Антра - наследница неба Т. IV Ч. II, Гл. V

                Глава V. Между морем и небом


   – А знаешь, Антра, почему они не стреляли из своих орудий?
Они боялись повредить твои золотые ручки.
   Даже в таком состоянии мой дядя пытался шутить. И в это
время внесли Пьера. У меня потемнело в глазах. Он получил
сильный удар саблей и истекал кровью. Он был без сознания. На
какие-то секунды я почувствовала такое отчаяние, такую
беспомощность, и в тот же миг в каюту Антуана вошёл Гастон.
Камзол был разорван, лицо и белая сорочка в пороховой копоти
и пятнах крови. Припадая на одну ногу, он подошёл к Пьеру,
медленно сел у него в головах и, наклонившись, поцеловал в лоб:
   – Почему не я был на твоём месте? Это бы всё решило...
   Странно, с той минуты, когда сам Антуан взял штурвал "Дианы"
в свои руки, и до конца боя я ни разу не подумала о Гастоне,
как это могло быть? Но его слова! Во мне всё похолодело, каким-то
деревянным, чужим голосом я сказала:
   – Граф Рено д’Обиньи, мой брат жив, но куда торопитесь вы?
Или вы уже забыли цель и смысл нашей экспедиции?
   Гастон посмотрел на меня какими-то пустыми глазами и замер,
обхватив голову Пьера ладонями. Я же с помощниками сама бросилась
 к брату и, отстранив рукой Гастона, сказала одними губами,
вряд ли кто либо из присутствующих мог расслышать мои слова:
   – Я ещё не собираюсь уходить ТУДА, возьми себя в руки,
немедленно, немедленно...
   – Лейтенант Рено! – это был жёсткий командирский голос
Антуана, – срочно возвращайтесь к Камю, передайте – при первой
возможности снести мачты "Ришелье", у нас не остаётся времени
на долгие манёвры, скоро начнёт темнеть, и мы их упустим.
    Гастон немедленно повиновался. Но, уходя, он сказал:
    – Если тебе и Пьеру потребуется помощь, срочно зови меня.
В каюту вбежал Тардье:
    – Командор, "Бермудская ласточка" отсекает "Ришелье" от
берега.
    – Браво, Усаторре! Тардье, докладывать каждые десять минут.
Пока я колдовала над Пьером, наверху происходили важные события.
Французский бриг, преследующий "Ришелье" от Сан-Доминго, имел
задание пресекать попытки пирата резкой сменой галса уйти
от преследования.

                469

   И как только "Ришелье" начинал делать манёвр левым или
правым галсом, чтобы сменить курс, "Бермудская ласточка", так
назывался бриг, открывала огонь.
   Она, как гончая, шла по следу, не оставляя шансов на побег.
Усаторре, прикомандированный приказом Антуана на "Ласточку",
строго следил за манёврами "Кардинала Ришелье". Кто бы мог
подумать, что у штурвала брига-беглеца стоял брат Лубен, а
рядом в морской форме – де Спада с двумя пистолями в руках,
приставленными к спине брата Лубена.
  Получив приказ Антуана, переданный Гастоном, Камю, сменивший
раненого Антуана, приказал Фронтенаку убрать часть парусов
и взять рифы на большой бизани. "Принцесса Диана" замедлила ход.
    В такой ситуации "Ришелье" оказался между двух огней.
Де Спада пошёл на отчаянный шаг – атаковать "Диану" с кормы и
штурмом завладеть фрегатом. Как только "Ришелье" приблизился
на расстояние прицельной дальности кормовых вертлюжных пушек,
раздались несколько одиночных выстрелов, и перебитые точным
попаданием фок и грот мачты рухнули и повалились за борт. Но
удерживаемые вантами, они сыграли роль плавучих якорей.
    Лишённый мачт, красавец "Кардинал Ришелье" превратился
в беззащитную посудину. В довершение с юта "Дианы" взмыла
ракета, начинённая шрапнелью, и ураган стальных осколков об-
рушился на верхнюю палубу "Ришелье", убивая и раня всех, кто
находился на шкафуте и полубаке. Виват, Камю!
   Я вся ушла в работу. Раненые прибывали и прибывали. Мне
пришлось даже провести ампутацию рук у двух несчастных.
У совсем юного матроса правую руку пришлось удалить по локоть,
а у пожилого канонира – по самый плечевой сустав. Оказывается,
артиллерийская дуэль всё же была. Как показал осмотр тела
Леблана, в него врезался осколок разрывного снаряда, он погиб
мгновенно. Бедный доктор, как мне его не хватало.
   Я вышла на палубу перед самым закатом. К этому времени
десант "Дианы" обследовал капитулировавший экипаж "Ришелье".
Пленных пиратов заперли в трюм на самом бриге. Но ни де Спады,
ни Таны-бо-бо, ни чёрной Дзинды на борту не было. Общее
изумление и отчасти радость вызвало известие о брате Лубене.

                470

    Израненный осколками, но ещё уверенно стоявший на ногах,
он шепнул Тардье и лейтенанту Дрюо, руководившими десантом,
пароль: "Нептун" – "Посейдону", – и после того, как я обра-
ботала его раны, он весь в бинтах предстал пред очи Антуана.
    Это была удача. Вот кто мог рассказать о всех злоключе-
ниях "Кардинала Ришелье" и судьбе его бывшего капитана
Мориса Демулена. В разговоре принимал участие Камю.
   Перед тем, как вернуться в каюту Антуана, я обратила
внимание на необычную тишину. Уже тянул слабый береговой бриз,
но плеска волн о борт не было слышно. Вдруг мне показалось,
что все предметы и люди начали светиться, точнее вокруг них
появился яркий оранжевый контур.
    Это уже было однажды. Да, это было на Кавказе во время
Персидского похода Петра I. Это явление видела только я
Оказалось, оно предшествовало землетрясению. И вот опять этот
ореол вокруг людей и предметов. Я понимала, что в силу особых
моих свойств я через зрительное ощущение и внутреннюю тревогу
фиксирую гравитационные волны, идущие из напряжённых, областей
областей суши.  Их отражение от предметов я и воспринимала как
очень тонкий светящийся контур, и чем ближе к землетрясению,
тем всё более интенсивней становятся эти волны.
    Но сейчас контуры начинали двоиться и троиться, переливаясь
цветами радуги. Назревала какая-то катастрофа. Я спустилась
в каюту Антуана. Он и Камю в это время уже разговаривали
с братом Лубеном.
   – Извините, командор, – обратилась я к дяде, – есть срочное
сообщение для вас. Надвигается землетрясение или извержение
подводного вулкана.
   – Ты уверена?
   – Я фиксировала то же самое в Персидском походе, я же
рассказывала вам с Учителем. Вы тогда оба посмеялись и назвали
меня прорицательницей апокалипсиса. Так вот, с оста надвигается
что-то ужасное.

                471

    И вдруг брат Лубен совершенно отчётливо произнёс самое
грозное для моряков и прибрежных жителей слово – цунами.
  – Цунами... Будет цунами, господин граф, – обратился он к
Антуану. – В этих краях это не редкость. Часто трясёт на всех
Наветренных и Подветренных островах и доходит до материковой
суши на зюйде и зюйд-весте. Трясёт и Панаму, и Никарагуа,
и Колумбию с Венесуэлой. На Гваделупе, Мартинике, Антигуа и
Гренаде бывали захлёсты этих волн-убийц на высоту до двадцати
метров! – мы с Антуаном переглянулись, а Лубен продолжал: –
У берегового братства пиратов за двести лет накопилось много
наблюдений. В любом случае, кораблям лучше дрейфовать подаль
ше от берегов и отмелей. На банках волна, накатывая стеной,
может иметь высоту и тридцать и сорок метров и летит со
скоростью пушечного ядра.
   – Да, я помню катастрофу и гибель Порт-Рояла на Ямайке в
1692 г. И не только это... – ответил Антуан, переглянулся с
молчавшим Камю и обратился ко мне: – Срочно зови Фронтенака,
общий аврал. Нужно сообщить на "Ласточку". Лубен, надеюсь вы
с нами?
   – Да, господин граф. Я не привык быть подневольным, но этот
де Спада отправил на моих глазах на тот свет столько моих
матросов, начиная с великана Жака Дубины, что я дрогнул первый
раз в жизни. Но он сбежал со своей высокородной дамой, и теперь
я к вашим услугам, я бы хотел восстановить наши прежние
доверительные отношения.
    Вряд ли Антуан был столь наивен, чтобы поверить откровениям
прожжённого авантюриста. Это была игра. Но в данной ситуации Антуан
почти не рисковал.
 – Лубен, вы немедленно вернётесь на бриг. Я дам вам с десяток моих
людей. Из трюма никого не выпускать, закрепить все орудия, снаряды,
бочки  и дерево для ремонта намертво. Обрубить ванты и сбросить
за борт остатки грот мачты. Наглухо задраить все люки, пушечные порты.
У вас осталась половина фок мачты. Поставьте ванты и приготовьте
стаксель или кливер.
   – Я понял, господин граф, мы успеем развернуть корпус по ветру
и с ночным бризом пойдём за вами. Правда, сейчас почти полный штиль
и бриг смотрит бушпритом на зюйд. Придётся верповать*.
  – Так не мешкайте! – Антуан попытался встать с кресла, но
его обожгла такая боль, что он рухнул назад. – Вы почему
стоите, Лубен? Выполнять! Камю, дайте ему людей, срочно!
_
* Верповать – разворачивать корабль с помощью шлюпки, в которую
на тросе занесён верп (якорь).

                472

    Он невероятным усилием воли дождался их ухода и тут же на
моих глазах потерял сознание. Я приложила руку к его лицу. Он
пылал. Лихорадка! Этого ещё не доставало. В это время застонал
Пьер, лежавший на постели капитана. Голова моя шла кругом.
Вошли Фронтенак и Гастон. Я приложила палец к губам.
   – Он в обмороке, у него болевой шок, – сказала я чуть слышно,
он приказал готовить корабль к урагану и срочному отходу на вест.
Круто повернувшись, насколько позволяла его коренастая фигура,
Фронтенак бросился из каюты.
   – Помоги мне, – сказала я мужу. Мы с Гастоном перенесли
Антуана на раскладную койку, я расстегнула его сорочку и стала
бережно салфеткой, смоченной в уксусе, смывать пот с лица, шеи
и груди. Он открыл глаза, но, видимо, уже плохо соображал,
начался горячечный бред. Мой супруг не мигая смотрел на своего
командора. Такого сурового и сосредоточенного взгляда Гастона
я ещё не видела. Я на миг прижалась к нему:
   – Иди, любимый, иди. Свой долг я выполню до конца.
Наступила тревожная ночь. Камю и Фронтенак проделали с командой
огромную работу. На грот-мачте и бизани все паруса был убраны,
на фок-мачте были оставлены два нижних прямых паруса, кливер
и блинда-кливер.
   Ветер с нарастающей силой гнал "Диану" на вест, позади нас,
отстав на добрую милю, шёл "Кардинал Ришелье". Постепенно ветер
усиливался. Но гул, низкий гул, прокатился над морем уже
на рассвете. Я выскочила на палубу. На осте, где в это время
должен был обозначиться рассвет, всё было затянуто фиолетово-
чёрной мглой, подсвечиваемой далёкими зарницами.
    Вдруг море вокруг нас закипело, тысячи и тысячи обитателей
морских глубин ринулись вверх, выше всех взмывали летучие рыбы,
их было несметное количество, сотни их насмерть бились о борта
и палубу фрегата. Палуба стала скользкой, как будто её смазали
жиром, это было крайне опасно. Матросы забортной водой и швабрами
смывали это месиво за борт, но одержимые безумием рыбы продолжали
падать и падать. И в это время нас настиг свирепый штормовой шквал
и тропический ливень.
     Матросы работали шкотами, пытаясь взять рифы на фоке и
фор-марселе. Первым не выдержал фор-марсель, под свирепым

                473

порывом ветра он лопнул, как мыльный пузырь, под ударом ветра
надломилась стеньга и, сорвавшись с бейфута, рухнул, запутавшись
в снастях, рей фор-марселя. Два матроса, привязав себя к леерам,
повиснув под бушпритом, боролись с блиндом, одна шкаторина
оборвалась, парус ударил по матросам с такой силой, что их сбросило
под форштевень несущегося фрегата, они погибли мгновенно.*
Но даже с зарифлёными парусами «Диана» неслась, как взбесившаяся
лошадь, почти не слушаясь рулевых. Их двоих привязали к штурвалу,
чтобы волной не смыло за борт. Самое опасное было в том, что ветер
начинал бить то слева, то справа,  корабль начало швырять с борта
на борт. Ограждения верхней  палубы кормовой надстройки и часть
фальшборта были снесены.  Несмотря на то, что пушечные порты были
наглухо задраены,  вода проникала в щели, её становилось всё больше.
  Помпы, не переставая откачивали воду из трюма, но уровень её
повышался с каждым часом. Как я узнала потом, за борт было смыто
ещё несколько человек. Я вернулась в каюту и молила стихии небесные
и подводные уберечь "Диану" и самых дорогих мне людей. Двое из них,
привязанные к своим ложам, без сознания, находились рядом со мной.
   Иллюминаторы были задраены снаружи. Во избежание пожара все
светильники были погашены, и я много часов провела в почти полной
темноте. Был миг, когда под напором ветра волна ударила в правый борт
с такой силой, что крен превысил сорок градусов, я покатилась по полу
каюты, уверенная, что "Диана" ложится на борт и что это конец.
Какой-то предмет ударил меня в голову, я потеряла сознание.
    Сколько я находилась в таком состоянии – час или больше, - осталось
неизвестным. Я пришла в себя от яркого света, резавшего глаза. Я лежала
на полу, а моя голова, обмотанная окровавленной салфеткой, покоилась
на коленях Гастона. Рядом со мной, опустившись на пол, сидел Франсуа
Тардье. Он губкой смывал кровь с моего лица.

________________________________________________________
* Фок и фор-марсель – прямые паруса фок-мачты. Блинд-кливер –
 крепится на блинд-рее под бушпритом. Стеньга – вторая от
палубы часть мачты. Бейфут – приспособление для подвески рея.
 Шкаторина – обшитая кромка паруса.

                474

   – Антра, вы слышите нас, вы нас видите? – грудь моя
содрогалась от рыданий. Но мы были спасены.
    Оказывается, нас чуть не выбросило на скалы у Санто-
Доминго. Только искусство Фронтенака и самоотверженная
работа его вышколенной палубной команды спасли "Диану".
  "Кардиналу Ришелье" повезло меньше, на отмели высокая волна
подхватила бриг и понесла на песчаную косу. Это спасло корабль,
он не разлетелся в щепки, но оказался в полукабельтове
от уреза воды, увязнув выше ватерлинии в плотный песок.
Поэтому волна при откате не смогла его вернуть в свои объятия,
чтобы вторым ударом расколоть корпус, как скорлупу ореха.
    Жертвы там были огромные. Десятки трупов плавали в трюме
в кровавой жиже. Половина матросов, направленных Камю на борт
"Ришелье", была смыта за борт. Сам брат Лубен, привязав себя
к остаткам фок-мачты, и на этот раз выиграл сражение со смертью.
    Больше всего повезло "Бермудской ласточке", на которой
дрейфовал Усаторре. Каким-то чудом, рискуя разлететься в щепки
при ударе о высокие скалы безымянного островка, обиталища птиц
и черепах, они укрылись за ним, став на якоря, и урагану только
и оставалось угрожающе реветь высоко над клотиками мачт. Бывает
и такое везение! Правда, с наветренной стороны вся растительность
островка и слой почвы были смыты. Ураган, "скальпировал" вершину
острова и теперь требовалось время для восстановления природного
равновесия. Справедливости ради нужно сказать, что тропики очень
быстро восстанавливают подобные потери. Но о судьбе "Ласточки"
мы узнали лишь на пятые сутки после извержения подводного вулкана
вблизи Сен-Мартена. Даже находясь от него на расстоянии более ста
миль на вест, мы едва  избежали гибели. Что же произошло на самом
Сен-Мартене, Антигуа и других Малых Антилах в зоне извержения?

                475

   Едва оправившись от шока и убедившись, что мои подопечные
ные имеют все шансы остаться в живых, я вернулась к мыслям
о де Спаде и "высокородной даме", о ней упомянул брат Лубен
накануне извержения подводного вулкана и вызванного этим
извержением цунами и ураганным ветром. В том, что Тана и де
Спада каким-то образом уцелели в этом природном коллапсе,
у меня не было и тени сомнения. Более того, я даже предположила
совершенно фантастическую причину этой катастрофы, а именно,
что она вызвана демонами вуду. Впрочем, более реально было
предположить, что Тана лучше, чем я, способна предсказывать
подобные явления и воспользовалась этим.
   Интересно, за сколько часов, а может быть, суток она уже
знала о наступлении чудовищного катаклизма? Но зачем она
позволила де Спаде устроить охоту на нас накануне катастрофы?
Неужели только для того, чтобы ускорить мой уход и вернуть
к жизни Мигеля, бесконечно любимого и мной, и самой Таной.
   Возможно, она хотела удовольствоваться смертью Гастона,
Пьера и Антуана и поставить меня перед неизбежностью выбора.
   И я вынуждена была сказать себе: «Антра, ты медлишь с
уходом из-за страха расстаться с Гастоном, ты боишься оставить
его одного на белом свете и ты не в силах примирить в душе
безжалостный императив демонов вуду – "жизнь в обмен на смерть"
Я приняла решение – вначале я выхожу Пьера и Антуана, затем
помогу Камю, Фронтенаку, Тардье и Гастону обустроить скорейший
ремонт "Принцессы Дианы" и "Кардинала "Ришелье".
     В дополнение к этим срочным делам, моя страсть ко всему
новому и неизведанному явила себя во всей красе. Необходимо
было изучить последствия подводного извержения на островах,
попавших в зону бедствия. Где-то задним умом я понимала, что
собранный материал и его математическая обработка могут
составить содержание целого цикла лекций. Где, я неь думала.
Какая разница – Сорбонна, Санкт-Петербург, навигационные школы
Англии и Голандии, наконец, Оксфорд и Кембридж, а может, и Канада...
    Как ни сопротивлялся Антуан, но после горячки, которую с
трудом удалось погасить, я не позволила ему продолжать лечение
ние на борту "Дианы". Ей предстояло клирингование* и замена
разрушенных и обгоревших деталей.
   Лучшего места, чем песчанные отмели вблизи Санто-Доминго в
данной ситуации не найти.
     Разоружение «Дианы» и эвакуация оборудования, боеприпасов
и продовольствия заняли более двух недель. Кроме того, для
_
______________________________________________________
* Клирингование – ремонт парусного корабля «на сухом киле»,
то есть на берегу, неподалёку уреза воды.

                476

облегчения корпуса пришлось снять все паруса, реи и верхнюю
часть мачт. Соединения средней и верхней частей мачт были
расшатаны, и детали их соединения: лонгосалинги и краспицы и
часть юферсов – бортовых креплений стоячего такелажа –
требовали замены, как и значительная часть оснастки корабля.
Впрочем, Тардье составил полный перечень деталей, подлежащих
замене. Все снятые орудия были размещены на бастионах
Санто-Доминго таким образом, чтобы в поле зрения канониров
находилось место ремонта фрегата и окрестности. По объёму
работ было видно, что мы тут застряли месяца на четыре, а
то и пять, оказалось – без малого семь месяцев. В этом были
и свои преимущества. Я надеялась, что за два-три месяца
полностью выздоровеют Антуан и Пьер, а команда фрегата,
измученная бессонными вахтами после трёх изматывающих недель,
отдохнёт, поправит здоровье, перейдя на береговой провиант,
чистейшую воду минеральных источников, тропические фрукты,
и полностью обратит силы на ремонт своего корабля.
   Пьера я закармливала южными лакомствами. Он медленно
восстанавливал силы. Страшный рубец от сабельного удара,
который мне пришлось зашивать самой, был воспалён, да и в
лёгких ещё были хрипы, видимо, внутреннее кровоизлияние не
рассосалось полностью. Он умолял выпустить его из госпиталя
хотя бы на несколько часов. Пришлось обратиться к Антуану.
Двух слов командора было достаточно, чтобы мой брат замолчал
на целых десять дней.
   По просьбе Антуана я написала отчёт для регента, Антуан
его отредактировал, согласовал с Камю и Фронтенаком и дал
мне заново переписать набело. С Камю, Фронтенаком и Тардье,
руководившими работами, он долго совещался. Речь шла и о полном
списке материалов для восстановления обоих кораблей, и о
пополнении экипажей взамен наших трагически погибших моряков.
Подписанный командором ;Дианы; и личным доверенным лицом регента
графом Антуаном де Траем отчёт был запечатан и вручён Жану Камю.
Он на время ремонта "Дианы" ближайшим военным кораблём французской
короны отправлялся с докладом во Францию.
  Камю вёз также наши письма Учителю. Как ни торопился Камю,
выполняя задание Антуана, он смог вернуться только пять месяцев
спустя, но на корабле, доставившем все грузы и половину
корабельной команды из бывалых моряков.

                477

   Работа закипела. Через неделю Антуан, опираясь на трость,
в сопровождении Фронтенака и Гастона, появился на берегу, где
на левом боку под углом 30 градусов, поддерживаемый клеткой
из стропил, лежал корпус его несравненного фрегата. Часть
команды занималась вызволением "Ришелье" из песчаной ловушки.
Вняв моей просьбе, губернатор прислал человек шестьдесят
маронов и туземцев. Нужно было прорыть канал и раскопать
корпус брига, затем во время прилива, когда канал заполнится
водой, с помощью воротов волоком дотянуть корпус до уреза
воды и клиринговать так же, как и "Диану". Без малого сорок
дней ушло на эту работу.
    Дней через шесть после ураганной ночи появился Усаторре
и тут же подключился к ремонту "Ришелье". Антуан назначил
его главным мастером по ремонту брига и помощником капитана.
Капитаном брига он назначил Гастона. У нас опять наступили
дни согласия и любви.
   Но я ждала поездки на Сен-Мартен. Антуан отпустил со мной
и Гастона. Консул, младший д’Ожерон, снарядил туда "Бермудскую
ласточку". Ему самому был необходим материал для отчёта регенту.
    Стояла прекрасная погода. Прошёл месяц после того, как на
острова обрушилась катастрофа. Уцелевшие жители, которые ещё
находились в состоянии сильнейшей психической травмы, рассказали
следующее. Первыми угрозу почувствовали животные: куда-то пропали
птицы, повсюду раздавалось жалобное блеяние овец, лошади рвались
с коновязей, полчища крыс неслись в гору подальше от портовых
сооружений. Затем, после внезапно наступившей тишины, люди
ощутили дрожание почвы, не колебания, а именно дрожание, и ещё
до первого удара почва стала на глазах ползти, как густая
грязь, и с ней ползли дома, склады, причалы. Потом последовал
удар, от которого рухнула двадцатиметровая колокольня, было
ощущение, что весь остров на миг подпрыгнул и завис. И всё
вокруг стало рушиться и гореть, небо напоминало раскалённый горн,
клубы пара со свистом вырывались из морских глубин и из трещин,
образовавшихся  на теле острова.

                478

    Еще два удара последовало за первым, и наступила тьма.
Все, кто мог бежать, бежали вверх, проваливаясь в трещины,
погибая под осыпями.
    Старожилы хорошо знали, что вслед за землетрясением
придёт большая волна, и бежали вместе с детьми. И волна пришла.
Подхватив обломки домов, бревна, кромсая друг о друга суда и
лодки, волна поднялась на отметку выше 15 метров от уровня
океана и схлынула, унося свою добычу.
Сколько погибло народа, никто толком не знал. Волна
наведывалась ещё четыре раза, постепенно слабея, но вычистила
прибрежный район. Только самые тяжёлые обломки деревянных
строений, заброшенных волной, и раздавленные остовы больших
кораблей остались на склонах острова.
    Далее были Антигуа, Санта-Крус, Невис, вплоть до Гваделупы,
пы, где волна поднималась до отметки 18 метров.
Гастон делал зарисовки всего увиденного. Ещё во Франции у него
обнаружился дар рисовальщика и графика. Эти зарисовки вошли
в отчёт Антуана, отправленного с Камю. Много позже мы узнали,
что офорты с этих зарисовок были помещены в парижских газетах
и неожиданно принесли моему мужу популярность и ореол романтика
морей. Впрочем, он таким и был, мой Гастон.
    Мы возвращались в Санто-Доминго, спустя три недели после
отплытия, позади более тысячи миль перехода по островам
архипелага. Море было лазурным и тихим. Мы долго стояли
у фальшборта в самой носовой части брига и смотрели, как легко
форштевень режет прозрачную глыбу океанской воды, и она,
вспениваясь, с шипением уступает нам дорогу.
   Гастон читал стихи, написанные в эти дни затишья природы.
Мне запомнились следующие строки:


                И образ девы белокрылой,
                Пронзённой стрелами любви,
                Объяты ветреною силой
                Несут по миру корабли.
                И чайки, над флагштоком рея,
                Несут за ней свою печаль,
                Ни сил, ни жизни не жалея,
                Вонзаясь в штормовую даль
                Где громы и где волн громады,
                Где гибнут сотни кораблей.
                И рыб летучих мириады
                В последний путь зовут людей.





                479