Глава I. Побег 8

8

Гришаев тестировал пока что пустые блоки диверсанта. Ассистенты занимались своим делом. Баронесса Вика носила всем бутерброды и кофе. Шла обычная работа, к которой Гришаев привык в закрытом институте, и в среде которой он чувствовал себя на своём месте. Увлекшись, Гришаев забыл о насущных проблемах. Однако насущные проблемы не забыли Гришаева. Из тёплой атмосферы математических формул, реализованных в программных модулях, его вырвал телефонный звонок. Звонил Макс Семинюк.
– Шеф, – сказал Макс и сделал паузу; по этой паузе Гришаев понял, что Макса постигла удача, – шеф, я нашел его!
– Кого, – спросил Гришаев, ещё не совсем переселившийся в мир жесткой реальности, – Запруду?
– Телефон. Номер, с которого звонили.
– Да ну, и... – Гришаев осекся. Взгляд его упал на притихших ассистентов. Совсем необязательно им знать больше, чем знать обязательно. Это вредно для их же здоровья, – подожди минутку.
За дверью лаборатории он приказал Максу:
– Рассказывай.
– Карточку купили вчера в 10:30 утра на проспекте Кирова в АТБ, возле бывшей Юности. Знаете, где это.
– Знаю, знаю. Дальше.
Гришаев зашел в свой кабинет.
– Сим карту купила дочь Запруды. Её узнала по фотографии продавщица. Шеф – вы гений.
– Не подлизывайся, Макс.
Гришаев был чрезвычайно доволен. Он ходил по кабинету, подпрыгивая от радости на каждом шагу.
– Вовсе я не подлизываюсь, – фальшиво обиделся Семинюк, – чистая правда.
– Это всё?
– Нет, не всё. Чем дальше, тем интересней. По-царски наградив продавщицу, от чего она чуть не лишилась чувств, я спросил на всякий случай: была ли девушка одна, или её кто-то сопровождал. Придя в себя, продавщица ответила: покупала карточку девушка одна, но на улице – это видела продавщица через окно – её поджидали китаец и китайка, по описанию полностью соответствующие нашим вчерашним гостям.
– Вот она! – воскликнул Гришаев, – вот связь Запруды и китайцев.
– Но и это ещё не всё, Николай Иванович, – сказал Макс виноватым голосом. – Звонил Влад. Он нашел Запруду в Павлограде на вокзале, но тому удалось сбежать.
Гришаев пришел в чрезвычайное возбуждение. В таком состоянии неразумно принимать решения.
– Будь на месте, Макс. Ничего не предпринимай. Мне надо подумать от четверти часа до получаса. Я тебе перезвоню.
– Стою на месте, как Александрийский столб и жду ваших инструкций, шеф.
Гришаев приоткрыл дверь кабинета.
– Вика! – крикнул он в глубину коридора.
– Я здесь, – с готовностью отозвалась баронесса.
– Зайди ко мне в кабинет.
Баронесса стояла на пороге, салонно сложив руки, как складывают их футболисты при штрафном ударе.
– Я слушаю тебя, Ротшильд.
– Сколько раз я просил не называть меня Ротшильдом, – вспылил Гришаев.
– Хорошо, Ротшильд.
Гришаев безнадежно махнул рукой.
– Садись.
Баронесса села.
– Ты рисовать умеешь? – спросил её Гришаев.
– Умею, Ро... Коля. Я окончила художественную школу. Учителя говорили, что у меня цепкая зрительная память и верная рука.
– Друг индейца, – добавил Гришаев.
– Что? – не поняла баронесса.
– Не обращай внимание. Цепкая память нам сейчас очень кстати. Ты помнишь вчерашних китайцев в ресторане?
– Очень хорошо помню. У него необычный для этого типа лица рисунок губ, а у неё едва заметная родинка на правой щеке.
– Разве, – удивился Гришаев, – а я не заметил.
Баронесса молчала, ожидая дальнейших распоряжений. Они не заставили себя ждать.
– Изобрази мне их обоих.
– Как изобразить?
– Как, – не понял Гришаев, – на бумаге, конечно.
– Я имею в виду, в карандаше или тушью, в масле или акварельными красками, в какой манере...
– Баронесса не пудри мне мозги. Мне нужно два портрета 9 на 12 таких, чтобы по ним их могли узнать.
– Значит в карандаше в реалистичной манере.
– Сколько тебе требуется времени?
– Если хорошо – четыре часа, если так-сяк – около часа.
– Давай сначала так-сяк и принеси портреты мне. Потом сделаешь хорошо.
– Хорошо, Ротшильд.
– Всё. Ступай.
Во время разговора с баронессой Гришаев успокоился, и к нему пришло решение. Он позвонил Максу.
– Макс Первый на проводе.
Гришаев уже привык к плоским шуткам Макса Семинюка, лишь изредка одергивал его, а иногда они ему даже нравились.
– Значит так, Макс Первый, слушай и внемли. Гони быков Дуба в Павлоград. Пора стадам соединиться. Переверни этот городишко вверх дном, но найди на чем и куда Запруда сбежал из него.
– А китайцы, шеф?
– На китайцев и Настю Запруду я натравлю ментов.

Редко какое событие в городе ускользает от внимания милиционера. Он регулирует движение, хранит наш покой, спасает и предупреждает. Всё видит его всевидящее око, всё слышит его чуткое ухо, всё он знает и со всего имеет свою долю. Что бы мы делали без него, кому б платили, кого бы берегли и укрепляли. Воистину, хочешь полноты жизни – заведи себе милиционера.
Так думал Гришаев, подходя к приёмной кабинета генерала Панкратова по прозвищу Медведь, человека грубого, но искреннего.
Большая приёмная была обставлена тяжеловесной мебелью, какую любят в богатых учреждениях. На глухой стене висели крест-накрест два государственных флажка, цветом своим символизирующие незалежнэ украинское небо и риднэ поле, простирающиеся от Луганска до Львова. Над стягами находился портрет нового президента, который, судя по кантику невыгоревшей краски, был чуть меньше старого.
Гришаев ступил через порог и обомлел. У окна, в обрамлении потока света, стояла фея с лейкой в руках. Пушистые волосы феи соперничали с золотом солнца, лицо её... фигура...
– Мужчина, сегодня приёма нет, – сказала фея, словно серебреные колокольчики зазвенели.
Гришаев молчал. Фея поставила лейку на подоконник, легкой походкой подошла к секретарскому столу.
– Мужчина, вам русским языком говорится: сегодня генерал не принимает, – в голосе феи слышалось легкое раздражение.
– Я Гришаев Николай Иванович, – выдавил из себя Гришаев, – мне назначил Василий Васильевич.
– Ах, Николай Иванович, – голос феи значительно потеплел, – присядьте, пожалуйста, – она указала перстом на стоящий в углу массивный диван синей кожи, львиные лапы которого крепко упирались в паркет, – Василий Васильевич будет через минуту.
Гришаев сел. Он снял вспотевшие очки и стал их протирать, изредка, не в силах удержаться, бросая взгляд на погруженную в созерцание монитора фею.
«Это новая секретарша Медведя, – догадался Гришаев, – какая милая, какая красивая, какая грациозная».
Грациозная секретарша встрепенулась. В коридоре послышался отдаленный шум. Он приближался, в нём стали различимы отдельные звуки: топот, хлопанье, хохот. К кабинету шел хозяин, словно медведь пробирался сквозь густой валежник.
Панкратов был пузатый, косолапый, чрезвычайно шумный во всех проявлениях. На его красном лице навсегда застыло выражение тупой надменности.
– Ну ты давай там, пошевеливайся, – крикнул он кому-то в коридор и, увидев Гришаева, взревел на той же ноте: – Николай Иванович! Заходи дорогой!
Фея у стола и президент на портрете стояли перед генералом навытяжку. Обоих он окинул повелительным взглядом и обоим ничего не сказал.
У поперечины большой «Т», составленной из крепких дубовых столов, генерал уселся на простой стул. Не из соображения скромности он сидел на жёстком, а из-за геморроя, который тайно тот всех терзал Панкратова вот уже десять лет. Над Панкратовым висел гарнитур из флагов и портрета, точная копия набора в приёмной, только президент был больше и в массивной золоченой раме.
– Что у тебя, – обратился он к Гришаеву, – почему такая спешка?
Гришаев положил перед генералом фото Насти Запруды и портреты китайцев, выполненные баронессой Викой карандашом в реалистичной манере.
– Необходимо найти девушку и китайцев.
Панкратов некоторое время рассматривал материалы дела.
– Это хорошо, Николай Иванович, что ты пришел ко мне, – произнёс генерал, всё ещё рассматривая материалы, внимательно изучил даже оборотную сторону. – Я поручу это дело группе полковника Кияшко. Найдутся твои китайцы. Никуда они не денутся. Вон их сколько работает на строительстве Паруса. Через них и найдём.
– На Парусе, Василий Васильевич, работают не китайцы, а вьетнамцы.
– А это не одно и то же? – удивился генерал, – узкоглазые они и есть узкоглазые.
«Гад!», – подумал Гришаев.
– Как ваша машина, Василий Васильевич, – спросил он генерала.
Весной на шестидесятилетний юбилей Гришаев продал генералу новый Феррари последней модели, а две тысячи гривен, вырученные за машину, тут же подарил имениннику.
– Зверь, а не машина, – оживился генерал, – настоящая пантера. А что? – вдруг забеспокоился он.
– А то, что если не найти этих людей за двое, максимум трое суток, не будет больше ни машин, ни поездок на Канары, ни конвертов с зеленью. Если не можете, я обращусь ко Льву.
«Пидор», – подумал генерал. Он молчал, мучительно соображая, что выгодней. По всем раскладам выходило – выгодней найти. Гришаев, однако, по-своему истолковал паузу.
– Так звонить мне Льву?
– Не надо никуда звонить, я справлюсь своими силами.
Панкратов нажал кнопку селектора.
– Танечка! Быстро дежурного офицера ко мне.
– Слушаюсь, товарищ генерал, – по-военному четко ответила Танечка из селектора.
Через минуту явился офицер. От двери он рапортовал.
– Капитан Лысенко по вашему приказанию...
– Вот что, капитан Лысенко, – перебил его генерал, – тревога – это раз. Отделение переводится на особое положение. Через полчаса у меня совещание – это два. Собрать всех начальников отделов и группу Кияшко в полном составе.
– Пятница вечер, товарищ генерал, – мялся капитан, – понимаете.
Генерал зло зыркнул на офицера.
– В любом виде.
Капитан удалился исполнять приказания.
– Желаете ли присутствовать на совещании? – спросил генерал Гришаева.
В своём старании Панкратов зашел дальше, чем рассчитывал Гришаев. Он думал толкнуть дело в нужном направлении и вернуться в лабораторию, но идея побывать на ментовской посиделке показалась ему соблазнительной. Вроде как охота на львов, которую Гришаев пережил в прошлом году в Центральной Африке.
– Хочу, – ответил он.
– Тогда вот что, пока я буду всё организовывать, Танечка напоит вас чаем по-китайски. Она у меня по этому делу мастак, – сомнение отразилось на его круглом лице, – мастачка. Панкратов опять обратился к селектору, – Танечка, напои гостя чаем.
– Слушаюсь, Василий Васильевич.

Танечку чем дальше, тем больше охватывало любопытство. Что это за загадочный мужчина, с виду похожий на бедного инженера, перед которым лебезит сам генерал Панкратов?
Из кабинета как ошпаренный выскочил Серёжа Лысенко. Танечка не дала ему так просто, без объяснений, убежать.
– Серёжа, Серёжа, – кинулась она к капитану, – кто это у генерала.
– Вы разве не знаете, Танечка, – бросил Серёжа на ходу, – это Гришаев, самый богатый человек в городе.
«Самый богатый человек в городе», – колоколом звенело в голове. Вот тебе и зачуханный инженер. В волнении Танечка уселась под портрет. Как она могла проглядеть столь могучий авианосец, как могла не знать ничего о нём. Она старалась вспомнить руки Гришаева и не могла припомнить, было ли на правой руке обручальное кольцо. Ещё один прокол.
– Танечка, – ожил селектор голосом генерала Панкратова, – напои гостя чаем.
– Слушаюсь, Василий Васильевич.
Дверь медленно отворяется и из неё величественно выплывает авианосец Гришаев. Формы его мощней, чем у Прозоровского, надстройки и башни красивей и благородней, чем у Захарова. Блестят на солнце блюдечки очков. «Будь, что будет, – тряхнула головой Танечка, – но подобью его нынче же. Или я не камикадзе!».
Фея по имени Танечка стояла у стола, сложив руки на груди. Легкая, воздушная. Она задорно тряхнула прелестной головкой.
– Хотите чаю, – улыбнулась она и вновь зазвенели серебреные колокольчики.
Если бы она предложила Гришаеву скипидар и машинное масло, он бы согласился на оба варианта.
– Хочу, – он робко улыбнулся Танечке в ответ.
– Тогда нам сюда, – плавным жестом Танечка указала на дверь кабинета заместителя Панкратова, полковника Домбровского.
Два месяца тому назад Домбровский отбыл в длительную командировку во Львов, где свила ядовитое кубло непримиримая оппозиция. По слухам борьба с коррупцией и восстановление законности продвигалась там успешно, полковнику светили генеральские звезды и областное управление. Но вопрос этот ещё не был окончательно решен, и потому кабинет оставался за Домбровским. А полковник Кияшко, временно исполняющий обязанности зама, не хотел покидать свой уютный убойный отдел. С разрешения Домбровского Танечка устраивала иногда в кабинете чайные церемонии.
Домбровский слыл в управлении оригиналом, в том смысле, что в церковь ходил редко и тайно верил во всякую чушь вроде реинкарнации и Будды. Впрочем, странности религиозных предпочтений не мешали ему быть преданным специалистом, и начальство смотрело на формальное исполнение христианских обрядов сквозь пальцы.
Давно остыл зеленый чай в старинных чашках, остались нетронутыми виваси, а сидящие на полу в неудобных позах мужчина и женщина всё не могли наговориться, словно не виделись они много лет и в жалкие полчаса старались вместить все события жизни. Он говорил о платформах и потоках, о преимуществах си плюс-плюс перед джавой. Она рассказывала о растениях и насекомых, о том, что их существование следует рассматривать, как симбиоз, что друг от друга они неотделимы, как янь и инь. Он говорил о красотах гор и лесных озер, о пещерах и пейзажах, вдруг открывающихся за поворотом. Она рассказывала о том, что хотела бы изучать биологию в университете, но у неё на руках больная мать и сестренка – сущий дьяволенок, а мужчины в доме нет.
Откуда-то издалека, из-за тридевять земель, из тридесятого царства раздался робкий стук. В уютный мирок мужчины и женщины просунулась голова капитана Лысенко.
– Кхе, кхе, – сказала голова, – все собрались, Николай Иванович. Пора начинать совещание.
Гришаев дёрнулся и остался сидеть. Если он встанет и уйдет, сухо кивнув Танечке, то костёр, что, разгораясь, согревал его душу, тот костёр, в существование которого он никогда не верил, погаснет и больше не загорится никогда.
– Проводите его без меня, – Гришаев взял Танечку за руку, – а мы с Татьяной... – он обозначил паузу.
– Николаевной, – тихо заполнила Таня паузу, и ладошка её вздрогнула в его руке.
– А мы с Татьяной Николаевной пойдем погуляем.
Гришаев вопросительно посмотрел на Татьяну. Она едва заметно кивнула и покраснела от смущения.
– Кхе, кхе, кхе, – сказала голова и исчезла за дверью.
Они встали, взялись за руки и пошли через приёмную, в которую из приоткрытой двери кабинета доносилось ровное гул голосов множества мужчин, по коридором и лестницам мимо стеклянной комнаты дежурного они вышли на улицу, так и не отняв рук.
Уже лежа в постели, Таня улыбалась, перебирая бусинки сегодняшнего дня. Она вспоминала, как они долго гуляли по вечерним улицам, сидели в кафе, катались на осликах в парке, как он провожал её домой, как уже ночью попали под дождь, как забежали в подъезд и стали там целоваться, как она определила, что Коленька совсем не умеет целоваться. Как пригласил он её на свидание, и она согласилась.
Впервые, после неудачи с Прозоровским и предательства Захарова, Таня заснула счастливая. Цель достигнута. Она торпедировала свой авианосец.