6. Он тоже хочет

           В Международный день объятий Катя спешила утром на работу. Как всегда. По привычке. А над нею, кто-то великий тянул на невидимой нити луну, звёзды, солнце.  День за днём. Год за годом. И свивал вкруг неё единственно-неповторимый клубок из созвездий, неба, облаков, мыслей и поступков. С каждым прожитым днём клубок увеличивался, превращаясь в небольшую галактику, в сравнении с которой Катя становилась меньше.
– Бррр!.. Солнце моё тёплое, где ты? Говорят, куда ты не приходишь, туда приходит лекарь. - Она подняла голову к небу, поскользнулась и грохнулась кулём, больно ударившись копчиком о лёд.
Больше никуда не хотелось торопиться. Время отдельно от Кати. Катя – от времени. Она лежала на спине,  не чувствуя холода,  гляделась в небо, как в зеркало и улыбалась. «Однажды», – думала она, – «я себе  покажусь  точкой в необъятной ноосфере и сольюсь с ней. И весь мир зазвенит для меня, во мне и вне меня. И тогда я  наконец-то стану  всем и во всём».
– Что с Вами? Вам помочь? Вы не можете сами подняться? Дайте руку!
Её тормошили.  Её отвлекали. Ей не давали  оставаться воздушной,  вне телесной. Ей не позволяли оставаться лежащей снежинкой на дороге.
Катя повернула голову и увидела протянутую мужскую руку. Ухватилась за неё, поднялась удивительно легко, поблагодарила молодого человека, глядя в его ангельские глаза, отряхнулась  от налипшего снега и заторопилась на работу.
 
– Какой сегодня день? – поинтересовалась главный бухгалтер, открывая астрологическую страницу в Интернете.
– День объятий, – мечтательно улыбаясь, ответила её помощница Леночка.
– День смерти Ленина, – отрапортовала менеджер Лицензионного отдела.
– День объятий Ленина, – подвёл суммарный логический итог юрист.
Хохоча, работники принялись за текущие дела, наконец-то вспомнив о должностных обязанностях.
– И ничего смешного, – буркнула себе под нос Катя, распечатывая очередной конверт.
           Рабочий день прогромыхал мимо Кати, как грузовой многотоннажный транспорт с не тем номером и курсирующим не на работу и не домой, а на стройку и со стройки, напоминая о себе болью в теле.  Кружилась голова. Хотелось спать. И плакать.         
         
          Троллейбус  с  процарапанным радостным призывом  на внутренней стороне окна «Братва, крепись! Скоро весна!» подъехал к остановке, скользя по льду, как школьник, и распахнул двери. Плакать расхотелось. Внутри было холодно  и скользко, как на улице, стёкла зима расписала  изнутри намеренно, чтобы можно было на них дышать, и тёплым, живым дыханием растапливать  наледь на стёклах.
Катя так и поступила: продышала ледяную корку, и пальцем придала проталине форму сердца, сквозь которое стала смотреть наружу, не подозревая, что одним зрячим сердцем стало больше. И оно видело, и улыбалось стоящим на обочине бабуле с внучкой, обеим лет по десять, которые, заливаясь смехом, посыпали друг дружку снежной крошкой. Чуть поодаль – молоденькая мамочка залипла в хозяйственной сумке, отвлеклась от проказников-близнецов; а те, что зайцы под ёлкой: один валяется в снегу, машет руками-ногами, ангел, ни дать, ни взять, а другой визжит, морщится, принимая снежный душ под ветвями.
На следующей остановке в троллейбус заскочила девушка в джинсах с низкой талией, укороченной джинсовой куртке, без головного убора, в вязаных шерстяных перчатках, выудила мобильный телефон из брюк в облипочку и беззаботно защебетала. Усаживаясь на сиденье, тело девушки явило себя пассажирам, укутанным в шарфы, в насупленных меховых и вязаных шапках, запакованных в пальто и шубы, как вызов, брошенный морозам. Катя не могла отвести завороженный взгляд от пупырышков на молодых крутых боках. Но!..
– Пора выходить! Ещё хлеба купить нужно, – дала себе задание и вышла из весёлого общественного транспорта.
По дороге к магазину размышляла:
– Пора принять, что не получается уже мне ходить быстро, подпрыгивая и подскакивая.  И дорога домой кажется длиннее, а часы в сутках – короче. Куда все торопятся? За кем или за чем гонятся? За счастьем? За  здоровьем? Молодостью?
               В хлебном отделе аппетитно пахло свежей выпечкой. Катя выбрала круглый пышный хлеб, пахнущий полем, жаркими ветрами, парным молоком, поднявшийся не на дрожжах, а на трудолюбии загорелого уставшего хлебороба и пении птиц.
– Дайте мне, пожалуйста,  ещё слоёнку с капустой! – обратилась она к продавщице в далеко не белоснежном халате, натянутом на шубу.
Когда пухлая рука работницы магазина зависла над сдобой, Катя увидела наглого мелкого прусака, вальяжно ползающего по булочке с изюмом и ощупывающего её чувствительными, осторожными усами-циркулем,  одного из тех, вечно травимых, вечно живущих и вечно голодных насекомых, которые встречаются повсеместно и известны ещё древним жителям, не вкушающим ни слоёного, ни сдобного, ни песочного теста.
- Ой... мне расхотелось слоёнку. Вы смахните таракана и накройте булочки. Ладно я, –  чтобы другие не видели! – воскликнула Катя.
– Он тоже хочет…
– Кушать булочки? – съехидничала Катя.
– Нет. Он тоже хочет...
– Кушать слоёнки?
– Нет-нет! Ему хочется...
- Не уж-то, обниматься?!
– Он тоже хочет стать большим, как мы с вами, – закончила фразу продавщица.