Антра - наследница неба Т. IV, Ч. I, Гл. IV

                Глава IV. Фрейд, Елизавета и родословная


  На утро, не выдержав, Тропинин заглянул в палату к Илье
Перовичу.  Тот сидел на кровати и самостоятельно, без помощи
приставленной к нему няни, с аппетитом завтракал.
   – Живой? Ну, живи, живи, – не то с сожалением, не то с угро-
зой сказал Николай Николаевич.
   – Коля, попробуй, – Илья обернулся к тумбочке и сдёрнул
салфетку с небольшой кастрюльки. – Елизавета передала, паль-
чики оближешь.
   – Облизывай сам, мне после твоих закидонов даже на еду
противно смотреть.
   – Что? было так страшно? – Илья поставил тарелку, взял сал-
фетку, поднёс к лицу и так застыл на мгновение, потом посмо-
трел в глаза Тропинину. Тот отметил: глаза, мимика, пластика,
ни трема, ни дрожи, ни следов подавленности, рожа небритая,
а так – парень как парень. Но ведь был уже рецидив. Неужели
опять сорвётся?
   – Коля, клянусь, я ничего не помню. сны какие-то, но я их
сразу забываю, разве что – как будто Анна...
   – Что Анна, ну что твоя Анна?..
   – Да нет, ничего, ты что взвился? Ну, там была... ну, не пом-
ню... – он неопределённо пожал плечами. – ну, ничего.
   – А Зигмунд Фрейд не снился?
   – Мне-то зачем он будет сниться, этот ваш Моисей от психи-
атрии?
   – Так! Посмотри в глаза. Руки опусти. Закрой глаза. Повора-
чивай головой влево, вправо, влево, вправо, влево, вправо. от-
крой глаза. Так, головокружения нет?
   – Нн-е-е-т... – неуверенно протянул Илья Петрович.
   – А спать? В сон потянуло? А ну, разведи руки в стороны.
Шире, ещё шире. Глаза закрой. Сведи указательные пальцы. Руки
прямые! Так. Открой глаза, – Тропинин низко наклонился и, гля-
дя в упор в глаза другу, сказал: – Устроишь мне ещё одну симу-
ляцию, выгоню на улицу, понял? Зайду после обеда. Отдыхай.
   Если сказать правду, так на этот раз лукавил Смыслов-Ско-
родумов, ему действительно виделся Зигмунд Фрейд. Не снился,
а виделся вполне реально. Хорошо зная немецкий, Илья Петро-

                440


вич понял всё, о чём сказал основатель психоанализа. Смысл же
сказанного состоял в том, что в жизни Ильи Петровича наступил
очередной возрастной кризис. В таком состоянии перегородка,
отделяющая сознание от ретроградной памяти становится слиш-
ком тонкой. Снаружи остаются и «Я», и «сверх-Я», а по ту сто-
рону просыпаются рецидивы памяти, захватывающие не только
десятилетия жизни данного человека, но сотни лет памяти его
предков, отделённых десятками поколений. Фрагменты этой ре-
троградной памяти вживляются в среду обитания «Я», и со сто-
роны все поведенческие реакции человека становятся похожими
на симптоматику психического заболевания.
   – Знаете, – сказал Фрейд в заключение, – я долго, вслед
традиционному мнению, считал, что приобретённый при жизни
опыт не наследуется. Но, изучая в течение десятилетий судь-
бу пророка Моисея, как реальной исторической фигуры, я при-
шёл к выводу, что наблюдаемая у примитивных племён «тотеми-
ческая трапеза» – поедание сыновьями останков отца с целью
наследования его исключительных свойств самца и вождя пле=
мени – запечатлена каким-то образом в памяти поколений спу-
стя десятки тысяч лет, и, как отзвук этой традиции, в ныне-
шнем христианстве до сих пор существует обряд евхаристии –
символического поедания тела и крови Господней. В вашем
состоянии реализуется наследственная странность, усиленная
некими возмущениями космических полей. Представьте: на глад-
кую поверхность воды проецируется узор оптической интерфе-
ренции.
   Но вы, как физик, прекрасно знаете, что в сетке интер-
ференции может быть записана любая информация. И вот лёг-
кий ветерок вызвал на поверхности воды мелкую зыбь, и она
стала деформировать оптический рисунок. Информация стала
нелинейно искажаться сразу в трёх измерениях. События, ра-
нее развивавшиеся детерминированно по стреле времени, начи-
нают уходить в область неопределённостей, где временно или
необратимо нарушается их причинно-следственная связь. Отне-
ситесь к этому спокойно и не пугайтесь неожиданных визитё-
ров из далёкого прошлого.
   Есть тайны Вселенной, что до сих пор не стали объектом
научного исследования, и совершенно напрасно.
   Правда, Илья Петрович так до конца и не понял, была ли
эта гипотеза плодом его собственных фантасмагорий или
творца психоанализа.

                441

   Последующие дни для Тропинина тянулись долго и нудно.
Он постоянно ждал очередного срыва Ильи Петровича и даже
пережил лёгкое разочарование от того, что ничего пугающего в
поведении друга не происходило. Илья быстро восстанавливал-
ся после операции и уже разминал мышцы рук и торса, стянутые
и скованные послеоперационными швами. Сосуды для шунтирова-
ния вырезали у него из предплечий, и рубцы шрамов тянулись
на ладонь, отступя от основания кисти, почти до локтевого
сгиба.
   Через пять дней последовал визит Елизаветы Павловны с
младшей дочерью. Николай Николаевич получил дорогую короб-
ку с увесистой бутылью марочного виски, а Илья Петрович
некий пакет с запечатанной то ли книгой, то ли альбомом.
   Сердце заныло от предчувствия чего-то неприятного, не
нужного ему, Смыслову-Скородумову, именно сейчас.
   Он раскрыл пакет. Это была рукопись, нет, это был дне-
вник, размером в половину писчего листа, страниц на двес-
ти, в истёртом сафьяновом переплёте. Не хватало начальных
страниц, часть страниц была залита – и синий, и чёрный
тексты расплывались радужными пятнами. Это был лот, куп-
ленный Елизаветой Павловной, по её словам, на аукционе.
Илья Петрович попытался прочесть некоторые фразы – это
был французский, нет, это был старо-французский, на ко-
тором писали ещё в XVIII веке.
   – Что это? – спросил он у жены.
   – Ты помнишь, о чём меня просил? Поискать материалы
по естествоиспытателям XVII и XVIII веков. Вот и радуйся.
Это дневники некой учёной дамы. Постой, – она порылась в
сумочке и достала вчетверо сложенный листок. – Вот,
«Воспоминания герцогини Антры-Дианы де ла Фош Анны Брето-
нской о встречах с Исааком Ньютоном, о дружбе с императо-
ром Петром I, описания некоторых её путешествий и её наб-
людения над природой человеческого сознания». Что это с
вами?
   Это была немая сцена. Передать словами выражение лиц
Ильи Петровича Смыслова-Скородумова и Николая Николаеви-
ча Тропинина нам не представляется возможным. Да что там!
Тут и Николая Васильевича не хватило бы, даром, что Го-
голь. Теперь уместно сказать, что на этот раз лукавила
Елизавета Павловна. Оправдать её могло только слово,-

                442


данное одному человеку. Никакой лот она не покупала и
никаких розысков в букинистических магазинах на предмет
обнаружения рукописей учёных XVII и XVIII веков не произ
водила. Те немногие часы, что оставались от семинаров и
пленарных докладов конференции, она посвящала обходу тех
бутиков, на витринах которых красовалось слово sale –
распродажа.
   Однажды, в перерыве между заседаниями, к Елизавете Па-
вловне подошла очень интересная дама лет примерно сорока-
сорока пяти, впрочем, ей могло бы быть и больше, но чудеса
макияжа и строгий режим питания делали западных женщин мо-
ложе лет на 10–15.
   – Ради бога, извините, – сказала женщина на чисто москов-
ском диалекте, – если я не ошибаюсь, – она заглянула в про-
граммку докладов, – вы Елизавета Павловна Ланская, супруга
известного физика Смыслова-Скородумова, не так ли?
   – Представьте, вы не ошиблись. но как приятно встретить
соотечественницу. Я так понимаю, что вы не из российской де-
легации? В нашем отеле я вас не видела.
   – Да, я с некоторых пор живу в Западной Европе, но я че-
ловек совершенно свободный и независимый. Неделю назад я на-
вещала друзей, наших бывших москвичей, живущих в Бруклине.
Им из Амстердама позвонил сын – он, оказывается, специалист
по истории архитектуры,– и он рассказал, что будет делать
доклад на этой конференции, и переслал по электронной почте
программу. Из неё я и узнала о вашем приезде.
   – Как? так значит вы...
   – Да, я прилетела ради нашей встречи. Извините, я не пред-
ставилась, Анна Андреевна Ольховская, доктор медицинских
наук, психиатр и невропатолог и, представьте, давняя знакомая
одного из ваших друзей.
   – Неужто Тропинина?
   – Вот видите, как тесен мир.
   Если бы Елизавета Павловна была чуть повнимательней, она
бы уловила в словах Ольховской плохо скрытую иронию.
   – Вы меня заинтриговали, – сказала Елизавета, – что же это
за повод для нашей встречи?
   – Елизавета Павловна, дело в том, что я знакома с трудами
вашего супруга по истории европейского естествознания, и не

                443

только я. Моя миссия состоит в том, чтобы выполнить просьбу
одного... – она помедлила, – словом, одного человека, в руки
которого попал уникальный материал. Но содержание материала
таково, что больше касается событий, происходивших не столь-
ко в Европе, сколько в России в XVIII веке и, отчасти, в на-
шем XX веке. Материал исключительный. Там содержатся све-
дения, до сих пор не подлежащие огласке в России, в том чи-
ле некоторые родословные. Вы понимаете меня? Вам его переда-
дут в Москве непосредственно после того, как вы пройдёте
таможню в шереметьевском аэропорту. Вот записка с названием
документа. Одна просьба – дайте мне слово, что ни Тропинин,
ни ваш супруг ничего не узнают о нашей встрече. Скажем так,
вы приобрели лот на недорогом аукционе антиквариата. В Ам-
стердаме этого добра хватает.
   Дамы расстались очень мило, во всяком случае, так каз-
лось мадам Ланской. На выходе из здания аэровокзала её ни-
кто не встретил. В это время к ней подошёл дежурный милици-
онер:
   – Простите, вы Елизавета Павловна? – она невольно вздрог-
нула и стала лихорадочно вспоминать, куда она засунула ту за-
писку Ольховской. но сержант сказал: – Вам просили передать,
заказанное для вас такси стоит на платной стоянке, вот номер
машины, – и сержант протянул ей бумажку с номером «Волги».
Уже после того, как она подъехала к дому, водитель помог ей
вынести вещи. Вместо двух мест, он извлёк из багажника ещё по-
лиэтиленовую сумку:
   – Вам просили передать вот это.
  «Вот это» и послужило причиной вышеописанной немой сцены.
   – Николай, когда ты Илью мне отдашь?
   – Что? А... Илью. Тропинин  ещё не совсем отошёл от шока.
У меня встречный план, Лизавета, я тебя запру с ним в этой палате
и  на двери напишу, что здесь сидят опасные психи-рецидивисты,
муж с женой. Мало того, что он меня мистифицирует этой Антрой,
так и ты туда же? Когда вы успели сговориться?
   Он замолчал и, обхватив голову руками, стал раскачиваться,
издавая при этом то ли мычание, то ли стон, как при острой
зубной боли.
      
                444


   – Илюш, что это с ним?
   – Не с ним, Лиза, а со всеми нами. Теперь и я понимаю, име-
ет место какой-то сговор или заговор. Всё из области фантазий
переходит в некий системный план. Вот только не до конца по-
нятно, кто и зачем затеял эту игру. Одно мне ясно – нас гото-
вят, запугивая или раскачивая нашу психику. В чём смысл?
В чём цель? А что это?
   Из дневника вывалился сложенный вдвое и приклеенный одним
краем с внутренней стороны обложки лист белой бумаги.
По фактуре этот лист сильно отличался. Это была бумага для со-
временных принтеров. Илья Петрович осторожно оторвал этот
лист, развернул и ахнул:
   – Коля... Николай, хватит заламывать руки, ты только глянь!
да этому же цены нет, – и он стал этим листом, как флагом, раз-
махивать перед носом Тропинина. Потом разложил лист на коле-
нях. – Читаю: «Генеалогическое дерево потомков герцога Генри-
ха Бенуа де ла Фош и Марии-Терезии Испанской с 1678 по 1982
годы». А вот тут, внизу, – и Тропинины, и Смысловы, и Ольхов-
ские и Смысловы-Скородумовы. А наверху, ты только глянь,
принцесса Диана и её дети Антра и Мигель, внуки и наследники
герцога.
   – А я говорю – мистификация! – Тропинин стоял во весь свой
внушительный рост, у него от рождения была прекрасная посад-
ка головы, несколько тяжёлый, но породистый профиль, велико-
лепный баритон, он в молодости пел – заслушаешься. Но вдруг в
его осанке увиделось нечто совсем другое, настолько необычное,
даже величественное, скрытое за десятками лет богатой, остав-
шейся за плечами жизни.
   – Лиза, посмотри на него – вылитый Мигель, брат Антры,
   – Он бросил взгляд на лист бумаги, лежавшей на коленях, –
ну да, Генрих Мигель де ла Фош. ты же видел его там, у памят-
ника Толстому, человека с профилем древнего галла? Правда, в
силу эпикурейских склонностей, рожа твоя покруглее будет. Те-
перь я всё понял, Фома неверующий, не отпирайся. Так и было.
Как я сразу не догадался!
   – Вот теперь и я вижу – вы оба психи, – Елизавета схватила
лист с генеалогическим деревом. – да вот и она, Анна Андреевна
Ольховская. ну и что теперь будет?

                445

   – А то, дражайшая моя половина и мать моих детей, что пере-
станешь нам врать и расскажешь, как всё было на самом деле.
Табличка эта новая и в антикварную рукопись попасть никак не
могла. Николай, предлагаю тебе не искать рецидивистов, желаю-
щих довести тебя до инфаркта, а самым серьёзным образом от-
нестись к этому детективному, подчёркиваю, детективному ха-
рактеру последних событий.
   Но Тропинин отошёл к окну, выходящему во двор института,
упёрся руками в широкий подоконник и наклонился вперёд, буд-
то кого-то там высматривая. Потом, не оборачиваясь, сказал
подчёркнуто холодно и сухо:
   – Скорее криминальному. Елизавета Павловна, так значит,
Ольховская вам лично передала этот пакет? и как она объяснила
смысл этой передачи?
   – Послушайте вы, оба, тоже мне умники нашлись! Она проси-
ла меня дать слово не называть её имя. Представьте, она для
передачи дневника срочно прилетела из Америки. Но даже если
она сказала мне неправду, то, наверное, в этом был смысл.
   – Да, – сказал Илья Петрович, – смысл очевиден. Она наде-
ялась, что, дав слово, ты удержишься от соблазна тут же рас-
трепаться кому-то из членов советской делегации...
   – В штатском, – добавил Тропинин, повернувшись к ней ли-
цом.
   – А ты не?.. – многозначительно подняв голову к потолку и
покачав головой, спросил Илья Петрович.
   Очень тихо Тропинин ответил:
   – Не в этой палате.
   Елизавета в объяснении скрытого смысла этих реплик не нуж-
далась. Шёл 1982 год, эпоха сменявших друг друга геронтологи-
ческих генсеков. Спецслужбы были начеку.
   – Я предлагаю, – сказал Илья Петрович, – оставить меня
здесь ещё дней на пять, чтобы я мог...
  – На двадцать пять, – обрезал его Тропинин. – Тебе ещё пол-
ный курс обследования проходить. Я оформлю Елизавете посто-
янный пропуск на тридцать суток. но чтобы этот дневник никто
из персонала не видел, он будет у меня в сейфе. Каждый день я
буду его приносить на два часа. Нам действительно нужно по-
нять, зачем нам подсунули нашу родословную. Комментарии,

                446

конечно, в дневнике. Всё, разбежались. Елизавета, принесёшь
завтра словари. Подозреваю, понадобятся и немецкий, и гол-
ландский, не говоря уже о старо-французском.
   Елизавета Павловна, поцеловав мужа и со словами «у, против-
ный...», чмокнув в щёку Тропинина, помчалась по домашним де-
лам.
   – Николай, сядь и послушай. Ситуация необычная, это тот
случай, когда мы имеем дело с людьми из зазеркалья, но с людь-
ми, а не с духами или чертями. Вот моё объяснение, точнее ме-
тафора феномена. Следи за мыслью. Некие люди начинают свою
родословную с условного старта. Пусть с конца XVII века. С точ-
ки зрения физики, мы находимся в некой детерминированной
инерционной системе. У нас под ногами некая твердь. Она есть
громадное кольцо вокруг нашей галактики, и мы движемся по
этой дороге, поколение за поколением, равномерно и поступа-
тельно, сменяя друг друга. но вне этого кольца существует не-
кая среда, назовём её модным словом – физический вакуум. А он
инвариантен к любой инерционной системе. Если есть объекты,
способные существовать в этом поле неопределённостей, а фи-
зический вакуум соответствует этому определению, то они, эти
объекты, каким-то образом периодически попадая на нашу га-
лактическую инерционную твердь, могут произвольно проникать
в любой век и в любое десятилетие выбранного века. Запом-
ни, первоматерия, по Антре де ла Фош, – очень тонкая штука.
   – Ладно, эта бредятина пусть тебе кажется вполне реальным
феноменом. Анна, значит, тоже из физического вакуума прилете-
ла передать нам дневник и родословную. Но меня, как психиатра,
волнует совсем другое. У нашей профессии есть важнейшая мис-
сия – не только отслеживать психическое состояние нации в це-
лом, мы ещё и пограничники. Да-да, представь! А ты и не до-
гадывался, великий мыслитель? Поэтому мы под органами и ходим.
Сейчас появились новые технологии психогенного воздействия на
на мозг человека. И это не секты типа саентологов, всё намного
страшнее. Если существование таких феноменов не мистика, и они
могут появиться в недружественных нам странах, вспомни твой
собственный экспромт о «мыслережиссёрах», их могут использо-
вать и в разведке, и в контрразведке. Эти сверхэкстрасен-
сы, воздействуя на психику руководства армией и на крупных

                447

правительственных чиновников, могут, не прибегая к военным
действиям, установить политический и военный контроль над
любой страной мира. Всё гораздо серьёзней, Илья. Вот почему
ты пробудешь у меня ещё месяц или два, пока я не удостоверюсь
в том, что у тебя исчезла зависимость от навязчивых галлюцина-
ций, возможно, внушённых тебе во время пребывания в Риме, и
ты сам будешь полностью лишён способности передавать твои
пограничные состояния третьим лицам.
   – По-моему, Коля, ты сгущаешь краски. Значит, ты считаешь
меня неким психовирусом, способным вызвать эпидемию сумас-
шествия в СССР? Это же немыслимо: жить в стране, где за каж-
дым углом нам мерещатся не просто шпионы и диверсанты, а пси-
хотеррористы и чёрт знает, кто ещё. Может, в психотеррори-
сты, кроме меня, запишешь и Анну Ольховскую – провокатора
и шпионку, подбрасывающую нам дезинформацию, способную
погубить страну? Чего только стоит этот лист бумаги с нашей
родословной. Какая информационная бомба! Она же разнесёт в
клочья страну победившего социализма. Ты просто смешон. Ей
богу, прав герой одного одесского анекдота: «Господь бог, про-
граммируя Адама, допустил роковую оплошность, мы размножа-
емся быстрее, чем умнеем». Да если бы Анна услышала, что ты
тут несёшь, она бы со смеху померла.
   – Вот пусть там и помирает!
   – Ах вот что! не можешь забыть обиды молодости? А меня,
ты думаешь, она не обижала? Так нам и надо. С её-то умом, с
её талантом исследователя, с её энциклопедическими знаниями и
жизненным опытом, разве ей нужны были два честолюбивых мальчи-
шки, какими мы и были на самом деле. Она и возилась с нами пока
мы со своей ревностью и дурацкими амбициями не надоели ей до
смерти. Всё, устал я. Уходи и не дави на меня, а то укушу.
А родословную я не отдам, пока не разберусь с каждым человеч-
ком и не выучу наизусть who is who. Нет, ты представь, вызыва-
ет меня сам Андропов, а я ему как зачту нашу родословную,
начиная от Марии-Терезии Испанской, он тут же сделает меня
меня министром иностранных дел – и прощайте, товарищ Громыко.
   – Идиот! и правда, если бог хочет наказать человека, он обя-
зательно даст ему в друзья физика-теоретика.

                448

   – Ошибаетесь, милейший, он ему в друзья навяжет такого,
как ты, психа-психиатра.
   Сторонний наблюдатель, слушая перепалку двух друзей, на-
верняка вспомнил бы афоризм Ларошфуко «самолюбие и порок вхо-
дят в состав всех добродетелей, словно яды в состав всех ле-
карств"!
   С болезненным самолюбием более или менее понятно, но о ка-
ком пороке в данном случае идёт речь? Может, о пороке мысли
или о её бессилии?.. При смертельном пороке сердца хочешь
жить,  а не можешь, а при пороке мысли хочешь думать...
А там – пустота. Вот почему между пороком мысли и её бесси-
лием ставят знак тождества.
   Тропинин знал об этом лучше многих, так как его профес-
сия часто ставила его в тупик при исследовании загадочных
психозов, когда он физически ощущал полное бессилие мысли.
и раздражал его Илья не своим всезнайством и категорично-
стью суждений, а осознанием Тропининым тупиковой ситуации
в диагностике нервных расстройств друга.
«Хотел бы я знать, – думал он, – кто этот "мыслережиссёр"
и каких монстров он внедряет в сознание Ильи?» Тропинин чув-
ствовал присутствие этого «господина некто», но находится ли
он в самом здании института среди его коллег и подчинённых
или за его стенами, он ещё не знал.

                449



Конец первой части четвёртого тома