Игрушка 2

Утро следующего дня символизировал наш старенький кабинет, измученный Макс, лицо которого выражало еще большую ненависть к человечеству, и приготовленная для меня дымящаяся кружка кофе.

- Спасибо, напарник! – произнес я.

- Тебе спасибо, гладиолус!

- Мне-то за что?

- За вчерашний день. Михалыч в мыле, Феларов в мыле и я, задроченный, как никто. А все из-за тебя! Нашел, чьи трупы описывать!

Макс упомянул в всуе двух святых, великих и могучих, попирающих ногами землю, - начальника нашего отделения и его зама по Уголовному розыску.

- С чего же они в мыле? – спросил я.

- Задолбались в пресс-службу УВД Центрального округа звонить и спрашивать, можно ли поделиться информацией с таким-то и таким-то изданиями или телеканалами.

- Вот так приходит популярность, - заметил я.

- К тебе тоже сегодня придет, но не популярность, а дьявол в юбке, - усмехнулся Макс.

- Кто это?

- Вдова Лебедянского. Жаждет пообщаться с сыщиком, описавшим труп.

Этого я никак не ожидал…

- А что ей нужно?

- Я думаю, тебе она сама расскажет.

- Кстати у кого весь материал?

- У Туганова.

Я вздохнул. Это был не худший вариант.

Старший участковый уполномоченный, майор милиции Туганов Александр Анатольевич был абсолютно русским человеком, однако время от времени, в интересах дела он использовал свою фамилию, как только мог. Дело в том, что Тугановы – очень древний род осетинских князей. Многие жители Кавказа просили светловолосого и голубоглазого Александра Анатольевича при знакомстве предъявить удостоверение личности, а увидя фамилию, кланялись, чуть ли не до земли. Здесь и наступал звездный час участкового. Недаром он получил кличку «Князь».

Я снял трубку телефона и набрал номер опорного пункта, где в это время обычно принимал жителей «Его Сиятельство».

- Слушаю, - ответила трубка.

- Здорово, Княже, - приветствовал я его.

- Здравия желаю, конченый ты наш!

- Это, в каком смысле?

- Как бабушку какую, лет девяноста, опишите, так это другим участковым, а как известного всей России человека, так это Туганову…!

- По Сеньке и шапка! – съязвил я.

- Тяжела больно, шапка Мономаха!

- Что со вскрытием, Анатолич? – перешел я к делу.

- Пока ничего. Заключение еще не готово. Предварительно – ОСН. Ничего страшного.

Видимо, стать дурацким заложником фиолетового сияния мне не суждено. И игрушкой в чужих руках тоже…

- Я так и думал. Держи меня в курсе, ладно?

- Обязательно. Майор майору глаз не выклюет!

- Лобзаю тебя!

- Аналогично!

Я повесил трубку.

- Если ты думаешь, что я буду дожидаться визита этой разгневанной фурии, то ты глубоко ошибаешься, - заявил Макс, допив кофе, - я иду домой.

- Ну и дурак! Донна Роза Дальвадорец - известная миллионерша! Жениться на ней было голубой мечтой твоей розовой юности!

- Я лучше онанизмом займусь, а к тридцати пяти годам застрелюсь и все!

Оперуполномоченный Максим Одинцов часто пугал начальство заявлением, что если к тридцати пяти годам он не женится, то застрелится в дальнем окопе. До исполнения зловещей угрозы оставалось чуть менее года.

- Иди, отдыхай, - сказал я, - и посети психолога, суицидальный ты наш…

Когда Макс ушел, я занялся текущими бумагами. Не могу сказать, что мне это удалось. Перед глазами все время были перевязанные крест-накрест щиколотки и золотая цепочка вокруг талии.

В предобеденный час в мою дверь постучали.

- Попробуйте! – воскликнул я.

На пороге кабинета стояла женщина, всем своим видом показывающая, что ее социальное положение не позволит никому общаться с ней запросто. Она держала себя так, как будто положения этого она достигла сама, да еще (не дай Бог!) своим умом. Прическа и макияж были безупречны (спасибо стилисту!), траурный костюм тоже (спасибо портному!). Мимика и жесты были просчитаны до мелочей (спасибо природе!). Судя по манере говорить и легкому украинскому акценту, я мог бы сделать предположение, что она начинала свою карьеру на улице Тверская, но, Боже, как это было давно… И вспоминать-то не стоит…

По причине множества физических упражнений, которые я проделал за минувшие сутки, мне очень хотелось есть и я рассчитывал отшить эту новую русскую (или старую украинскую) как можно скорее.

Обладательница каштановых волос, карих глаз и безупречной фигуры произнесла:

- Вы Кузьминский?

- Совершенно верно, - ответил я, - присаживайтесь.

Она прошла и села на стул. Мысленно я сравнивал ее с Аллой Геннадьевной. Она бы выиграла у нее, если бы не было все так безупречно, все так отлакировано и… холодно. Да-да, именно холодно. Я стал еще больше понимать покойного…

- Лебедянская Олеся Сергеевна, вдова, - представилась вошедшая.

Ай-яй-яй! Вот над этим она не поработала. При такой внешности и манере себя держать надо быть Конкордией Брониславовной или хотя бы Александрой Викентьевной.

- Кузьминский Федор Андреевич, майор милиции, - ответил я.

Я не очень люблю в разговоре упоминать свое звание, но она собиралась диктовать правила игры, и мне хотелось посмотреть, как у нее это получится.

- Если не ошибаюсь, именно вы описывали труп моего мужа? – ее голос не дрожал и переживаниями по поводу безвременной кончины своего супруга она явно обременена не была.

- Так точно.

- Не могли бы вы пояснить, как он оказался по указанному вами адресу и в указанном вами месте?

- Нет. Не мог бы.

- Почему?

- Как дежурный сыщик, я обязан был выехать на место происшествия и описать то, что я увидел. Делать предположения о том, каким образом господин Лебедянский оказался по указанному адресу, я должен был бы только в том случае, если бы он был убит. Подозрения на «криминал» в данном случае отсутствуют.

- И все же, вам не мешало бы провести расследование.

- Материал поручен участковому уполномоченному Туганову. Если он сочтет нужным, то установит интересующие ЕГО подробности.

- Участковому? Боже мой! Вот это милиция! Умирает известный всей стране человек, а материал поручается какому-то участковому.

- Не какому-то, а профессионалу своего дела.

- У меня создается впечатление, что дела своего вы не знаете!

- А у меня создается впечатление, что вам больше некому нахамить!

- Вы все равно должны все досконально выяснить!

- Кроме своих будущих детей, я в этой жизни никому ничего не должен!

- Да как вы не понимаете?! – ее голос сбился на визг, на глазах выступили слезы, - ведь он наверняка возвращался от очередной своей сучки, или только шел к ней, кобель проклятый!

Вот он – момент истины, которого мы достигли довольно быстро! Маска сброшена и открылось истинное лицо «благородной мадамы». Погруженная в таинства сохранения подобающего антуража супружества, она забыла о таинствах соития. А может, таинства эти надоели ей в прошлом? Только супруг о них не забыл и умер – тяжело, но достойно…

Я налил воды из графина и протянул ей стакан.

- Спасибо, не надо, - гордо произнесла она, вытирая глаза платком.

- Может, водки? – предложил я.

- Вы что, издеваетесь? – произнесла она прежним тоном.

- Ни Боже мой!

- Послушайте, я ведь могу и пожаловаться!

- Ваше право. Адрес районной прокуратуры сказать?

- Я его знаю и, кстати, нахожусь в очень хороших отношениях с вашим прокурором!

- Завидую прокурору!

- По-моему вы нарываетесь, - сказала она достаточно спокойно и спрятала платок в изящную сумочку.

- А, по-моему, вам хочется сделать орган дознания игрушкой в своих руках.

В этот момент ее лицо как-то странно переменилось. Я готов был предположить, что на ее губах появилось подобие улыбки. Она произнесла довольно надменно:

- Правосудие всегда игрушка в чьих-то руках. Я посоветую вам, Федор Андреевич, не думать, что вы от этого застрахованы.

Я готов поклясться, что взгляд ее стал довольно игривым.

- А вам я посоветую не желать другим того, чего бы вы не желали себе, - произнес я.

- Когда ваша судьба изменится, потрудитесь вспомнить наш разговор, - сказала она, недобро ухмыляясь, и встала со стула.

- Sic transit gloria mundi, - произнес я на прощанье.

Она вышла из кабинета и так хлопнула дверью, что со стены упал кусок штукатурки.

«Кто будет оплачивать ремонт помещения, Олеся Сергеевна?
- подумал я, - издательский дом «Крыловъ»?»

Мне безумно хотелось выпить…

…………………………………………………………………………….

Пару дней спустя, я лежал на кровати Аллы Геннадьевны в той самой истоме, ради которой люди на протяжении веков пускались во все тяжкие. Теплый сентябрьский дождь барабанил по козырьку продуктового магазина. Из ванной комнаты доносился звук льющейся воды. Я курил и совсем не думал о работе.

Она появилась на пороге спальни, как когда-то появилась Афродита из морской пены. Я опять почувствовал пробуждение низменных инстинктов.

- Идите ко мне, - позвал я ее.

Она прилегла рядом. Глаза ее были грустны.

- Сколько раз давала себе зарок, - неожиданно произнесла она, - не думать о том, что будет дальше и, все равно, каждый раз думаю.

- Зачем?

- Не знаю. Не могу понять. Может быть, потому, что я постоянно чувствую себя одинокой и очень зависимой. Мне иногда кажется, что меня вообще нет и я то, что сделали из меня другие люди. Тем, кто просто одинок несравнимо проще. Им никто не мешает возделывать свой собственный сад.

- Мне всегда казалось, что женщины вашего склада, Алла Геннадьевна, достаточно независимы.

- Откуда вам известно, какого я склада?

- По-моему, я уже могу об этом судить.

- Это из-за того, что вы тоже одиноки?

- Ну, почему же? На работе у меня есть Макс, а дома – пылесос, - я сделал паузу, - и нелепый трагический случай свел меня с вами…

- Достаточно произойти какому-нибудь событию и все снова изменится. Каждый из нас останется наедине со своим одиночеством.

- Какое же событие ожидается на этот раз? – спросил я.
Она помолчала некоторое время и совершенно спокойно ответила:

- Например, возвращение из тюрьмы моего мужа.

«Вот тебе, бабушка, и юркнула в дверь!»

- А кто у нас муж? – напряженно спросил я.

- Не волнуйтесь, не волшебник, - грустно улыбнулась она.

- А кто?

- Человек, осужденный на восемь лет за разбой.

- Ого!

- Я давно развелась с ним и выписала его из квартиры, но я на сто процентов уверена, что он объявится.

- Почему?

- Он до сих пор меня любит.

- А вы?

- А я, наверное, до сих пор не знаю, что такое любовь.

- По-моему, этого не знает никто.

- Вот вы, Федор Андреевич, - произнесла она, приподнимаясь на локте, - почему ни разу не сказали, что любите меня?

Не смотря на игривые нотки в ее голосе, я ответил совершенно серьезно:

- Потому что уверен, что эти слова необходимо произнести только один раз в жизни…

- При бракосочетании?

- Нет. Перед смертью… Именно тогда в них не будет фальши…

Я не хотел больше продолжать начатый разговор и привлек ее к себе, закрыв уста поцелуем. Ее тело как-то сразу расслабилось, как будто собиралось плыть по течению…

…………………………………………………………………………….

Еще через несколько дней пришел ответ на мой запрос в зональный информационный центр. В данном ответе муж Аллы Геннадьевны – Коршунов Иван Трофимович, 1962 года выпуска, - предстал во всей своей красе. Из своих сорока лет он большую часть провел за решеткой. Судя по списку его статей, он являлся законченным отморозком. Последняя судимость была четвертой по счету. Он действительно должен был вот-вот освободиться.

«Что могло связывать этих людей?» – размышлял я, вертя в руках листы бумаги. В один прекрасный момент я поймал себя на мысли, что совершенно не удивлен. Алла Геннадьевна казалась пластилином, из которого каждый может слепить, что хочет. Вопрос в том, давно ли она стала такой? А если эгоистичнее, какое мне до этого дело? Я тоже могу слепить то, что мне нравится.

Одновременно с этим, я все больше утверждался в мысли, что с осмотром трупа Лебедянского впросак я не попал. Ну, а если объявится муж и омрачит наше невоздержанное существование, я полагаю, мы что-нибудь придумаем…

Мои размышления прервал телефонный звонок. Голосом участкового Туганова трубка произнесла:

- Здорово, конченый!

- Здорово, Князь! – ответил я.

- Получил результаты вскрытия Лебедянского. Ты просил держать тебя в курсе.

- Так-так, излагай!

- Острая сердечная недостаточность. Большие физические и нервные нагрузки, плюс недиагностированная ишемическая болезнь сердца. Чистый отказной.

- Лобзаю тебя!

- Лобзай лучше взбесившуюся вдову! Это ее успокоит.

- Я отослал ее к тебе. Для нее лучшее лекарство – твой «кавказский» темперамент!

- Попрошу без инсинуаций!

- Кого позвать?

В трубке послышался короткий смешок:

- Ладно, сыщик, надеюсь на дальнейшее взаимное сотрудничество.

- Базара нет!

Я повесил трубку и стал думать о том, знал ли судебный медик, какими в действительности были большие физические и нервные нагрузки…

В кабинет ворвался измученный Макс и, сев напротив, посмотрел на меня в упор.

- Я все раскрыл, - буркнул он, - это убийство!

- Чьё именно?

- Лебедянский! Это убийство!

Зная, что Макс даже шутит с абсолютно серьезной миной, я все равно потемнел лицом.

- Ты обалдел? Мне только что звонил Туганов. Он получил результаты вскрытия. Чистая ОСН.

- Мне начихать, что явилось причиной смерти. Но если вдова по завещанию получает все, понимаешь, все, то это для меня убийство. Мне наплевать, как именно она его доконала. Мне достаточно было одного взгляда на эту «завязавшую» обер-****ь, как я сразу все понял!

У меня отлегло от сердца и я позволил себе улыбнуться.

- Что же досталось Олесе Сергеевне по завещанию?

- Я же говорю – все! Телевизионный канал, кабельный канал, издательский дом «Крыловъ», движимое и недвижимое имущество! Ни прежней жене, ни детям, ни гроша!

- Макс, любое завещание можно оспорить.

- У кого, интересно, хватит денег оспаривать такое завещание?

- Но у нас нет никаких доказательств… Да и сами обстоятельства смерти…

Я запнулся.

- Да, мне насрать на доказательства! Я просто теперь твердо убежден, что эта хохлятская фурия – законченная сволочь!

- Ну, с этим я соглашусь безо всяких доказательств…

Остаток дня мы с Максом провели в обществе друг друга. С увеличением объема выпитого нами, количество положительных черт Олеси Сергеевны в нашем разговоре никак не увеличивалось. За исключением груди и задницы, мы их вообще не нашли…

…………………………………………………………………………….

Алла Геннадьевна была относительно права. Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Жизнь ведь полосатая, как зебра: белая полоса, черная полоса, белая полоса, черная полоса, а дальше – жопа!…

Она и наступила в одно прекрасное воскресное утро.

Я сдал очередное дежурство. Ночь прошла относительно спокойно. Ласковым солнцем меня приветствовал один из последних дней Бабьего лета. Расположение духа у меня было прекрасное, не смотря на хмурого Макса, сидящего напротив. Ему приходилось работать в выходной день, а осуществлять оперативно-розыскные мероприятия господину Одинцову в последнее время не хотелось даже в будни.

Я снял трубку телефона и набрал номер, который уже давно знал наизусть.

- Алло!

- Здравствуйте, Алла Геннадьевна! Это ваша головная боль по фамилии Кузьминский!

- Я вас слушаю.

Меня немного удивил ее сугубо официальный тон.

- Я сдал дежурство и до завтрашнего утра совершенно свободен.

Трубка ответила молчанием.

- Алла Геннадьевна?

- Да, я слушаю.

- Поясняю для непроснувшихся – мне бы хотелось к вам зайти.

- Я сейчас не могу.

- То есть?

- Давайте созвонимся завтра.

- Алла Геннадьевна, что случилось? У вас кто-то дома?

- Да.

- Вы не можете говорить?

- Да.

Я немного помолчал. В трубке тоже была тишина.

- Я могу чем-то помочь? – осторожно спросил я.

- Нет.

Раздались короткие гудки. Я положил трубку.

Из состояния оцепенения меня вывел голос Макса:

- А все от того, что кто-то со своими многочисленными бабами забывает старых друзей и хочет бросить их одних на передний край борьбы с преступностью в воскресенье.

Мысли мои были далеко, но я все-таки ответил:

- С чего это ты взял, что мои бабы многочисленные?

- Привести весь твой донжуанский список?

- Странно, что за меня его ведешь ты.

Макс ухмыльнулся:

- Хочу загнать его за бешенные бабки сообществу обманутых мужей.

- А такое сообщество уже существует?

- Список основных учредителей у меня давно имеется.

Меня вдруг, как током, ударило…

«Мужей?» Стоп, стоп! Неужели муж Коршуновой вышел на свободу и явился к ней? Допустить другую причину резкого отказа я не мог.

- Что с тобой? – спросил Макс, - на тебе лица нет.

- Ничего, ничего, - пробормотал я, - слушай, я пойду. Если что, запиши один адрес.

- Если что – это что?

- Хотя, нет, не надо. Я, может, еще загляну. Не прощаюсь…

Оставив удивленного Макса в кабинете, я выбежал во двор. Моя старенькая «шестерка» взревела двигателем. Не убирая «подсоса» я помчался в Тяжелый переулок.

Подойдя к двери квартиры двенадцать, я потянулся к звонку, но, вспомнив о ключах, решил открыть дверь сам. Сделав это как можно тише, я вошел в прихожую. Некоторое время я стоял, прислушиваясь. Наконец, какие-то непонятные звуки донеслись со стороны спальни и я направился туда.

Я старался не размышлять, правильно ли я поступаю. Меня в данный момент это мало волновало.

Размышлять об этом на пороге спальни мне тем более не пришлось, потому что увиденное мною было ударом.

Ударом «ниже пояса»…

Ударом неожиданным…

Ударом страшной силы…

В постели находились двое. Они занимались любовью, накрывшись простыней. Увидев меня, Алла Геннадьевна вскрикнула, а Олеся Сергеевна быстро повернула голову в мою сторону. Ее замешательство длилось очень недолго. Она, как мне показалось, торжественно улыбнулась и, завернувшись в ту самую простыню, поскольку из одежды ни на одной, ни на другой ничего не было, медленно, как бы издеваясь, поднялась с кровати.

- Здравствуйте, товарищ майор! – произнесла она.

Алла Геннадьевна быстро прикрылась халатом и не произнесла ни слова. На меня она старалась не смотреть.

- Нехорошо входить в спальню, не постучав, - величественно продолжала Лебедянская, - разве вас в школе милиции не учили хорошим манерам?

Я произнес абсолютно спокойным голосом:

- Я заканчивал не школу милиции. А вы в простыне похожи на древнеафинскую гетеру.

- Я учту ваше меткое сравнение, но продолжать пикировку не буду. Вам и так не сладко, - она усмехнулась, - выпить не хотите?

На прикроватной тумбочке стояла бутылка джина. Я подошел и отхлебнул из горлышка. Алла Геннадьевна, лежащая рядом, как мне показалось, съежилась. Давно забытый, обжигающий вкус вернул меня к действительности. Я сел на ту самую тумбочку, держа бутылку в руке.

Лебедянская, стоя с противоположной стороны кровати, взяла свой стакан, пригубила и брезгливо произнесла:

- Как вы можете пить джин неразбавленным? Фу, блин!

Я ответил словами своей покойной знакомой:

- Так его употребляли древние голландские воины. Считалось, что это добавляет храбрости в бою. А ваше «фу, блин!» выдает все-таки плебейское происхождение.

Лебедянская вспыхнула, но промолчала.

Я отхлебнул еще.

- Для какого боя вы набираетесь храбрости, товарищ майор? – спросила она с вызовом.

Она присела на краешек трюмо, закинув ногу на ногу. Ее нижними конечностями можно было бы залюбоваться, если бы не хищный ярко-красный педикюр.

- Какой бой, Олеся Сергеевна? Просто, сдав дежурство, зашел к знакомым немного выпить. Нет ничего вкуснее спиртного натощак! – я снова отхлебнул из бутылки.

Странной была эта сцена. Я и Лебедянская, сидящие по разные стороны спальни и лежащая посередине Алла Геннадьевна с каким-то странным, отрешенным выражением на лице. Я закурил и стал стряхивать пепел прямо на ковролин.

- Я же говорила, что дела своего вы не знаете. В тот момент, когда надо задавать вопросы и стараться прояснить ситуацию, вы решили молча напиться. И кто из нас после этого плебей?

- Не знаю, но патрициев здесь нет, – это точно.

- Мужики всегда, проигрывая, хватаются за бутылку, - презрительно произнесла Лебедянская.

- Это своеобразный акт гуманизма. Мы хватаемся за бутылку, вместо того, чтобы схватить кое-кого за волосы. А насчет проигрыша – заявление преждевременное.

Лебедянская довольно искусственно расхохоталась.

- Да как вы не можете понять, Федор Андреевич, что мужчина всегда был, есть и будет игрушкой в руках женщины. Даже вами, таким умудренным, манипулировали, как мальчишкой. Я даже не ожидала, что получится так складно. Поздравляю!

Алла Геннадьевна лежала молча, смотря куда-то в стену, и, казалось, никак не реагировала на пламенную речь любовницы.

- Конечно, я не думала, что получится все так, как получилось, - Олеся Сергеевна пригубила джина с тоником, - мы с Аллочкой ровестницы и начинали свое покорение Москвы на одной из ее центральных улиц. Вы, конечно, понимаете, о чем я. Я не обижаюсь на ваши замечания о «плебействе», Федор Андреевич. Лучше быть уроженкой Луганска, покорившей Москву, чем коренным москвичом и таким тюфяком, как вы.

- А вы уверены, что покорили Москву? – спросил я.

- Да, потому что я подцепила Лебедянского. Аллочке повезло меньше, но она тоже неплохо устроилась, если не считать неудачный брак с уголовником. Я вам больше скажу, – это я сделала из Лебедянского того, кем он был. К сожалению, в заботах о семье и самой себе я, конечно, упустила момент, когда он вышел из-под контроля. Я имею в виду слабый пол. Но Яшенька не знал, что такие, как я, подобного поведения не прощают. В те времена, когда он пылал страстью ко мне, он составил завещание, смысл которого мне был известен. Но я не стала бы убивать мужа из-за наследства. Я хотела отомстить ему за его ****ство. Перед свадьбой мы заключили брачный контракт, по которому в случае супружеской измены следовал развод с разделом имущества. Мой знакомый нотариус составил все так, что в случае получения неопровержимых доказательств Яшиного адюльтера, я получала более половины всего его движимого и недвижимого имущества.

- Приятно, что уроженки Луганска знают слово «адюльтер», - заметил я ехидно, выкинув окурок в окно, - а нотариуса вы тоже на Тверской подцепили?

- Улица – место неограниченных возможностей, Федор Андреевич. Нотариус был неплох, только слишком увлекался всякими «игрушками». Но это к делу не относится. Нотариус на Тверской, опер в местном отделении милиции – какая разница? В дело идет все.

Я снова отхлебнул из горлышка. Джин меня уже не брал.

- Разрабатывая в уме план мести своему кобелю, я вспомнила об Аллочке. За все время моего брака мы периодически встречались, хотя значительно реже, чем в прошлые годы. И значительно реже, чем хотелось бы … Что поделать? Я, как и она, не могла спрятать свою явную бисексуальность, а поиск новых партнерш привел бы к огласке. Яша не знал о нашем знакомстве, а Аллочка подходила для уготованной ей роли, как никто. Когда Яков купил издательский дом «Крыловъ», в котором работала Алла, я поняла, что настала пора действовать. Это я познакомила их на банкете, по случаю прибытия нового хозяина. Я знала, что мой кобель сразу загорится. Аллочка в его вкусе, как, впрочем, и в моем.

Она посмотрела на Аллу Геннадьевну, как мне показалось, с нежностью. «Чудны дела твои, Господи!» Коршунова никак не реагировала на ее слова, продолжая лежать в той же позе.

Олеся Сергеевна встала и стала медленно расхаживать от трюмо к окну и обратно. В простыне и с бокалом в руке. Видимо, приближалась кульминация ее звездной речи. Древнегреческая трагедия, бля буду…!

- Никто не мог предполагать, что все закончится так удачно. Во время первого же свидания с новой пассией известный медиа-магнат скончался от сердечного приступа. Бедный Яша, оказывается, у него было слабое сердце… А все кабаки, да бабы… Ну, земля тебе пухом, единственный мой! – она отхлебнула из бокала.

Впервые за все время подала голос Алла Геннадьевна, обратившись к своей подруге:

- Подай мой бокал, пожалуйста.

«Тоже решила помянуть покойника?» - подумал я, но вслух ничего не произнес.

Олеся Сергеевна подала ей бокал и продолжила:

- Она действительно страшно испугалась, бедненькая моя, но Господу было угодно послать одного болвана в звании майора, который и протокол составил, как надо, и не вынес из избы ни соринки. Я не поверила такой удаче. Мой визит к вам, Федор Андреевич, был дополнительной проверкой. Но вы вели себя, как надо. Поздравляю! Вас и, естественно, себя. Вместо части, я получила все. Спасибо вам обоим, дорогие мои!

У меня было такое состояние, будто я, наконец, досмотрел до конца совершенно неинтересный фильм. Никто никого не убил и на том спасибо!

- Алла Геннадьевна…, - произнес я.

Она повернула голову в мою сторону. Фиолетовые фонари светили довольно тускло.

- Я что-то не припомню, в ту самую ночь вы не звонили случайно Олесе Сергеевне посоветоваться – затаскивать меня в постель, или нет? Вряд ли у вас было на этот счет свое собственное мнение. Также мне хотелось бы узнать, за какой процент от наследства продаются такие божественные создания, как вы? Если все это было проделано бесплатно, то, извините, вы – дура…!

- Зря вы так, Федор Андреевич, - ответила она абсолютно спокойно, - я же предупреждала вас, что всеядна. Не переживайте, в постели с вами я не притворялась. Просто я такая, как есть и все…

- Ну да, - буркнул я, - как в фильмах про итальянскую мафию: «Это просто бизнес, ничего личного!»

- Игрушка, - произнесла вдруг Лебедянская, смотря на меня в упор какими-то стеклянными глазами, - игрушка, жалкая и никому не нужная! Вы нас извините, Федор Андреевич, - продолжила она издевательским тоном, - но нам не удалось закончить одно очень приятное дело. Не рассчитывайте на то, что мы попросим вас присоединиться. Настоящие женщины не спят с неудачниками!

Она поставила бокал на трюмо, потянулась, демонстрируя сквозь простыню фигуру, обласканную массажем и солярием, и легла рядом с Аллой Геннадьевной. Развернув ее голову к себе, она впилась в ее губы. Поцелуй был достаточно долгим, чтобы я смог проникнуться необходимостью уйти и как можно быстрее.

До сих пор не могу понять, почему я вышел в окно. Наверное, это было вызвано неистовым желанием оказаться на воздухе как можно скорее.

Я выбрался на «козырек» продуктового магазина и вдохнул сентябрьский воздух. Допив прямо здесь остатки джина, я швырнул бутылку обратно в спальню.

- Совет да любовь, - проорал я в окно, - да, и детишек побольше…!

Я спустился по кованой решетке на землю, зашел в магазин, купил водки и поехал на набережную. Выйдя из машины и подойдя к ограждению, я откупорил бутылку.

Голова была абсолютно пуста. Думать ни о чем не хотелось. Единственная мысль пришла мне в голову, когда я отхлебнул из горлышка:

«Если мне кто-то хоть раз еще предложит джин, морду набью!»

…………………………………………………………………………….

Я промотался по городу почти весь день. Домой мне ехать не хотелось, да и гаишники на дорогах, к счастью, словно вымерли.

Под вечер я ввалился в наш с Максом кабинет с недопитой бутылкой водки под мышкой. Мой напарник был не один. У его стола сидел мужчина, положив на колени руки, украшенные татуировками и наручниками. Лица его мне было не видно. Я спрятал недопитую бутылку в шкафчик и сел на свое место.

Макс посмотрел на меня и произнес:

- Ты почему не дома?

- А что мне там делать?

- А здесь тебе чего делать?

- Не знаю. Тебе помощь нужна?

- Зачем? Я тут двойное убийство почти раскрыл. Вот человек с повинной пришел, «чистуху» накатал. Ствол  у него уже изъяли. На месте группа во главе с прокурорским следаком работает, а я горемыке явку с повинной оформляю.

- Сегодня «мокруха» была?

- Да.

- И сразу пришел?

- Выходит, что так.

- Какой сознательный пошел преступный элемент, - заметил я, - «мочканул» и сразу в милицию. Всегда бы так…  А где «мокруха» случилась?

- Тяжелый переулок, дом пять, квартира двенадцать, - ответил Макс.

Многим, наверное, знакомо состояние, которое люди называют словосочетанием «медленно доходит». Я побелел, а может быть, покраснел и медленно, очень медленно поднялся с кресла. Неспеша, я подошел к шкафчику и допил остатки водки прямо из горлышка.

У меня за спиной прозвучал голос Макса:

- Мог бы и мне оставить, напарничек хренов!

Я оставил его замечание без ответа.

- Где, ты сказал, было убийство?

- Ты чего, оглох? Тяжелый переулок, дом пять, квартира двенадцать.


Я достал сигарету, закурил и, медленно подойдя к столу Макса, встал перед задержанным. Он сидел, уставившись в пол, и ни на кого не смотрел.

- А кого он убил? – голос мой почему-то подрагивал.

- Говорит, бывшую жену с любовником.

В этот момент задержанный поднял на меня глаза. Резко отстранившись, он стал креститься, насколько ему позволяли наручники. Потом он стал быстро переводить взгляд с меня на Макса. Остановившись, наконец, на Максе, он спросил, показывая на меня:

- Он тоже из ментовки?

- Да. Он старший опер. Майор Кузьминский, - ответил Макс, - а что?

- Так… я же его… Я же его с моей Алкой-то замочил…

Повисла непонятная пауза. Посмотрев на меня, задержанный сказал уже другим тоном:

- Две жизни у тебя, командир!

- Я чего-то не пойму, - начал Макс.

- Погоди, начальник, - оборвал его задержанный и продолжил, глядя испуганно на меня, - я же видел, как ты в квартиру вошел. Я же был уверен, что это ты у Алки под простыней. Я же всю обойму в вас выпустил. Как же так, а?

Я обогнул стол и сел на свое место. Ноги меня не держали и состояние было близко к обмороку. Я снова закурил и пробормотал:

- Повод сегодня напиться у меня уже был, но я надеялся, что одного трупа в этой истории достаточно…

- Может, мне кто-нибудь, что-нибудь объяснит? – подал голос Макс.

Я его не слушал. Задержанный развернулся так, чтобы меня видеть и продолжал как-то странно смотреть мне в глаза. Я встретил его взгляд и спросил:

- Тебя как звать-то?

- Коршунов Иван Трофимович.

Я удовлетворенно покачал головой. Да-да, все правильно… На сцене появилось последнее действующее лицо…

- Водки хочешь? – спросил я у него.

- Теперь не отказался бы…

Макс смотрел на нас ничего не понимающим взглядом, но предпочитал молчать.

Я снял трубку телефона местной связи. Сегодня была смена майора Узколобова.

- Слушаю, - ответил он.

- Петрович, это Кузьминский, - произнес я, - ответь мне честно, у тебя в заначке есть что-нибудь?

- Да ты что, Андреич, обалдел? Проверяющие ездят постоянно, Михалыч уволить обещал без пенсии…

- Петрович, я же знаю, что у тебя есть. Случай экстренный! Буду должен в двойном размере.

- Ладно, - буркнул Узколобов, - сейчас чего-нибудь придумаю.

Через десять минут я уже разливал водку по стаканам.

Подняв свой, я произнес:

- Давайте же помянем рабынь Божиих – Коршунову Аллу Геннадьевну и Лебедянскую Олесю Сергеевну…

- Кого?! – вскрикнул Макс.

- Да ты что! – произнес Коршунов.

Они замерли со стаканами в руках, а я выпил. Я вроде и  склонен к театральности в объяснении каких либо ситуаций, но в этот раз мне действительно казалось, что все мы – герои очень бездарной пьесы.

Приблизительно через полчаса слегка разомлевший Коршунов курил предложенную ему сигарету и сбивчиво бормотал:

- Я же не видел, кто у Алки под простыней. В жизни бы не подумал, что баба. Я последние дни посматривал за хатой. Тебя с ней часто видел… Любил я ее, командир… Любил… Знал, что торгует дуплом, пока я на киче парюсь, да и не скрывала она этого. Поэтому, досиживая срок, решил, что никто не в праве Ваньке Коршунову рога наставлять. Твердо решил – выйду и замочу… Я только понять не могу - куда ты-то из квартиры делся? Я же видел, как ты входил в подъезд.

- Через окно ушел, - ответил я.

- По козырьку, что ли?

- Угу.

- А почему?

- А черт его знает! Накатило…

- А Алка уже с этой шваброй была?

- Совершенно в дырочку. С этой шваброй…

- Так они лесбиянки, что ли? Была охота им друг у друга пилотки лизать! Тьфу, гадость! Все равно, ни о чем не жалею! Я как обойму-то разрядил, так мне сразу мысль – чего бегать-то. На воле теперь ни Христа, ни Черта, ни сраму, ни совести! У Хозяина как-то привычней. «Вышки» больше нет. Пойду, думаю, дальше сидеть потихоньку. Я еще у какого-то мента на улице спросил, – где ближайшее отделение. Он мне и показал… Вежливый такой, не посмотрел, что я расписной весь…

Я разлил по последней.

- Ты, командир, на меня зла не держи. Бог тебя уберег, значит, так ему нужно было. Знай только, – ни о чем не жалею! Чужого на себя не возьму, а от своего отказываться не собираюсь. Давай жахнем напоследок во здравие бродяги – Ваньки Коршунова!

…………………………………………………………………………….

Через какое-то время вернулся с места происшествия прокурорский следователь с командой и Коршунова увели. Закипела обычная работа, участвовать в которой мне совершенно не хотелось.

Макс периодически выходил из кабинета, возвращался и пристально смотрел на меня, ничего не спрашивая.

Я же сидел за своим столом, абсолютно трезвый, и размышлял о том, что, по сути, все мы в этой жизни игрушки. Кто-то в руках другого человека, кто-то в руках Божьих. И так ли уж важно знать, – в чьих именно? Все равно надоевшую игрушку бросят или она сломается раньше времени, а в итоге любой, даже самой хитроумной, игры - одиночество и пустота.

Ближе к ночи, когда в моей пепельнице была уже гора окурков, Макс в очередной раз вошел в кабинет, сунул какие-то бумаги в сейф и, усевшись напротив меня, хмуро произнес:

- Так, остальное завтра. Всех отпустили по домам. Я по достоинству оценил выдержанную тобой паузу. Станиславский остался бы доволен. Но, мне кажется, я все-таки имею право знать подробности, гладиолус!

Я посмотрел на него и ответил:

- Если ты именно сегодня спасешь от одиночества знакомого тебе толстого очкарика, я обещаю рассказать тебе все. Абсолютно все!

- Базара нет! Сколько пузырей берем?

- У тебя дома пожрать есть чего? А то у меня кроме спиртного в животе за весь сегодняшний день ничего не было.

- Закуски, как грязи! Счастья нет…

Я посмотрел на напарника с теплотой. Вот уж с ним-то мы ни в какие игрушки играть не будем. Поедем и банально напьемся.

- Я всегда знал, что, покончив с бабами, ты вернешься ко мне, – буркнул вечно хмурый Макс.

И неожиданно улыбнулся…





Сентябрь 2002г. – Июнь 2003г.