Дырка в бункере
Уже заканчивался февраль, но погода стояла морозная, беспрерывно шёл снег. И, конечно, дул небольшой ветерок, который в здешних местах, под Калининградом, казалось бы, не прекращался ни днём, ни ночью, ни летом, ни зимой. Это морской ветер, поэтому он был ещё и влажным. Вместе с морозцем он создавал дикий дискомфорт, не спасали ни бушлат, ни шинель – по лицу и шее хлестали невидимые плети.
- Скоро начнутся учения - «Балтика-88», будьте готовы обеспечить бесперебойную связь, ребята! – сказал командир батальона телефонной связи подполковник Лищенко. – Проверьте все генераторы, клеммы, контакты, прочистите всё спиртом! Сделайте «прогон» штабной связи, чтобы работала, как часики!
Он ещё немного попил чая, пошутил по привычке, над снующими туда-сюда матросами, рассказал сидящим рядом с ним в офицерской комнате прапорщицам-связисткам несколько добрых украинских анекдотов со скабрезным смыслом. Затем встал и вскоре вышел из бункера в сопровождении старшего прапорщика Дробы.
Тогда комбату было меньше лет, чем мне сейчас – 37. Странно, он мне казался уже почти стариком: выше среднего роста, слегка рыжеволосый с проседью, сутулый, не худой и не толстый хохол с манерами партийного лидера в походке и в общении с людьми. Сейчас он мне чем-то напоминал бы Владимира Жириновского. Только темперамент у командира был сдержаннее, а юмор добрее, и с лица почти никогда не спадала саркастическая улыбка, как будто всё, что вокруг него происходило, имело двойной смысл и ничего серьёзного.
Выпрямившись, он с наслаждением глубоко вдохнул воздух и посмотрел вокруг.
- Хорошо вам здесь: кругом лес, природа! Как в санатории служите, ребята. Вот ещё что, - обратился к Дробе комбат, - посмотри, хватит ли мощности для подключения связи с нашими союзниками и вообще. Понял меня, да?
- Так точно, товарищ комбат, посмотрим, проверим, доложим, - спокойно и с достоинством бывалого спеца ответил старший прапорщик.
- Не обязательно! Мне нужен доклад, что всё в норме, а не чего там ещё не хватает, понял меня?
- Да, ясно. Сделаем.
- Тогда, счастливо оставаться, бойцы! – и комбат, с уже несколько озадаченным лицом, влез в свой служебный УАЗик и укатил в часть. А мы с Дробой вернулись в бункер и стали тщательно проверять состояние аппаратуры.
Стойки-шкафы до потолка, СЛУКи, САРНы, СТВДСы, «моргали» синими, зелёными, красными огоньками, а ещё жужжали и гудели беспрерывно, но когда ты долго здесь находишься, то уже не замечаешь этого шума. Генераторы в норме, мощности хватит, контакты прочищены, только вот… Дроба сел в своё глубокое плетёное кресло и надолго задумался.
- Слушай, позвони Коровину и пригласи его завтра к нам, - обратился он ко мне, не глядя в глаза. - Пусть приволочёт свой агрегат. Есть работа…
Я с удивлением посмотрел на него, и тревожная мысль электрическим зарядом пробежала по всему моему телу. Я сразу же догадался, зачем нужен был Коровин.
- Будем дополнительный кабель проводить? – спросил я.
Дроба молчал, досадуя, что я ещё тут что-то спрашиваю. Он когда-то служил в диверсионной группе боевых пловцов – с обыкновенными русыми волосами, среднего роста, поджарый, немногословный, очень конкретный человек в своих решениях и в отношении с людьми, любитель пошутить, как и комбат, рассказать какой-нибудь анекдот. Но приятным его никак не назовёшь – на одном плече сидел чёрт, который не без успеха спорил с ангелом, сидящим на другом плече. При всей своей немногословности, этот человек был склонен к авантюре. Наверное, такие ребята, немного авантюристичные с пассивной агрессией, и подходили больше всего нашим спецслужбам.
- Ладно, позвоню, давайте телефон, товарищ старший прапорщик! – решился я, не рискуя вступать с ним в дискуссию.
Он, также не глядя на меня, почти с равнодушием распорядился:
- Возьми у Ланы, она в отсеке «Гранит», марафет там наводит.
На следующий день, чуть встало солнце, часовой пропустил на территорию одного из самых секретных объектов в стране машину с молотоотбойником, за рулём которой сидел гражданский дядька с сигаретой «Беломор» в зубах, с шапкой-ушанкой на голове, в тёплой старой фуфайке и в ватных штанах.
Дроба тепло поприветствовал его. Я услышал обрывки фраз, по которым было ясно, что работяга требует не деньги, а канистру чистого спирта и там ещё что-то. О чём договорились они, мне не ведомо, но уже через полчаса я повёл Коровина, от которого слегка пахло спиртом, к месту, где нужно было проделать дыру в бункере - почти с обратной стороны от главного входа. Но зато этот участок не был виден со стороны дороги, по которой к нам иногда ездили служебные машины.
- Да… А вам не влетит, служивые, за такую авантюру? - спросил со знанием дела Коровин. – Это же всё-таки ЗКП (запасной командный пункт) ВВС морской авиации Балтфлота на случай ядерной войны, а вы тут дыру решили проделать… Попахивает диверсией, смекаешь, матросик?
- Смекаю, но моё дело малое – дали приказ, а там пусть сами отвечают, - ответил я с деланным равнодушием, хотя по мне опять пробежал заряд электричества, я мгновенно вспотел. Признаюсь, впервые по-настоящему стало страшно.
Работяга внимательно посмотрел мне в глаза, а затем сказал:
- Тогда вот что, я уже не так молод, чтобы трястись с молотком, сам будешь дыру делать, а я тебе подсказывать что да к чему, идёт?
Я без труда догадался, что дело тут не в его возрасте. Значит, меня решили подставить. Рядового матроса. Замечательно, сидеть все равно будем вместе, так как, если что, командирам будет сложно объяснить, как это матрос смог сам договориться с хозяином молотоотбойника, пропустить его на секретную территорию и незаметно проделать дыру в бункере, пока все честно служили Отечеству и ни о чём не догадывались.
Показав мне, как управляться с инструментом, Коровин уселся рядом, а я взялся за дело. По всей округе раздался страшный, оглушительный треск машины молотоотбойника, а когда я стал долбить «тело» нашего бункера, то вместо кусков бетона посыпался мелкий песок. Так до самого конца он и сыпался 15 дней кряду, пока я пытался сделать небольшое отверстие длиною в 30 см, диаметром – в 7 см.
Коровин в первые же минуты работы с восхищением покачал головой:
- Ох, немцы, вот, умели же строить! Наш бы ломом уже можно было продырявить, а это прям произведение фортификационного искусства!
Бункер был, действительно, немецким, построенным ещё до Второй мировой войны: метров шесть–десять в глубину, с насыпью амортизирующего песка и земли. Уверен, что при прямом попадании атомной бомбы от него ничего бы не осталось. Но он наверняка бы выдержал взрывную волну, радиацию и прочие «прелести» атомного взрыва, химической и бактериологической атаки. Мне вдруг стало жалко, обидно, стыдно… Но ничего не поделаешь, пришлось продолжать своё гнусное дело.
По ночам меня иногда будили сослуживцы, удивлённые тем, что я начинал дёргать руками, как будто строчить из пулемёта. Успокаивали, давали выпить мятного чаю. Утром, после завтрака, я неизменно шёл дырявить бункер. Было холодно, руки немели, голова беспрестанно болела, так как там постоянно совершалось сотрясение моего очумелого мозга. Когда я отдыхал, Коровин травил какие-то байки, рассказывал мне о своей личной жизни, о жене, детях, а я слушал его и думал, что у меня как раз, этой самой личной жизни уже не будет. Только жить начал, а тебя «закроют» лет на 15 или даже расстреляют.
Так продолжалось все две недели. Мозоли на моих руках из кровавых превратились в гранитные. Голова уже перестала болеть, но всё вокруг было, как в тумане. Я успокоился – дальше будь что будет. А когда закончил, никто мне спасибо не сказал, никаких тебе бонусов. Мы провели дополнительный кабель. Наверное, Дроба доложил Лищенко, что проблем нет, связь готова, можно не беспокоиться. Знал ли о молотоотбойнике комбат, сказать точно не могу, но однажды к нам приехал адмирал Ручка. Фамилия очень даже подходила этому долговязому, немолодому работяге-адмиралу. Хотите верьте, хотите - нет, но он мог запросто проверить голыми руками наличие напряжения в сети. И его чёрт не брал даже тогда, когда там было 220 или все 380 вольт! Сам видел – другим бы не поверил!
Он прошёлся по коридору бункера, направляясь к нам, в отсек «Канонады». По дороге перед ним застывали матросы, прапорщики, мичмана, отдавая честь, но он почти не реагировал на эти знаки, молча следуя по своим делам. Полдня он ковырялся в схемах и контактах, в проводах аппаратуры телефонной связи, никого к себе близко не подпуская. Всё, что он видел, сверял с бумагами, которые у него были на коленях. Затем он заползал под стойки, что-то там выдёргивал, вставлял, выкручивал, прикручивал, кряхтел, мычал, цокал языком. Встав и отряхнувшись, он подозвал к себе Дробу и молча уставился на него, пытаясь колючими рыбьими глазами выковырять из старшего прапорщика какую-то очень страшную правду. Наконец, он ожил.
- Что за дополнительный кабель вы провели в бункер, старший прапорщик? – тихо спросил адмирал. – Откуда он, кто дал команду?
- Никто, товарищ контр-адмирал… - стараясь не выдавать своих эмоций, без испуга в голосе, но вежливо и мягко ответил Дроба. – У нас скоро учения, а мощностей не хватает, пришлось провести временный кабель, чтобы обеспечить стопроцентную связь.
- И как вы это сделали?
- Через стену бункера…
- То есть, вы проделали несанкционированную дыру в сверхсекретном объекте без помощи специалистов? Под трибунал хотите, товарищ старший прапорщик? – уже с возмущением в голосе спросил адмирал, одевая свой китель. – Пойдёте, даже не сомневайтесь! Вместе с матросом, который не доложил, куда надо, о преступном приказе своего руководства. Командиры батальона и части в курсе?
- Никак нет, товарищ контр-адмирал! – поспешил его заверить Дроба.
- Получается, что вы действовали самостоятельно? Вам в фунтах или в долларах платят за измену Родине? Или в шекелях?
Дроба благоразумно молчал.
- Посадить вас, это вместе с вами сесть… Значит так, олухи, немедленно заделать дыру, да так, чтобы комар носа не подточил! Зря только время потратили и матросов от нужной работы отвлекли. Есть же другие способы, почему ко мне не обратились? Что за самоуверенность такая! Завтра же с утра мне доложить об устранении последствий вашей глупости, товарищ старший прапорщик! Если это только глупость…
Остаток дня я потратил, вытаскивая кабель, а затем заделывая дыру камнями, щебнем и раствором бетона. Затем засыпал песком, землёй, припорошил снежком. И всё это время я с досадой думал, что мне дали две недели беспрерывного строчения из молотоотбойника? Я не прочёл ни одной книги, не совершенствовался в своей военной специальности, я не общался с товарищами, не написал ни одного письма домой, даже не смог прочесть несколько писем, которые мне пришли тогда от подруги, мамы и деда, так как дрожали руки, ныло всё тело, внутренняя тревога деморализовала меня так, что уже ничего не хотелось, даже аппетит пропал.
Я представлял себе, что это я каждое утро выходил расстреливать своё время у стены бункера: секунды, минуты, часы, дни, тратя неимоверные усилия впустую. Эти две недели выпали из моей жизни, и осталась зияющая дыра, как та, что в бункере. Я даже ещё не догадывался, сколько впереди, в своей жизни сил будет потрачено впустую, сколько времени, души, ума, сердца на бессмысленные вещи. Или даже на что-то красивое, осмысленное, нужное, но, не умея это удержать и защитить, подарить или сохранить для себя, ты теряешь результаты своих усилий, значит, твоё время ушло почти впустую, если только не считать приобретённого опыта.
16.02.14
Свидетельство о публикации №214021601312