Есть те, кто против?

--Воды, воды! Воды или виски? – Его мозг ещё не включился и сильно скрывал свою работоспособность за глухой дверью жестокого и совершенно не собирающегося отступать похмелья. Не то что бы болела голова, просто изнемождённое вчерашними похождениями тело и без того по сути своей ленивое, совершенно не хотело поддаваться здравому смыслу и вставать с кровати. Но жажда воды и просьба лёгких о хоть одной мелкой затяжке были сильнее даже лени.
Браня себя лишь за то, что не научил приносить воду безмозглого, такого же ленивого и разожравшегося кота, единственного обитателя этой огромной холостятской квартиры, недочеловек начал вставать со своего огромного дивана. Вставать это слишком громкое заявление, скорее слазить, сползать, скатываться, но точно не вставать. Показались ноги, проверяющие температуру паркета, уверившись что никаких  злоумышлений нет, он сел на кровати, поставив эту ненужную штуку что крепится к шее, на руки и вздохнул.
Времени уже пол второго, суббота, выходной. Успев заметить что суббота слишком яркая и громкая он задёрнул шторы и покрыв широкие плечи банным чисто белым халатом, пошёл по следам разбросанной одежды через коридор на кухню. Тут было слишком светло, задёрнув жалюзи и налив воды из ужасно громкого крана в чайник, стал ждать. Просто сидел, ни о чём не думая, закинув ноги на второй стул, смотрел в паркет. Он заметил, что постелен он не так уж и ровно как обещали личности кавказкой национальности со словами: « Мамой клянусь, начальник». В эту минуту его волновало здоровье этой самой мамы и чайник что кипел, казалось вечность. Было так тепло и солнечно, жирный кот вылёживался на солнышке. Максим Сергеевич улыбался, сидя на стуле в огромном халате, и смотря в пол. Он ничего не чувствовал, совершенно. В душе по-прежнему мела метель, заметая последние проблески лета, огромные сугробы превращались в айсберги и ничего изменить или растопить нельзя было, иначе сломается система и начнётся глобальный потом. А утопать, захлёбываясь в эмоциях никак не хотелось в свои то тридцать пять лет.
Две ложки кофе и три сахара, пачка парламента и витое из лозы кресло на огромном балконе были самыми лучшими товарищами. Он очень красиво курил, это странно, но именно так, как будто родился уже с сигаретой, естественно и жадно, дым наполнял лёгкие и давал новые силы. Тонкие змейки выходили изо рта, как бы выполнив своё предназначение. Максим действительно искусно курил, в нём было что-то завораживающе пугающие. Тёплый напиток стекал по горлу, обжигая всё изнутри, жгло сильнее чем в ту субботу или две субботы назад. Толи кофе не успел остыть толи он сам.
Он не думал о ней, совершенно не думал, не хотел. Всё было не как всегда: пятница, пьянка, виски, коньяк, водка, пару дорог в туалете задымлённого клуба, потом девочка лет двадцати пяти иногда и две: домой, сумбурный секс, утренний кофе, быстрые сборы и оплаченное такси. Он приехал сам, не помня как, промежуток между раздевалкой клуба и диваном пропал в неизвестных краях отупевшей памяти, но точно сам. Была пьянка, был Вадик, Саня, Димон. Были: коньяк и водка, коньяк и виски не важно в каком соотношении и какой последовательности. Были две шлюховатые блондинки которые увезли совсем не трезвых и прихвативших ещё вискаря Вадика и Саню к кому-то из них на квартиру. Был Димон бухавший до конца, до последнего, а потом заснувший прямо там за столом. И туалет был, и две дороги и девушка там была, хорошо выпевшая, какие-то слёзы и его безучасное « Что случилось?». Он предложил понюхать—она согласилась. А потом только мелочи: он помнил запах, сладкий нежный запах, перебивали алкоголь и сигареты. Гладкие тёмные волосы которые лезли в рот и ужасно его раздражали. Он держал её крепко за шею, не давая двигать головой, он был лет на пятнадцать, а то и больше, старше её. Огромные зелёные глаза смотрели на него с яростью, злостью и непреодолимой похотью. Он не видел таких девушек распущенных похуже грёбанных шлюх и одновременно интелегентно сдержанных. Они были пьяные и обнюханные смотря друг на друга с бешенной улыбкой понимали что никогда так не любили. Он отчётливо помнил нежную как бархат кожу и тонкую талию, она была беззащитной и властвовала над ним. Грязный умывальник, порванные колготки и расстегнутая шеринка это всё что у них было. Такого никогда не было, не она была другой, он стал совершенно иным. Он хотел сделать ей больно до переломов в сердце и отдал бы в те минуты весь мир.
Не зная имени, не помня черты лица, он уже судорожно подкуривал пятую сигарету и пытался вдохнуть как можно больше, что бы выплюнуть лёгкие. Он впервые за много лет был беспокоен, но пора было собираться на свадьбу к племяннику, скажем так к любимому и вручать от богатенького дяди пристойный мерс в качестве подарка. Не долгое джакузи  и дорогой смокинг сделали своё дело, как и пару стопок вискаря.
Уже пятый час шла подготовка к свадьбе: невесту одевали, красили и крутили, давали кучу таблеток от похмелья после девичника, она была ужасно взволнована, но всё списали на боязнь сцены. Обезумевший от счастья жених нежный, скромный и до ужаса милый мальчик порхал над ней как прислуга. Её волновали синяки на ногах и руках и бешено замирающие ещё детское сердце, оно билось как воробей с поломанным крылышком из последних сил. Ей одевали фату, а он подъезжал на «Rolls-Royce» и закуривал сигарету. Возможно сегодня на вопрос « Есть те, кто против?», он сам того не понимая перед всей семьёй ответит « Есть».