо к двери. Моих шагов практически не было слышно, я шла, и с каждым шагом становилась уверенной. Мне казалось, что кто-то может проникнуть в мое убежище. «Скорей бы пришел папа, скорей бы…» - я очень напугано произносила это. Грохот уже давно сменился на тихий, но очень жуткий стон.
Кто-то начал скрести мою дверь, я же подошла к ней ближе, чтобы послушать, что там, по ту сторону двери. Я прижалась ухом к ней, скрежет ключа в замочной скважине дал понять, домой идет папа.
Я не могла понять одного, если пришел папа, значит он выгнал того маньяка, но как? Или же… маньяка не было, все это время стон и гул издавал мой папа. «Что происходит?» - я вслух спросила себя и отошла от двери. Я смотрела и ждала чего-то необычного и жаждала того, чтобы папа сказал мне, что происходило в подъезде, и почему это было таким громким, что подвергло меня в ужас. Дверь отворялась, и кажется моим отцом.