Предчувствие

               
                И наступила минута - кончилось время затишья,
                молния огненной плетью полог туч рассекла,
                рухнуло наземь небо, словно огромная крыша -
                крыша из балок железных и лопнувшего стекла.
               
                Леопольдо Лугонес "Псалом дождя".

        Серенький денёк. Скучный. Мир давно окрасился каким-то странно сероватым оттенком, умудряющимся звучать даже в сочных красках, делая их тусклее. И солнце, поднимающееся выше, лило на землю свет какой-то не слепящий, а белесовато-сухой. Свет такой не придаёт предметам и местам трёхмерную яркость и выпуклость, а просто позволяет видеть их, но не  разглядеть. Серая жизнь. Ты уже привык. А точнее - свыкся. Выбросил из головы и сердца всё лишнее. То, что тянуло в недавнее прошлое. Так надо. Жизнь не имеет сослагательного наклонения, прости себя за избитый афоризм.
        Сумасшедшая тянучка на МКАДе. По радио передают – четыре с половиной километра. А потом радуются и поют. Несут какой-то вздор. Рекламируют какую-то хрень. День и ночь. Одни и те же голоса. Им хорошо, им ехать никуда не нужно. Они на месте. Такое чувство, будто они не покидают эту свою студию. Везде «Дом-2». Минское шоссе ползёт со средней скоростью  пятнадцать километров в час. Здесь, так сказать, у нас, на шоссе Энтузиастов тоже колонна трёхкилометровая. Пять километров в час. Минское, по сравнению с нами просто летит…
        Господи, что за чушь лезет в голову… Марго ещё не звонила. Что-то у них там с выездом не срастается. Какие-то технические неполадки. Ты же подписал ей доверенность, что не возражаешь против вывоза дочери «за бугор» и больше в тебе никакой надобности нет. Тебя отшвырнули прочь, как порожнюю пивную бутылку. Или резиновое изделие, после завершения известного действия. А что творится в твоей душе – не спросили. Никому до этого нет и не будет никакого дела. Макс опустил стекло до отказа, поправил зеркало бокового обзора и свесил руку вниз. «Ну давай, вали уже. Увози Кристину к своему  лягушатнику-Этьену, или как его там. Дочь – это всё, что у меня есть. Но тебе плевать, я же знаю. И что тогда мне останется? Этот гигантский город. Безразличный и беспощадный. А в нём никого. Моя дочь и ты, так и не ставшая мне близкой, теперь уезжаете отсюда навсегда. И я будто бы смирился, хотя нет, я просто отключился от этого мира, воспринимая только его форму, лишённую содержания. Господь с тобой, Маргарита, ты взрослая женщина и вольна выбирать, но Кристину-то зачем лишать корней? Она же ещё не в том возрасте, чтобы иметь осознанную свободу выбора. Конечно-конечно, ты всегда всё решаешь сама, и я даже не могу вспомнить тех, чьё мнение тебя хоть сколько-нибудь интересовало.  Вот так и продлились все четыре года нашей странной совместной жизни. Куда ты лезешь, чудило? Вернись в свой ряд! О чём это я? Ах, да… я уже почти забыл эту девушку. Гостью из иного мира. По невероятному стечению обстоятельств она тоже оказалась Кристиной. Две самые серьёзные потери за какой-то неполный год. Она осталась там, в этом своём городе, куда я ездил по производственным делам. И там, в полузабытом гостиничном номере была самая лучшая ночь в моей жизни. А потом она просто не ответила ни на один из моих звонков. И я удалил её номер из памяти своего телефона. Как отрезал. Больно, но так надо. Не носиться же с этим до конца своих дней. И жизнь тут же опустела. Странно, но я всё ещё вскидываюсь порой, когда звонит мой телефон, хотя наверняка знаю, что это не она. За последние полгода я практически безошибочно научился отгадывать звонящего. Мелодии контактов я не устанавливал, все идут под одной общей – «Nokia Tunes». Забавно. Однажды ехал в трамвае и когда у кого-то зазвонил телефон, все стали дружно хвататься за свои карманы и сумочки. Такое ощущение, что она одна на всех. Опля, лёгок на помине. Ну-ка, дай-ка проверю свои недавно открытые экстрасенсорные способности. Валентин»!
      - Да.
      - Здорово, ёжики в томате. Чего хмыкаешь?
      - Да так. Проверял достоверность одного предположения.
      - Какого?
      - В последнее время я стал угадывать, кто мне звонит. Вот и сейчас не промахнулся.
      - Хм.
      - Вот и ты теперь хмыкаешь.
      - Да? Ладно, где ты есть?
      - Тянусь по шоссе Энтузиастов. В сторону Радонежского.
      - Надо полагать, будешь не скоро?
      - А ты что, жить без меня не можешь?
      - Не могу. Давай ускоряйся, я…
        Разговор неожиданно оборвался. Ну вот, с мыслями собраться уже не получится. О чём это ты? О Франции? А что Франция? Вряд ли Марго позволит, чтобы ты навещал Кристину там. У неё же нет сердца, это же бизнес-леди, чёрт бы её с потрохами взял. И ты не удишься, что лет через десять-пятнадцать Кристюха и русский забудет и чужого мужика будет папой называть. А всё потому, что захотелось её мамочке другой жизни. В тысяча пятисотый раз ты понимаешь, что у каждого своя правда, что её одной на всех не бывает, да вот понимание это ничего, кроме страданий тебе не приносит. Как и всякая истина, эта также горька. Господи, когда же начнётся эта Николоямская, за которой маячит Садовое кольцо…
        Человек в провинции не преодолевает ежедневно таких расстояний. Его не подгоняет сумасшедший темп и ритм гигантского города, он не связан с ним необходимостью мгновенно принимать решения и тут же начинать воплощать их в жизнь, его расстояния незначительны и течение жизни медленнее, отчего он к зрелости становится уравновешеннее и рассудительнее, не в пример своему городскому сородичу. Телефон зазвонил вновь.
        - Извини, старичок, быстрее не могу.
        - Здорово, Макс. Это ты что сейчас мне сказал?
        - А, Дмитрий Аркадьевич, я вас за Валика принял (вот те раз, не сработало). Он мне  звонил только что, да не договорил, разъединили.
        - Минут через двадцать пять-тридцать эти перцы уже будут в офисе. Я могу тянуть с официальной частью, пока расшаркиваться будем, пока экскурсию им по офису проведу, пока то да сё, но это всё завесит где-то на двадцать минут. Максимум. Если повезёт. А вообще мне твоё мнение обо всём этом очень хотелось бы знать. Затея-то рисковая. Так что милости прошу на переговоры, я со своей стороны сделаю максимум возможного – сколько смогу, протяну кота за прибамбасы.
         Фомин, не смотря на дорогущий «Stuff» - костюм от «Brioni», туфли от «Barrett» и часы «A. Lange & Sohne Tourbillon Pour le Merite», был простоват, грубоват местами до хамства, так что весь этот бизнес-прикид не рассеивал ощущения, что ты общаешься с отставным солдафоном пришибеевского пошиба, этаким «сапогом»,  душителем свобод, которого ненавидели солдаты и над которым посмеивалось вышестоящее начальство. Вот только униформа другого содержания и качества.
         - Дмитрий Аркадьевич – ответил Макс безразлично, я бы рад ускорится, но ближайшая ко мне станция метро – Таганская. А как вы сами понимаете, это вообще, далеко в стороне. Так что нет у меня альтернативы.
         - Перезвони, когда будешь близко – отрезал тот и отключился. Дмитрия Аркадьевича вообще никогда не волновало, что мочь невозможное и объять необъятное человеку   далеко не всегда под силу. Кому пришла в голову нелепая идея  перенести переговоры на два часа раньше и не сообщить об этом накануне? Им? И ты согласился? Ты ещё в зад их поцелуй. Они также заинтересованы в их положительном исходе, как и мы, там же обоюдная выгода, что это за византийское раболепие? Достал меня уже. Послать всё к чёртовой матери… опять звонок. Павел Афанасьевич? Так и сеть!
          -  Павел Афанасьевич!
          -  Здравствуйте, юноша? Как поживаете?
         - Ожидаю среды – произнёс Макс, внутренне усмехаясь - Наш с вами, межгалактический шахматный турнир и чаепитие с видами на вашу императорскую библиотеку с одной стороны и огни большого города – с другой. Я уже без этого, наверное и не могу. Привычка так укоренилась, что я даже скучаю, если какая-нибудь среда окажется занята чем-нибудь другим. Как писал Печорин в своём дневнике – «жалкая привычка сердца».
           - Осень берёт своё – как-то удивительно не к месту вдруг произнёс Павел Афанасьевич. Макс внезапно содрогнулся в душе:
           -  Это вы к чему, Павел Афанасьевич?
           -  Да так… сегодня пятница. До среды ещё далеко. Выходные я посвящу прочтению Торквато Тассо, ибо  обнаружил некоторые…м-м-м…погрешности в одном из вариантов перевода «Освобождённого Иерусалима», а в среду – милости прошу.
           -   Жду среды.
          -    До свидания, Максим.  Будьте осторожны на дороге.
Макс отключился с чувством внезапно охватившей его тревоги. «Надо бросить всё и заехать к нему». В голосе старика звучали какие-то торжественно-трагические нотки. Сафронов встряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Павел Афанасьевич – единственный, искренний друг. Невзирая на тридцатилетнюю разницу в возрасте. Внезапно выступившая из ниоткуда мысль о том, что с ним может что-нибудь произойти, обдала всё существо Макса Сафронова кладбищенским холодом. Злая судьба отдаляет от него всех тех, в ком он нуждается больше всего? Бред! Павел Афанасьевич не сдастся. В кармане натужно загудел виброзвонок. Опять?! Выбросить к чёртовой матери этот телефон!
           - Да!
           - Чего орёшь, ёжики в томате?
           - Что случилось, Валик?
           - Ты там долго ещё будешь добираться?
           - Уже скоро. Пошло быстрее. «Слуг народа», с синими ведёрками на крышах пропустили и теперь можно что-то утверждать наверняка. Если случай не вмешается.
           - Я в приёмной ошивался и слышал, как партнёры звонили Фомину. Они на Ленинском, в районе Якиманки. Впереди ДТП. Все полосы заняты. Всё встало. Кукуют. Когда будут – неизвестно.
           -  Так какого рожна… ладно. Это не в твой адрес. А когда звонили-то?
           - Да минут с пять назад.
   «После звонка Фомина» - прикинул Макс. А вслух произнёс:
           - Теперь я наверняка буду много раньше их. Давай, мути мне двойной, чёрный «Эспрессо» с одним кубиком сахара. Ещё остыть не успеет, как я окажусь на месте.
           - Bene, amigo. А чего мне за это будет?
           - Сочтёмся. Всё, не отвлекай. Не хватало ещё машину разбить за два шага до порога.
           - Сто рублей. Ещё «сотку» накинешь – на подносе его тебе к машине вынесу.
           - Хрен тебе в бороду…

              Октябрь был неожиданно тёплым. Прореженное золото скверов, паутинки, летящие по каким-то своим направлениям,  непроницаемая, чистая голубизна над головой. И ещё ощущение полнейшей пустоты и бессмысленности происходящего. Гнать «мерина» на очередное техобслуживание. Ремень, замена жидкостей, фильтров. А на хрена? Бросить его к чёртовой матери во дворе, у парадной и добираться на работу на общественном транспорте. В квартире, на мебели слой пыли – на три пальца. Постельное бельё давно пора сменить. Да и ремонт бы какой-никакой не помешал? А зачем? Тебе и так сойдёт, а Кристюха, которой когда-нибудь достанется эта квартира, сама во всём здесь разберётся. Заскорузлые тарелки с окаменевшими объедками в кухонной раковине? Ты всё равно уже почти не готовишь, а употребляешь в пищу то, что периодически заказываешь в Интернете и получаешь с каким-нибудь очередным олухом посыльным. Затхлый дух царит в твоём прибежище. И какая-то нездоровая атмосфера, не жизни в обычном понимании этого слова - обитания, замешанного на пофигизме, в общем, ты уже неоднократно ловил себя на мысли, что всё меньше и меньше хочешь возвращаться сюда по вечерам. А тот домик в Тетеринках, на берегу Десёнки, который ты приобрёл, под дачу и в котором намеревался отдыхать телом и душой, нагоняет теперь такую тоску, что порой хочется испепелить его дотла. М-да. Нет покоя тени отца Гамлета. Шарится она по земле и призывает чадо своё к мести за себя, так подло и вероломно, а главное - внезапно лишённого жизни. Рядом сидит Валентин и что-то неторопливо бает, потягивая «девятку» из горла. Гамлет, склонный к излишней философии с жалкой примесью софистики и бытовому пьянству. По отделанному кожей салону жидкими облаками стелется сивушный душок, с явно выраженными оттенками брожения. Как можно пить эту гадость? Сафронов терпеть не мог пива. А ещё вдобавок до него стало постепенно и неотвратимо доходить осознание того, что он зря всё это затеял – зря позвал Валентина в гости. Сегодня как никогда,  Максу ненавистна была сама мысль о возвращении в своё уединённое, заброшенное пристанище с затейливой вязью паутины по углам и зловещей тишиной по вечерам, ему крайне необходимо было в этот вечер любой ценой не оказаться там одному. Девочка по вызову не подойдёт. Макс пробовал общаться с ними и понял, что те из них, которые умеют пользоваться не только ртом, но и ещё головным мозгом, к сантиментам склонности не имеют. И бывает их лишь две категории. Или придёт такая, у которой вместо мыслей – рефлексы, или такая, которой вечно некогда. Неинтересно. Профессия делает их не в меру циничными и толстокожими – не восприимчивыми к чужим проблемам.  Павла Афанасьевича лишний раз беспокоить не станешь. А этому – лишь бы набухаться. Ладно, пусть себе бухтит, и от него есть хоть какой-то прок. Но теперь, по мере сокращения расстояния до дома, Валик начинал его несколько раздражать. Чёрт с ним, сейчас до дому доберёмся, а там – бутылка «Бурбона», завтра – суббота, и хоть пьяница из тебя никакой, но изредка можно от своих  правил, хоть и недалеко, но отступить… телефон.
          Господи, что же это с тобой? Сердце колотится о грудную клетку, в горле мгновенно пересохло, а крестообразный перекрёсток впереди дрогнул и раздвоился, из четырёхстороннего прямоугольного превращаясь в прямоугольный многосторонний. Это она. Кристина. Ты почувствовал какое-то эмоциональное нарастание, должное вот-вот перейти во всплеск. Ты же учился когда-то на медика? Успокойся и вспомни, что это всего лишь банальная биохимия. Хромаффинные клетки мозгового вещества надпочечников погнали в кровь адреналин, который возбуждающе стимулирует   бета-1 адренорецепторы,  повышая систолическое артериальное давление, связанное с увеличенным сердечным выбросом… к чёрту!!! К дьяволу, к такой-то матери, где же он, этот проклятый телефон?
          Знакомые до боли цифры. Сейчас зазвучит её голос, который ты всё это время так тщательно вымарывал из собственной памяти и который ты так и не смог забыть. Руки подрагивают. Смешно.
          - Макс….
          - Да – это не ты, а какой-то одинокий воробей на берёзе простужено чирикнул в ответ. Горло отсохло. Макс ткнул пальцем в кнопку сигнала аварийной остановки и стал продираться к обочине.
          - Макс, я в Москве. Я хотела тебя забыть, но я чувствую, что не могу. И не смогу, наверное… Я решила поехать к тебе. Извини, я, наверное, не вовремя? И вообще, я чувствую себя крайне глупо…
          -  ТЫ ГДЕ???!!! Валик, вылезай, на фиг, я тебе потом всё объясню!
          -  А как же… это самое?  – Валик имел ошарашенный и совершенно сбитый с толку вид.
          - Забирай! Всё с пакетом – закусь, выпивку, пусть это будет маленькой компенсацией за несбывшиеся надежды. Обстоятельства резко изменились. Это она. Понимаешь, чучело гороховое, это ОНА!!!
          - Ё-ё-ё-ё-жики в томате… побухали. Накрылся вечер. Вот те, бабка и «Юрьев день».
          - Валечка, не томи, ну хочешь, деньги на тачку дам? Перейди проспект, тебя любой «бомбила» в пять минут отсюда вывезет. С руками оторвёт, давай, дорогой, давай, не до тебя сейчас!!!
          - «Нас на бабу променял». Ладно, катись. Не упускай больше своё счастье.

          - Кристи, если я потеряю тебя снова, я, наверное, этого не вынесу.
          - Вынесешь. Потому, что не потеряешь – непоследовательно заявила она, смеясь тем самым смехом, который доводил тебя до крайней степени возбуждения тогда, в кафе, в гостиничном номере, в её городе, смехом, который отзвуками долго откликался во всяком отдалённом шуме, внезапно тревожившем  твоё сознание. Она осмотрелась.
           - Ну вот, теперь квартира похожа на квартиру, а не на пещеру Аладдина и сорока разбойников.
           - Знаешь, милая, если бы в этой квартире лежали такие сокровища, то я бы в ней до конца жизни бы не прибирался. Но теперь в ней есть такое сокровище, которое в тысячи раз дороже тех и поэтому поддерживать порядок теперь придётся регулярно. Вот такие вот, логические нестыковки.
             Её тёмные волосы рассыпались по твоей груди. Оказывается, ты ничего не забыл, ровным счётом  - ничего. Всё те же, совершенные черты. Всё тот же маникюр. Всё те же кисти, узкие, с длинными, гибкими пальцами. Милая манера расчёсывать волосы, склонив голову вправо, отчего они нависали над правой грудью, упругой, словно мячик, как и её близняшка – левая. Макс понял, что все прочие женщины уже не существуют для него.  И так же внезапно он осознал, что не смотря на скептическое отношение к подобной перспективе, в глубине своего разума он подспудно верил в то, что этот день когда-нибудь придёт. Мрак и пустота обыденной жизни исчезли, растворились. Она как будто бы почувствовала его мысли. Приподнялась, заглянула в его глаза, затем осторожно коснулась губами его губ и встала окончательно:
           - Дай мне накинуть что-нибудь.
           - Возьми мою рубаху, там, на стуле. Завтра куплю тебе халат, спортивный костюм, или что ты там в доме предпочитаешь носить – короче, всё, что нужно.
Кристина взглянула на него, улыбнулась одними глазами, поднесла его рубаху близко к своему лицу и длинно вдохнула:
            - Тобой пахнет…
            - Кристи, не нюхай, не надо. Я её год не стирал! – воскликнул Макс, счастливо смеясь – брось! Я тебе другую дам.
Но она уже облачилась и лёгкой походкой направилась к окну, за которым медленно таял самый счастливый день в его, Макса Сафронова, до сей поры никчёмной, серой жизни. Остановилась, опираясь руками о подоконник, разглядывая виды за окном. Макс подошёл и обнял её сзади, зарываясь лицом в благоуханные волосы.
             - Век бы вот так простоял.
Она улыбнулась. Макс понял это по какой-то лёгкой волне, пробежавшей по её телу со световой скоростью. Жизнь человека порой может кардинально измениться в течение каких-то нескольких секунд.
            А за окном внезапно пошёл дождь. Как в тот вечер, в её городе. Короткий и сильный. Только в данном случае солнце не спряталось за белёсую тучку, ни с того, ни с сего решившую пролиться над их домом, а продолжало весело глядеться в пузырящиеся лужицы, стёкла домов, зеркала водоёмов, покрытые рябью от капель, весело и звонко бьющих по их некогда ровной и спокойно поверхности. В противоположном доме распахнулось окно. Две женские руки высунулись наружу, подставляя дождю то ладони, то их тыльные стороны. Кристина полуобернулась к нему:
             - Максик, открой окно, пожалуйста!
Окно распахнулось и она, смеясь, запрокинула голову, развела руки в стороны, словно Кейт Уинслет в «Титанике» Джеймса Камерона:
             - Как здорово…
 Макс вдруг почувствовал, как где-то глубоко вновь зарождается желание, так, словно искра, падающая на горючий материал, порождает медленное тление, затем из него возникает пламя. И как оно передаётся и ей. А дождь уже прекратился, небо очистилось, перекинув в оба свои конца семицветный мост, до которого, как казалось теперь им, счастливым, вполне возможно достать рукой…

           - А где это Сафронов?  – поинтересовался у пробегающего мимо, Валентина, Фомин.
           - Так это… а он что, вам не перезвонил?
           - Пока нет.
           - Он девочку свою на вокзал повёз. Проспали, говорит. Будильника не услышали. Видать, ночка бурная была.
           - Чё за девочка? А впрочем…
           - Это старая история. Он с ней в командировке познакомился. А теперь она к нему перебирается. Там, похоже, всё предельно серьёзно.
           - А, ну… совет да любовь. Только затеял он это как-то не ко времени. Ладно, Господь с ним. Три дня ему дам на решение этих своих амурных вопросов. Ну и на свадьбу пусть позовёт, а не как наш программист и Телятникова секретарша – расписались втихаря а на работе вид делают, что вообще друг с другом не знакомы.
Валентин при таких словах их, никак не склонного ни к сантиментам, ни к излишнему благородству, шефа, едва не пролил кофе из автомата, себе на грудь.
            - А вот  он звонит. Помяни чёрта, он тут, как тут. Шучу. К нашему Максиму Леонидовичу это не относится.
Валик бестолково захихикал. Дмитрий Аркадьевич поднёс сотовый к уху, развернулся через плечо и вошёл в свой  кабинет, плотно прикрывая за собой дверь.
«Чудеса» – только и подумал Валентин, вновь беря в руки свой одноразовый стаканчик, поставленный за полминуты перед этим на подвернувшийся подоконник. «Интересно, Макс тут проставляться будет, или в кабак всех позовёт? Что же это за девочка такая, что он теперь как рубль новёхонький, сияет? Ладно, время придёт – увидим».

            - Знаете, Павел Афанасьевич, а ведь вышло всё в точности, как вы и говорили. Она поехала за самым необходимым. А тут Фомин мне – бац! И три дня отпуска влепил. А я её в поезд посадить успел. Я ей позвонил, обрадовал. Сейчас лечу к ней. Заправлюсь на выезде и - вперёд. К вам вот, заскочить решил, чтобы не по телефону.
            - Я всегда об этом знал, Максим. Я же волшебник – Павел Афанасьевич взгромоздил на плиту огромный, старорежимный чайник, всяких электрических бытовых новшеств он не признавал – вы привезёте её ко мне?
            - А как же, дорогой мой Павел Афанасьевич, всенепременнейше, как вы любите говорить. Знаете, я побегу, чаю мы с Вами лучше после выпьем.
            - Езжайте, Максим, вижу, что Вам ужасно не сидится на месте. И не гоните изо всех сил. Помните, что сделать своих близких счастливыми, либо несчастными – целиком в нашей власти. Не полагайтесь на случай, он слеп. Будьте осторожны.
              Сафронов вскочил и направился к выходу. Затем, будто передумал, развернулся, приблизился к старику и порывисто обнял его. И убежал окончательно. В дальнем конце коридора хлопнула, защёлкиваясь, входная дверь, шаги загрохотали по лестнице вниз. Макс всегда спускался по лестницам пешком, поясняя это тем, что в последнее время мало двигается и начинает потихоньку прибавлять в весе. Старик смотрел в кухонное окно. Чёрный  «Мерседес» уже входил в арку, ведущую на проспект. Макс ехал к своему счастью. А каким оно будет – долгая, спокойная жизнь душа в душу или скандалы с битьём посуды, начинающиеся из-за мелочей и делающие совместное проживание невыносимым, неумолимо приближая закономерный финал – расставание с разделом или без него – покажет только всесильное и всеведущее Время.