Мечтательный чай дядюшки Феликса

Тэсса не курит, не пьет кофе, не смеется и ничего не говорит.
Тэсса сидит целыми днями на террасе, закутавшись в плед, и смотрит вдаль. Её прекрасные аквамариновые глаза теперь похожи на пустые аквариумы.
Это неправильно, думает Ральф.
Это не моя Тэсса, думает Ральф.
Мне страшно, думает Ральф.
А Тэсса так не думает. Тэсса вообще не думает. Она просто смотрит вдаль и молчит.
Тэсса ждет. Ждет, что где-то рядом опять зазвучит музыка.
- Ну, скажи, как тебе помочь? – в сотый раз спрашивает Ральф, и в сотый раз Тэсса равнодушно качает головой.
- Просто ты устала, Тэсс! Тебе нужен отдых. А давай поедем к океану, давай? Будем пить маргариту, валяться в шезлонгах и строить замки из песка… хочешь?
- Нет, - отвечает Тэсса и от её ответа веет таким холодом, что Ральфу кажется, будто он отворил морозилку.
- Хорошо, не хочешь к океану, поедем в горы. Ты же любишь, когда много солнца и снега…
- Любила, - поправляет Тэсса, и от её слов Ральф вздрагивает.
- А щенок? Давай заведем щенка! Я помню, ты говорила, что очень хочешь собаку…
- Не нужно, Ральф. Теперь – не нужно. Щенку необходима любовь, а во мне её почти не осталось. С каждым днем любовь вытекает из меня по капле, это мучительно. Я разучилась смеяться, разучилась слышать музыку, а скоро совсем разучусь любить.
Ральф долго-долго смотрит на бледную девушку, укутанную в плед, пытаясь рассмотреть в ней прежнюю Тэссу, но у него ничего не получается.
Не похожа. Нет-нет, совсем не похожа.
Та, прежняя, любила жизнь, любила июньские грозы и совсем не боялась молний. Ральф помнит, как однажды она танцевала босиком под ливнем. Он стоял под навесом, промокший до нитки, жалкий и не мог отвести от неё глаз, а Тэсса кружилась и кружилась, широко расставив руки, словно собираясь взлететь, и венок в её волосах терпко пах душистым горошком.
Из той, прежней Тэссы, счастье било через край, переливалось, выплёскивалось, как утренний кофе из джезвы.
Она всегда куда-нибудь торопилась, всегда подшучивала над другими и над собой и всегда слышала музыку.
Она могла превратить в музыку всё что угодно – шелест пожелтевших страниц, раскаты грома, визг качелей в старом парке и даже свисток закипающего чайника. Иногда её музыка пахла заварными пирожными, иногда переливалась радугой, иной раз кололась ёжиком или жгла, как крапива.
Зрителям очень нравилось, зрители рукоплескали.
Ральф аплодировал громче всех, раздуваясь от гордости, как наполненный гелием шар.
А Тэсса кланялась и улыбалась немного отстранённо – просто она всё ещё слышала музыку и торопилась её запомнить, чтобы сыграть в следующий раз.
Но это было раньше, а теперь всё иначе.
Теперь Тэсса не курит, не пьет кофе, не смеётся и ничего не говорит.
А Ральфу страшно.
Очень-очень страшно.
***
Седовласая Гертруда долго греет в ладонях хрустальный шар, потом зажигает свечу, ждёт, пока воск расплавится, выливает его в медную плошку и что-то при этом нашёптывает. Ральф следит за её действиями заворожено, не дыша, боясь вспугнуть робкую надежду, ожившую в душе. Тэсса молчит, как будто происходящее её и вовсе не касается.
- У меня не получается, - глухо говорит гадалка, - здесь я бессильна. Нет ни порчи, ни сглаза, ни родового проклятия… к психологу ходили?
- И к психологам, и к экстрасенсам, были у знахаря Лешека, он вас посоветовал… - Ральф беспомощно разводит руками.
- Лешек? Отомстил-таки, старый дурень! Подсунул свинью! Ничем помочь не могу, молодой человек. Уж извините!
- А кто может, кто? Кругом одни обманщики и шарлатаны!
- Не кричите, юноша, - успокаивающе улыбается Седовласая Гертруда, и морщинки вокруг её глаз напоминают маленькие звездочки, - обратитесь к дядюшке Феликсу. Предупреждаю, старик он вздорный, капризный, взбалмошный… захочет – поможет. Нет – прогонит.
- Еще один колдун-самоучка? – презрительно поджимает губы Тэсса, и это её первые слова за целый вечер.
- Да нет, просто сказочник. Легенды всякие выдумывает, поверья древние записывает, а еще держит чайную здесь недалеко, на площади. Странно, что вы о нем ничего не знаете! Впрочем, вам простительно, вы ведь в Эплблум недавно перебрались. Дядюшка Феликс… с виду – старик как старик, но что-то такое в нём всё-таки есть. Марсию от несчастной любви излечил, хромому Лукасу помог, Ингрид, опять же, перестала хандрить… Главное, чтобы он сам пригласил вас на чашечку чая. Если ваша история покажется ему интересной, на помощь дядюшки можно рассчитывать. Вот адрес, записывайте.
***
В чайной дядюшки Феликса светло и уютно: пять круглых столиков застелены льняными скатертями с вышитыми по краям незабудками. В пузатых стеклянных кувшинчиках стоят полевые цветы – все те же незабудки, васильки, синие колокольчики… синего так много, что кажется, будто это вовсе и не вазочки, а кусочки весеннего неба, выглядывающие из-за белых облаков. Стены подпирают добротные ореховые шкафы, заставленные жестяными банками и фарфоровыми горшочками. Не нужно быть гадалкой или экстрасенсом, чтобы с первой секунды понять – в жестянках хранится чай.
Сам дядюшка смотрит на незваных гостей долго и пристально, и под его взглядом Ральф чувствует себя подарком, с которого только что сняли оберточную бумагу.
- За помощью, значит, пришли?! – щурит карие глаза дядюшка Феликс, - скажите-ка, с чего б это мне вам помогать, а?
- Потому что вас порекомендовала гадалка Гертруда…- неуверенно отвечает Ральф. 
- И что с того?
- Послушайте, вы – наша последняя надежда! Не будьте бессердечным! Моей жене так нужна ваша помощь…
Дядюшка усмехается, мол, не очень-то убедили, мол, и без вас забот хватает.
Он подходит вплотную к Тэссе и с интересом заглядывает ей в лицо.
- Скажите, голубушка, вам нужна моя помощь? Что с вами не так, а?
Тэсса не отвечает, молчит, молчит, молчит…
- Раз молчит, значит, с ней всё в порядке, - пожимает плечами дядюшка Феликс, - я-то здесь причем? Извините, у меня много дел…
Старик поворачивается к ним спиной, давая понять, что разговор окончен.
Ральф оглядывается по сторонам, цепляется взглядом за каждую мелочь, ищет помощи у коробочек с чаем, у круглых столиков, у стеклянных кувшинчиков и скатертей с вышитыми незабудками…
- Представьте себе девушку, легкую, смешливую, бесстрашную, которая слышала музыку всегда и везде, - с чувством говорит Ральф, - музыку моря, мелодию ветра, песню вскипающего чайника, представили?
Сказочник оборачивается и жестом предлагает Ральфу продолжить свой рассказ.
Тот продолжает:
- В вашей чайной эта девушка услышала бы ноктюрн мелиссы, земляничную сонату, мятный блюз и рапсодию бергамота… Она бы бродила между пустых столиков, прислушиваясь к их красноречивому молчанию, и, поверьте, много чего б услышала! А теперь представьте, что она перестала слышать музыку. Просто так, безо всякой причины. Проснулась – и больше не слышит. Я прошу вас, ради всего святого, помогите ей! Вы же сможете?
Дядюшка Феликс печально улыбается и снова пожимает плечами:
- Милый юноша, я бы с радостью помог вам, честное слово, но я не волшебник. Все, что я могу для вас сделать, – это предложить вам чашечку чаю.
***
- Итак, чай… Я заварю для вас самый лучший из всех, какие у меня есть, мечтательный.
- Мечтательный чай? – растерянно переспрашивает Ральф.
- Именно так. Рецепт прост – кора мечтательного дерева, чабрец, листья смородины и малины, молодые побеги лимонника, пропахший полынью июльский суховей, песни полевого жаворонка, лучик осеннего солнца. Все это нужно залить кипятком, а заварочный чайничек – непременно укутать полотенцем. Пусть настаивается. А пока, голубушка, расскажите-ка мне, почему вы больше не слышите музыку.
Ральф ждет привычного молчания, но Тэсса, как обычно, его удивляет.
Она говорит:
- Не знаю. Может, я оглохла?
- Вряд ли. Скорее, вы просто разучились мечтать.
- Это – да, - соглашается Тэсса, - совсем разучилась. Просто все мои мечты сбылись или сами собой испарились, ни одной не осталось. И новые не приходят. И музыка не звучит.
- О чем мечталось раньше? – спрашивает дядюшка Феликс, вынимая из серванта круглые фарфоровые чашки.
- Раньше? О многом. О всякой ерунде. Хотелось увидеть ледники Антарктиды, и пингвинов, и морских слонов. Потом я мечтала станцевать самбу на карнавале в Бразилии, до утра танцевать, а утром встретить рассвет на берегу, и чтобы рядом был кто-то особенный, и бутылка вина, а на мне – платье, белое платье с алыми маками по подолу…
Ральф улыбается. Он помнит тот влажный рассвет, и вино, и, конечно, платье. На миг ему кажется, что худшее позади, что настоящая Тэсса вернулась и теперь всё будет, как раньше.
- Мои мечты сбывались, - продолжает девушка, зябко кутаясь в кашемировую шаль, - я бывала там, где хотела быть, и видела то, что хотела увидеть. У меня появились и деньги, и время – живи, радуйся каждому дню, познавай мир. Однажды я проснулась, а внутри пусто. Тихо-тихо, как на кладбище или еще тише, как после смерти – ни звука, ни шороха, ни-че-го. Теперь я слушаю пустоту: она медленно засасывает меня, как воронка. Мне страшно.
«Мне тоже», - думает Ральф, а дядюшка Феликс тем временем наполняет чашки свежезаваренным мечтательным чаем.
- Это хорошо, что страшно. Значит, не все потеряно. Страх – это тоже жизнь. Выпейте-ка чаю, голубушка, и ни о чем не думайте. А потом расскажите мне о мечте, которая у вас так и не сбылась!
Они сидят в уютной чайной дядюшки Феликса, пьют ароматный  напиток, и каждый думает о чем-то своем.
Ральф вспоминает, как он впервые увидел Тэссу, как у нее рассыпались кудряшки по плечам, как она пыталась сфотографировать кузнечика на смородиновом листе, но ничего не вышло.
…Чай пахнет детством, чай горчит тысячелистником, полынью и зверобоем. Там, на дне голубой фарфоровой чашки, вовсе и не чаинки, там память: поздние августовские астры, пронзительный крик диких уток, летящих на юг, недосягаемо-прекрасные созвездия, щедро рассыпанные по черному осеннему небосводу…
Дядюшка Феликс насвистывает какую-то мелодию, Тэсса хмурится:
- Нет, у меня не осталось ни одной мечты, ничего не осталось!..
- Сделайте еще глоток, голубушка…
Ральф пьет и улыбается – нет, чай вовсе не горек, чай сладок, как липовый мёд, как лавандовые июньские сумерки, как отцовское домашнее вино, как первое «люблю»…
- Я вспомнила, - неожиданно восклицает Тэсса, - была у меня одна детская мечта, довольно идиотская…
-  Это как раз то, что нам нужно, – усмехается сказочник, - выкладывайте.
- Глупости, конечно, даже рассказывать неудобно. Мне было лет восемь… нудные занятия в школе, скучные учителя. В нашем классе висела картина – ничего особенного, дешевая репродукция: длинная-предлинная улица, резные скамеечки и клёны с обеих сторон. Я часто смотрела на нее, воображая, что такое может быть в конце этой улицы, что там впереди?
Помню, однажды меня вызвали к доске решать задачу, и ничегошеньки у меня не получалось… невообразимый позор! И вот я смотрела на эту картину и страстно мечтала оказаться там, на свободе, на той улице, среди тенистых кленов и резных скамеечек…
И даже став взрослой я иногда вспоминала эту кленовую улицу с тоской, словно в моей жизни было волшебство, но я его упустила.
- Ты никогда не рассказывала мне, - Ральф сосредоточенно смотрит в пустую чашку, - мы бы с тобой обязательно отыскали её…
- Не говори ерунду! Этой улицы нет, Ральф! Помнишь мой концерт в Брайтвуде три года назад? По дороге домой мы с тобой проезжали какой-то маленький городок, был ранний майский вечер. Там я увидела похожую кленовую аллею, или мне так показалось, уж не знаю. Я хотела попросить тебя остановить машину, выйти, прогуляться, но вместо того мы поехали дальше. Не знаю, почему. Может, я трусиха?
- А надо было просто мне сказать, объяснить все по-человечески…
- Я боялась разочароваться… да и ты бы не понял…
- Почему? Я что, по-твоему, равнодушный увалень? Конечно, понял бы!
- Ральф!
- Друзья мои, - жестом останавливает их дядюшка Феликс, - не желаете ли прогуляться? Вечер такой изумительный…
***

Вечер, действительно, славный.
Дядюшка Феликс знает каждый уголок старого Эплблума: весенние дворики, где цветет миндаль, мощеные брусчаткой мостовые, площади, залитые неоновым светом, мраморные чаши фонтанов, вода в которых пахнет морем…
Тэсса и Ральф едва поспевают за энергичным стариком, а тот ни капли их не жалеет, ведет и ведет дальше, -  по проспектам, по бульварам, по кованым мостикам, перекинутым через городские каналы и реки.
Они идут, идут и, наконец, приходят.
- Не может быть! – восклицает Тэсса, крепко схватит Ральфа за руку.
…Улица. Газовые фонари разбавляют мягким сиянием кобальтовую синеву вечера. По обеим сторонам длинной кленовой аллеи стоят резные белые скамеечки: на одной из них кто-то забыл алый шифоновый шарф, на другой спит, свернувшись калачиком, трехцветный котенок. Порыв ветра сдувает с кленов самолетики, они вращаются маленькими бумерангами, и Тэсса протягивает ладонь вверх, пытаясь поймать хоть один.
- Что там впереди? В конце этой улицы? – спрашивает она у дядюшки Феликса, и впервые за долгое время Ральф слышит в её голосе неподдельный интерес.
- Всё что угодно, - пожимает плечами сказочник, - может, там начинается лес: папоротники, хвощи, ландышевые поляны… Вы знаете, что в ландышах прячутся на ночлег солнечные зайчики? Лесные тролли пронюхали об этом и теперь используют цветы в качестве ароматизированных светильников, весьма разумно с их стороны, не находите?
Тэсса хохочет, Ральф смеется, а дядюшка Феликс усмехается и продолжает:
- Или, допустим, там, в конце этой аллеи, расплескалось озеро. Над озером клубится туман, а в нём плавают наши весенние сны – тонкие, как рисовая бумага, лёгкие, как лебяжье перышко, чистые, как первый снег. Или всё совсем не так. Полагаю, это просто кленовая улица детства. Пройдешь по ней и вспомнишь всё-всё – и царапины на ладонях, и подтаявшие мятные леденцы в кармашках, и забавные проделки, и свой первый велосипед… а что там, в конце, в принципе, совсем неважно.
- А давайте прогуляемся по ней? – взволнованно предлагает Тэсса, и её спутники молчаливо  соглашаются.
Сделав несколько шагов, все трое вдруг останавливаются, замирают, застывают, словно их заколдовали…
Они слышат музыку.