Жареная картошечка по-французски

Два сына у меня, два мальчика, два красавца. Моя жена родила  их здесь в Америке сразу готовыми американскими гражданами, каждого с золотой ложкой во рту. Люблю я их необыкновенно. Балую. Лева – 13 лет и Боря – 6.
Уговорили они меня недавно в McDonalds сходить. Я и сам люблю в этих общепитовских столовках изредка поесть. Там хоть и вредно все, но ужасно вкусно. Пока ехали, обсудили меню: Леве number six, Боре happy meal — это еда в красивой коробочке и игрушка–сюрприз внутри, а мне жареная картошечка по–французски. Приехали, запарковались, заходим – Лева налево побежал заказывать, а Боря в 'аквариум –' такая детская площадка за стеклом с лабиринтами из широких пластмассовых труб. Дети любят в них играть, прятаться. На полу покрытие из толстой резины, чтобы никто не ушибся. Там уже детей полно, и мой Боря влился в дружную компанию. Писк визг, крики, хохот, но стекло все заглушает и дети там как рыбки беззвучные. Это взрослому вдвойне приятно, потому, что шум, который создает десяток американских, рождённых и воспитанных на свободе детей, ни одно человеческое ухо выдержать не может. Я стою, любуюсь на своего красавца и думаю, что смешанные браки это хорошо. Потому, что с одной стороны обогащается генофонд и дети мои получились рослые и красивые,  как моя жена, а умные как я, а с другой стороны нужно родословные так запутать, чтобы ни один фашист потом не мог разобраться. Вдруг слышу за спиной: ‘fuck'. Я уже по самому факу понимаю, что это африкан-американ. Это в их манере говорить "фок" с таким призвуком как будто бутылка с шампанским открывается. Поворачиваюсь, гляжу, не ошибся – стоит предо мной обезьяна поздопротивнейшего вида: снаружи черная, а внутри розовая, глаза выпученные, волосы дыбом, а ладони изнутри такого цвета, как живот у рыбы. Крупная, килограммов под сто.
Я, вот, когда приехал в Америку, все думал, почему африкан–американ такие здоровые, а потом догадался – это искусственный отбор. Двести лет назад, когда они рабами были, их отбирали по росту, по физической силе в надежде, что они будут хорошо работать. Напрасно, конечно.
Хотел я было сделать этой самке гориллы замечание, что мол, мэм, детская площадка не место где можно сквернословить, но потом подумал, ну ее нахуй. Не буду связываться, не тот у меня английский, чтобы долго на нем ругаться: фак, шит и все, дальше уже нужно в морду бить. А она не унимается. Кричит: "Кто этот факаный отец этого факаного белого ребенка, который толкнул мою дочку. "
Смотрю, а это я тот самый отец и есть. У моего Бори какие то разборки с существом в точности похожим на эту бабищу, только в масштабе один к десяти. Я пошел к своему сыну в аквариум и спрашиваю, что случилось. Он рассказывает, что девочка эта ударила его в трубе ногой, он гнался за ней, настиг уже за лабиринтом и толкнул. Я ему объясняю, то что ты готов за себя постоять, хорошо, но делай это с умом. Говорю все по–русски, чтобы мамаша не поняла. Хочешь ее толкнуть, толкни там в трубе, чтобы никто не видел. А african-american mother говорю: sorry, дети детские разборки, что нам взрослым вмешиваться. А она кричит нет, он ее ударил и сейчас здесь у нее на глазах должен быть наказан. Если я, факин фазер, этого не сделаю, то у девочки есть some body, кто может ее защитить — ee старшая сестра. Я оглядыаюсь и вижу, что есть еще одна версия черной обезьяны — один к пяти. И если их выстроить мысленно в ряд: один к одному, один к пяти и один к десяти, то получается что–то в роде матрешки в разобранном виде — злой, крикливой куклы. Этой — один к пяти — лет около двенадцати лет и веса в ней килограммов под шестьдесят. По ее внешнему виду и по реакциям ее мамаши совершенно не понятно, что они могут вытворить. Поведение этих негров вообще трудно предсказуемо. Никогда не поймешь то ли они торчат, то ли ебнутые от природы. Сколько раз я видел, когда еще ездил в сабвее, как черных колбасит на публике. Белые только морды отворачивают или смотрят насквозь, а я всегда гляжу им в хари и чувств своих не скрываю. Мне один приятель поляк говорил: не смотри им в глаза, 'no eye contact'. А почему бы не посмотреть, хочется же понять: в самом ли деле они такие же как мы, или это только так говорят.
Заслонил я сына телом и думаю, что мне делать, если они на него все в троем кинутся. Буду защищать свое, как говорит моя теща, "жидяне". И в этот, самый критический момент, появляется мой старший сын Лева, мой красавец, коричневый пояс дзю–до, боксер и лучший математик в классе для дураков, куда его перевели за две драки со старшеклассниками. Лева ставит поднос на котором лежит: номер шесть, happy meal и жареная картошечка по-французски и говорит что-то в роде: 'Кушать подано'. И я, воспряв духом, говорю черной, которая один к одному: Знаете что, у моего младшего сына тоже есть кто–то, кто может его защитить и указываю на Леву. А Левушка вообще ни сном ни духом — совершенно не понимает что происходит. В ответ на мое заявление черная тварь приходит в состояние крайнего неистовства и кричит: А у этой девочки (один к пяти) тоже есть кому защитить и выставив руки перед, набирает своей сотней кило скорость, чтобы ударить Леву ладонями в грудь.
За те деньги, что я вложил в его тренировки за шесть лет можно было купить автомобиль класса Honda Pilot.
Лева делает шаг в сторону, перехватывает большую матрешку за рукав, зацепив ногой снизу, подхватом бросает на резиновый пол. Делает он это абсолютно машинально, как на тренировке.
Средняя матрешка посмотрела на фортель, который проделала ее мама, тупо и совершнно равнодушно, там явные задержки в развитии,  а маленькая засмеялась и захлопала в ладоши. Засмеялись, запищали, закричали завизжали все дети и прерванная было, игра снова понеслать по трубам лабиринта.
Не спеша пришел менеджер, который наблюдал всю сцену в видеокамеру. Он быстро оценил ситуацию и спросил:
— Вызывать полицию? У вас есть претензии друг к другу?
— У меня нет, — сказал я.
Черная промолчала.
— Все, — сказал я детям самым решительным тоном, — уходим, и на всякий случай ухватил Леву за шиворот. Мальчики повиновались.
"Вот Рабинович, — сказал я сам себе, когда мы сели в машину, — поел ты жареной картошечки по–французски."
— Ну, как бросок? — спросил Лева.
— Не очень, — сказал я, — на вазари. Довернул руками, был бы иппон.