Антра - наследница неба Т. IV, Ч. I, Гл. III

                Глава III. Фантасмагории Ильи Петровича

   Последующие дней двенадцать прошли в ожидании перевода
Ильи Петровича в институт Сербского, что, между нами говоря,
не доставило ему никакой радости. В тот же день несколько
часов у него провели жена и прилетевшая в Москву через Гаагу
старшая дочь. Страхи были позади, обе дамы по свойствам своих
натур, в отличие от их мужа и отца, не были подвержены неожи-
данным рефлексиям. Однако, учитывая то обстоятельство, что
он и на этот раз выкарабкался, казалось, из безнадёжной
ситуации, причём когда ни той, ни другой в Москве не было,
они разговаривали с ним на редкость нежно и с неподдельным
участием. Всё-таки лёгкое чувство вины они испытывали.
Сам же он, удачно перешагнувший через приключившуюся с ним беду,
был спокоен, чуть ироничен и снисходителен, пропуская мимо ушей
их запоздавшие советы, ахи и охи. Наконец они ушли, наговорив
ему напоследок как, что и когда есть и пить, не делать того,
воздержаться от этого и быть паинькой. Так получалось, что в
глазах жены и взрослой дочери он был вечный неисправимый
ребёнок.
   Он быстро заснул, его разбудили для приёма лекарств. Потом
вошёл Тропинин.
  – Ну, как наши дела?
  – Какие там дела... – он хотел потянуться, но тут же замычал
от боли.
  – Чёрт! Как это всё долго заживает, – он замолчал, потом
покосился на Николая:
  – И зачем вы пожаловали, господин Тропинин? не успели мои швы
зарубцеваться, а вы уже пришли копаться в моём сером веществе?
Сообщаю вам своё наблюдение, перед вами на этом стуле сидела Антра
де ла Фош и уговаривала меня рвануть отсюда вместе с ней.
   – Как бы я хотел, чтобы ты со своей герцогиней, которой уже
за двести с гаком перевалило, исчез из мой жизни, прихватив за
компанию госпожу Ольховскую. Какая-то банда шантажистов свалилась
на мою  голову.
   Николай Николаевич лукавил. Он до сих пор терзался мыслями о
более чем странной истории со звонком Анны, о встрече у памятника
Льву  Толстому, о фотографии в кабинете Иофана. Но не знал, как
подступиться к Илье и не выдать собственного смятения.
               
                429

   – Послушай, великий физик, здесь у меня один больной всё время
жалуется на привидения и просит, чтобы я их прогнал. А у меня одно
средство – барбитал. Так ему не помогает. Может, ты посоветуешь?
   – Коля, ты меня разыгрываешь? Это ты-то не знаешь? А что ты
тогда делаешь в этом богоугодном заведении? Скажи прямо, у тебя
самого какие-то проблемы? Начинаю догадываться. Молчи, молчи.
Я более деликатный человек и в душу к тебе лезть не собираюсь.
 Если же тебя интересует эта проблема по существу, могу поделиться
некоторыми гипотезами.
Ну, во-первых, с моей точки зрения, впрочем, не только моей,
призраки – это материализация фантомных образов подсознания.
   Материализация в прямом смысле слова. Особенность нашей
собственной оптики, нашего зрения, состоит в том, что наши глаза
не только  воспринимают внешнюю информацию в виде динамических
многокрасочных картин. Они сами могут излучать информацию во вне.
В этом всё дело.
Наши глаза излучают и проецируют во внешних средах образы,
существующие в подсознании и неосознанно ожидаемые. Ну это ты
лучше меня знаешь. Проекция этих фантомов становится видимой,
как некие полуразмытые изображения. особенно, если эти образы
проецируются на воздух, заполненный тончайшим аэрозолем, например,
капельками воды, кристалликами льда или тончайшими частицами дыма,
особенно табачного.
  Воображение мгновенно дорисовывает эту картинку и усиливает
мистическое опознание ожидаемого образа. Созерцание подобной «иллюзии
реальности» человеком в состоянии транса или человеком, наделённым
богатым воображением, может привести к непредсказуемым последствиям
и даже свести с ума. Помнишь «Вий» Гоголя? Как он живописал явления
всякой чертовщины. Но кто докажет, что сам он не наблюдал нечто
подобное, с его-то психикой? Всё зависит, как я уже сказал, от
скрытого в подсознании ожидаемого образа. Так называемые ясновидящие
«считывают» это ожидаемое в подсознании людей и с успехом пророчествуют.
И заметь, какое значение имеет заложенная в нашу память исходная
информация. Если в период примерно с V по XIX век людям являлись девы
Марии, ангелы, всякие там чудища, химеры, то начиная с XX века их
дополнили НЛО и пришельцы из космоса. Я готов поспорить, что среди
фобий твоих клиентов, Коля, есть фобии с похищением их инопланетянами.

                430


   А приступы белой горячки и галлюцинации в этом состоянии? Со
временем физики-электронщики научатся проецировать на экран
образное мышление человека, и тогда появится новая профессия
мыслережиссёров,  воспроизводящих сиюминутные собственные фантазии
или бредовые кошмары  твоих пациентов. Эффект представляешь? Вот
это будет кино!
   – Что?! Да ты сам понимаешь, о чём говоришь? А если это кино нам
уже давно крутят, и мои больные, многие, по крайней мере, – жертвы
неких, как ты сказал, "мыслережиссёров"? Антры твоей лет триста нет
и в помине. Но кто-то крутит тебе этот «ролик». Вот чего не могла не
знать Бехтерева. Чёрт бы и тебя побрал с твоими догадками. Она ведь
много лет копалась в сером веществе с вживлением электродов и с
использованием самой совершенной электронной и ядерной техники. Может,
со страху и в церковь побежала, ужаснувшись насилию над живым мозгом?
   – В отношении Бехтеревой – я к ней всегда относился с огромным
уважением, – возможно, ты и прав, Коля. Подозреваю, что она покаялась
перед церковью за своё многолетнее вторжение в живой мозг человека, не
сумев примирить в себе научную страсть и осознание, по её мнению,
греховности этой страсти. Она в своей книге писала о «зазеркалье» и
странностях сознания. Не знаю, кто ей был ближе, материалист Фрейд или
идеалист Юнг. В любом случае, она была в одном шаге от признания пси-поля
Кобозева, но не приняла, не перешла через этот рубикон. Простим ей эту
слабость. Но в отношении Антры де ла Фош ты совершенно не прав. Это яв-
ление настолько экстраординарное, что требует объяснения с совершенно
других позиций. Я догадываюсь, но где доказательства, что тут мы имеем
дело с некой параллельной реальностью? Нет. Я выразился не точно. Мы
со своим реальным миром – лишь часть проявлений Космоса. Мы живём на
стреле времени, так в результате эволюции оказалась запрограммирована
жизнь организованной материи.
   Он продолжал:
   – Оставим в стороне вопросы панспермии. Занесена ли органическая
жизнь  из Космоса или она феномен эволюции материи непосредственно на
планете  Земля – не принципиально. но гипотеза Антры де ла Фош о
первоматерии и её  влиянии на жизнь организованной белковой материи –
это настолько неизвестное современной науке состояние микромира, что

                431
невольно погружает нас в поиск мистических иррациональных императивов.
 К счастью для Тропинина, Илья Петрович не заметил, как тот сильно
побледнел, услышав последнюю фразу.
  - Предсавь, Николай, что мир частиц не включённых в образование
абиотической и биотической жизни, но свободно существующий в Космосе,
живёт по своим законам. Это странный мир, в нём не соблюдается
детерминизм, то есть реализация причинно-следственных связей.
И образы, или «сущности», порождаемые этими частицами и
полями, имеют прямое отношение, по Антре де ла Фош, к понятию
первоматерии. Они живут вне времени, периодически исчезая за
невидимый барьер и вновь возникая через любое, по земным
меркам, время.  И здесь тоже стирается грань между реальностью и иллюзией.
Стараясь не выдать охватившего его волнения, Тропинин спросил:
  – Ну и при чём здесь обряды примитивных племён, ну эти, о которых ты не
раз говорил в связи с книгой Фрейда «Тотем и табу» и с культами, как их
там, Вуду?
   – Понимаешь, Коля, некоторые обряды, по-видимому, есть не что иное,
как  переход из нашего привычного мира в мир первоматерии Антры де ла Фош.
Я даже допускаю, что она сама периодически возникает из этого мира. Для
нормальной человеческой психики это невыносимо. Я действительно смертельно
напуган.
   Я могу предположить, что её первоматерия – это особые квантовые эффекты
резонансных полей, влияющих на наше сознание, но я не понимаю природу
моего страха и печали. Я прожил достаточно долго и не так уж боюсь
неизбежного конца. Но когда я вспоминаю её слова: «Я Антра де ла Фош не от
мира сего», – меня охватывает ужас. неужели существует страх сильнее
страха смерти?
   Тропинину стоило большого труда, не выдавая вновь охватившего его
волнения, спросить:
   – Так ты вслед за Бехтеревой решился податься к боженьке и считаешь,
что страх смерти существует и после смерти?
   Его ожидал полный иронии взгляд Смыслова-Скородумова и его,
так раздражавший Тропинина, менторский тон:
   – В одной из последних работ Стивена Хоккинга по квантовой гравитации
возникает ещё один сценарий Вселенной, отрицвающий теорию большого взрыва.


                432

   А это значит, что Вселенная всегда была и всегда будет. Творец такой
Вселенной не нужен. В ней нет места богу, но есть неразрешённая тайна
возникновения человеческого сознания, и феномен Антры – возможно, ключ
к её разгадке.
   – Ну конечно, ну как же, – сказал Тропинин, – значит, опять без
«психонов» Кобозева и «антиэнтропии» Шредингера нам не обойтись. Опять эта
твоя псевдонаучная ахинея.
   – И это мне говорит светило психиатрии? Да вы просто жалкие
ремесленники, не желающие понять, что без существования пси-поля Кобозева
невозможно существование человеческого сознания. И без кобозевского
термодинамического анализа информационных процессов, происходящих в твоём
сером веществе, невозможно понять устойчивость процессов мышления. Как же
после этого вы можете продуктивно работать? Алхимики вы чёртовы, только на
препараты и надеетесь!..
   Они расстались. Единственным положительным результатом этой весьма
напряжённой дискуссии было то, что Николай Николаевич на какое-то время от
влёкся от смятения, ставшего причиной его визита к другу и пациенту.
   За скобками остался вопрос – собственно, от чего он собирается лечить
Смыслова-Скородумова? Впрочем, об особенностях психического состояния
его друга разговор пойдёт несколько ниже.
   ...И снился Илье Петровичу странный сон.он – это вовсе не он,
а  огромный мозг, занявший всё пространство секстинской капеллы.
И эти сотни людей, задравших головы, и эти фрески на стенах, и титаны
под сводами его мозга – это всё он сам, огромный, наполненный эфиром
эфиром и воздухом. Вот он протягивает  руку прекрасному юноше,
возлежащему под куполом его мозга, но не может дотянуться. Тогда он
спускается вниз, в толпу людей, задравших головы,  и уже снизу смотрит
на себя, на свою огромную голову  Саваофа, на двух ангелов за спиной
с лицами, как две капли воды похожих на Антру. нет! – на Антру и на Анну.
 Как же они забрались в его мозг? Он же ясно видит и теменную долю,
и лобную, и верхнюю височную борозду, и  центральную, и одна из голов
ангелов  обозначает угловую извилину. И сам он возлежит внутри
собственного мозга и  тянет руку к бессловесному юноше. Он хочет
коснуться его руки и вдохнуть  жизнь в это прекрасное тело, но не может.
Его охватывает досада.



                433


Они же видят снизу, все видят его немощь. Он тянется к первому человеку
и не может дотянуться. Это мучительно и  стыдно, настолько мучительно,
что он открывает глаза и на него  наваливается сумрак палаты.
   Он долго лежит, соображая, что это было? Потом шарит по тумбочке,
находит на ощупь и включает ночник. Слабый свет озаряет стены и
репродукцию фрески Микеланджело «Сотворение Адама».
   Илья Петрович встаёт с постели и подносит ночник к репродукции. Как же
так, сколько раз он держал её в руках, сколько счастливых минут провёл в
Сикстинской капелле, разглядывая это циклопическое творение, сколько раз
в своих статьях ссылался на гений Микеланджело и ни разу не обращался к
тому невероятному,  огромному,  потрясающему,  что открылось  ему во сне.
   Значит,  на уровне подсознания он уже опознал этот,  закодированный в
веках, крик Буонарроти:  «Наш творец – бессмертный  человеческий  разум».
и ещё вот это: «Не бог, не бог нас создал, это мы богов творили рабским
сердцем...» нет же, «не бог нас создал...» – это Бунин Иван Алексеевич,
его «Каменная баба». Это его строки. но при чём тут Микеланджело?
   Ах да, вот какие слова он наговорил, лёжа на лесах под куполом, когда
краска, заливала глаза и мучительно болела спина, а он, как каторжный,
два года не слазил с лесов, расписывая шестьсот квадратных метров
свода:

                434

                ...Лежу я на лесах под потолком,
                От краски брызжущей совсем незрячий,
                Как гарпия на жёрдочке висячей,
                Макушка вниз, а борода торчком.
                Бока сдавили брюхо с потрохами,
                Пошевелить ногами не могу –
                Противовесом зад на шатком ложе...*

   Да, это вам не штудии делать с голых задниц. Вот уж кому досталось
на орехи. Что за люди жили в то время?! Илья Петрович долго ходил от
кровати к окну и обратно, сон пропал окончательно. Он  попытался писать, 
но голова была, как сарай, из которого только  что вынесли и бросили
в  костёр старую мебель.
  Ах да!Вот как этот неугомонный флорентинец закончил свой сонет:
«...тлетворен дух для фресок в Ватикане, спаси от злопыхателей,
Джованни!». Вдруг ему стало плохо, но он успел нажать кнопку...
    Телефонный  звонок оторвал Тропинина от невесёлых размышлений.
Был глубокий вечер. Жена, попрощавшись, ушла в свою спальню.
Он сказал, что  немного  поработает и, пожелав ей спокойной ночи,
закрыл за ней дверь кабинета.
   Потоптавшись между столом и огромным книжным шкафом, он сел,
наконец, в кресло рядом со столом – большое, глубокое и такое
мягкое, что, невольно расслабившись, он задремал. И вот этот звонок.
    В пограничном состоянии между сном и пробуждением он ещё успел
увидеть Анну Ольховскую. Она стояла на высоком подиуме и что-то
говорила, её заглушал прибой человеческих голосов и шум листвы или
дождя. Она была такая юная и такая желанная, даже во сне он ощутил
лёгкое возбуждение.
    «Почему у тебя седые волосы?» – услышал он свой голос и открыл
глаза. Потом наугад, не глядя, протянул руку – трубка с грохотом
сорвалась с телефона и повисла на шнуре, «ну, шали у меня!» –
он поймал трубку.
   – Николаша, ты что, бутылку уронил? Ты что, не в духе? – этобыл
голос Елизаветы Павловны, её бесцеремонность была хорошо известна в
узком кругу друзей. Да и то сказать, когда дружба супружеских пар
насчитывает десятилетия, отношения незаметно переходят в
родственные, и взаимные обиды бывают не как у друзей, а как

                435

родственников, не  поделивших, кому жить на даче в начале сезона,
а кому в конце лета.
   – Николай, мой-то в порядке? Я вроде ничего такого не заметила,
дома он бывает и хуже.
   – А ты чего на ночь звонишь?
   – Коль, не обижайся. Я, дура, так переволновалась, уже задним
числом. Мне первый раз стало страшно. Я без него, как без кислорода.
Если бы не Танька, я бы с тоски завыла, ей богу. Когда нам с Танькой
можно заявиться? А я тебе такой виски привезла!..
   – «Ох, Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за ето, и за ето и з то.."
 
  – Чёрт с вами, приходите послезавтра. Дай ему ещё хоть одни сутки,
чтобы освоиться в моём зверинце. А где Елена?
   – Уже улетела, у неё была срочная трёхдневная виза.
   Утром во время обхода Тропинин был поражён состоянием Ильи. Налицо
было обострение. Страдальческое выражение лица, Глаза с распухшими
веками. Санитары сказали, что ночью у Ильи Петровича была истерика, ему
сделали укол, но он ещё долго беззвучно плакал и только под утро затих.
   Только этого не хватало. В таком состоянии ни о каком визите жены и
дочери не может быть и речи.
   Топинин сел на кровать и наклонился к Илье:
   – Ну, Аника-воин, кто к нам на этот раз пожаловал?
   Илья открыл глаза и не мигая стал всматриваться в лицо друга. Зрачки
были расширены, и в них, в этих зрачках, был провал, тёмный, бездонный,
затягивающий. Тропинин почувствовал, что на него обрушивается волна
астенического ужаса. Неимоверным усилием воли он заставил себя встать и,
не оглядываясь, вышел из палаты...
   Он сидел в своём рабочем кабинете. Руки со стиснутыми в кулаки
кистями, тяжело лежали на столе. Глаза были закрыты. «Ну, спасибо тебе,
Илья, обрадовал», – он опять был в смятении, понимая, как ему казалось,
что вся эта чертовщина, в том числе голос Ольховской, услышанный на
следующий день после операции Смыслова-Скородумова, – всё связано с
психикой самого Ильи.
   Он генерировал некую энергию, и эта тёмная энергия затягивала
всех, кто близко соприкасался с ним. Только вчера он был так собран,
ироничен и уверен в своих гипотезах, и вдруг провал, провал в себя,

                436

причём такой мощный, что едва не затянул и его,  Тропинина, в эту
воронку, в этот ужас одиночества. Действительно, «не от мира сего»,
– невольно повторил он слова Антры. Илья напуган, да, смертельно
напуган, и он осознает исток этого  страха и не в состоянии
сопротивляться. «Как же вытащить тебя из этой ямы?» – Мысленно
спрашивал он, но другой голос говорил ему «А кто тебя самого из неё
вытянет?» самое простое решение обезопасить себя – поместить Илью
в особый блок, провести  специальный курс лечения и выпустить его
оттуда полным инвалидом.  Сколько таких инвалидов он выпустил после
подобного «курса».  Но то были  маньяки, убийцы, патологические
извращенцы, которым не место среди людей. Он с силой ударил кулаками
по столу:  «Идиот! Трус!  Думай! Думай!»
   Набрав номер телефона, он жестко и холодно сказал в трубку:
   – Вот что, Елизавета, у Ильи обострение... нет, не в связи с
операцией, это по моей части. Наберись терпения и не дёргай
меня хотя бы дней пять... Молчи! – прикрикнул он.– Хочешь
своего мужика получить здоровым? Вот и терпи. Я позвоню сам.
Всё, пока.
   Так. Это первое. Далее, содержательная часть бреда. Всё
слишком правдоподобно, если не принимать во внимание
разрыв во времени «всего-то» лет под триста. Значит так, не
давить на него, а пройти с ним по этой дорожке как можно дальше.
Должен же он выговориться, наиграться в эту Антру до тошноты,
а там посмотрим, куда дальше двигаться.
   Как же он был наивен, этот доктор наук, автор сотен статей,
академик каких-то там зарубежных академий. И всё же в одном
Тропинин оказался прав. Намеченная стратегия себя оправдала.
   Каждый день часа на два он уединялся с Ильёй в его палате.
Он садился рядом в головах у Ильи, чтобы их взгляды не встречались,
и начинались долгие разговоры. Вначале неохотно, но потом всё с
большим желанием Илья Петрович принял условия условия этой игры.
 Тропинин лишь иногда вступал в разговор, когда  считал необходимым
изменить направление рассуждений Ильи.
   На третий день Илья Петрович встретил Тропинина словами:
   – Здравствуйте, доктор Фрейд!
   Тропинин, пожав плечами, стал усаживаться на своё обычное
ное место, на стул, стоявший в головах кровати.

                437


   – Это что, ты демонстрируешь мне, какой ты молодец и все
твои страхи и фобии уже позади?
   – Представь, мне намного лучше, но этим я обязан не тебе.
Ты же точь-в-точь повторяешь стиль поведения основателя
психоанализа с его пациентами. Даже в головах сел, как он, а
теперь представь, какой у него был голос?
   Вдруг Николай Николаевич услышал чей-то голос, говоривший,
как выяснилось  потом, на чистом венском диалекте. Это был
негромкий, чуть глуховатый голос. Неважно зная немецкий,
Тропинин всё же заметил, что иногда голос прерывался, как будто
что-то мешало говорившему закончить мысль. Или, неожиданно
догадался Тропинин, человек вдруг начинал испытывать боль в
ротовой полости? Николай Николаевич почувствовал, что от ужаса
у него похолодела спина. У Фрейда действительно был рак ротовой
полости, он много лет доставлял ему невыносимые мучения, и это
стало причиной его добровольного ухода из жизни в 1939 году в
Англии, где после захвата Австрии вермахтом Фрейд провёл свои
последние годы.
   – Мерзавец, ты вздумал меня мистифицировать? – прорвавшаяся
злоба была как бы самопроизвольной защитой от охватившего его
мистического ужаса. – Вы, вы все сговорились –  ты, и твоя Антра,
и мадам Ольховская, – Он уже орал, забыв, кто он и где находится.
   «Успокойся, Николай. Илья тут ни при чём. Он находится в
состоянии, которое с санскрита на русский можно почти дословно
но перевести как "кот в мешке". Он во власти неких мантр. Но
это скоро пройдёт». Тропинин резко обернулся на голос Анны
Ольховской, но в палате были только он и Илья. Илья уже спал
и улыбался во сне. У Тропинина подкосились ноги, он опустился
на стул и окаменело, не мигая, смотрел перед собой – если у
него начались голосовые галлюцинации, то психическое расстройство
не у Смыслова-Скородумова, а у него, Николая Николаевича Тропинина.
Непонятно почему, но эта мысль о собственном психическом неблагополучии
его окончательно успокоила, и он затих на стуле в головах Ильи. Через
несколько минут Тропинин и сам уже не мог понять, слышал ли он чей-то
голос или ему почудилось в состоянии охватившей его дрёмы.

                438