Перевод сонетов шекспира от владимира рыжкова,

 Перевод сонетов Шекспира от Владимира Рыжкова, доцента кафедры английского языка БГАРФ, г. Калининград

Предисловие переводчика
2009 год — особый, вдвойне юбилейный год в истории бессмертных «Сонетов> У.Шекспира. Минуло ровно 400 лет после первого издания <Сонетов» (1609 г.) и ровно 150 лет после перевода на русский ЯЗЫК одного из них графом И.Мамуьюй (1859 г.).
У.Шекспир (1564-1616) принадлежал и принадлежит к знаменитым творцам эпохи Ренессанса (от ХIУ до ХУI ст.). Наряду с величайшими драматургическими произведениями «Сонеты» Шекспира относятся к числу выдающихся явлений той великой эпохи.
В узком значении слова это было возрождение классической образованности и искусства, но в более обширном значении — возрождение человеческой личности и нравственности, причём искусство античности считалось лучшим образцом.
Известный современник У.Шекспира Френсис Мерес*, писавший о нравственности, религии и искусствах, считает Шекспира одним из лучших авторов в лирической поэзии, упоминая о «сладчайших сонетах, известных его личным друзьям». Он знал их по рукописным спискам, имевшимся у друзей Шекспира. В 1609 году издатель Томас Торп напечатал <Сонеты> Шекспира, никогда ранее пе печатавшиеся.
По-видимому, это было пиратское издание, т.е. издание, выпущенное без согласия автора. При жизни Шекспира «Сонеты» больше не появлялись в печати. Возможно, он сам не хотел этого по неизвестным нам причинам.
На протяжении столетий <Сонеты» представляли я представляют загадку. Все загадки <Сонетоы> - датировка, посвящение, последовательность стихотворений, идентичность действующих лиц, были и остаются до сих пор неразрешёнными.
Возможно, что это вторая причина, в силу которой «Сонеты» были непонятны английским читателям вплоть до конца ХVIII века, когда утвердился романтизм с его стремлением к возвышенному, с неудовлетворенностью настоящим и земным. Романтизм поставил на высокий пьедестал искреннее вдохновение в поэзии, утончённое восприятие окружающего и стремление к идеалу.
Шекспир стал для романтиков знаменем борьбы против классицизма с его установившимися эстетическими нормами. В раскрытии внутреннего мира человека, в раскрытии сложных перипетий чувства Шекспир намного превзошёл других поэтов.
Поэт Сэмюэл Тэйлор Колридж (17721834)* в лекциях о Шекспире утверждал, что в Шекспире следует прежде всего видеть поэта. драматургия Шекспира значительна именно своей поэтичностью. Он обладал главными признаками поэта — глубиной чувства и утонченным пониманием красоты. Романтики <реабилитировали> поэзию Шекспира.
<Сонеты> в основном обращены к 1) юному, высокопоставленному другу, 2) смутной возлюбленной и 3) поэту-сопернику. Благосклонности друга добиваются другие поэты, а также смуглая возлюбленная. Друг и возлюбленная сблизились и изменили тому, кто был
к ним обоим. Но всё же
таинственной смуглянки. Во времена Шекспира дружбу не ниже любви к женщине. Её даже считали более духовным, чем любовь. Чувство поэта к другу бесконечно чище и возвышеннее, чем его страсть к неверной смуглянке. Сонет 116 МОЖНО назвать гимном духовной любви.
дружба понималась Шекспиром в духе высоких неорганических идеалов. Неоплатонизм эпохи Ренессанса учили, что внешняя красота лишь тогда бывает ИСТИННОЙ, когда она равносильна красоте душевной Гармония внешней красоты и красоты душевной являются отдаленным отражением красоты Божественной (трансцендентной), т.е недоступной. Отблеском этой Божественной красоты является всё прекрасное на Земле.
Соответственно любовь к другу, понимаемая в духе таких высоких идеалов (Советы 1-126), воспринималась Шекспиром выше любви к женщине. И всё же он очень любил её, любил страстно о чём свидетельствует полный трагизма Сонет 143. Его душа разрывалась между любовью к другу и любовью к этой женщине (Сонеты 40, 42). Совет 23 по мнению некоторых комментаторов обращён к женщине, - так велика выраженная в нём затаённая страсть.
Сонеты представляют единый цикл и читать их следует последовательно В начале (Советы 1-17) поэт уговаривает друга жениться, чтобы его красота не ушла из мира, а перешла к его потомству. Сонеты (27-30, 4?, 48, 50) объединяются в тематическую группу <Разлука с другом».
которую он переживает очень тяжело в период своих отъездов.
Оставляя пока без ответа вопрос об идентичности этих лиц мы не можем обратить внимание на аспекты шекспировской лирики.
Обращаясь к другу, возлюбленной и поэту-сопернику, который также добивается благосклонности друга, поэт ввёл в свои сонеты размышления о хрупкости красоты перед лицом Времени и силе поэзии, способной остановить его.
В отличие от своих предшественников Шекспир не только сделал эти размышления органической частью сюжета цикла, но и наполнил их особым трагическим напряжением, несвойственным лирике той эпохи. В образной форме высказался он и о сути своего поэтического мастерства, сравнив себя с поэтом- соперником. Признавал несомненную мощь и величавость стихов поэта-соперника, Шекспир противопоставил его манере собственное понимание искусства, представляя друга таким, каким его создала Природа, без надуманных украшений.
Обращаясь при переводе к оригиналу, следует отметить четыре аспекта:
1) поэтические особенности (метафоры, эпитеты, сравнения, контрасты),
2) биографические мотивы,
3) исторические мотивы,
4) философское содержание.
Следует отметить, что сонеты трудно понять и тем более перевести без знания общей исторической обстановки в Англии в эпоху Шекспира.
/
Не оставляя в стороне поэтическую форму сонета, мы концентрируем внимание на МЫСЛЯХ и чувствах автора, облачённых в эту форму, на его Отношение к людям и к общественной жизни Англии того периода.
Автора глубоко трогает Реформация (с 1521 г.), направленная против католической иерархии и создание англиканской (протестантской) церкви, признающей не Папу Римского в качестве верховного иерарха, а исключительный авторитет Св.Писания, равенство всех перед Богом и установление епископата в Англии.
Судя по <Сонетам», он испытывает некоторую ностальгию о прошлом, видя заброшенность или разрушенные готические храмы и монастыри. Эта ностальгия о прошлом, неотвратимость конца наполниться мрачной торжественностью всё содержание Сонета 73.
Шекспир прибыл в Лондон в 1587 г. из небольшого городка Стрэдфорда-на-Эйвоне, где он родился и где осталась его семья. По одной из версий он вьшужцен был бежать от преследований вельможи, во владенш1 которого убил оленя, по другой, - его привлекла трулпа актёров, приехавшая со спектаклем из Лондона. В Лондоне он начал играть на сцене и писать пьесы, большинство из которых были поставлены в знаменитом театре «Глобус». Он прибыл в Лондон в самый драматический момент английской истории: 8 февраля 1587 г. была казнена на эшафоте королева Шотландии Мария Стюарт, воспитанная в католической Франции. Она восстановила против себя шотландских протестантов и была заключена в замок Локлеван в 1567 г. В 1568 г. бежала в Англию под защиту Елизаветы i. Но и в Англии она была взята в заюлочение и после 19 лет тюремного томления под предлогом попыток к бегству была умерщвлена.
Это трагическое событие, безусловно, осталось в памяти Шекспира и отразилось в его <Сонетах>. Внимательный читатель найдет его в переводе (Сонеты
123, 124, 125).
В Следующем после казни году (1588) Тяжелые корабли непобедимой испанской армады, снаряженные самой могущественной католической державой, были разбиты бурей у негостеприимных берегов Англии. Англия торжеетвовала победу над Испанией, которая должна была уступить ей владычество на морях.
Одновременно с подъёмом национального сознания, с развитием патриотизма, развивается и утонченная культура, идущая из Италии. Высшее общество говорит По-Итальянски. Светские франты и дамы обязаны наизусть знать лучшие места из Данте Петрарки, Боккаччо. Сама королева свободно говорит по-Итальянски, любит итальянское искусство, покровительствует певцам.
Однако последние годы правления Елизаветьи (1533- 1603) были омрачены казнью её любимца и народного героя графа Роберта Эссекса (1567-1601). Этот молодой вельможа начал злоупотреблять Доверием Королевы, оказывая ей неповиновение В 1591 году начальствовал над войском, одержал ряд побед. Назначенный губернатором в католической Ирландии. заключил с повстанцами самовольно перемирие. Гiьггался в Лондоне произвести восстание, в 1601 году казнен (Сонет 25).
Главным покровителем Шекспира был граф Генри (друг Несчастного графа Эссекса). Во многих биографиях Шекспира можно прочитать рассказы о том, что Шекспир в самом начале своего творческого пути
познакомился с графом Генри Саутгёмптоном принимал участие в литературных развлечениях кружка, наблюдая жизнь аристократов, слушая музыку, знакомясь с живописью и вообще приобщался к пришедшему из Италии богатству культуры Ренессанса.
После казни графа Эссекса Шекспир очень переживал за судьбу СВОСГ() юного друга графа Сауггёмптона, поскольку последний был связан дружескими узами с казненным Робертом Эссексом. Это нашло отражение в Сонете 115, где Шекспир выражает беспокойство о его судьбе. И действительно, самое страшное произошло: юный граф Генри Сауггёмптон был приговорен к Смертной казни за участие в заговоре Роберта Эссекса, но затем смертная казнь была заменена пожизненным заключением. В последние годы правления королевы Елизаветы велась борьба за власть, а после воцарения Якова Стюарта (сьша Марии Стюарi) победители расправились с соперниками гюсредством судебных процессов и казней. (Сонеты 64. 66).
Можно сделать очень осторожное предположение. что другом Шекспира, которому он посвятил первые 126 сонетов, был именно граф Геяри Сауггёмптон, тем более, что имя Уильяма Шекспира впервые появляется в 1 53 г. под авторским посвящением графу Саутгёмптону поэмы <Венера и Адонис», которую автор называет «первейшем своей фантазии». Тому же графу Сауггёмптону и такой же посвящена позма <Обесчещенная Лукреция». отпечатанная в 1594 г.
Оба посвящения свидетельствуют о личном знакомстве автора с высокопоставленным вельможей, причем в словах автора не содержится обычного в таких
случаях раболепия или самоуничижения. Выражая чувства любви, дружбы, высокого уважения к графу, он делает это, не роняя своего достоинства. Это тем более Возвышало его как человека, поскольку игру на сцене и литературное творчество он сочетал с ростовщичеством, и часто для свершения сделок бывал в отъездах. (Сонет 50 и др.). Низкое социальное положение постоянно угнетало его при общении с аристократией. Отметим, что сонеты Шекспира изобилуют коммерческой и судебно-юридической терминологией (суммы, проценты, долги, суды и т.д.). Но иногда он признается другу в довлеющем над ним чувстве неравенства. Однако счастье быть рядом с другом дороже для него всех благ на свете (Сонет 29 и др.).
Но мы слишком увлеклись историческим фоном написания «Сонетов». Обратимся теперь к их переводу на русский язык. Как уже упоминалось, один из сонетов был переведен на русский язык графом И.Мамуиой (1859 г.). Во второй половине ХiХ века к переводу цикла «Сонетов» обратился поэт и издатель Н.Гербель, переведший почти 90% всего цикла. Переводы Гербеля «тяжеловесно>, часто походили на зарифмованный, тяжело читаемый подстрочник, без шекспировских страстей и контрастов, с неуклюжей подгонкой рифм, без учёта исторического фона и пола лиц, которым они предназначались. Но эта была первая и серьёзная попытка перевести весь цикл «Сонетов». В конце ХIХ века отдельные сонеты переводили К. Случевский, В .Брюсов, Н.Холодковский, К.Фофанов, В.Мазуркевич и др., но индивидуального перевода не суIцествовало. И всё же многие переводчики внесли посильный вклад в перевод отдельных сонетов, в той или иной степени отражающих содержание оригиналов.
1




1
Мы любим лучших, чтоб продолжить род,
Чтоб роза красоты во-век не знала тленья,
Когда, созревшая, она вдруг отцветет,
Потомство повторит увядшее цветенье.

А ты, влюбленный в собственный портрет,
Ты, как свеча, горя, себя сжигаешь,
Средь изобилия тебе питанья нет,
Ты сам себя жестоко истязаешь.
 
Для украшенья мира ты рожден,
Весны цветущей первое явленье,
Ты сам в себе хоронишь свой бутон,
Скаредничая так, несешь опустошенье.

Мир пожалей, иначе род людской
Погублен будет смертью и тобой.

2
Пройдут года, они в борьбе с тобою
Твое чело глубоко взбороздят,
И станет тряпкою, поблекшей и простою,
Твоей красы изысканный наряд.

И на вопрос: «Где красота сейчас
И где же твой неотразимый вид?»
Ты промолчишь, на дне запавших глаз
Скрыв похвальбу и бесконечный стыд.

Но как прекрасен был бы твой ответ:
«Мой милый сын, красавец молодой,
Вам подтвердит — долгов за мною нет,
И я не зря век доживаю свой».
 
Ты должен в детях возродиться вновь,-
Они согреют старческую кровь.

3
Увидев в зеркале прекрасный образ свой,
Пойми, - в нем лик иной уже пора увидеть,
Зачем же ты, красавец молодой,
Решил всех обмануть и женщину обидеть?

Ужель найдёшь такую, чтоб, любя,
Отвергла плуг, что целину взрыхляет?
Не будь глупцом, кто любит сам себя,
И кто в себе потомство убивает.

Там, в зеркале, не свой ты видишь лик,
А матери твоей апрельское цветенье,
Так в детях ты, потом уже старик,
Прошедшей юности увидишь отраженье.

Но коль и впредь ты будешь холостой,
Умрешь забытый, как и образ твой.

4
Красавец молодой, зачем ты, словно мот,
Красы наследство праздно расточаешь?
Природа красоту тебе взаймы дает
С условьем тем, что долг ей возвращаешь.

Зачем, скупец, ты тратишь наобум
Тот щедрый долг, - процентный дар природы?
Зачем без прибыли ты тратишь сумму сумм,
Ужели в нищете пройдут напрасно годы?

Ведя с собой торговый оборот,
Ты лишь убытки терпишь ежечасно,
Когда тебя природа призовет,
Что на процент оставишь ей, несчастный?

Не получив положенный доход,
Она тебя в могилу уведёт.

5
То время, что своим столь незаметным ходом
Творит все лучшее и этим взор пленит,
Вдруг делает прекрасного уродом
И худшее из лучшего творит.

Идет вослед за уходящим летом
Суровая и мрачная зима,
И мерзнет жизнь в лесу давно раздетом,
Вокруг — сугробы, мрак и тишина.
И если сок цветов весенней розы
Не опустить в немерзнущий сосуд,
Его не пощадят жестокие морозы
И розы новые весною не взойдут.

Прообразы красы, встречаясь с зимой,
Теряют вид цветов, но не нектар живой.

6
Пока зима лохматою рукой
Весны не скрыла и сады цветут,
Нектар красы налей в сосуд пустой
И сладостью наполни тот сосуд.

И этим ты спасешь бесценный клад,
Дашь счастье в рост, не приступив закон,
Тогда возьмёшь процент хоть в десять крат:
Тебе он будет в детях возвращен.

И будет десять крат повторена
Твоя краса в созданиях твоих,
А смерть придет, что сделает она?
Ведь жизнь твоя останется у них.

Не будь скупым, будь красотою щедр,
Чтоб не познать могилы темных недр.

7
Ты посмотри, - светило вновь проснулось,
Все оживилось утренней порой,
Все сущее в почтении согнулось,
Рассеялся пред Солнцем страх ночной.

Когда ж оно, в зенит свой поднимаясь,
Как человек, проходит полпути,
За ним ещё следят, порою восхищаясь,
Стараясь в нем достоинства найти.

Когда ж оно свой путь приблизит к ночи,
Как старец тот, кто жизни уж не рад,
Его никто благословлять не хочет,
И сотни глаз с него отводят взгляд.

Пока прекрасен ты, и жизни свет горит
Без сына не пройди обманчивый зенит.

8
Зачем ты грустно музыке внимаешь?
Ты сам, как музыка, так почему ты, друг,
Не рад тому, к чему любовь питаешь
И терпишь, что вошёл в порочный круг?

Если в гармонии созвучного аккорда
Ты, одинокий, слышишь в нём укор,
Не отвергай его болезненно и гордо,
Ведь так звучит семейный дружный хор.

Заметь, - как будто ласковые струны
Семьёй единой голос подают:
Отец и мать, и даже сын их юный,
Сливаясь в хор, о счастии поют.

Тот бессловесный струнный хор поёт,
Что путь холостяка в небытие ведёт.

9
Ужели ты, пугаясь вдовьих слез,
Лишь одиночество избрал своей судьбою?
О, если бы тебя в могилу рок унес,
Весь мир рыдал бы, став твоей вдовою.

Рыдал бы мир, что навсегда уйдя,
Ты в память о себе потомства не оставил,
Своё подобие, - прекрасное дитя,
И тем страдать сильней вдову заставил.

Что тратит мот, - то в мир и возвратится,
Его потери не идут в расчет,
Но если он красой не поделится,
То вместе с ним она же и умрет.

Других не сможет полюбить такой,
Кто смертный грех вершит с самим собой.

10
Стыдись, мой друг! — Ты никого не любишь,
Ты и себя не любишь, мне поверь.
Но любят все тебя, а ты их просто губишь,
Для любящих тебя всегда закрыта дверь.

Твой родовой дворец готов уж покачнуться,
Его пора опорой поддержать,
Ты будто спишь, — пора уже проснуться
И любящим тебя свою любовь отдать.

Не дай погибнуть вере в надежде!
Ужели зло впустил ТЫ В светлый дом?
Переменись! Стань добрым, как и прежде,
Чтоб милосердие царило в доме том.

Коль дорог я тебе, - переменись скорей
И сохрани красу в роду своих детей.

11
С такой же быстротой, как будешь увядать,
Ты будешь цвесть сквозь поросль молодую,
И кровь свою, что был готов отдать,
Своею назовешь, склонив главу седую.

И в этом — разум наш, и красота, и сила,
Ну, а без них, - и старость, и распад,
Тогда и время бы свой бег остановило,
И род людской умножился в сто крат.

Пусть гибнут те, кого сама Природа
Отвергла на земле за пошлость иль порок,
Ты ж избран ей для продолженья рода,
Чтоб детям передать её подарок мог.

Тебе Природой отдана печать,
Чтоб оттиск свой потомкам передать.


12
Когда я слышу бой часов печальный,
Иль вижу сумрак в светлых небесах
И лепестка фиалки цвет прощальный,
И белый локон в черных волосах,

И рощи голые, - приют крестьянских стад
В полдневный зной; и нивы уж пустые,
Снопы на дрогах, сложенные в ряд,
Их бледный цвет и колоски седые,

Тогда невольно думаю о том, -
Придет пора, - краса твоя увянет,
Но возродится новая потом,
Когда, мой друг, тебя уже не станет.

Все косит Время острою косой:
дай детям жизнь, чтоб с Ним вступили в бой.

13
О, будь самим собой! Но помни, друг мой милый,
Собой ты будешь лишь пока ты жив,
Готовься же к концу задолго до могилы
И возродись в других, - цветущих, полных сил.

Придет пора, - краса прервется роком,
Но ты ее в бессмертье поведи,
Не ограничивай ее аренды кратким сроком,
Прекрасные черты в потомстве возроди.

Кто рухнуть даст прекрасному жилищу,
Когда его возможно поддержать
И не отдать холодному кладбищу, -
Ни гневу вьюг, ни смерти не отдать?

Лишь праздный мот! Так сохрани свой дом,
Чтоб мог твой сын назвать тебя отцом.

14
Не в звезды я смотрю, как астролог:
Их тайны скрыты взору моему.
Я б судьбы мира предсказать не мог,
Не предскажу ни голод, ни чуму.

Что ждет кого, - не в силах я узнать:
Иль дождь, иль ветер или бури гром,
По небу не пытаюсь предсказать,
Какой из принцев станет королем.

Я вместо звезд смотрю в твои глаза.
По ним одно я вижу наперед:
Умножатся и верность и краса,
Когда в потомстве ты продолжишь род.

Красу и верность в детях сохрани,
Коль ты умрешь, пусть будут жить они.

15
Когда я думаю о жизни всей Вселенной,
Что даже миг цветенья в ней не прост,
Весь мир мне кажется какой-то тайной сценой
Под управлением таких же тайных звезд.

На этой сцене люди, как растенья,
Все выше к небу тянутся чредой,
Все ближе цель, но вдруг, - удар паденья,
И гаснет свет пред необъятной тьмой.

Тогда, исполнен к миру состраданьем,
Я стал тобою больше дорожить,
Коль Время грозное в союзе с Увяданьем
Хотят твой день в мрак ночи превратить.

Я против Времени вступил в неравный бой,
Чтоб отнятое Им тебе вернуть с лихвой.

16
Но почему ты сам не вступишь в бой
С тираном-Временем пока ты полон сил?
С оружьем посильней, чем стих ничтожный мой,
Ужель бы ты Его, мой друг, не победил?

Теперь ты на вершине красоты,
И в девственном саду тебе отказа нет,
Отобрази в нем чудные черты,
Похожие на собственный портрет.

Цепочку жизни должен ты взрастить,
Чтоб передать красу души и тела,
Перо илы карандаш с Природой не сравнить,
Как ни владей им ловко и умело.

Отдан другим своей красы росток,
Ты, как творец, расширишь жизни срок.

17
Что ты прекрасен, кто б поверить мог,
Читая стих, тобою вдохновленный?
Ты в нем сокрыт, тому свидетель Бог,
В нем образ твой лишь частью отраженный.

Коль все скажу про твой прекрасный взор
Или достоинства в очередном сонете,
В грядущем скажут: «Автор мелет вздор,
Такой красы не может быть на свете».

И скажут все, что я, как тот болтун,
Как старый Плут, что мелет для услады,
Что о тебе неправду пишет лгун,
И стих его, как вымысел баллады.

Лишь ты в потомках через много лет
Докажешь всем, что прав был мой сонет.

18
Ты ль для сравненья с летним днем рожден?
Нет, ты милей и более умерен:
Порывы ветра майский рвут бутон,
А лета срок пределами отмерен:

Порою солнца слишком ярок круг,
То лик златой сокрыт за тучей мрачной, -
Так вся краса по воле неба, вдруг,
Илы случая становится невзрачной.

Твое же лето будет вечно цвесть,
Храня красу, не зная смертных тлений,
14 о тебе пройдет благая весть
Среди грядущих новых поколений.

Пока живет и видит человек,
Бессмертен стих, а с ним и ты вовек.

19
Земля своих детей сама смешает с прахом.
А ты, о Время, когти притупи,
Рви тигру пасты, держи весь мир под страхом
Иль тщетно Феникса сжигай в его крови.

Свершай добро иль зло, являя свою волю,
Меняй по кругу смену дней и лет,
Но зла страшнейшего свершить я не позволю.
На это зло я наложил запрет:

Прекрасное чело чистейшего созданья
Не борозди затупленным резцом,
Пусть друг живет без страха и страданья
И для потомков станет образцом.

Но если Времени свершится воля злая,
Он будет вечно жить, в стихах красой блистая.

20
Твое лицо — Природы изваянье -
Напоминает нежный женский лик.
Как женщина, ты полон состраданья,
Но сердцем чист и честен твой язык.

О, царь души, моей любви царица,
Твой светлый взгляд сияньем окружен,
Посмотришь ты, и всё к тебе стремится --
Глаза мужей и души милых жен.

В слепой любви десницею послушной
Тебя Природа девой создала,
Но в слепоте добавкою ненужной,
Создав тебя, тебя и отняла.

Коль женщинам ты создан в наслажденье,
Дай дружбу мне, а им — .любви творенье

21
Я не такой, чья Муза восхваляет
Предмет любви до звездной высоты,
И кто в сравнениях предел не соблюдает
Под вдохновением всесильной красоты.

Кто хочет с гордостью ее сравнить при этом
То с солнцем золотым, то с яркою луной,
С морским или земным блестящим самоцветом,
Со всем прекрасным под иль даже над собой.

Хочу, чтобы в любви я был правдив и ясен,
Чтоб ты в сонетах был, как в жизни, прост,
Как матери дитя, ты для меня прекрасен,
Хоть не блестящ, как свет небесных звезд.

Не на продажу я хвалю любовь мою,
А потому, что искренне люблю.


22
Не верю зеркалу, что начал я стареть,
Когда ты с юностью одних и тех же лет,
Но я скажу: «За мной крадется смерть»,
Когда в твоем лице морщин увижу след.

Твоя краса как светоч на пути,
Для сердца моего сладчайший Божий дар,
Ведь сердцем я — в твоей, а ты — в моей груди,
Кто смеет мне сказать, что становлюсь я стар?

Поэтому, мой друг, побереги себя
И сердцу моему не позволяй стареть,
Твое же сердце я, как мать, любя,
Оберегу, не дам ему болеть.

С тобою связаны единой мы судьбой:
Коль ты умрешь, умру и я с тобой.


23
Как молодой неопытный актер,
Волнуясь, роль на сцене забывает,
Как сильный зверь, - гроза саванн илы гор.
В неволе мечется и сердце надрывает,

Так и душа моя, любви немой полна,
Нигде не видит выхода на волю,
Не может выразить себя в словах она
И мечется в тоске, сжимая сердце болью.

Так пусть сонеты скажут за меня —
Про крик души и жар ее любовный
И просят пусть ответного огня
Простой строкой, не фразой многословной,

Учись читать язык любви немой
И слышать взглядом чувство за строкой.

24
В художника мой превратился глаз,
Он в душу образ твой вложил с могучей силой,
Он в рамке тела моего сейчас,
И я горжусь прекрасной перспективой.

Чтобы представить лучше твой портрет,
Он в мастерской души повешен столь умело,
Что в ней глаза твои светлей, чем окон свет,
И согревают душу мне и тело.

Мои глаза — художник зоркий твой,
Твои же для меня — во внешний мир оконца:
Чтобы узреть портрет твой дорогой,
Сквозь них мне в грудь заглядывает солнце.

Искусством создавать мой взор не обделен,
Но сердца твоего не может видеть он.

25
Те, кто рожден под счастия звездою,
Гордятся титулом иль почестью людской.
Я ж этого лишен Фортуной молодою
И счастье нахожу я в радости одной.

Любимцы королей цветут пока сияет
Над ними солнца благосклонный луч,
Но гаснет луч, - и слава умирает
И гибнет честь от гнева грозных туч.

Однажды властелин из чувства злобной мести
На полководца, вдруг, свою нахмурил бровь,
И вычеркнул его из летописи чести,
Хоть победил он в тысяче боев.

Но счастлив я иметь одну лишь славу:
Любить тебя и не попасть в опалу.





26
Мой властелин, кто мне судьбою дан,
В моем послании я долг свой исполняю,
Как твой вассал, тебе несу я дань
Не разумом, а чувством прославляю:
Так чувство велико, а разум так убог,
Что голые слова лишь ты в душе оденешь,
Иначе бы никто их оценить не смог,
Коль даже ты их должно не оценишь.
О, если бы звезда, что светит мне в пути,
Дала мне в дар иное облаченье,
Чтоб я с достоинством к тебе мог подойти,
И ты мне оказал, как равный, уваженье,
Тогда б я всем сказал, что я тебя люблю,
Пока ж прилюдно я любовь таю.


27
Усталый от пути, желая отдохнуть,
Спешу скорей найти приют в постели,
Но в мыслях прежний продолжаю путь.
Не чувствуя усталость в бреяном теле.
Стремлюсь к тебе, и ревностью Томим,
Я все лежу с открытыми глазами,
И всматриваюсь в тьму, что видна и слепым.,
Как будто сквозь неё проникну я мечтами.
Но зрением души своей лiобящей
Сквозь страшный мрак я вижу образ твой,
Он предо мной, как бриллиант блестящий,
И мнится светом этот мрак ночной.
Увы! Ни днем, и ни ночной порою
Ни телу, ни душе не нахожу покою.

28
О, как и где мне обрести покой?
Мне в тягость день, и ночь меня пугает:
Ночь не снимает тяжести дневной,
И день и ночь меня лишь подавляют.
Так день и ночь, - враги между собою, Вступили в сговор, чтоб пытать меня, день — трудностью пути, ночь — страшною
О том, что ухожу все дальше от ‘гебя.
ТОСКОЮ
И говорю я дню при пасмурной погоде,
Что ты ему подаришь яркий свет,
А ночи говорю: на темном небосводе
Звездой ты возгоришь, коль звезд на небе нет.
Но день печаль мою все больше углубляет,
 А ночь разлуку в горе превращает.

29
Когда людьми обижен иль судьбой,
Я, одинокий, горько слезы лью,
Мне жаль себя, кляну я жребий свой,
Глухие небеса о помощи молю.
Я тем завидую, кто окружен друзьями,
Богат надеждами, талантлив и умел,
Кто красоты не обделен чертами, -
Чтоб этим скрасить скромный свой удел.
Но, вдруг, земную тщетность презирая,
Мысль о тебе такой восторг дает,
Что дух мой, птицей к небесам взлетая,
У входа в рай хорал тебе поет.
Твоя любовь всех благ земных милей,
Она дороже мне богатства королей.

30
Когда в безмолнии порой я вспоминаю
Утраты прошлого и горесть от потерь,
Нередко я и плачу, и вздыхаю,
И все минувшее гнетет меня теперь.
Тогда свой взор от слез уставших глаз
Я обращаю к тем, кто скрыт во тьме могилы,
К своим друзьям; и вновь, как в первый раз,
Оплакиваю тех, кто был любим и милым.
Я будто снова пережил беду, -
Так остро чувствую минувшее и плачу,
Я будто горестям печальный счет веду,
Оплачивая долг, что уж давно оплачен.
Но только вспомню о тебе, мой друг,
Утрат уж нет, - разорван скорбей круг.

31
В твоей груди нашли приют сердца
друзей ушедших, дорогих и милых,
И в ней царит любовь, а жизни нет конца,
Они - в тебе, а не в сырых могилах.
Я много слез над ними проливал,
Пред гробом каждого я преклонял колени,
И думал я, - любви конец настал,
Но ты их спас от рока смертных тлений!
Лишь ты — погост для дорогих сердец,
Ты лавры каждого собрал в венок единый,
В себе несешь прекрасный тот венец,
И смерти нет, коль жив мой друг любимый.
Я жизнь свою связал с судьбой друзей,
Они — в тебе, и я — в груди твоей.
32
Коль скряга — Смерть пересечет мой путь,
Останки бренные сокрыв за прахом вечным,
Коль ты откроешь вновь когда-нибудь
Стих скромный мой, но честный и сердечный,
Сравни его с поэзией младой,
Где рифма и перо отточены при этом,
Но сохрани его за то, что он простой,
И что с любовью в нем представлен ты поэтом.
О, снизойди ко мне, подумав иногда:
«В его творениях любви краса и слава,
И если бы продлить ему года,
Его поэзия бы ярче всех блистала.
Люблю певцов, что появились вновь
За новый стиль, его же — за любовь».


33
Свидетель я, как Солнца лик златой
Поутру целовал вершины гор и нивы,
Как спящие ручьи меняли цвет земной
На цвет зари божественно красивый.
Но иногда закрыть свой светлый взор
Презренным тучам Солнце позволяло,
И чтобы скрыть пред миром свой позор,
В покрове туч на запад поспешало.
Так солнышко моё и надо мной светило,
Торжественно сиял его прекрасный луч,
Увы! — Оно моим совсем недолго было, -
Сокрылося оно за пеленою туч.
Ведь даже небеса бывают тучей скрыты,
А ты — земной; и нет во мне обиды.

34
Зачем ты обещал мне светлый, теплый день
И без плаща пустил меня в дорогу,
Позволил на меня набросить тучи тень
И образ твой сокрыть, будя в душе тревогу?
Но коль твой луч обсушит сквозь туман
Дождь на лице под тучей грозовою, -
Такой бальзам хорош для мелких ран,
Но мой позор останется со мною.
Твой стыд мне в горести не дарит утешенья,
Печаль обидчика меня не исцелит,
В помощники не нужно сожаленье
Тому, кто на себе несет весь крест обид.
Но ты, любя, раскаялся слезами,
Я всё простил, - пусть мир царит меж нами.
35
Забудь свой грех, как неприятный сон,
Где розы, - там шины, где солнце, - там и тени,
И точет червь прекраснейший бутон,
Страдает и Луна, и Солнце от затмений.
Мы все грешны, но больше всех я сам:
В твою вину я уж почти не верю,
И на грехи твои в стихах кладу бальзам,
Прощаю всё, порой не зная меру.
Я мысленно простил проступок твой, -
То был младой порыв, я это понимаю,
Обида и любовь враждуют меж собой,
Но я любовь, как прежде, выбираю.
Обиду ты нанес, но я, твой адвокат,
Защиту выдвинул, и ты не виноват.


36
Я понимаю, что нас разделяет,
Хоть наши чувства связаны в одно,
Но наша дружба пусть не пострадает,
Коль есть на мне позорное пятно.
да, в нашей дружбе просто все и ясно,
 Но в жизненных путях все разделяет нас,
Хоть эта разница не рвет любовь напрасно,
Но чувства радости лишает каждый раз.
Прилюдно не могу почтить тебя признаньем,
Чтоб участью своей тебя не запятнать,
И ты не снизойдёшь ко мне вниманьем,
Чтоб честь свою при том не потерять.
Не унижайся - будь таким, как есть.
У нас одна любовь, - одна у нас и честь.

37
Как старец немощный, отец уже седой,
При виде сына забывает годы,
Так я, ослабленный нелегкою судьбой,
В тебе ищу опору от невзгоды.
достоинствами ты не обделен, -
Тебя краса, и ум, и знатность отличают,
На них воздвигнут твой блестящий трои,
И тень его мне душу согревает.
Забыв презренье, бедность и недуг,
Гордясь тобой, готов я возродиться,
Так тень твоя взывает к жизни, друг,
Точней, не тень, а лишь ее частица.
Тебе все лучшее готов я пожелать,
Чтоб радуясь тебе, мог сам счастливей стать!

38
Ужель для Музы тему выбирать?
Ты сам ее живое воплощенье,
И всю твою красу и красоты цветенье
Смогу ли на бумаге передать?
Благодари себя, когда в стихах моих
Увидишь тень, как отраженье света.
Я бы считал слепцом того поэта,
Кто б светочу не посвятил свой стих.
Десятой Музой будь, прекрасней в десять раз
Всех греческих богинь искусств и вдохновенья
Так, чтобы каждое твоих певцов творенье
Сравненьем новым восхищало нас.
Ты вдохновил меня на мой приятный труд,
Но славу от него тебе пусть отдают.

39
О, как достоинства твои отображать,
Когда ты — лучшая моей души частица?
Какой мне смысл себя же восхвалять,
Ужели для того, чтобы собой гордиться?
давай же мы в разлуке поживем,
Чтобы не смешивать достоинства напрасно,
 Чтоб воспевать отнюдь не нас вдвоем,
Но лишь тебя, - всегда и ежечасно.
Сказать «разлука» страшно мне порой:
В ней одиночества мучительное бремя,
Но лишь представлю, - мы вдвоем с тобой,
И мысли о любви обманывают время.
Разлука — это мысль и в прошлое окно,
Чтоб двух соединить в единое одно.

40
Возьми мою любовь! Да, до конца возьми,
Ужель такой придачи будет мало?
Ты взял уже сполна людской любви,
И вот моя любовь теперь твоею стала.
Но коль любовь мою возьмешь, меня любя,
Не буду порицать я твоего искуса,
Но коль притом обманешь сам себя,
Позор тебе из-за дурного вкуса.
Прощаю, милый нор, любовный твой грабеж,
Хоть грабить бедного немного даже странно,
Но поразмьислив, ты тогда поймешь,
Что хуже боль в любви, чем боль на поле бранном.
Что ж, твоя светлость, грешная кругом,
Казни меня, но не считай врагом.





41
Твои грехи, когда свободен ты,
А я в разлуке без тебя томлюся,
Вполне достойны юной красоты,
Ибо где ты, - там поле для искуса.
Ты так красив, что все в тебе манит,
Ты кроток так, а значит - слаб, как дети,
Сын женщины ужели устоит,
Коль женщина его заманит в сети?
О, Боже мой! Ну запрети страстям
Горячей юности, заблудшей и мятежной,
Вести тебя по пагубным путям
И дважды рвать основу дружбы нежной.
Мою любимую красой ты соблазнил,
А дружбы красоту ты фальшью заменил.

42
Она с тобой, она уже твоя,
Да, я любил ее, но не о том тоскую:
Ты взял ее и с ней забыл меня,
Взамен одной ты взял любовь другую.
Изменники любви, я ревность не таю,
Ты полюбил ее за то, что я был с нею,
Она ж тебя — за то, что я тебя хвалю,
Ведь ты любовью был и гордостью моею.
Коль я тебя утрачу, ну так что-ж?
Я буду с ней, как с нею был и прежде,
Ты ж, потерян ее, - ее во мне найдешь,
Воскреснуть дав утраченной надежде.
Вся радость в том, что ты и я — одно,
А значит, ей любим я буду все равно.

43
В глубоком сне яснее вижу я,
Чем ясным днем в житейской суете,
Когда я сплю, я вижу лишь тебя,
И мрачный взор светлеет в темноте.
А ты, чья тень сгоняет мрак ночной,
Ты б ясным днем представил чудный вид,
Ты б день украсил юной красотой,
Коль тень твоя во тьме в глазах стоит.
Я бы сказал, - мой взор благословлен,
Любуясь днем твоею красотой,
Коль даже ночью, сквозь глубокий сон,
Я освещен прекрасной тенью той.
Коль нет тебя, день ясный мрачен мне,
А ночь — светла, коль ты со мной во сне.





44
О, если б мыслью стала плоть моя,
К тебе я б возвращался то и дело,
Я пролетал бы дальние края,
И трудности пути мое не знало б тело.
Куда бы я ногою ни ступил,
На край земли иль берег океана,
Я б и тогда всегда с тобою был,
Не мучила б меня с тобой разлуки рана.
Увы! Я сотворен из праха и воды,
Земля с Водой мне не дают добраться
За сотни миль, где пребываешь ты,
И должен я со стоном продвигаться.
Я тяжкий путь не в силах облегчить,
По воле двух стихий я должен слезы лить.

45

Другие две — то воздух над землею
И яркий свет извечного огня,
То — мысль моя, она всегда с тобою,
А с ней — любовь, хоть не с тобою я.
Когда же эти две, объединяясь,
Посланцами любви к тебе летят, мой друг,
То жизнь моя, из четырех слагаясь,
Подобна смерти без найвысших двух.
И лишь тогда я снова оживаю,
Когда посланцы прилетают вновь,
Я целостным себя воспринимаю,
Коль узнаю, что жив ты и здоров.
Тогда я счастлив, но их шлю назад,
И жду посланцев, весь тоской объят.

46
Из-за тебя затеяв смертный бой,
Мой глаз и сердце обратились в суд.
Глаз заявил, что он владелец твой,
А сердце глазу, - мол, Напрасный труд.
Сказало сердце, что живёшь ты в нем
И глазу путь в обитель ту закрыт,
Но молвил глаз, что сердце ни при чем,
Что он в себе твои черты хранит.
Чтоб сторонам достойный дать ответ,
Суд мыслей разных срочно созван был,
В дебатах жарких проходил совет,
И, наконец, суд так постановил:
Твой внешний вид глаз должен получить,
А участь сердца преданность хранить.




47
Мой глаз и сердце связаны судьбой,
Один другому часто помогает,
Когда мой глаз не видит образ твой,
То сердце от печали замирает.
Когда твой образ вспоминает глаз,
На общий пир зовет он сердце взглядом,
Но и мой глаз гостит в груди подчас,
Так что всегда они тобою рядом.
Итак, ты далеко, тебя со мною нет,
Но мысли нет пределов над землею,
Любовь к тебе, твой зрительный портрет,
Всегда со мной, а значит, ты — со мною.
Твой образ виден глазу и в глубоком сне,
Он сердце разбудить всегда готов во мне.

48
Я спрятал ценности, готовясь в дальний путь,
И оковал железом сундуки,
Чтоб не прельстился нор какой-нибудь,
Чтоб все укрыть от воровской руки.
Но ты, кто мне сокровищ всех ценней,
Пред кем брильянты груда пустяков,
Ты, ценность высшая и боль души моей,
Оставлен мной добычею воров.
Тебя лишь одного не скрыл я в сундуке,
Тебя там нет, но ты — в моей груди,
У сердца моего в укромном уголке,
Где волен ты остаться иль уйти.
И все-ж боюсь, тебя и там найдут,
Из-за таких, как ты, и верность предают.

49
Ко времени тому, уж если так случится,
Когда лишишься ты задора и огня,
Когда твоя любовь предельно истощится
И хмуриться начнешь ты на меня;
Ко времени тому, когда пройдешь ты мимо,
И на меня опустишь хладный взор,
Что прежде так сиял и согревал незримо,
Но выразит потом надменность и укор, -
Ко времени тому готовиться я стану,
И зная, что теперь не нужен никому,
Я первый на суде в твою защиту встану,
Против себя я руку подниму.
Закон ведь правду должен защищать,
Я-ж право на любовь не смею заявлять.





50
С какою грустью я свершаю путь,
Когда безрадостен конец пути того,
Тоска и боль переполняют грудь, -
Всё дальше я от друга моего.
Как будто чувствуя, что друга оставлять
Мне больно так, мой конь едва плетется,
Он начал тяжело и медленно ступать,
Как будто он, как я, с тобою расстается.
Как будто скорбь мою несет он за меня,
Как будто все своим инстинктом знает,
Я раню шпорами несчастного коня, -
Он стонет, весь в крови, но шаг не ускоряет.
И бедного коня мне говорят стенанья:
«Знай — счастье позади, а впереди — страданья».

51
Итак, мой друг, ты уж меня прости,
Что конь грустит и начал спотыкаться,
Он не боится трудности пути,
Но грустно нам от друга удаляться.
О, если бы назад я повернул коня,
Ужель бы с ним у нас возникли споры?
Тогда бы он, как вихрь, помчал меня,
Но все равно я бы давил на шпоры.
И как бы быстро мой ни мчался конь,
Ему не перегнать полет моих желаний,
Они — не плоть, они — любви огонь,
И ты коня избавь от порицаний.
Тебя он оставлял, как бы лишенный сил,
К тебе ж я с ним помчусь, поводья отпустив.


52
Я, как богач, кто чтоб счастливей быть,
Украдкой по ночам брильянты созерцает,
Но редко свой ларец он открывает,
Чтоб остроту восторга не тупить.
Поэтому редки и праздники у нас
В чреде обычных, суетливых дней,
Как жемчуга в одеждах королей,
Иль в ожерелье царственный алмаз.
Так пусть же и тебя порой скрывает время,
Чтоб мог я иногда взглянуть на свой тайник
И снять с души разлуки нашей бремя,
Счастливей стать хоть на единый миг.
Так будь благословен, - ведь я живу в надежде
Вернуть восторг, какой дарил ты прежде.




53
В чем суть твоя в отличье от других?
Мильоны образов в себе ты воплощаешь,
Но ведь у каждого один, единый лик,
А ты один в себе их совмещаешь.
Ведь и Адонис — лишь твоя подмена,
Немного измененный образ твой,
Прекрасней нет красавиц, чем Елена,
Но это ты в тунике новой той:
Сравню ль тебя со временами года,
Весна — лишь тень твоей младой красы,
А летом отражает вся природа
Всю щедрость красоты, какой владеешь ты.
Все, чем прекрасен мир, - часть друга моего,
Но сердца нет верней ни у кого.

54

Намного больше красота пленит,
Себя правдивостью повсюду дополняя,
Сильней влечет прекрасной розы вид,
Нас нежным ароматом окружая.
Шиповник обладает тем же цветом,
Как лепестки благоуханных роз,
Как роза, он покрыт шинами летом,
И листьями, как роза он оброс.
Он, живший для себя, безвестно засыхает,
Он внешне был красив, не радуя сердец,
А роза при смерти сильней благоухает
И даже смертью славит свой конец.
И ты, увянув, превратишься в прах,
Но красоту твою я сохраню в стихах.


55
Ни мрамор статуй — нет, ни бронзы позолота
Великих принцев простоят в веках,
Но будешь ты сиять в моих строках,
И не страшны тебе ни Время, ни погода.
Когда пожар войны или печальный рок
Разрушат статуи, посеяв страх на троне,
Ни Марса меч не тронет этих строк,
И ни огонь войны тебя в стихах не тронет.
Так смерти вопреки ты свой продолжишь путь,
В глазах потомков будешь жить извечно,
Мир износив, они когда-нибудь
С тобой дойдут и до черты конечной.
Пока не встанешь ты в день Страшного Суда,
Во взоре любящем ты будешь жить всегда.




56
Свою ты силу обновляй, любовь:
Ты будь такой, как острый аппетит,
Сегодня он тупеет, когда сыт,
А завтра обостряется он вновь.
Так ты, любовь: - ты взор голодный свой
Сегодня насыщай, забудь про все заботы,
Сомкни глаза, а завтра их открой,
Чтоб не остыла страсть в объятиях дремоты.
Чтоб нам свою любовь ещё сильней ценить,
Пусть океаном станет час разлуки,
Чтоб с разных берегов к воде нам подходить,
Один к другому простирая руки.
Иль уподобь разлуку ту зиме,
Когда приход весны желаннее втройне.


57
Твой верный раб, я каждый миг и час
Служу тебе и счастлив в этой роли.
Ты позовешь, - я прибегу тотчас,
Чтоб угодить твоей капризной воле.
Когда порой ты покидаешь дом,
Не смею на часы я обижаться —
Они стоят; и грусть царит кругом,
Ведь ты ушел, велев слуге остаться.
Печальный раб, я мысль гоню всегда,
Где ты и с кем, и ревность подавляя,
Я об одном лишь думаю тогда,
Что там, где ты, царит блаженство рая.
Любовь слепа — ей как бы дан приказ
Твои дела не доводить до глаз.



58
Мне Богом суждено твоим слугою быть
И мысли подавлять о развлеченьях друга,
Я — твой вассал, мой долг — тебе служить
Пока ты наслаждаешься досугом!
С покорностью слуги не смею я роптать,
По прихоти твоей став узником разлуки,
Тебя в жестокости не смею упрекать
И все терплю, на грани тяжкой муки.
Где хочешь будь, - играй своей судьбой,
Тебе подчинены желания и время,
Прощай себе любой проступок свой,
А мне оставь нести страданий бремя.
Таят добро иль зло твои влеченья,
Я буду ждать без тени осужденья.


59

Коль все, что есть, уже когда-то было,
И жизнь идет по кругу вечных лет,
Зачем же разуму терять напрасно силу,
Творя того, кто уже видел свет?
О, если б мне вернуться хоть на миг
Кругов за тысячу бессмертного светила,
И образ твой найти среды древних книг,
Который мысль в писаньях отразила!
Хотел бы знать, как в те былые дни
Твоей красой мир древний восхищался,
И кто же лучше, - мы или они,
Илы мир с тех пор совсем не развивался.
Но верю я, - поэты прежних дней
Не ведали красы, прекраснее твоей.

60
Мгновенья жизни, ускоряя бег,
Как волны моря, к берегу спешат.
Одна разбилась о скалистый брег,
Но вслед за ней стремится новый ряд.
Мы знали детства радостного свет,
Но к зрелости стремимся с той поры,
Затменья омрачают наш рассвет,
А Время отбирает все дарьт.
Так губит Время юности красу
И бороздит морщины на челе,
И точит беспощадную косу,
Чтоб красота погибла на земле:
И все ж мой стих останется в веках,
Достоинства твои он сохранит в строках.

61

Твоей ли волею, прекрасный образ твой
Мне не дает в ночи сомкнуть ресницы?
Ты ль хочешь, чтоб я видел пред собой
Твоих теней прекрасных вереницы?
Зачем твой дух приходит ночью темной,
Не для того ли, чтоб за мной следить,
Иль уличить меня в любви позорной
И свою ревность этим углубить?
О, нет! Сильна твоя любовь, но все же
Моя такою нежностью полна,
И столь сильна, что меня ревность гложет,
И по ночам меня лишает сна.
Ревную я, тебя ищу я взглядом,
Ты ж — далеко, с тобой другие рядом.


62
Любовь к себе грех тела моего,
Он весь во мне, он сердце захватил,
И силы нет, чтобы сломить его,
Где он себя столь дерзко утвердил.
Мои черты настолько хороши,
Мой четкий профиль радость мне дарит,
А что касается достоинства души,
Она высоко надо всем царит.
Но в зеркале не свой я вижу лик,
Давно прошли мои младые дни,
В глаза глядит морщинистый старик,
И стыдно мне за грех самолюбви.
В том зеркале я вижу не себя,
А образ твой — моё второе «я».

63
Придет пора, его краса увянет,
Морщины на челе оставят грозный след,
Как у меня сейчас; кровь холоднее станет,
А юности сияющий рассвет
Со временем, вдруг, превратится в ночь.
И красота, которой он блистает, -
Ее король; уйдет с рассветом прочь,
Ее не сохранить, она уж увядает
Пока же ночь еще не наступила,
Я отвращу разящий меч времен,
Я жизнь моей любви, увы, спасти не в силах,
Но красоту не одолеет он:
В моих строках его краса видна,
Навечно в них цветет его весна.


64
Когда увидел я, что время разрушает
Красу и пышность канувших веков,
И замки древние оно с землей равняет,
И медный монумент срезает до основ;
Когда увидел я, как океана воды
На царство суши делают набег,
Как им отпор дает упорный брег,
И снова пополняет все расходы;
Когда увидел я, как шатко все в стране,
Как государства близятся к распаду,
Тогда невольно мысль приходит мне,
Что время унесет любви моей отраду.
Та мысль страшна, осталось только ждать,
Оплакивая то, что страшно потерять.




65
Все в мире смертно, бронза и гранит,
Земная твердь, безбрежность океана,
Как красота пред смертью устоит,
Цветку ль сразиться с силой урагана?
Как устоит от зимних дней осады
Медовое дыханье летних дней,
Коль рушит Время скальные громады
И сталь оград десницею своей?
Подумать страшно! Кто бы мог сокрыть
От Времени прекраснейший алмаз?
Кто может бег его остановить?
Кто б красоту от разрушенья спас?
Увы, никто! Но магией чернил
Твой образ я навеки сохранил.



66
Устав от жизни, к смерти я воззвал:
Забыта праведность, вокруг царит порок,
И лишь ничтожества справляют пышный бал,
И честность не пускают на порог,
И добродетель гонят с давних пор,
И честь девичью втаптывают в грязь,
И совершенство ставят на позор,
И сильных ослабляет гиомов власть,
И власть искусству зажимает рот,
И глупость суд над разумом творит,
И истина неправдою слывет,
И доброта пред злом в цепях стоит.
Устав от этого, я б в мир ушёл иной,
Но все живу, чтоб рядом быть с тобой.


67
Ах, нелегко ему в порочном мире жить,
Где все благое предано забвенью,
Ему ли красотой своею изменить
Всё, что подвержено безбожию и тленью?
Зачем копировать румянец щек его? —
Искусству не дано творить живые лица,
Зачем же рисовать тень друга моего,
Коль роза на холсте с живою не сравнится?
Он должен жить! Природа уж банкрот,
Она, как мать, всех сыновей любила,
Но в этого ресурсы все вложила,
Теперь на прибыль от него живет.
Она его хранит, чтоб миру доказать,
Что знала дни, каким уж не бывать.



68
Цвет щек его — остаток красоты,
Когда искусственный румянец был не в моле,
Когда краса цвела и вяла, как цветы,
И отвергалась фальшь, противная природе.
В те времена с покойниц молодых
Златые локоны еще не отрезали,
Чтобы они красавиц украшали,
От мертвых перейдя на головы живых.
Он, как в античности, естественный герой,
И добавлять красу ему не надо:
Он чист душой, прекрасен сам собой,
Чужого не берет для своего наряда.
Его Природа хочет сохранить,
Чтоб фальшь от истины могли мы отличить.

69
Во внешности твоей, чью видит каждый взор,
Есть прелесть вся, к ней нечего добавить,
И даже недруги начали с неких пор
Заслуженно тебя повсюду славить.
Итак, твой внешний вид увенчан похвалой,
Но те же языки, что так тебя хвалили,
Узнали о душе твоей простой
И мненье о тебе внезапно изменили.
Невежам не понять простой и добрый нрав,
По их понятиям он чем-то непривычный,
Ведь черни ближе запах сорных трав,
Чем аромат души, простой и необычной.
Им не дано понять, - в единстве хороши
И внешняя краса, и простота души.

70
Тебя бранят, хоть не виновен ты,
Краса души злословье вызывает,
А подозренье вороном летает
В лазурном небе чистой красоты.
В угоду клевете пышнее расцветай,
Им покажи душа злословью рада,
Ничтожный червь в бутоне видит рай,
В тебе ж — весна с благоуханьем сада.
Ты обошел соблазны юных дней.
В том честь тебе, ты этим стал сильнее,
Но зависть тем становится черней,
Чем чище ты, и чем она грязнее.
И если б сплетням положить конец,
Ты б стал кумиром любящих сердец.




71
Не плачь по мне, когда унылый звон
Даст знать, что я могильным сном почил,
Что с жалким червем рядом погребен
И бросил мир, что столь же жалким был.
Читая этот стих, старайся позабыть,
Кто автор этих грустных строк,
Я б не хотел причиной скорби быть,
И боль твою я бы стерпеть не смог.
Когда же с прахом я сольюсь, как прах,
Пусть время память обо мне сотрёт,
Забудь все то, что я писал в стихах,
И пусть со мной твоя любовь умрёт.
Не допусти, чтоб пересуд людской
Осмеивал тебя, объятого тоской.

72
Когда возьмет меня, безмолвного, могила,
Достоинства мои в миру не раскрывай,
Не говори, что нас любовь скрепила,
Достоинств нет во мне, - ты всем так отвечай.
Ну, разве что, придумай ложь любую,
Чтобы ничтожного меня чуть похвалить,
И правду обо мне скажи настоль скупую,
Какую скромность может допустить.
Под скромностью любовь ко мне сокрой,
Чтоб чистую любовь не посчитали лживой,
И имя позабудь, уж лучше пусть со мной
Оно покоится, сокрытое могилой.
Ибо стыдом клеймят мои творенья,
Стыдись и ты, коль хочешь уваженья.

73
Во мне ты видишь, обращая взоры,
Осенний лист, с ветвей упавший ниц,
Или церквей разрушенные хоры,
Где песнь лилась сладкоголосых птиц.
Во мне ты видишь сумерек мерцанье,
Когда закат сокрылся золотой,
Все ближе ночь и скоро в мирозданье
Прообраз смерти принесет покой.
Во мне огня ты видишь блеск печальный,
Что в юности так яростно пылал,
Его скрывает пепел погребальный,
Который он, пылая, сам создал.
Коль есть во мне хоть искорка одна,
Пока я жив, люби сильней меня.





73
Во мне ты видишь, обращая взоры,
Осенний лист, с ветвей упавший ниц,
Или церквей разрушенные хоры,
Где песнь лилась сладкоголосых птиц.
Во мне ты видишь сумерек мерцанье,
Когда закат сокрылся золотой,
Все ближе ночь и скоро в мирозданье
Прообраз смерти принесет покой.
Во мне огня ты видишь блеск печальный,
Что в юности так яростно пылал,
Его скрывает пепел погребальный,
Который он, пылая, сам создал.
Коль есть во мне хоть искорка одна,
Пока я жив, люби сильней меня.

74
Ты не грусти, коль навсегда в гробнице
Усну навечно, скрытый под землей,
Закроются уста, не будет сердце биться,
Останутся стихи, как памятник живой.
Но ты, порой мои стихи читая,
Знай, - под землей покоится лишь Прах:
Все лучшее тебе я оставляю,
И это лучшее — душа в моих стихах.
А под землей — покров души бессмертной,
И будет он навечно в ней лежать,
И если б стал я негодяя жертвой,
Не стоит, друг, об этом горевать.
Ну, а душа, - она всегда с тобой,
В стихах любви я буду вечно твой.

75
Ты для меня, как пища для души,
Или вода для путника в пустыне,
Чтоб сохранить тебя, все средства хороши,
Лишь о тебе забочусь я отныне.
Любуюсь, как скупец, сокровищем своим,
То радуюсь ему, то без него страдаю,
Боюсь, что ты достанешься другим,
И стыдно мне, что я тебя скрываю.
Порой красой твоею пресыщен,
Порою жажду твоего я взгляда,
Ты для меня — наивысшая награда,
Которой был илы буду награжден.
Так день за днем, - я жажду, пресыщаюсь,
То всё со мной, то я всего лишаюсь.





76
Средь новых форм и сложных изысканий
Мой скромный стих не блещет новизной,
Зачем же не приемлю новых правил,
Зачем везде храню один настрой?
Зачем пишу всегда одно и то же
И облачаюсь в прежний свой наряд?
да потому, что он узнать поможет
О ком слова в том виде говорят.
Так знай, что ты — вот тема основная,
И о тебе пишу я вновь и вновь,
Всегда слова все те же повторяя,
Хочу сказать, что ты вечна, любовь!
Как Солнце поутру как-будто молодеет,
Так и любовь в повторах сердце греет.

77
Ты видишь по часам, как быстро время мчится,
А в зеркале — свой постаревший лик,
Так торопись, и с первой же страницы
Все мысли заноси в подаренный дневник.
Морщины те, что видишь столь правдиво,
Напоминают длинный ряд могил,
А стрелки говорят, ползя неторопливо,
Что ход наш к вечности давно уж наступил.
И всё, что память удержать не может,
В дневник, мой друг, скорее запиши, -
Плоды ума он сохранить поможет,
Как новый дар, полезный для души.
И записи твои, как только бросишь взгляд,
Дадут тебе совет, дневник обогатят.

78
В поэзии я Музу призывал
И находил такое вдохновенье,
Что подражать мне стал любой вассал,
Из лести ли к тебе, илы в угожденье.
Твой незабвенный взор и облик величавый
Заставят и невежество взлететь,
Чтоб сверху на тебя поближе посмотреть,
Чтоб светлости твоей еще добавить славы.
Но ты гордись поэзией моей,
Она — в тебе, и ты её рождаешь,
В стихах соперников ты стиль их отмечаешь,
В моих — искусство милостью твоей.
Моё искусство — это только ты,
Позволь же и ему взлететь до высоты.





79
Когда один тебя я воспевал,
Тогда один я получал награды,
Теперь уменьшилось количество похвал,
И Муза с болью встретила преграды.
Не спорю я, - тобой гордится свет,
Ведь ты, любовь, как Муза золотая,
Но что же нового другой дарит поэт? —
Он у тебя крадет, тебе же возвращая.
Он возвратил тебе и слово «добродетель»,
Коль жизнь твоя об этом говорит,
И слово « красота», коль видит цвет ланит,
Но жизнь души не понял тот свидетель.
Его слова — лишь тени красоты,
Он — твой должник, а платишь только ты.

80
Я не могу писать, теряю я покой,
Когда другой певец, богаче одарённый,
С таким талантом хвалит образ твой,
Что я молчу, той мощью поражённый.
Твои достоинства — безбрежный океан,
Он носит скромный челн и барк, гордыни полный,
Мой малый чёлн, как барк тот — великан,
Дерзнул преодолеть одни и те же волны.
Приди же ты на помощь мне скорей,
Пока мой чёлн не скрылся под волнами,
Тогда как он над глубиной твоей
Во всей красе идет под парусами.
Пойду ли я ко дну, останется ли он,
Ты помни, что я был любовью обречён.

81
Мне ль суждено тебя похоронить.
Иль ты, скорбя, придешь к моей могиле:
Моя судьба в сырой земле почить,
Твою же память смерть убить не в силе.
Бессмертным стал отныне образ твой,
Глаза людей — теперь твоя гробница,
А я истлею, скрытый под землей,
И память обо мне не сохранится.
Я памятник в стихах тебе воздвиг, -
Потомок наш, доселе нерождённый,
Во всей красе тебя увидит в них
И залюбуется, тобою восхищённый.
Среди живых ты будешь жить в веках, -
В сердцах людей и даже на устах.





82
С моей ты Музой не был под венцом,
И на себя не навлечешь позора,
Читая творчество навязчивых певцов,
Кто, выбран свой объект, с него не сводят взора.
Твой тонкий ум твоей красе подстать, -
Мне не хватает слов для восхвалений,
Поэтому ты вынужден искать
Певцов иных и стиль иных творений.
Пусть будет так; когда ж ты убедишься
В риторике фальшивой новых дней,
Я верю, вновь ко мне ты обратишься, -
Я был правдив пред совестью своей.
И ты поймешь; их лестный стиль — обман,
Твоим щекам не нужен слой румян.


83
В своих сравненьях был я осторожен,
О красоте твоей я без прикрас писал,
Но долг мой, отданный тебе, настоль ничтожен.
Что не покрыть той суммы, что я взял.
И я молчу, когда я вижу ложь,
Когда бездарности язвят твои ланиты,
Им не понять, но верю, — ты поймёшь:
достоинства твои в твоей душе сокрыты.
Молчание моё считаешь ты за грех,
Но то не грех, - твою спасаю честь я,
Я отстраняюсь от поэтов тех,
Кто громкою хвалой ведут тебя в бесчестье.
О большем говорит один твой ясный взор,
Чем двух поэтов громогласный хор.


84
Зачем льстецы тебя приукрашают,
Коль ты и сам — вершина красоты?
Таким сокровищем никто не обладает,
И равных нет, есть в мире только ты.
Жалею тех, кто забывая честь,
Тебя малюют лживо-величаво,
Пусть просто скажут — ты такой, как есть,
И к ним придут признание и слава.
Пусть пишут то, что видят пред собой,
Не искажая творчества природы,
Тогда умом блеснет соперник мой,
А стиль его — всем совершенством моды.
Ты любишь честь, но лесть всегда гони,
Чтоб сохранить достоинства свои.




85
Грустит моя умолкнувшая Муза,
На лоне пышных фраз, угодливых похвал,
Как будто хор певцов былых богинь собрал,
Чтоб перья золотить вассального союза.
Когда ж я вижу честное творенье,
То я, волнуясь, как церковный дьяк,
Кричу в избытке счастья и волненья,
Как гимну Божьему, - «Аминь! Да будет так!»
И снова говорю: «Как хорошо, как верно!»
И мысленно тебя еще сильней хвалю,
Ведь я тебя, как ангела, люблю,
А на словах скрываю суеверно.
Других хвали за громких слов родник,
Меня ж за тишину, где сдавлен сердца крик.

86
Его ль поэзия полна нездешней силы,
Что, как фрегат, срезает гребни волн?
А я, чей мозг был дум высоких поли,
Их скрыл в душе, как в глубине могилы.
Иль дух его предел мне положил,
Что смертным дан для жизни их творений?
О нет, ни он, ни помощь темных сил,
Не пресекли моих бы вдохновений.
Нет, - дух его приветлив мне и мил,
Он показал нам сферу внеземного,
Не он меня бояться принудил,
Нет, я молчу, боясь совсем другого:
Когда его ты одобряешь стих,
Слабею я, страшась похвал таких.

87
Прощай, мой друг! Не мне владеть тобою, -
Узнал ты цену кладу своему,
Я хартию свобод своих закрою
И с болью в сердце связь с тобой порву.
Не ты ли милостью своей меня связал? —
Я незаслуженно дары не принимаю,
Не ты ли мне в аренду счастье дал? —
Теперь я это счастье возвращаю.
Ты сам себя дарил, размер не зная клада,
И слишком высоко меня тогда ценил,
Возьми с процентами, - чужого мне не надо,
Дари тому, кто это заслужил.
Тогда ты был моим, но кончился мой сон,
Во сне я был король, проснулся — рухнул трон.




88
Когда решишь смеяться надо мной,
С презреньем указан на прошлую заслугу,
Я с радостью приму неправый выбор твой,
Предавшему меня пожму с признаньем руку.
Мой каждый грех тебе давно известен,
Но всем скажи — грехов во мне не счесть,
Пусть думают, - я низок и бесчестен,
Что ты отверг меня, свою спасая честь.
В тебе моя душа, с тобою мысль моя,
А счастья большего скорбящему не надо,
да, больно мне, зато уверен я,
Что я тебе помог, и в том — моя награда.
Я так тебя люблю, я связан так с тобой,
Что на себя возьму любой проступок твой...

89

Скажи, что я виновен пред тобой, -
Я твой упрек неправый принимаю,
Упомяни о том, что я хромой,
И я тотчас покорно захромаю.
Приемлю все, в чем слышу я упрек,
И не ищи в упреках оправданья
Разрыву дружбы; я и сам бы мог
Её забыть, узнав твоё желанье.
Забуду твой прекрасный милый лик,
И имя мной любимое забуду,
Возможно, что его прошепчет мой язык,
Коль, вспомнив о тебе, я слишком счастлив буду.
да я и сам готов себя чернить,
Тех, кто не мил тебе, я не могу любить.

90
Что ж, разлюби меня, но лучше уж теперь,
Теперь, когда судьба во всем ко мне жестока,
Когда передо мной везде закрыта дверь,
И я согнут по воле злого рока.
Но если все же справлюсь я с тоской,
И сердце снова будет жизни радо,
Не приходи, как поздняя награда,
Как серость утра после тьмы ночной.
Коль ты решил уйти, то уходи скорее,
Чтоб боль страшнейшую сумел я пережить,
Чтоб от других невзгод не стало мне больнее,
Коль эту чашу я смогу испить.
другая боль не будет мне страшна,
Коль боль утраты я стерплю сполна.




91
Кто родом горд, кто удалью своей,
Кто силой рук, кто сказочным добром,
А кто кафтаном, сшитом помодней,
Кто соколом, кто гончей, кто конем.
И каждый нрав хранит свое влеченье,
И каждому всего милей оно,
Но чуждо мне их пестрое смешенье,
Я предпочел им лучшее одно:
Я лишь одной твоей любовью горд,
Ее избран взамен влеченьям тем,
Я счастлив с ней, богаче с ней, чем лорд,
Коль ты со мной, то я владею всем.
Но я всегда боюсь лишь одного,
Что ты один лишишь меня всего.



92
Что ж, измени, коль так ты захотел,
Жить без тебя мне б не хватило силы,
Зависит от тебя мой жизненный предел,
Но знаю, что с тобой я буду до могилы.
Не должен я страшиться новых бед,
Я претерпел, что мог, теперь я точно знаю:
В моей душе сияет веры свет, -
Я все твои капризы понимаю.
Не верю я неверности твоей,
И не страшит меня твоей любви утрата
Я буду жить по милости твоей,
И так любить, как я любил когда-то.
Зачем же у других бесчестие искать,
Не лучше ли его совсем не замечать?

93
Я буду жить, как-будто верен ты,
Как муж обманутый в своей любви жестоко,
Я вижу прежние любимые черты,
Ты смотришь на меня, а сердцем ты далеко.
Да, ты отличен от других людей,
В твоих глазах не вижу перемены,
Ни губ изгиб, пи складка у бровей, -
Ничто в тебе не выдает измены.
Уж видно небо приложило труд,
Чтоб на тебе печать любви лежала,
Чтоб жизнь души и мыслей пересуд
Твое лицо приветливо скрывало.
На плод польстился ты, что надкусила Ева,
Остался ты красив, но сердце охладело.



94
Кто власть имея, людям не вредит,
Не чванится своей большою властью,
Кто холоден к соблазну, как гранит,
Других к себе притягивая страстью,
По праву небо милость им дарит,
Которую они в потомстве сберегают:
Душевная краса и их прелестный вид
Их от вассалов жалких отличают.
Так полевой цветок красою наделен,
Хотя он для себя цветет и увядает,
Но если червь подточит, вдруг, бутон,
Он все достоинство и красоту теряет.
И худшим может стать красы наилучшей лик,
И превратить цветок в ничтожнейший тростник.

95
Каким ты милым делаешь свой стыд,
Который, словно червь, сточает розы тело,
А честь твою в зародыше пятнит!
О, сластолюбие скрываешь ты умело!
Ведь скрытый грех так нравится иным,
Что с радостью позор твой обсуждают,
Они тебя отнюдь не осуждают,
Коль скрыт твой грех под именем твоим.
В надежный кров ты поместил позор,
Грехам в тебе вольготно и приятно,
И если их увидит чей-то взор,
Вуаль красы сокроет грязи пятна.
Но берегись, - опасен твой порок,
От грязных дел тупеет и клинок.


96
Кто видит грех в расцвете лет твоих,
Кто только — добродетель с обаяньем,
К тебе ж влечет и первых, и вторых,
Умение грехи скрывать очарованьем.
Как бриллиант в кольце принцесс искрится,
И будь фальшив, пленяет красотой,
Так твой порок красой готов прикрыться
И правду вместо лжи увидит в нем любой.
Немало бы похитил волк ягнят,
Когда бы он руном овцы прикрылся!
Немало бы сердец очаровал твой взгляд,
Когда бы ты во всей красе явился!
Гони порок и стань таким, как был,
Чтоб я тебя и честь твою ценил.




97
Расстались мы, и будто злая сила
Сковала сердце без тебя, мой друг!
О, как я мерз, какая тьма царила!
Казалось, что декабрь все оголил вокруг.
А в это время лето отцветало,
Шла осень пышная, неся плоды с собой,
Все зеленело, все благоухало,
Она-ж казалася несчастною вдовой.
Казалось мне, что в это время года
Осиротели все и лишь тебя все ждут,
Ты — лето для меня, а без тебя природа
Мне мертвой кажется и птицы не поют.
А если запоют, то с грустию такой,
Что лист бледнеет в страхе пред зимой.



98
Весною я с тобой в разлуке был,
Когда в наряд цветущий облачась,
Апрель-красавец все омолодил
И с ним, смеясь, Сатурн пустился в пляс.
Благоухал цветами пышный сад,
Но я не мог красавцев собирать,
Под пенье птиц я был тоской объят,
Веселых пьес не в силах был писать.
Ни лилий млечно-белые цветы,
Ни роз багрянец я не воспевал,
Они казались тенью красоты,
Когда лишь ты — её оригинал.
Казалось мне, - весной зима царит,
Ведь тень твоя тебя не заменит.

99
Фиалке по весне я бросил свой укор:
Где ты похитила свой чудный аромат?
Из уст моей любви? — Ведь даже твой убор
Пурпурных щек из крови друга взят.
Я лилию корил за кражу цвета рук,
За темный волос — почки майорана,
Застыли розы две, - одна зарделась, вдруг,
Другая, побелев, склонилась, как от раны.
А третья, скрыв твой нежно-алый цвет,
Присвоила твое дыханье аромата,
Но наказание пришло за ней вослед:
Её съедает червь и к жизни нет возврата.
Цветов я много в жизни повидал,
Но каждый у тебя красу иль запах взял.



100
Зачем ты, Муза, долго так молчала
О том, кто тебе силу придаёт?
На песнь ничтожную твоя уходит слава,
Уходит пыл среди мирских забот.
Так вспомни же о нём, скорей вернись назад,
Возобнови умолкнувшее пенье,
Пой песнь тому, кто этой песне рад,
Даря перу и смысл и вдохновенье.
Встань, Муза, и взгляни в лицо любви моей,
Оно ль от Времени склонилось к увяданью?
А если да, насмешкою своей
Деянье Времени подвергни осмеянью.
Лишь ты любимого в бессмертье поведёшь,
Где Времени бессилен острый нож.

101
О, Муза праздная, скажи мне отчего
Не хочешь воспевать красу и верность друга?
В них — все наилучшее у друга моего,
И даже песнь твоя, поверь, - его заслуга.
Ответь мне так: «Ужель не знаешь ты,
Что верность не нуждается в раскраске,
Она сама — источник красоты,
Зачем для лучшего искать иные краски?»
Не потому ли стала ты немой,
Что не нуждается он в лишних восхваленьях?
Но ты поверь, что от тебя одной
Зависит жизнь его в грядущих поколеньях.
Ты на столетья, Муза, сохрани
Его таким же, как и в наши дни.

102

Чем горячей любовь, тем чаще умолкаю,
Я сдерживаю чувство каждый раз,
Оно ведь не товар, его не выставляю
По бросовой цене всем людям напоказ.
Весну любви я тихо пел стихами,
А летом стих мой громче зазвучал,
Как Филомела, ласточкой он стал,
Пронзительно крича вечерними часами.
Но гимн ее умолк; не потому что лето
Всю прелесть потеряло прежних дней, -
Теперь с ветвей звучит всё то, что спето,
И от повторов тех становится скучней.
Порой, как ласточка, я буду умолкать,
Чтоб песнею своей тебе не досаждать.




103
У Музы у моей дух бодрости угас,
Хотя для творчества открыты все просторы, -
Ведь ты достойнее и без моих прикрас,
И без чужих похвал притягиваешь взоры!
Не укоряй меня, что не могу писать!
Ты в зеркало взгляни и там увидишь лик,
Черты которого не в силах передать,
В своих строках мой недостойный стих.
И не грешно ль стихи мне исправлять,
Писать скромней, хоть старое все мило?
Мой долг один, - тебя лишь воспевать,
Твою красу, изящество и силу.
Взгляни же в зеркало, и ты увидишь их,
Они прекраснее, чем их опишет стих.

104
Тебя, мой друг, я снова видеть рад,
Пленит, как прежде, взор прекрасных глаз,
Все та ж краса, хотя осенний хлад
Убор лесов осыпал в третий раз.
Свидетель я, как третий раз подряд
Покров весны стал желтым, словно рожь,
Как трижды цвел и увядал наш сад,
А ты, мой друг, по-прежнему цветешь.
Ужель краса, как стрелка, с часа в час
За временем невидимо спешит?
Ужель, невидимо обманывая нас,
Меняется и твой цветущий вид?
О, нет, в тот день, когда родился ты,
С тобой осталось лето красоты.

105
Не называйте идолом того, кого люблю,
Не идола я в песнях воспеваю,
Хоть похвалы всегда ему дарю,
И все свои стихи ему я посвящаю.
Любимый добротой уж славится давно,
И постоянен он на высшем пьедестале,
Вот почему мой стих твердит одно,
Отбросив в сторону ненужные детали.
«Прекрасен, верен, добр он», как всегда,
Я говорю в одном стихотворенье,
«Прекрасен, верен, добр он», господа,
«И все в одном», - вторю я в упоенье.
«Прекрасен, верен, добр» - слова те нам встречались,
Но в образе одном они не сочетались.





106
Когда я в хрониках времен давно минувших
Встречаю образы созданий молодых, -
Прекрасных дам и рыцарей лихих,
Блиставших ранее и навсегда уснувших,
Тогда в трактовке древней красоты —
Их рук, иль губ, иль взоров, иль бровей,
Распознаю знакомые черты
И образ твой, теперь уж наших дней.
В тех описаниях - пророчества прозренье
О нашем времени, достоинствах твоих,
Но не бьло тогда ни знанья, ни уменья,
Чтоб о тебе сложить тебя достойный стих.
И мы, живущие теперь с тобою рядом,
Не можем слов найти, тобой любуясь взглядом.

107
Ни интуиция, ни вечный дух природы, -
Всезнающий, всевидящий пророк,
Не скажут мне на долгие ли годы
Со мной любовь иль все отнимет рок.
Житейская луна затменье пережила
Но неизвестность воцарилась вдруг,
Оливковую ветвь нам небо подарило,
Мир наступил и с ним исчез испуг.
Мне этот мир, - как для любви бальзам,
Разлукой смерть уже не угрожает,
Я жизнь свою отдал своим стихам,
А Смерть пусть бессловесных истребляет.
И ты со мною будешь жить в веках,
Когда гробы тиранов превратятся в прах.

108
Что мне еще чернилом передать,
Что я тебе не высказал душою?
Что нового сказать иль написать,
Чтобы воспеть достоинства с красою?
Ничто, мой юноша, не в силах мне помочь,
Тебя я, как молитву, вспоминаю,
Ты мой, я твой, твержу я день и ночь,
И ко святым тебя я причисляю.
Коль вечную любовь вложить в стихов ларец,
Где праха нет и в коем нет старенья,
Морщинистый старик в нем будет, как юнец,
И время перейдет к нему, как в услуженье,
Любовь по-прежнему останется младой,
Хоть будет друг украшен сединой.





109
Не говори, что я неверным был,
Моя любовь разлукой не разбита,
Я сам себе, поверь, не изменил, -
Моя душа в твоей груди сокрыта:
Мой дом любви — в тебе. В твой чистый дом
О, сколько раз я грешным возвращался!
И много раз я в светлом доме том,
Раскаявшись, слезами отмывался.
Хоть нашей плотью управляют страсти,
Но легкий флирт с любовью не сравнить,
И нет, мой друг, такой на свете власти,
Чтобы заставила твой мир добра забыть.
Весь мир добра - всегда в одном тебе,
Я в нем живу, и ты со мной — везде.

110
Увы, метался я: я был то там, то тут,
Не думал я, что в мире есть святое,
Я изменял друзьям, как балаганный шут,
Готовый распродать все сердцу дорогое.
действительно, на верность я смотрел
С каким-то странным, тяжким подозреньем,
Но волею небес в метаньях я прозрел, -
Ты стал моей судьбы благословеньем.
Ты вновь со мной, страданиям — конец,
В тебе предел моей безумной страсти,
К тебе я возвращаюсь, как беглец,
Ты — бог любви, и вновь в твоей я власти.
К преддверию небес меня ты подведи,
Дай мне приют у любящей груди.

111
Ты за меня Фортуну упрекни,
Которая меня в деяньях унижает,
И мне судьбой дарованные дни
Она толпе в угоду посвящает.
На имени моем как бы стоит клеймо,
И я подавлен им, пишу без вдохновенья,
И будто, как маляр, испачкан я давно,
Так пожалей меня, - я жажду возрожденья.
Как пациент, готов я всё испить, -
И горький уксус, и отвар корицы,
Нет большей горечи, чем горькой жизнью жить,
Я всё перетерплю, лишь только б излечиться.
Так пожалей меня, мой милый, добрый друг,
Ты даже жалостью излечишь мой недуг.





112
Твоя любовь и жалость помогают
Не запятнать меня позорящим клеймом,
Пусть критики меня и хвалят и ругают,
Коль ты со мной, что проку в шуме том?
В тебе весь мир, и лишь из уст твоих
Приемлю я хвалу иль порицанье,
Другие все — никто, и я — никто для них,
Их суд неправ и нет ему признанья.
В глухую бездну бросил, наконец,
Все мненья о себе, и сразу тихо стало,
Умолк и клеветник, и мой лукавый льстец,
Как-будто никогда и шума не бывало:
Ты так моим сознаньем овладел,
Что мир затих и будто опустел.

113
Расстались мы, и словно мир угас,
Как будто всё покрылось полутьмою,
И взор моих, когда-то верных глаз,
Почти не видит свет перед собою.
И к сердцу не доносит мрачный взор
Ни цвет небес, и ни цветенье сада,
Почти ничто не видит он с тех пор,
Ты все затмил, - мой свет, моя отрада.
Пусть будет мрачен иль прекрасен вид,
Пусть будут горы или ширь морская,
Красавец иль урод, - взор вид их исказит,
Весь внешний мир в твой образ превращая:
Так верная душа, чтоб образ твой хранить,
Заставила мой взор совсем неверным быть.

114
Ужель моя душа, надев любви венец,
Вкушает лести яд, - нектар монаршей доли?
А взор правдив, ведь он отнюдь не льстец,
Ты исказил его, алхимик поневоле.
Из монстров и бесформенных вещей
Он создает небесных херувимов,
Подобных статности и красоте твой,
Коснувшись их своим лучом незримо.
Виновен все ж не ты, а взор влюбленный мой,
Все образы его моя душа вкушает,
Он твердо знает, что она желает,
По вкусу ей несет он кубок свой:
И будь отравлен он, - в том наименьший грех,
Коль взор, любя, вкушает раньше всех.





115
Те строки лгут, где прежде я писал,
Что нет уж той любви, что я люблю слабее,
Запуганный, в ту пору я не знал,
Что пламя нежное взметнется. но позднее.
Ты вспомни времена жестоких перемен:
Продажных клятв, монарших преступлений,
Запятнанной любви, подавленных стремлений,
Когда и острый ум попал к сомненью в плен.
Ты спросишь, почему во время тирании
Я не сказал тебе: «Люблю тебя сильней»,
Но ты пойми, - боролись две стихии,
А я тревожился об участи твоей.
Любовь — дитя, мой долг — ее беречь,
Чтоб рост ее ошибкой не пресечь.

116
Союзу верных душ не смею я сказать,
Что истинной любви препятствует преграда.
Она свой путь не может изменить,
Любовь уж не любовь, когда свернуть ей надо.
О, нет! Она незыблемый маяк,
Ко шквалу волн всегда презренья полный,
Она звезда, которая сквозь мрак
Указывает путь, когда бушуют волны.
Любовь у Времени шутом не может быть,
Чтоб лечь под серп, когда стоять нет силы,
Её года не могут изменить, -
Она цветет и на краю могилы.
Но если я не прав, тогда я не поэт,
А значит и любви высокой в мире нет.

117
Прости меня, что долг я не отдал
За все, чем я твоей любви обязан,
Что долго я тебя не воспевал,
Хоть узами любви с тобой навечно связан.
Что чуждым мне я мысли поверял,
Когда лишь ты на то имеешь право,
Что парус свой для всех ветров поднял,
Они ж несли меня все дальше для забавы.
В дневник мои ошибки запиши,
А к ним добавь свои предположенья,
Ну, осуди меня во глубине души,
Но гневом не убей за эти прегрешенья.
Пойми, - я этим каюсь пред тобой,
А значит, как всегда, люблю я всей душой.





118
Порой, чтобы усилить аппетит,
Мы горькую приправу добавляем,
Когда-ж потом нас иногда тошнит,
Слабительным себя мы очищаем.
Твоей пресыщен сладостной любовью,
К еде и я горчицу добавлял,
Блаженствуя, стремился к нездоровью,
Хоть заболеть совсем я не желал.
Политика в любви — избегнуть пресыщенья,
Чтоб не лечить свой организм потом,
И не искать в лекарствах облегченья,
Взамен добра не утешаться злом.
И понял я суть истины одной:
Лекарства — яд тому, кто заболел тобой.

119
Большую порцию я выпил слез Сирены,
Прогнав их все сквозь перегонный куб,
Чтоб запах ада иль зловонной пены,
Не мог, смердя, моих коснуться губ.
Я в страшную ошибку погрузился,
Когда подумал, что достиг всего,
И лишь тогда мой взор, вдруг, прояснился,
Когда я понял, что иду на дно.
Врачующее зло! Теперь я вижу ясно,
Что только ты мне помогло в беде,
Погасшая любовь теперь горит прекрасно,
Еще возвышенней и чище, как нигде.
Раскаявшись, я снова жизни рад,
Попав в беду, я счастью рад в сто крат.

120

Обиду, нанесенную тобою,
Я уж простил, забыв свою печаль,
Тяжелый грех и я ношу с собою,
А нервы у меня не бронза и не сталь.
Ведь и тебя недавно я обидел,
Забыв про боль мной нанесенных ран,
Страданья твоего не чувствовал, не видел,
Я вел себя бездушно, как тиран.
О, если б мрак и горечь отчужденья
Путь к примиренью указали нам,
Тогда б тепло взаимного прощенья
На боль души легло бы, как бальзам.
Чтоб искупить наш обоюдный грех,
Простим друг другу боль страданий тех.




121
Уж лучше подлым быть, чем ложно подлым слыть,
Кто чист душой, - подвержен осужденью,
Наветом можно радость погубить,
Коль судит нас порочных злое мненье.
Как может взгляд их похотливых глаз
Порочить чистые моей крови желанья,
Хвалить мои проступки каждый раз
И осуждать все добрые деянья?
Нет, я такой, как есть, они своей стрелой,
Нацелившись в меня, себя лишь поражают,
Я — прям во всем, их ум — во всем кривой,
Живущие во эле, добра не понимают.
Пока они во эле, а им судить дано,
То значит, - мир плохой, и правит миром зло.


122
Прости, что не нашел подаренный дневник,
Но память у меня обширней сей утраты,
В ней отпечатан счастья каждый миг,
Лишь вечность унесет все встречи и все даты.
доколе помню я твоей красы венец,
И разум не угас, и может сердце биться,
Доколе не придет печальный мой конец
Твой образ в памяти надолго сохранится.
Я не смогу копировать опять,
Ведь память сердца шире, чем страница,
Я уж устал бумаге доверять,
Любовь к тебе — в моей душе хранится.
Вести и дальше записи мои
Было б свидетельством конца моей любви.


123
Не хвастай, Время, я не изменился,
Хоть ты б построило и сотню пирамид,
Я б и тогда совсем не удивился, -
Все новое о старом говорит.
Жизнь коротка, нас часто восхищает
То, что тобою в жизни создано,
И каждый за подарок принимает
Все новое, что было уж давно.
Я отвергаю прошлое, тебя я отвергаю,
Ни в нынешнем, ни в прошлом правды нет,
Повсюду ложь, и все, что наблюдаю, -
Все сделано не так в поспешной смене лет.
Но я не изменюсь, я верен, как всегда,
Тебя не побоюсь и твоего серпа.



124
Когда б моя любовь свою теряла власть,
Была б Фортуны дочь, отца совсем не зная,
Над нею Время посмеялось всласть,
То облачая в тёрн, то в розы облачая.
Она сильнее жизненных невзгод
И возмущений, порожденных гнетом,
Она не сломится от бурь и не падет,
Хоть Время склонно потакать невзгодам:
Ей не страшна политика измен,
Хоть ереси недолговечны сроки,
Она стоит скалой, не зная перемен,
Не страшен ей огонь и ни дождя потоки.
Подумайте, глупцы, о разных судьбах тех,
Кто чтил добро иль впал в тягчайший грех.

125
Зачем мне подпирать небесный свод
И внешним почитанием гордиться,
Иль в статуе себе навек создать почет,
Хоть в прах она с веками превратится?
Я ль не видал обласканных судьбой?
Они теряли все и за долги платили:
За роскошь прежнюю, за жизни смысл пустой,
За то, что счастье в жизни пропустили.
Нет, счастье буду я в тебе одном искать,
Я всем тебе пожертвую, как храму,
Прими мой дар любви — в нем только благодать,
Отдав его, и я бессмертным стану.
А ты, о клеветник! Исчезни как напасть,
Над верною душой твоя ничтожна власть.


126
О, мой божок любви, ты силою своей
Удерживаешь бег быстротекущих дней.
Твоя краса растет и расцветает,
А сверстников твоих, бледнея, увядает.
Но коль Природа, - сущего царица,
Тебя, бегущего, всё удержать стремится,
Но делает она все это для того,
Чтоб Времени сказать, - она сильней его.
Но бойся ты ее, Природы фаворит!
Тебя она удержит, но не сохранит:
Что взято в долг, ты должен ей отдать,
Она не будет бесконечно ждать.






127
В минувшие века цвет черный не ценился.
Никто бы не сказал, что он красив на вид.
Теперь же вкус народа изменился,
И белокурый цвет лишь вызывает стыд.
Как только человек взял у природы право
Менять свой образ с некоторых пор,
Краса блондинок цену потеряла,
В насмешку впала, если не в позор.
Вот почему черны глаза любимой,
А цвет волос — черней на свете нет,
Они скорбят по тем, кто выбрал цвет фальшивый,
И светлую красу сменил на черный цвет.
Их траур по былом настолько людям мил,
Что каждый говорит, что черный цвет красив.

128
Я часто наблюдал за взлетом твоих рук,
Когда ты пальцами все клавиши ласкаешь,
И звучные аккорды набираешь,
Прекрасной музыкой мой поражая слух.
Как я завидовал, что клавиши сумели
Коснуться рук твоих, пылающих огнем,
Тогда, как мои губы только рдели
От дерзости такой в присутствии моем.
Они б хотели поменяться местом
С дощечками в танцующей толпе,
Которых ты ласкаешь нежным жестом,
И счастье дереву даруешь, а не мне.
дощечкам мертвым пляску лишь даруй,
Отдай им пальцы, мне — твой поцелуй.

129
Сознанием стыда, да и души томленьем, -
Вот чем мы платим похоти сполна,
Которая в минуту наслажденья
Неистова, коварна и груба.
Утолена на миг, и тотчас же презренье
Мы посылаем ей, сумевшей ум смутить,
И вновь, безумцы, в плотском ослепленье
Приманку прежнюю готовы проглотить.
И гонимся за ней и с нею ум теряем,
Забью, что есть предельная черта,
Блаженствуем, догнав, а после вновь страдаем,
И тает, словно сон, погибшая мечта.
Известно это всем, и все ж никто не знает,
Как не попасть в тот рай, что в ад нас низвергает.





130

Мне с солнцем не сравнить глаза любви моей,
Коралл краснее рденья ее губ,
Бел только снег, а грудь ее смуглей,
И волос, словно проволока, груб.
Со цветом роз багровых, белых, красных, -
Мне не сравнить раскрас ее ланит,
Есть ароматов целый ряд прекрасных,
Меня ж ее дыханье не манит.
Мне речь ее мила, но все ж я бы сказал,
Что музыка во много раз милее,
Я поступи богини не видал
Но милая моя ступает тяжелее.
Она прекрасна собственной красой,
А не надуманной льстецами похвалой.

131
Гордясь своей красой, тираном стала ТЫ,
И сердце мне жестокостью терзаешь,
Хотя и без того ты несомненно знаешь,
Что для меня ты - светоч красоты.
Хотя и может кто-нибудь сказать,
Что ты зажечь не можешь красотою,
Я мненье их не смею отвергать,
Хоть и клянусь в другом перед собою.
И я клянусь, поверь мне, не напрасно,
Когда смотрю на темный облик твой,
И в том клянусь, что черное — прекрасно,
Прекрасно все, что связано с тобой:
Но коль в деяниях темпа бываешь ты,
То повод подаешь для черной клеветы.

132
Люблю сиянье твоих черных глаз,
Тобой забытый, я их видел рядом,
Они со мной скорбели в трудный час
И боль мою снимали нежным взглядом.
Ты мне поверь, - ни солнца первый луч
Так утром небосвод не освещает,
Ни звездный блеск среди вечерних туч
И вполовину мрак не разгоняет,
Как лик твой освещает скорбный взгляд:
О, если б и душа твоя мне сострадала!
Тогда б сквозь грусти траурный наряд
Твоя краса еще сильней блистала.
И я б сказал, - прекрасен черный цвет,
В такой красе тебе сравненья нет.




133
Проклятье той, что сердце мне терзала,
Теперь же ранит друга моего,
Ужель моих страданий было мало
И в плен любви ты увела его!
Ты сглазила меня, меня лишила воли,
И он попался в сеть, - мое второе «я»,
Я потерял тебя, его, себя, крича от боли, -
Тройные страсти мучают меня.
Упрячь же и меня в груди твоей темницы,
Где хлад и неприязнь познали вместе мы,
Я другу помогу в душе моей укрыться,
Ему я отворю врата твоей тюрьмы.
И всё же я неправ, - мы с ним в твоей груди,
И выход нам обоим не найти.

134

Итак, он твой, любимая моя,
А с ним и я в твоем повиновенье,
Прошу лишь одного мое второе «я»
Мне возврати хотя бы в утешенье.
да, ты скупа, но добр мой друг и брат,
Он честь свою ничем не опорочит,
Из-за меня себя он сдал в заклад,
И обязательств нарушать не хочет.
Иначе в облаченье красоты
Ты явишься на суд и иск ему предъявишь,
И должником своим его объявишь ты,
Ну, а меня без друга ты оставишь.
Я потерял тебя и друга своего,
Заплатит он за все, и все ж мне тяжело.

135
У всех есть воля, у тебя тем боле, -
Желанья соблазнять, конца не зная им,
Но мое имя «Уилл», а это значит «Воля»,
добавь же и меня к желаниям твоим.
Не снизойдешь ли ты, чья воля безгранична,
Хотя бы раз укрыть меня в своей?
Коль воли остальных тебе принять прилично,
Ужели пред моей всегда закрыта дверь?
Коль воли и желанья ты полна,
Добавь к ним имя «Уилл» хотя бы с края,
Ведь даже океанская волна
Приемлет дождь, запасы пополняя.
Не убивай других своим прямым отказом,
Но знай, что только «Уилл» заменит всех их разом.


136
Меня прозвали «Уилл», что означает «Воля»
Или желание, - как хочешь понимай,
Желать тебя — моя святая доля,
И ты в душе меня не отвергай.
В твоей душе живет твой Уилл, родная,
Но воля одного, - это почти что ноль,
Давай же создадим себе подобье рая
Единой силой полных страсти воль.
Не замечай меня в толпе тебя любящих,
Но помни об одном, - что я всегда с тобой,
И что среди отвергнутых, несчастных,
Я думаю всегда лишь о тебе одной.
Пока пусть имя «Уилл» твой услаждает слух,
А позже и меня полюбишь, нежный друг.

137
Зачем, Любовь, меня ты ослепила? —
Не вижу то, что видел с давних пор,
Ведь знал же я красы наилучшей силу,
И все же худшее случайно выбрал взор.
Зачем ввела ты взор мой ослепленный,
В большую гавань многих кораблей,
И голос сердца, этим пораженный,
Сдавила связкою из якорных цепей?
Смириться ль сердце с тем, что личный мой надел
Внезапно стал владением общины?
И почему мой взор заметить не сумел
Порочный нрав за красотой личины?
Ошиблись взор и сердце в правоте,
Теперь страдают за ошибки те.


138
Когда о верности она мне говорит,
Я ей стараюсь верить до конца,
Пусть думает, что тем меня пленит,
Меня приняв за глупого юнца.
Пусть в жизни я уже не млад,
Прошла пора моих наилучших дней,
Но все же я ее обману рад,
Простую правду забывая с ней.
да и к чему мне эту правду знать
И отвергать лукавство ее слов?
В любви порой приятно чуть солгать,
И каждый часто возраст скрыть готов.
Вот почему, когда я с ней на ложе,
Она мне лжет, и я в ответ ей — тоже.




139
О, не проси меня измену оправдать,
Лишь глядя на меня прекрасными глазами,
Ты знаешь, что их взор способен убивать, -
Сражайся, как и я, одними лишь словами.
Признайся мне, что ты мне изменила,
Не отводи свой взор, - мне все равно кто он,
Зачем хитришь? — в тебе такая сила,
Что нал пред нею сердца бастион.
Или тебя мне следует простить? —
Ты знаешь силу взора рокового,
И чтоб меня совсем не погубить,
Отводишь взгляд, чтоб им пронзить другого.
Оставь других, - я им давно пронзён,
Добей меня, чтоб мой не слышать стон.

140
Жестоко ранит твой надменный вид,
Чтоб не кричать, собрал я силу воли,
Пойми же, наконец, - моя душа скорбит,
Утешь меня, иль закричу от боли.
Хоть и не любишь ты, скажи, что я любим,
Что буду я здоров, что ты полна вниманья,
Как говорят врачи, всем тяжело больным
В их смертный час, чтоб облегчить страданья.
Отчаявшись, боюсь сойти с ума
И очернить тебя навета грязной тенью,
Ведь наш неправый мир, - ты посуди сама,
В безумии своем поверит измышленью.
Чтоб не случилася двойная клевета,
Не отводи свой взор, хоть в сердце — пустота.

141
Нет, не глаза мои любовь к тебе хранят,
В тебе видны им только недостатки,
Но сердцу мило то, что отвергает взгляд,
И для него они пленительны и сладки.
Ни речи все твои меня не услаждают,
Ни рук касанье и ни запах твой, -
Они желания во мне не вызывают
Пнр страстной близости делить всегда с тобой:
Но ни пять чувств, ни опыт прежних знаний
Не могут от тебя мне сердце отвратить,
Готовое твоей гордыне услужить
И, став рабом, твоих ждать приказаний.
Мне лишь страданье помогло понять,
Что та, кто вводит в грех, не сможет боль унять.





142
Любовь — мой грех. Ты можешь осудить
Любовный грех заслуженным презреньем,
Но если все ж мой грех с твоим сравнить,
То не достоин он такого осужденья.
А если — да, то не из уст твоих,
Чей алый цвет стал оскверненным тоже:
Мы оба пили мед из уст чужих,
А ты с чужими разделяла ложе.
да, я люблю тебя с такой же страстной силой,
С какой себя другим ты отдаешь,
Так пожалей меня хотя бы раз единый,
И жалостью ко мне сама себя спасешь.
Но если жалость прячешь ты в груди,
Тогда ни от кого прощения не жди.

143
Ты, как крестьянка, бросилась бежать
За петухом, чей крик и дик, и звонок,
Цель у тебя одна его скорей догнать,
Хоть плачет позади оставленный ребенок.
Дитя за ней пытается бежать,
Кричит от страха, падает и плачет,
Она-ж бежит вперед, забыв, что она — мать,
Петух важней, а сын — ничто не значит.
Так ты бежишь за праздною мечтой,
А я, как то дитя, бегу вослед, рыдая,
Но коль догонишь, будь опять со мной,
И пожалей, как мать, мне слезы утирая.
Я ж Богу помолюсь, чтоб быть с тобой опять,
Чтобы утих мой плач и больше не страдать.


144
Добро и зло в любви со мною рядом,
То юноша — блондин со светлою душой,
То дама смуглая с зовущим темным взглядом:
И рай, и ад смущают мой покой.
Чтоб в ад меня увлечь, злой дух той смуглой дамы
Желает ангела соблазном искусить,
С порочной гордостью ведет его до драмы,
Святого в дьявола желая обратить.
Стал ли он дьяволом? — о том судите сами,
Не знаю я, да и гадать устал, -
Теперь они вдвоем, а были мы друзьями,
Боюсь, что светлый друг к смуглянке в ад попал.
И все же в этом не уверен я,
Пока не выйдет он из адского огня.




145
Устами — перлами Любви, -
Мне, кто мечтал о ней в те дни
И душу б ей отдал свою,
Она сказала: «Не люблю».
Я содрогнулся. И она,
В глазах увидев боли крик,
Вдруг стала жалости полна,
Кляня себя за свой язык,
И вновь сказала: «Не люблю»,
Но ласково шепнула вслед
Слова, развеявшие мглу,
И воссиял средь мрака свет,
Когда добавила, любя:
«Я не люблю …, но не тебя».

146
О, бедная душа, Твое Жилище плоть,
В нем от страстей ты чахнешь и  страдаешь,
Но грех внутри не в силах побороть,
Зачем ты этот дом  снаружи украшаешь?
Зачем на краткий срок ты красишь грешный дом?
Зачем расходуешь и средства ты, и силы?
Ужели для того, чтоб рухнул он потом
И червь сточил его на мрачном дне могилы?
Копи, душа, богатство чистоты,
А плоть твоя грехами пусть беднеет,
Придет твой час, бессмертной станешь ты,
Тогда как плоть в могильной тьме истлеет.
Ты смерть одним, я знаю, победишь, -
Отдан ей плотский грех, себя освободишь.

147
Болезнь любви теперь меня сжигает,
Я не лечусь, я весь горю в огне,
А тот огонь мне боль усугубляет
И только гибель предвещает мне.
Рассудок мой, увидев эти муки,
Рецепт принес, как добрый врач и друг.
Я ж предпочел страдания и муки
И он, обиженный, меня покинул вдруг.
И тут меня тревога охватила —
За мною смерть, спасенья больше нет!
Хочу сказать, что ты меня сгубила,
Но вместо слов — один бессвязный бред.
Казалось мне, что ты мила, верна,
А ты, как ад, страшна и словно ночь черна.





148
Весь мир, Любовь, ты изменила разом,
Как будто взор стал ложным с неких пор!
А если нет, то почему же разум
Приемлет все, что ложно видит взор?
Поспорить я готов с любым на свете,
Что вижу в мире только красоту,
А если нет, то значит я в ответе
За то, что взор утратил чистоту.
Как может ясность сохранить мой взор,
Коль омрачен он бденьем и слезами?
Ведь даже солнце слепо до тех пор,
Пока покрыто небо облаками.
Любовь хитра! - за пеленою слез
Невидны тернии ее коварных роз.


149
Зачем ты говоришь, что не любима мной,
Когда я от себя тебя же защищаю?
Не о тебе ль я думаю одной,
Когда я о себе так часто забываю?
Не я ль соперника все называю другом,
Хотя в предательстве давно замечен он?
Тебя ль обижу я, охваченный недугом,
Ужель не слышишь ты болезненный мой стон?
Так почему живу я в униженье,
Теряя гордость и достоинство не раз,
Твои грехи прощаю в ослепленье
Под взглядом черных и любимых глаз?
Что-ж, не люби меня, я понял выбор твой:
Ты любишь зрячих, ну, а я — слепой.

150
Откуда ты берешь огромной власти силу,
Чтоб лжи твоей мог покориться я?
И чтобы взор мой, верный и правдивый,
Сказал, что свет не украшает дня?
Откуда ты берешь очарованье зла
И прикрываешь им с такой искусной силой
Все твои низкие, греховные дела,
Что добродетель кажется немилой?
Кто научил тебя меня привлечь сильней,
Когда ты ненависть у многих вызываешь?
Но я люблю тебя в греховности твоей,
И не брани меня, когда других ласкаешь.
Коль недостойную тебя я полюбил,
Достоин я, чтоб тебе милым был.




151
Любовь не знает совести укоров,
Хотя они — любви горячий плод,
Так не клейми меня, плутовочка позором,
Коль обвинение причины не найдет.
Ты предаешь меня, я тоже предаю
Все лучшее во мне, поддавшись зову тела,
И говорит душа: я телу власть даю
В любви торжествовать, не зная ей предела.
И вот, восстав при имени твоем,
Оно мне говорит, что все готово к бою,
Что оно будет лишь с тобой вдвоем,
Или падет, накрыв тебя собою.
Понятие «любовь» здесь потеряло власть,
Закон один восстать иль гордо пасть.

152
В любви к тебе я изменяю чести,
Но клятву ты нарушила вдвойне:
В постели ты клялась — всегда мы будем вместе,
Но позже отреклась, и больно стало мне.
Но почему погряз я в обвиненьях?
Я в двадцать раз грешней, тебя любя,
Я клялся обличать тебя в паденьях,
Но тут же клялся, что виновен я.
Себе я клялся в том, что ты верна, прекрасна,
Что ты полна глубокой доброты,
Что это я - во тьме, что мучаюсь напрасно,
Что я виновен сам, что невиновна ты.
О, сколько раз я в клятвах был неправ,
Когда я ложь за правду принимал!


153
Однажды Купидон уснул среди поляны
И факел выронил, что жар любви несет,
Одна ж из нимф прекраснейшей Дианы
В ручей метнула жаркий факел тот.
Ручей холодный, факелом согретый,
Вмиг потеплел и стал горячим вдруг,
И стой поры, страдальцами воспетый,
Мог исцелять любой людской недуг.
Но вот малютка Купидон проснулся,
От глаз твоих зажег он факел вновь,
Он им, шутя, моей груди коснулся,
И в ней, как прежде, вспыхнула любовь.
Нет, не ручей теплом спасет меня,
А та, чей взор дал богу жар огня.




154
Забылся сном прекрасный Купидон.
И отложил он факел свой горящий,
Плеяду нимф уже не видел он,
Что чередой крались к нему из чащи.
Они поклялись девственность беречь,
Огонь страстей красавицам не нужен,
И бог любви, кто мог сердца зажечь,
Прекраснейшей из дев обезоружен.
Она тот факел бросила в родник...
И потеплела хладная водица,
На месте том целебный ключ возник,
Я там хотел от страсти излечиться,
Но понял я, - любовь расплавит лед,
Но не погаснет от целебных вод.