Le Lipstique

1. На первом этаже на вертушке меня остановил начальник спецкомендатуры майор Таразевич.
На мое вежливое:
— Здравствуйте, Вацлав Ксаверович, — он сказал:
— Иди, подружися. Я его в твою комнату поселил. Только смотрите у меня — будете заниматься сионизмом, я вас разделю. Зовут его Игор, а фамилия для наших рыбных мест самая подходящая — Фиш.  Статья хорошaя — спекуляция.
     2. Ax, Игорь Фиш голубоглазый русоволосый красавец, ариец. Рост метр восемьдесят, осанка патриция. Детско–юношеская школа гимнастики. Но паспортный стол внешностью не обманешь.
Скромно, без претензий, как и полагается  аидише мальчику, окончил Политехнический институт, автомобилестроение. Через пять лет нетрудной учебы — должность завгара в ПМК–21 на Первой поселковой. Слава богу хоть в Минске. Весь день среди жлобов–шоферюг. А главное, совершенно бесперспективно. Но он из того поколения молодых евреев, кто уже государству не верит и карьеру  на службе у государства делать не спешит. Государство старое дряхлое, читает с бумажки и чавкает съемным зубным протезом. Каждый второй анекдот в шоферской курилке  об этом.
   Еще когда учился в институте – джинсы, диски у арабов в общаге. Ахмед — 512 комната, Хабиб – 443 комната, Акмал – 306 комната. Арабы - классные пацаны, по-русски шпарят лучше кавказцев на рынке.  Израилю в третий раз уже продули, им похуй-ветер.   Тусуют по минским кабакам, наших девочек ебут. А вьетнамцы, победители Соединенных Штатов Америки, селедку жарят на электрической плитке в коридоре, на всю общагу вонь стоит.
   3. Зеркалку Зенит с дальнофокусным объективом, говно, конечно, в сравнении с японской Минольтой, обменял у арабов на две пары левис. Самый ходовой женский размер 46–й третий рост.  Продал — вот тебе и инженерская зарплата.
Главное не наглеть, не зарываться. Работать только со своей проверенной клиентурой. Заработал сам — дай заработать другому, не жадничай.
 Игорь любит хорошо одеваться У него хорошая фигура.   Три пары джинсов и костюмчик: брюки и ковбойская курточка в шкафу на вешалках.
  Поиметь Анжелу Девис можно только в джинсах Левис.
 Разглядывал фотографию в цветном журнале Огонёк.  Нет, на эту черную лесбиянку у него не встанет. Еврейскому мальчику нравятся славянки,  блондинки, чуть полноватые и с ярко накрашенными губами.
4. Однажды, Алла Викторовна просит достать французской самой яркой алой помады. Алжирцу Ахмеду заказал – алжирцы из бамбусов самые продвинутыей. Ахмеда говорит, что мама у него белая, врет, конечно. Никаких признаков белого человека в его внешности нет. Говорит на четырех языках — французский, английский,  русский и свой - арабский.    На обратном пути Ахмед летит через Париж. В Париже живет в каких–то арабских трущобах, экономит – голодает, приезжает худой, в коросте, котору полгода лечит потом на Прилукского,  но с пятью полными чемоданами.
За Le Lipstique заплатил ему двадцать пять рублей, не торгуясь.
Ахмед улыбается — этой помада с антисептической добавкой,  в Париже пользуются только проститутки, которые делают минет.   У вас проститутки, а у нас сама  Алла Викторовна Лядская — зав. мебельного магазина, член партии с 1966 года, русская, блондинка, красавица. Подарил серебряный цилиндрик в черной коробочке с красной бархатной внутренностью.  Благодарно ответила любовью. В любви искусница: фаэтон, игра на флейте и позиция номер два с зеркалами. Влюбился. Ответила взаимностью. Предложила уволиться из гаража, взяла к себе в магазин грузчиком. Чтобы быть  грузчиком в большом мебельном магазине, нужно иметь второе высшее - образование.    
 За дефицитным товаром клиент к грузчику. За месяц полштуки играючись. Снял квартиру в новом районе на Юго–Западе. Ночи любви. Совместная поездка на складной брезентовой байдарке Салют–2 вниз по Березине от Борисова. Под Бобруйском напали хулиганы, отбился двойным дюралевым веслом.  Дрался как лев. Алла Викторовна в восторге. Первый раз позволила 'курочку Рябу' прямо там на траве. Сказал, что любит ее хочет жениться.
    Засмеялась: "Выйти замуж и фамилию твою взять."
Все понял — ладно, проехали.
5. Еще год счастья, а весной 80–го года ментовская подстава. Но, к счастью, до передачи денег не дошло и свидетель только один.
Через два дня после того случая Алла Викторовна пригласила в кабинет. Сидит, прекрасная, с опухшими от слез глазами, пьяная.  Заперла дверь, в губы целует и говорит:
— Мальчик мой, прости меня. Нужно будет потерпеть. Адвоката возьмем Зельдовича, все трудные вопросы заранее решим. У них хапун сейчас перед олимпиадой. Просто так они тебя не отпустят, придется пожить на поселении. Через пол–срока уйдешь. Машину тебе дам свою, будешь на выходные в Минск приезжать.
— Почему именно я? - спросил Игорь.
— Глупый ты. Я всегда думала, что красивый еврей умным быть не может. Еврейская природа - экономная. Не может быть чтобы одному человеку давалась и красота и ум одновременно. Они предварительный сговор ищут.   Ты хочешь чтобы я с тобой пошла?  Побудешь до суда под подпиской. Мы еще видеться сможем, а в противном случае: преступная группа, систематически, в особо крупных размерах.  Фельетон напишут в центральной газете с названием: 'Как Фиш попал в сеть.' Следователь по особо важным делам, прокурор даст санкцию на арест. Нас посадят в одну камеру с большим спальным гарнитуром 'Вега'. И попкари будут толпиться у глазка, чтобы посмотреть, как я у тебя отсасываю...
 Игорь хотел уйти, но Алла Викторовна его удержала. 
 Ты думаешь первый, кого я скормила ментам. Это схема, дурачок, ж..денок ты мой прекрасный. Что ты испугался, расстроился. Хочешь я прямо сейчас тебе сделаю так хорошо, как никогда...
— Отпусти, — сказал Игорь, — ты меня и так уже всего своей помадой испачкала.

6. Нашему знакомству  Фиш очень обрадовался. Обнялись условным объятием: 'все евреи – братья.'
— Как здесь? — спросил он.
— Сам увидишь.
— Oпасно?
— Не лезь ни во что и тебя никто трогать не будет.
— А с едой как?
— Плохо. Кое–что можно найти в кооперативных магазинах, но дорого. А так даже хлеба не купишь.
— Как же ты выживаешь?
— Мне из дома привозят.
— А помыться?
— По воскресеньям работает баня, но не всегда. У меня знакомый в котельной. За рубль пустит в душ.
— Как же здесь местные живут?
— Они здесь уже тысячу лет живут. Привыкли.
— А как с антисемитизмом?
— Как везде.
 Быстро прижился на новом месте. Оброс связями, устроился сторожем на Турбазу,  снял угол у одинокой деревенской старухи в Степенево.
7. Был конец лета 1981 года. Уже час стоял на автобусной остановке, когда возле меня остановились жигули с минскими номерами, стекло опустилось и коротко стриженная  блондинка лет двадцати пяти с ярко накрашенными губами сказала:
— Садитесь к нам, Володя.
За рулем сидел Фиш.
— Знакомься, — сказал он, — Рената.
— Реня, — сказала она, — и, полуобернувшись, протянула красивую руку.
Я потрогал нежную ладонь с кровавыми ноготками. Игорь хохотнул, довольный произведенным эффектом.
— Куда тебе? — cпросил он.
— На Нарочь.
— Ну, и нам туда же.
Мы сидели в ресторане Нарочь в пустом зале.
— Здесь все Нарочь, — сказала Реня. — Турбаза Нарочь, дом отдыха Нарочь, котлеты Нарочь и вот эту толстую тетку, которая нас обслуживает, наверное, тоже зовут Нарочь.
— Ее зовут Зверюга, — сказал я.
— Как это? – Ренaтa с интересом посмотрела на меня.
— Ее имя вышито на карманчике слева: 'Зверуга Л.А.' Это oдна из самых распространенных здесь фамилий. И еще Мисуна.
— А что такое Мисуна? – спросила Реня.
— Мисуна по грузински – сходи пописяй, — объяснил Фиш.
— Ой, — сказала она, — спасибо, что напомнили, пойду помою руки.
— Кто она, где ты ее нашел? — спросил я у Игоря.
— Учительница музыки в местной школе. Из Молодечно по распределению.
— Красавица.
— Полька.
— Слушай, ты на своей машине по району гоняешь?
— Да, а что?
— Где ты ее прячешь?
— У одной бабки во дворе.
— Не боишься менты узнают?
— Они знают.  А ты думаешь почему мы с тобой в комнате вдвоем живем, когда в остальных по четыре–пять человек.
Вернулась Реня.
— Какие здесь еще смешные фамилии? — cпросила она.
— Рабинович, — сказал я.

8. Марьян, — попросил я приятеля лодочника, не фуфли, дай нормальные весла.
— Нормальные весла для нормальных людей, — ответил Марьян.
— Чем же мы тебе не нормальные?
— Можа твои друзья и нормальные, а тебе транспортное средство доверять нельзя. Угонишь куда нибудь в Израиль. Ладно, иди выбирай весла сам, — он ласково толкнул меня в плечо.
— Кто это? — спросил Игорь, когда мы отплыли от берега.
— Марьян, хороший мужик. Советскую власть ненавидит смертельно и поляков ругает. Говорит, не давали поляки ему рыбу сетями ловить. Меня первые месяцы, пока я не освоился, прикармливал. У него всегда переночевать можно.
Игорь сел на корму, Рената на нос, я взялся за весла.
— Куда мы плывем? — спросила Рената.
— Остров любви и четырех сосен, необитаемый.
Она мне очень нравилась. 
— У тебя классно это получается, —сказала она и потрогала меня босой ступней.
— Получается что?
— Гребля – сказала Рената через паузу.
Игорь не замечал ничего.
— Слушай, — сказал он, когда мы причалили, — поброди здесь немножко.
Они удалились в лесок,  нетерпеливо раздеваясь на ходу.
Ладно, — подумал я, — кому любовь, а кому сосны. Пойду пока поплаваю в прохладной нарочанской водичке.
Я отплыл подальше и с каким–то суицидальным чувством стал нырять на глубину, пытаясь достигнуть дна. Когда я вынырнул в очередной раз, то увидел на бергу совершенно нагую Ренату. Она поманила меня рукой. Я подплыл ближе.
— Что ты там делаешь? — спросила она.
— Ищу жемчуг, — сказал я.
— Нашел что–нибудь?
— Нет.  А где Игорь?
— Игорь спит. Он всегда после этого спит. Вылезай.
— Не могу, — сказал я, — у меня плавок нет.
— Ну, как хочешь, — сказала она, прыгнула в воду и поплыла хорошо поставленным спортивным кролем.

9.
- Понимаешь, старик,- объяснил мне Игорь, - он сказал чтобы я от нее отвалил, что у него серьезные к ней намерения. А какие могут быть намерения, если он женат и есть ребенок.
— А кто он такой?
— Да водила один местный.
— Да пошли его нахуй. Давай выпишем ему пи3дюлю. Где его найти, хочешь я с тобой пойду.
— Не могу, — сказал Игорь, — он не простой шофер.
— Какой не простой, золотой что ли?
— Он начальника местного КГБ возит. У меня половина срока скоро, я на досрочное освобождение буду подавать. Он мне все испортит.
— Отдашь ему Ренату?
— А она уже и так с ним. И потом — Алла про нее узнала, разозлилась, забрала машину, — удрученно сказал Игорь.
— Слушай, — сказал он после проверки, когда мы уже ложились спать. — Можешь оказать мне одну услугу.
— Наверное могу. Какую?
— Нужно передать, я ей обещал. — Oн достал длинную черную коробочку
на которой золотыми буквами было написано — Le Lipstique.
— А сам?
— Мне нельзя с ней даже встречаться. Ты думаешь я это придумал, меня люди предупредили из Минска.

Назавтра был выходной и меня позвали в соседнюю комнату на проводы к Коле Большакову — сыну председателя колхоза. Коля уходил по пол–срока. Я опоздал с визитом, мне налили штрафную, я выпил, закусил чем–то засохшим на кусочке хлеба и спросил у виновника торжества:
— Колька, расскажи как ты дошел до такой жизни.
Колька, уже изрядно пьяный, сказал:
— Да одну дачницу хотел под гузачок пустить.
— Красивую?
— Симпотную. У купальнике.
— Она тебе нравилась?
— Очень.
— Так предложил бы ей руку и сердце, женился бы.
— Да на что я ей нужен, у нее сбака агромный. Ен яе и збараниу. Сапог мне парвал.
— А как же ты отмазался по такой статье.
— Бацька судье пол–кабана завез и скостили.
— Жадный твой бацька. Завез бы целого, на свободу сразу вышел.
— Не, ен сказау судье, нехай трохи пасидить, павучытся жизни. А, что мне та свобода. Скукота. А здесь я с такими добрыми людьми познаемился. — Он обвел всех счастливым пьяным взором.
Мы выпили еще, я откланялся и пошел выполнять вчерашнее поручение своего соседа Игоря Фиша.
На подходе к музыкальной школе дорогу мне перегородила серая волга. Стекло в кабине опустилось и из окна высунулась голова в пыжиковой шапке.
— Куда идешь?
Кто это — я понял сразу.
— Простите, разве мы знакомы? — спросил я.
— Знакомы, — сказал он.
— Вы меня с кем–то спутали.
— Не спутал. Вас всего двое таких в Мяделе, или ты думаешь, что я тебя под твоей телогрейкой не разгляжу. Научились, bлядь под народ маскироваться.
— Ладно, — сказал я, — уговорил. У меня для тебя подарочек.
— От кого подарок?
— От всех нас.
Я открыл длинную черную коробочку и достал карандаш ярко красной помады в пенальчике.
— Давай я научу тебя, как этим пользоваться, — сказал я и мазнул его помадой по губам.
— Ты что! Нападение! – закричал он.
— Не надо, ты не при исполнении. Слушай, — сказал я, — почему у тебя так плохо изо рта пахнет. Давай я тебе миндалины удалю.
— Еще увидимся,— крикнул он, поднял стекло, и резко газанул с места.
Я выбросил помаду и совершенно пьяный после двух стаканов самогона, долго стоял и любовался алой каплей на безукоризненно белой простыне снежного покрова.
10.
— Как это случилось? — спросил я у Игоря.
— Его жена узнала и устроила скандал. Пошла жаловаться к начальнику. Им негде стало встречаться и они прятались в гараже. Угорели от включенного двигателя.
— Где они сейчас?
— Его КГБ в Минск забрало, а она в больнице в морге. Ждут родственников.
— Хочешь сходить в больницу?
— У тебя там кто–нибудь есть?
— Зачем нам кто–то нужен.
— Она тебе нравилась?
— Да.
— И я ее любил, — сказал Игорь и заплакал.
В больнице я нашел главврача, представился и объяснил причину беспокойства.
— Я о вас слышал, —сказал он, — статью в газете читал. Да печальная история. Моя дочка ходила к ней на уроки музыки. Рената. Очень красивая. Берите своего товарища, следуйте за мной. У нас холодильник не работает. Мы их в летнюю оранжерею выставляем. В старом корпусе.
       Сквозь снег на стеклянной крыше оранжереи пробивался мягкий матовый свет, сверху спускались траурные венки увядших растений. Прекрасная Рената лежала на расписанном мазками ржавчины старом операционном столе, укрытая белой простыней — oслепительная блондинка с ярко накрашенными губами.
— Почему такие губы? – спросил я.
— При отравлениях угарным газом окись углерода активно связывается с гемоглобином, и кровь становится ярко алого цвета. Такой вот последний макияж — сказал главврач.