Побег под Мендельсона

Впервые опубликовано в "Джип на обочине" (сб. маленьких драм). - М: Евразия+, 2008. ISBN 9785934941483

Пронырливый холодный ветер лез под бушлат, нездоровыми сырыми руками хватал за поясницу, грозил простудой и ревматизмом. Дискарь, суеверно боявшийся хворей, поежился. Хоть и здоров как бык, а случись что -  ухаживать некому. Кинут в лазарет, оклемается он там кое-как без лекарств, потому что лекарств нормальных нет, а здоровья-то уже не вернешь. В организме поселится зараза и будет незримо точить изнутри весь срок, а срок мотать оставалось немалый – семь лет и семь месяцев. Поэтому и не хотел болеть Дискарь, боялся.

Он стоял и курил в проходе между глухой стеной барака и  высоким, в три человеческих роста, ограждением из колючей проволоки. Над верхним краем проволоки, на смотровой вышке маячила фигура часового в надвинутой по самые брови шапке-ушанке. Часовой смотрел не в зону, а куда-то за линию горизонта, вспарывающую неровной стежкой мутно-молочное марево Заполярья.

От кучки заключенных, что гужевались у стенки барака, отделился Серяк, бывалый зэк. Как бы невзначай оказался рядом с Дискарем. От его зловещего вида по привычке сделалось нехорошо. Но Дискарь подавил неприятное чувство. Серяк был опасен. Нельзя сказать, чтобы он пользовался большим авторитетом, но страх внушал. Такого лучше врагом не иметь.

- Как жизнь? – поинтересовался Серяк с бодрой неискренней улыбкой.

Фраза была просто вступлением. Если Серяк заводил разговор, то грузил проблемами конкретно.

- Жив пока, - ответил Дискарь степенно.

- Дело есть, - сказал Серяк, скучающе глядя по сторонам.

Что-то серьезное затевается, шкурой почуял Дискарь. Можно вляпаться по самые уши. Но выслушать надо, никуда не денешься.

- По воле еще не соскучился?

Хотел Дискарь съязвить, дескать, «ты что, апелляции принимаешь?», да не стал. Серяк - он же получокнутый – затаит злобу, и за неосторожное слово кровью придется платить.

- Забыл уже, что это такое, - сумничал он.

- Ну и дурак! – обрадовался ответу Серяк, поскольку мог теперь сказать  поучительно. -  О свободе всегда нужно помнить, если хочешь человеком остаться.

- Пошутил я, - дал задний ход Дискарь, не желая носить обидный ярлык. – Кто ж на волю не хочет?! Но иногда лучше на нарах попариться, чем в сырую землю уйти.

- Жизнь она конечно дороже, чем свобода, - глубокомысленно заметил Серяк. – Да только и жизнь без свободы - дерьмо. Али не так?

Ох, неискренне говорил Серяк, пусть даже и правильно. Но Дискарю надоела игра в слова. Тут еще и конвоиры со стукачами не дремлют! Не дай Бог, услышат. Ясно и другое - Серяк не случайно к нему подошел. Видать, психолог хороший, хоть и необразованный. Подсмотрел Дискарю в душу. Углядел там безошибочно главное – невмоготу Дискарю на зоне. Еще года не отсидел, а сил больше нет. Измотался-измучился. На все что угодно готов, лишь бы выбраться отсюда. Потому что чует – не то, что весь срок – года здесь не протянет, загнется от безысходности или человеком перестанет быть.

* * *

А все с ерунды началось – хотел из музыкального магазина под свитером три лазерных диска вынести, а кассирша усмотрела, кинулась, дура, за ним, вцепилась в одежду.  Ну он ей в сердцах и двинул. За чрезмерное рвение. На беду удар сверхточный получился.  Шейные позвонки треснули, когда он ей по скуле дал, и стала она полным инвалидом-паралитиком. С двумя детьми, которых воспитывала без мужа.

Но это Дискарь уже на следствии и суде узнал, потому что в тот злосчастный момент скрутила его подоспевшая охрана магазина. Хоть и хлипкая баба была, а держала крепко, чуть свитер не порвала. Из-за этой кутерьмы с дисками и получил кличку  он свою нелепую, да и срок на полную катушку, даже больше.

Но хоть и плохо было на зоне, авантюристом Дискарь не был. Вырваться отсюда легко только в детских фантазиях. А на самом деле ни охраны, ни колючей проволоки даже не надо. Само место, где зона находится, будет похуже вериг и кандалов. С одной стороны на двести километров тундра, с другой – тайга. Не догонят, так сам околеешь! 

Поэтому дал себе слово Дискарь – на авантюру не подписываться, даже если грозить смертью будут. Ну а если задумка стоящая, пусть даже и рискованная, то надо соглашаться.

- Что предлагаешь? – взял быка за рога Дискарь.

- О теплых краях да чистых простынях подумать пора, - ответил Серяк.- Чтобы водки попить да баб поиметь  можно было вдоволь.

Он усмехнулся и продолжил:

-  Есть у меня товарищ верный. Но нужен третий. Тебя вот силушкой  Бог не обделил, с его и твоей помощью на волю выберемся.

- Товарищ-то кто?  - полюбопытствовал Дискарь, незаметно расправив плечи.

- Сказано тебе -  надежный, - отрезал Серяк. – Подпишешься, узнаешь.

- А жрать что будем? – вопрос был жизненно важный, и Дискарь  вдвойне ощущал его остроту, поскольку время шло к обеду. Кроме того,  Дискарь твердо решил больше не поддаваться, если на  этот раз не  получит вразумительного ответа.

- Сухари, сало достанем, - успокоил Серяк. – И четвертого с собой возьмем, ясно?

Дискарь содрогнулся. Вот он – ключик к успеху. Четвертый! О людоедстве слышал не раз. Бегут зэки из зоны, подбивают с собой простака. Искренне так, убедительно. Человек верит, что он в команде, облечен доверием, рад стараться. Ну и с ним, конечно, все любезны, по-товарищески. Чтобы, упаси Бог, не заподозрил ловушки. А потом в пути, когда жрать уже нечего, валят его безжалостно и – в пищевой рацион. «Свиньей» такой попутчик называется. И роль у него благородная – сам погибай, а товарища выручай!

Только думал Дискарь, что все это зэковские сказки-страшилки,  уголовный фольклор. Ибо нигде подтверждений этому не получал. А теперь вот воочию предстоит убедиться – правда то или нет.

Согласился он, дал зарок хранить тайну. А Серяк, взяв с него эту клятву, заговорил шепотом быстро и деловито. И еще потом подходил не раз и не два.

Узнал Дискарь все что нужно и о продуктах, которые спрятаны на лесоповале, и о плане побега, и о попутчиках. Первым был Водяной. На воле квартиры у одиноких стариков и женщин отнимал. На подставных лиц оформлял, а законных владельцев – на тот свет. Разными способами, но самый коронный – топил в пруду в мешках из-под картошки. Срок у него был из двузначной цифры, такой же как у Серяка. Ну да чужим делам на воле  Дискарь не судья. Сам не ангел.

А вот бедолагой четвертым какой-то Котик оказался. Дискарь и не знал его вовсе.  Теперь, конечно, стал присматриваться. Человек оказался на вид тихий. Привык, похоже, помалкивать и держаться в тени.  На рожон не лез, но и не давал собой помыкать особо. Грубости пропускал мимо ушей, а если начинали донимать серьезно, жаловался – но не администрации, а авторитетам. Никому не вредил и не мешал. Невзрачный такой зэ-ка. До тюрьмы, говорили, был бухгалтером. 

Срок ему впаяли для счетовода немалый -  десять лет, из которых отбыть успел два года. То ли за других пострадал, то ли по собственной глупости.

А что до прозвища – Котик, то это была его настоящая фамилия, под ней по документам числился. Заурядная, интеллигентная внешность. Роста чуть ниже среднего. Годов - около сорока. Редкие пегие волосики, словно прилипшие к черепу. Пухлые, дряблые щеки, и тонкая заветревшаяся кожа, в которую словно красные ворсинки в долларовые бумажки, были вкраплены кровеносные сосуды. А вот глаза у него были добрые, обезоруживающие.

Может, благодаря глазам этим его и не трогали, хотя беспредельщиков на зоне хватало. Но и «свиньей» его решили взять не за хороший взгляд, а из-за комплекции. Потому что и жирок на животе свисал, и ляжки были толстые. Хотя и видимая безобидность его могла оказаться кстати.

* * *

Ждать пришлось недолго. У Серяка все было схвачено четко, по-военному.  Как-то вечером в холодном сортире, он подсел к сосредоточенно маявшемуся Дискарю.  Спустив штаны, проговорил:

- Хозяин уехал в Анадырь. На неделю. Вместо него остается Гнилой.  Поэтому уходить надо, не оттягивая, завтра. Искать не будут. С охраной все обговорено. У них свои счеты с Гнилым. Когда пойдут разборки, его выставят  крайним. Лады?

- Лады, - помедлив, ответил Дискарь. От мысли о приближающихся испытаниях стянуло живот. Но отступать было некуда. К тому же, трудно найти более подходящий момент. Начальник лагеря был крут. Его временная замена подловатым, но безвольным майором по прозвищу Гнилой была кстати. Но главное другое - если правда, что погони не будет, то шансы становятся пятьдесят на пятьдесят. Ноги против тайги.

- Поджилки не трясутся? – сурово спросил Серяк.

- Главное, чтобы у тебя не тряслись, - солидно парировал Дискарь.

Ушли с лесоповала во время обеда.  Конвоиру молоденькому, из призывников, Серяк с Водяным разбили голову, но не до смерти, чтоб, ежели что, обозлившаяся охрана расправу над беглецами не учинила. Завалили наспех ветками и тяжело побежали, держа курс вглубь таежного редколесья. Впереди двое зачинщиков, за ними Дискарь с вещмешком, где были продукты, а сзади семенил бухгалтер. С непривычки или от волнения, но  Дискарь скоро запыхался. Жадно хватал легкими воздух, но терпел - останавливаться команды не было. Серяк и Водяной, не оглядываясь, прокладывали путь. Километра через два, когда просека уже давно скрылась из виду, сбились на шаг.

Шли до наступления темноты. Дискарь измотался, прислушиваясь до звона в ушах – не лают ли, настигая, собаки. Решил – догонят, отбиваться не будет – судьба. Пять лет довесят, зато живой останется.  Правда, не  представлял, как протянет эти пять, если того, что суд отмерил,  и так было с избытком. Но никто не преследовал. Дискарь радовался, но, будучи суеверным,  не торопился поверить в удачу. Только спрашивал себя, глядя на угрюмо сопящих и спотыкающихся спутников, испытывают ли они те же чувства?

Еще прикидывал Дискарь, много ли у них продуктов, то есть сухарей да сала, и если разделить поровну, на сколько дней хватит. Может и не потребуется Котика резать, доберутся все целые-невредимые до огней цивилизации.

Держались вместе, подчиняясь скупым командам Водяного, который незаметно взял на себя роль, если не вожака, то проводника. Остановились на ночлег в неглубокой лощине. Единственным топором нарубили лапника для костра и несколько охапок попышнее – вместо постелей. Погрызли сухарей, растопили снега в котелке, чинно по старшинству напились талой, с железным привкусом, воды. Было несколько пачек чая, но из-за усталости, видно, Серяк с Водяным ничего про них не сказали. Решили, наверное - первую ночь перебьемся.

Легли почти вплотную к огню. Дискарь, боясь окоченеть во сне, решил поддерживать пламя, пока будут силы, и механически подбрасывал сучья, едва костерок затухал. Еще он подумал, что впервые в жизни спит как собака на земле под открытым небом. На насквозь провонявших нарах в колонии было уютней.

* * *

В дорогу пустились с рассветом. С заиндевелой хвои согнал не унимавшийся всю ночь холод, из-за которого так ломило спину, что едва удалось распрямиться. Ориентировались по солнцу, которое расплывчатым пятном ползло за молочной шторой неба, и по физической карте, вырванной из энциклопедии в лагерной библиотеке, на которой приблизительной точкой Серяк отметил местоположение колонии. И хотя карта, на взгляд Дискаря, годилась больше для психического успокоения, чем для дела, как бы заменяя собой несуществующий спутниковый навигатор или сказочную экран-тарелочку, это не мешало всем четверым с интересом и надеждой разглядывать ее на каждом привале.

Но настоящую уверенность в успехе побега, какой бы маленькой она ни была, вселяло в Дискаря знание Водяным и Серяком неких примет, которые вроде бы позволяли не сбиться с пути. Эти двое временами обособлялись, задумчиво скребли небритые подбородки, указывали грязными до черноты пальцами то на овраг, то на возвышенность, то на большой валун, то на поваленные деревья, и, если все сходилось с их представлениями, уверенно вели группу дальше, беззлобно сыпля матерками для поднятия общего боевого настроя.

Погони не было, но Дискарь понимал, что искать их все равно начали. По-крайней мере приказы и оповещения наверняка уже разосланы по всей Сибири, Дальнему Востоку и до столицы дошли. Так что опасность эта, о которой нельзя было забывать, незримо висела над ними и подстегивала к тому, чтобы скорее вырваться из обставленной красными флажками зоны. И если не раствориться в огромной людской массе, то хотя бы замести следы и исчезнуть, так чтобы не нашли, на бескрайних просторах страны.

Шли на юг, будто бы в направлении железной дороги, которую чернильным карандашом обозначил на карте Серяк. До нее было километров двести. Шли сквозь тайгу под широким углом к большаку, по которому доставлялись люди и бревна. И в этом была другая опасность, может быть, еще более значительная, чем первая – что не доберутся никогда до назначения, падут от стужи, мытарств и истощения. Надежда вся была на выносливость, удачу да на Бога, который, авось, сжалится  и не оставит.

На припасы особенно полагаться было нечего. Никаких разносолов, кроме сотни сухарей, шмата сала, да нескольких пачек чая в мешке у Дискаря не было. Разве что другие припрятали малость себе по карманам. Папиросы, что были у каждого, не в счет. Табаком не наешься,  разве что голод ненадолго отгонишь. Не нравилось Дискарю, что съестного взяли мало, но теперь возмущаться поздно, не возвращаться же в лагерь.

В обед подкрепились сухарями с талой водой да по ломтику сала в полпальца толщиной на брата. Снова двинулись в путь. Дискарь отчаянно высматривал лесные ягоды, но, так и не обнаружив их, сорвал сосновую веточку, стал машинально давить зубами иголки, поочередно выжимая из каждой на язык душистую кислинку. Это здорово отвлекало от нудности движения, потому что шел он как баран бездумно, целиком доверяясь следопытскому нюху старших.

За полтора дня прошли километров тридцать, а может, сорок – это Дискарь по степени усталости своей измерял. Значит, если идти в таком темпе, еще четыре дня пути с хвостиком. А там - поезд и свобода. Ибо сейчас Дискарь, хоть и не было вокруг решеток да надзирателей, свободы не ощущал. Сжаты были внутренности в комок, как у преследуемого зверя.

Для верности поинтересовался у Серяка, выбрав момент, когда у того было настроение получше, а не такое как по большей части – раздражительно-подозрительное.
- Неделю, - ответил Серяк безжалостно по отношению к надеждам Дискаря и добавил. – Наверное.

Подумал было Дискарь пуститься в полемику насчет километров, но спохватился – себе дороже выйдет. Серяк ведь ему как человеку, по-мужски сказал, откровенно. Чего уж тут выклянчивать день-другой. Словно тот мог изменить ход событий. Сами залезли в переплет, самим и выбираться. Стиснув зубы и моля Бога, чтобы силы не подвели, да товарищи по несчастью не угробили.

К ночи похолодало. Но, разгоряченные дорогой, они быстро и дружно насобирали хворосту. Не успели продрогнуть, как язык огня взметнулся к черному небу. Так что день завершился гладко - никто ни на кого не обозлился, и до  грязной ругани дело не дошло. Более того, бухгалтер нарвал толстой  сосновой коры и из тех кусков, что побугристее, смастерил в два счета подобие плошек. Похвалили его за инициативу, натопили снега в котелке и напились, наконец, крепкого чаю. Серяк снова сала нарезал острым как бритва ножом. За сухарями каждый лез в мешок по очереди. Аппетиту на них все равно не было, да и колючие крошки так больно впивались в  десны, что Дискарь, например, решил не мучиться и второй сухарь сунул втихаря в карман бушлата – про запас.

Спать в этот раз легли поразумней. Набросали еловых лап толстым слоем в виде одной постели. Притиснулись друг к другу. Так и замерли, посетовав напоследок, что укрыться от мороза было нечем. Одежда от него защищала плохо. Если и в следующую ночь будут стоять холода - не выжить, отрешенно констатировал, Дискарь, проваливаясь в сон.

* * *

На следующее утро никуда не хотелось идти. Кое-как встали. Лица были тяжелые и угрюмые. Если бы не бухгалтер, который  растопил снега в котелке, так бы и двинулись в путь без чаю. «Молодец», мысленно похвалил его Дискарь, но вслух симпатизировать поостерегся.

Дорога убивала своей монотонностью. От однообразных стволов рябило в глазах, и хотелось плюнуть на все, сесть на землю и навсегда привалиться к ближайшему дереву. Еще и от голода скручивало внутренности. Часа не прошли, а Дискаря уже подмывало предложить устроить привал и съесть к чертовой матери  все, что оставалось. Но едва заикнулся, как Водяной свирепо сказал, что до вечера вообще никаких привалов для кормежки не будет. Кто хочет, может жевать на ходу, но только сухари.

Стало смеркаться, когда они, выбившись из сил, набрели на охотничью избушку. Заброшенную, с дырами как от снарядов в кровле и полу, с трухлявыми стенами. Но Водяной с Серяком не скрывали удовлетворения – не сбились с маршрута,  избушка значилась в ориентирах, которыми их снабдили на зоне.

Вывалили на шаткий стол сухари, нарезали сала, кусок которого после раздела стал зловеще маленьким. Заварили чифиря.  Поужинав, разбрелись кто куда. Один по нужде, другой покурить. А Дискарь лег на лавку под стеной и принялся забавляться приятной находкой - портативным транзисторным приемником.

Для дома в глухом лесу, в котором хоть шаром покати – ни утвари, ни даже свечей, это была космическая диковинка. Приемник, на удивление, ожил. Несколько поворотов колесика настройки, и сквозь шум помех пробилась музыкальная станция – объявили, что будет марш Мендельсона.

Дискарь не был любителем классики, но  тут даже обрадовался. Поймал себя на мысли, что никогда не слышал этой музыки полностью. И слушать бы в другой ситуации, наверное, не стал. Но сейчас времени хоть отбавляй, да и душе вдруг захотелось высокого искусства.   Полился марш из динамика - такт за тактом, часть за частью. Запись звучала долго - дольше, чем ожидал Дискарь.

Он с наслаждением впитывал аккорды, как бы пропуская через себя торжественную мелодию. Суровая реальность отступила на задний план, и показалось, что все повернется к лучшему, что преодолеет он с товарищами нынешние трудности. В особенности хорошо подумалось ему о Котике - доверчивом,  кротком человеке, который следовал за ними без вздохов и жалоб. Размякнув, Дискарь искренне пожелал ему избежать страшного конца.

Однако, к полудню следующего дня положительный заряд эмоций, полученных накануне, улетучился полностью. Погода была пасмурная, провиант заканчивался, а лесу, напротив, конца-края не было видно. Если верить Водяному, то полпути или около этого они прошли. Но Дискарю казалось, что начали они плутать, ходить по кругу. В тайге без компаса - как в лабиринте.  Но даже если бы компас, то все равно Дискарь сомневаться бы начал. Потому что устал и разнервничался. Впереди – неизвестность, позади – лучше не вспоминать. Вечером доели последнее сало.  Общее настроение выразил Водяной.

- Жрать-то скоро будет нечего, - мрачно усмехнулся он.

- Ничего, зверюшку какую-нибудь поймаем, - успокоил его Серяк, оглядывая остальных в поисках поддержки. – С весной живность из нор вылазит обязательно. Закон природы.

- Поймаешь ты, - сплюнул в сердцах Водяной. Спорить с ним не стали. Поскорей улеглись и накрылись распоротыми мешками, по счастью обнаруженными во вчерашней избушке.

Наутро, когда пустились в дорогу, Серяк проворно перемещаясь от Дискаря к Котику, предупредил:

- Глядите в оба. Если какая-нибудь белка или лиса, дайте знать. Свежее мясцо нам будет очень кстати.

Котик вообще удостоился проникновенной тирады.

- Ты, мил человек, приглядывайся особо. У тебя глаз позорче, - дружески похлопывая его по плечу, сказал  Серяк. – А мы, будь уверен, охоту организуем.

Может, из сострадания сказал, а может, чтобы усыпить подозрения какие. Но никаких представителей животного мира за исключением ворон, которые лениво перемахивали с дерева на дерева при приближении маленького отряда, за весь день не то, что поймать - заметить не удалось.

* * *

Остановились в сумерках у подножия сопки, верхушкой напоминавшей облезлый верблюжий горб. Рухнули на покрытую толстым ковром прошлогодних иголок землю, перевели дух. Но от иголок исходила нездоровая сырость, и Дискарь, чувствуя, как вытекают из тела остатки энергии, зашевелился первый, пошел собирать сучья для костра. За ним потянулись другие. Во рту пересохло, и снег лежал только отдельными пятнами. Его усеянные черными точками пригорошни  казались сухим порошком и плохо утоляли жажду.

Дольше обычного провозились с костром. Даже самые тонкие веточки дымились,  скручивались, чернели, но не хотели заниматься. С горем пополам добыли огня, и то – благодаря устрашающей терпеливости Водяного. Послали бухгалтера набрать снега в котелок.

Глядя, как исчезает его округлая почти бабская спина среди стволов, Водяной без шуток сказал:

- Как бы не запропастился куда. Беги, ищи его потом по тайге.

- Сходил бы ты с ним, Дискарь, - небрежно скомандовал Серяк.

- Что я – крайний? - опрометчиво огрызнулся Дискарь. В иной бы ситуации повиновался старшему, несмотря на тон, но сейчас от усталости и голода злость равалсь наружу, мешала соображать. 

- Ладно, - примирительно махнул рукой Водяной. – Вернется, куда он без нас. А нам все равно поговорить надо.

- Когда валить его будем? – спросил буднично Серяк, снимая ботинки и вытягивая ступни во влажных смердящих портянках к огню.

- Обождем еще день-два, - подал голос Дискарь. Необходимость решительных шагов всегда в первый момент его отпугивала.

- Чего тянуть?! – вспылил Серяк. – Целый день не емши, в желудке пусто.

И правда - есть хотелось неимоверно. Голод как с цепи сорвался, грыз внутренности клыкастой пастью – Дискарь по себе чуял.

- Сухари остались еще, - слабо возразил он.

- Дурной, что ли, - Серяк показал у виска. – Еще километров сто идти. Сухари останутся напоследок. А сейчас мяса нужно.

- Белковой пищи, - поддакнул с ученым видом Водяной.

Получалось двое против одного. Противиться резона не было, и оставалось Дискарю только слушать, что решат.

- Придет он сейчас и враз все обстряпаем, - деловито распорядился Водяной. – Ты Дискарь, его держать будешь, а Серяк – на перо посадит. Я потом разделаю.

* * *

От костра расползалось тепло, а в утробе у каждого нестерпимо урчал голод. Роли были распределены, и, хоть и жалко было Дискарю Котика, а думал он о бухгалтере уже в прошедшем времени.

Появился Котик. Радостно объявил, победно подняв котелок:

- А я ручей нашел.

- Смотри, не расплескай! - ворчливо заметил Серяк, но в голосе его было одобрение. Экий везунчик, воду нашел! Повеселели и  остальные. Дискарь опасливо ждал знака, но Водяной в его сторону не смотрел, а наоборот, потянулся к бухгалтеру:

- Дай-ка глотнуть.

Котик протянул.

- И мне  тоже, - как у капризного ребенка вырвалось у Дискаря.

- Подожди чуток, - недовольно сказал Водяной, утирая губы. – Сейчас же чай будет. А то снова ему бежать.

- Пусть, - сказал Котик. – Пейте, я принесу еще.

- Темно уже, заблудишься, - остановил его Водяной.

Поставили котелок на горящие ветки. Когда забурлило – сыпанули пол-пачки чая.  Котик раздал плошки – каждый зачерпывал сам. Горячий чай с сосновым привкусом растекался по жилкам, приятно омывал стенки желудка, очищал. Кто - сидя, кто – полулежа, громко швыркали, боясь обжечься, и глядели поверх пламени на все, что озаряли оранжевые блики. А за спинами смыкалась непроницаемая ночь.

После второй плошки Дискарь поневоле расслабился, глядя на мирные позы остальных. Он с трудом представлял, как в этой ситуации встанет и вдруг ни с того, ни с сего навалится на Котика. Не лучше ли подождать до завтра? Он продолжал оставаться в нерешительности - никаких четких сигналов от Водяного, взгляд которого он украдкой ловил, не поступало.

Казалось, тот тоже был заворожен безмятежным сидением у ночного костра или же погружен в мысли о чем-то далеком. Дискарь опустил голову на ковер из иголок и, разморенный теплом, закрыл глаза.

* * *

Проснулся оттого, что трясли за плечо.  Вскинулся спросонья, не понимая, где находится – в первый момент в тоске показалось, что снова в бараке. Но нет – над головой вместо низких досок – черная пропасть. Ярко пылал костер.  Перед носом внимательное лицо Котика.

Вот только тело онемело, Дискарь ни руками, ни ногами пошевелить не мог, будто связали. Дернулся еще раз, так и есть – руки сведены за спиной,  запястья крепко схвачены. И щиколотки вместе как рыбий хвост.

- Мешковину разрезал на ленты, хорошо держит, лучше веревки, - пояснил Котик, глядя на его потуги. Втолковывал по-доброму, как ребенку.

- Зачем связал-то? – недовольно спросил Дискарь. Голова ныла, будто от простуды. Долежался на холодной земле!

- Вдруг нервничать начнешь. Чтобы глупостей не наделал, - ответил Котик. – Лежи спокойно, а то ведь стукнуть могу.

Бухгалтер подбросил на ладони камень размером с дыню-колхозницу.

- Сейчас крикну, Водяной с Серяком порвут тебя на части, - пригрозил Дискарь, немея от бухгалтерской наглости.

Котик задумался, покачал головой.

- Водяной уже спит вечным сном. Я у него топор искал, а  он очнулся, ручищи на меня растопырил. Пришлось гвоздануть по макушке. Вот этим же каменюкой. Но хоть возиться-связывать не понадобилось.

Он убрал со лба сосульки прилипших волос:

- Вот только шапку потерял. Подожди, я сейчас.
Котик неспешно обошел  костровище, вернулся в нахлобученной ушанке, присел на корточки, так что топор за поясом лезвием склонился к Дискарю. Тот оцепенело смотрел на два холмика по другую сторону огня. Котик, поняв его взгляд, усмехнулся:

- Серяка тоже стукнул, когда связывал,  для профилактики. Но живой пока.

- Голова как чугунная гиря. И ноет, - пробурчал Дискарь. – Что ты сделал-то с нами?   

- Лекарства добавил в чай, - охотно сказал Котик.- Я человек  запасливый. Раз лежал в изоляторе с гриппом, подружился  с доктором, стали про болячки беседовать. Пожаловался ему на глаза, он и говорит, дескать, ничего, нет.  Только от глаукомы лекарство неизвестно как в аптечке оказалось – клофелин называется. Слышал, небось?

Дискарь кивнул мрачно:

- Этой гадостью б..ди клиентов потчуют, чтобы во сне обобрать.

  - Точно, - похвалил Котик. – Короче, поговорили да забыли. Вернее, он забыл, а я перед побегом в лазарет наведался, прихватил бутылек. Как видишь, клофелинчик и пригодился.

- Ладно, - сказал Дискарь. – Ну зачем тебе все это понадобилось. Нас испугался что ли?

- Не в этом дело, - возразил Котик, и, пододвигаясь ближе, пожаловался. – Ишь, огонь разошелся, поджариться можно.

- А зачем тогда? – повторил Дискарь.
Котик достал из кармана нож Серяка, попробовал острие на палец, удовлетворенно цокнул языком.

- Есть вас буду, - прошевелили его губы.

Кончик лезвие устремился к горлу Дискаря. Он судорожно пытался отстраниться,  закрываясь как щитом подбородком, но нож был проворнее. Дискарь почувствовал, как сталь проколола кожу, сердце панически рванулось из груди, и все погрузилось во мрак.

* * *

Светало. Котик стоял в полный рост на лесной опушке, глядя на белое поле, за которым вновь, словно ощетинившееся копьями старинное войско,  маячил лес. За поясом топор, в карманах нож и спички. За плечами был мешок с сухарями,  котелком и запасным бушлатом. И еще три тела у затухающего костра, в двух из которых теплилась жизнь. Но надолго ли, без огня и еды?

Это Котика не интересовало, поскольку он за их беды не отвечал.

Человечины он, конечно, не ел.  Так, припугнул для науки. А выживут - на то воля Божья. Ну да Котик уже забыл про них. Впереди ждали три дня пути, а за ними  - крыша товарняка и столица.

Время, знал он, стояло смутное. Если фортуна не повернется точно задом,  то в потоке бомжей и беженцев проскользнет он благополучно до конечного пункта следования. А  там припрятан у него паспорт на другое имя и миллион долларов наличными – песчинку из того, что выкачали из банка, до того как он лопнул, настоящие воры – его хозяева.

И начнется новая жизнь. В свои силы Котик верил.