Сон под вторую пятницу июля

    
(ассоциативная повесть - конспект с обильным цитированием)

Истинно глаголю вам: если человек заимствует у одного автора – это кража, если у двух – у трех – это компиляция, а вот если  у всех – то это эрудиция.
                (Авторское мнение, основанное на опыте старого парижского курьера)               
Автор мало того, что совершенно беспардонно использовал сюжеты и выдирал цитаты из полюбившихся ему произведений (количество заимствований – сто сорок семь. Кто насчитает больше?), так ещё и не озаботился выделением их шрифтом и кавычками, надеясь на некоторую осведомлённость читателя…
Да и вообще так интереснее.
Исключение сделано только для песни, написанной  Эдвардом Григом на стихи Генрика Ибсена (фамилия автора русского текста затерялась в веках), которая, как писал ныне напрочь забытый бард, в шестидесятые годы прошлого столетия гремела по всей Руси.

Глава 1. В которой я знакомлюсь с тобой, дорогой читатель и начинаю рассказывать историю своей жизни.

Здравствуй, неведомый мне дорогой и уважаемый читатель. Убедительно прошу – отнесись всерьёз к тому, что ты прочитаешь, ибо нет повести поучительнее на свете, чем повесть о жизни автора фэнтезийных романов, написанная им самим.
Прав был русский писатель позапрошлого века, который рекомендовал всякого только что родившегося младенца старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами:
- Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!
К сожалению, мои родители не  читали этих строк, а сейчас сечь меня уже поздно.
Я начну с того счастливого момента, когда я ещё не был Виссарионом Скальдиным, а был просто Васей, Васькой, Васильком и Скальдом – тощим, звонким и молодым аспирантом, с мягкими, как лён, кудрями, стремившимся осчастливить мир гениальной кандидатской диссертацией: "Трансректальная битонзилэктомия в сочетании с аденотомией у больных с запущенными формами интестинальной недостаточности".
Да, забыл добавить, что Скальд – это моё прозвище, ибо в те незапамятно-счастливые времена моей верной спутницей была шестиструнная гитара, которую я притаскивал во все компании, и на устрашающих, приводящих всех в трепет, аккордах, пытался петь что-то шибко блатное и лирическое.
Нужно отдать должное терпению товарищей – меня побили только один раз, да и то несильно. 
И быть бы мне кандидатом медицинских наук, а потом, чем чёрт не шутит, и доктором, если бы не экзамен по общественным наукам.
Я, как всегда, был ужасно занят – готовился к водному походу, поэтому на экзамен прибежал последним. 
Экзамен принимал доцент Смирнов В.Л. – мало того, что заведующий кафедрой, так ещё и самый занудливый трезвенник из всех преподавателей, которые когда-либо глумились над студентами и аспирантами.
- А знаете, милостивый государь, что вы меня мучаете уже сорок три минуты, а я никак не могу понять – то ли вы большой скромник, то ли  великий конспиратор. Я никак не могу определить глубину вашего проникновения в ту науку, именем которой названа кафедра, которой я имею честь руководить, - глядя на меня абсолютно ничего не выражающим взором, изрёк мучитель, пыхая электронной сигаретой.
- Чтоб у тебя хвост впереди вырос, - обозлившись, подумал я. – Ну, не знаю я твоего предмета, так ставь "тройку" или выгоняй. Чего кота за хвост тянуть?
Памятуя уроки "Симорона" я решил представить формирование хвоста у препода во всех подробностях: вот где-то между пупком  и лобком появляется беленькая ленточка, вот она завязывается бантиком, вот она…
Пока я изо всех сил пытался укротить разгулявшуюся фантазию, зав. кафедрой, как-то резко и судорожно начавший гладить себя по животу,  изрёк фразу, убившую меня наповал:
- Я, конечно, могу поставить вам "четвёрку", но с одним условием – вы честно скажете, что полезного для себя и общества вы вынесли с нашей кафедры. И попытайтесь сделать так, чтобы я удивился.
- Три куска мела, разрозненные тома сочинения основателя уже упокоённого государства с двумя пластинками в придачу, - хотел было ответить я, но смолчал, понимая, что этими раритетами зава не удивишь. Явно он вынес намного больше.
- Ну, что же вы? Время идёт.
Решившись, я бухнул:
- Самое главное для нас, что мы вынесли с кафедры – так это труды классиков – обществоведов. Даже не столько сами труды, а их конспекты.
А я и не знал, что у доцента обе челюсти вставные.
И синеет он очень мило.
- Подробнее, - просипел он.
- Ну, как же! Благодаря конспектированию мы научились отделять правду от лжи, а зёрна от плевел. А так же вычленять глубоко запрятанный смысл. Скажу больше, вы приучили нас к скорочтению, за что большое спасибо как кафедре в целом, так и вам, нашему преподавателю, в частности.
За время моего монолога лицо доцента постепенно приобрело нормальный цвет. Прокашлявшись и отпив минералки (мне не предложил), он удивительно спокойно, даже с некоторой ленцой в голосе, ответил:
- Вообще-то я вашу группу не вёл. Но удивить…, да, вы меня удивили. Я ставлю вам твёрдую "пятёрку" и  предрекаю, что хоть кандидатскую вы и не защитите, но декларируемые в ней идеи будут преследовать вас всё время, которое вы отдадите медицине. 
И, после длительной паузы, добавил:
- Если, конечно, вы выберетесь из той передряги, которая вас сегодня ожидает. 
После чего небрежно махнул рукой и, со словами: - "Всё, свободны", отпустил меня на волю.
Удивлённый такого рода пожеланием, я быстренько покинул негостеприимный кабинет.
За дверью меня ждала вся наша группа.
- Ну что, как, сдал? – посыпались вопросы.
Я гордо выпрямился, изобразил на лице снисходительную улыбку и, как ни в чём не бывало, произнёс:
- А как же - "пятёрка"!
- Ну, ты парень, оказывается, тёртый – только у тебя "пятёрка", - раздался завистливый голос из толпы. – Её обмыть надо.
Но мне было не до этого – меня ждали друзья-походники, рюкзак, катамаран и холодная северная река с непроизносимым аборигенским  названием, которое в русском переводе звучит как "Нелюдимка".
Но сначала надо забежать домой, и отработать взаимодействие щеки с подушкой хотя бы в продолжение трёхсот минут.

Глава 2. О том, как я попал в параллельную реальность, и чем это закончилось.

Во сне мне привиделось, будто тело моё свободно парит в жёлто-голубом, с красноватым отливом, тумане. Ленты холодного фиолетового пламени щекочуще обвиваются  вокруг моих чресел, вызывая  непреодолимое желание помыться в бане.
Где - то сбоку и снизу вспыхивают алые зарницы, а духовые оркестры играют вальс "Амурские волны" с вкраплениями фрагментов из битловской "Жёлтой подводной лодки"
Я вижу, как над моим телом склоняется красивое в своей безобразности лицо и, стуча вставными челюстями, настойчиво требует, чтобы я назвал своё имя.
К его требованию присоединяются и другие голоса, образующие что-то вроде греческого хора.
Откуда-то ко мне приходит уверенность, подкреплённая глубоким баритоном диктора Московского радио военного времени, что имя называть ни в коем случае нельзя.
Моё физическое тело тихо парит в невесомости, а астральный дух (если я не путаю с чем-то другим) с любопытством наблюдает за процессом и соображает – а что вообще происходит и, вообще, сплетутся ли когда-нибудь дух и тело в дружеских объятиях?
Отрывками вспоминается прошедший вечер, дружеское застолье, просьбы спеть что-либо на "бис" (надо же, до чего наотмечались!), потом какой-то провал во времени и пространстве – и вот я здесь.
Тем временем тело начинает совершать вращательные, всё убыстряющиеся движения и, с каким-то, извините, канализационным звуком, засасывается в воронку, в конце которой виден свет.
Окончательно прихожу в себя в комнате, напомнившей мне палату в приёмном отделении, где я когда-то подрабатывал фельдшером.
Белые стены, кушетка, на которой возлегает моя измученная оголённая тушка, стол, пара круглых вертящихся стульев и, за ширмочкой, гинекологическое кресло.
Около кушетки – ещё один столик, на котором лежит  одежда, пачка махорки, трубка и спички.
Надо сказать, дорогой читатель, что я в ту пору бредил подвигами Великих Мореплавателей, которые, как известно, пили ром и курили трубки, набитые дорогим турецким табаком. Такого табака у меня отродясь не было, поэтому я обходился махрой. Вместо рома я потреблял домашний самогон высшей очистки, который по цвету, крепости и вкусу вполне заменял  этот благородный напиток.    
Я примерил предложенную мне одежду.
С размерчиком угадали – это хорошо. Трусы могли бы быть менее обтягивающими, зато майка – в самый раз.
Рубашка какой-то шибко авангардной расцветки, почти до колен, с пояском и кистями, сшитая из натурального полотна, очень приятно прилегающая к телу.
Штаны – как штаны, типа джинсов.
Особенное впечатление произвели самонадевающиеся (стоило только поднести ногу) и самозастёгивающиеся кроссовки с вмонтированным в стельку турманиевым роликом,  бережно и чутко массировавшем стопу.
Носков к этой обуви, как я понял, не полагалось.
Под одеждой лежала  цепь из белого металла со здоровенной блямбой, на которой было изображено какое-то странное животное.
Весила эта "цепочечка" грамм триста, если не больше.
Я оделся, нацепил украшение и, подойдя к окну,  с удовольствием закурил, окидывая оком здешний то ли лес, то ли парк, засаженный кактусообразными уродцами тёмно-коричневого цвета.
На подоконник, совершив головокружительный пируэт, приземлилось нечто, напоминающее  симбиоз зайца с павлином, поприветствовавшее меня криком, в котором смешались вой ревуна в тумане и звук отбойного молотка.
Я выпустил в её сторону клуб махорочного дыма. Бедная птичка, явно не ожидавшая подобного издевательства, издала какой-то скрежещущий стон и канула в сторону лесопарка, судя по сразу раздавшемуся дикому воплю, прямо на кактусы.
 - Ну, что ж, Василий Алибабаевич, - обратился я сам к себе, - пришло время решительно помыслить.
На кошмарный сон всё это ну никак не походило. На приступ белой горячки – тем более. Хотя, конечно, птичка могла сойти за белогорячечный персонаж, но, как подсказывают учебники по наркологии и алкоголизму, по ведомству белой горячки больше проходят черти, мыши и пауки.
Так, значит, что? – пресловутые параллельные миры? И я, Васька Скальд, в роли попаданца?
Не хочу, мне и дома хорошо.
Было.
И будет.
Нет, наглость неописуемая – сдёрнуть с любимого диванчика, и без официального приглашения, не испросив согласия, закинуть чёрт-те знает куда!
Я ещё раз проверил свои ощущения. Страха не было. Была злость на тех, кто устроил это идиотское перемещение, стремление вернуться назад и, где-то на самом заднем плане, желание узнать, куда меня закинуло и зачем.
Насколько я помнил из соответствующей литературы, людей из привычной обстановки изымали из-за наличия какого-то там Дара (именно с большой буквы, и никак иначе). А у меня что есть?
Уставившись в пространство, я возжелал, чтобы в руках у меня оказалась любимая гитара, бутылка пива и бутерброд с куриной ветчиной.
Желать было не вредно – ничего не появилось.

* * *
Я только-только успел выкурить трубочку, как распахнулась дверь, и в комнату вальяжно вкатился некий человекообразный робот зелёного цвета, проскрипевший на русском языке с дальневосточным оттенком:
- Однако не нада табака курить, наши люди табака не любят, однако. Ты не здесь кури, ты там кури.
После чего не менее вальяжно укатился задним ходом.
Мне стало паршиво и неуютно.
Хотелось рвать и метать.
Я свирепо воззрился на стену.
Стена, как-то нехорошо зашипев, стала разваливаться.
За саморазрушающейся стеной замелькали взбудораженные тени, противно запахло жжёной серой и горелой проводкой.
Стенка попыталась восстановиться, но я ей этого не дал.
- Милостивый господин Василий Алибабаевич, всем, что вам дорого в жизни, умоляю - прекратите разрушать дом. Он ещё может понадобиться.
Эти слова произнёс обычный с виду человек, одетый во вполне современную "тройку".
- Во-первых, моего папу звали Мефодием, прошу это учесть. А во-вторых, я требую, чтобы вы вернули меня именно в то место и то время, откуда взяли, - проговорил я, продолжая процесс. - В противном случае я буду расценивать ваши действия как похищение, сопровождающееся нарушением моих прав, подтверждённых какой-то там международной конвенцией.
Подумав, добавил:
- И вести себя соответствующим образом.
Мужик широко улыбнулся.
- Видите в чём дело, Базиль, - издевательски-соболезнующим тоном произнёс он, - Мы не будем этого делать.
- Позвольте спросить, почему?
- - Вы один из кандидатов на свершение Великого Деяния. А если учесть, что ваша способность доставлять окружающим неприятности весьма велика, то есть надежда, что вы и пройдёте отборочный тур.
- Извините, и кому какую неприятность я в этот раз сделал?
- Ваш преподаватель, который, кстати, является агентом нашего влияния…
- Что, помёр? – с надеждой спросил я
- Ну что вы такой кровожадный! – с укоризной ответствовал собеседник. -  Нет, конечно. Он обратился к своему знакомому хирургу, чтобы тот удалил ему наколдованный вами хвост. Ну, а затем сообщил нам об этом событии. Вот вы и здесь.
- Вы хотите сказать, - медленно врубаясь в ситуацию, спросил я, - что эта помесь зомби с ковёрным клоуном, именуемая доцентом Смирновым – ваш агент?
- Да, и самый перспективный. Никто не верит, что под этой маской скрывается очень милый, умный и весёлый человек. 
- А когда поверят, то будет поздно, - пробормотал я фразу из какого-то триллера. - Вы знаете, я тоже не верил. Но, как мне кажется, попасть к вам из-за какого-то наколдованного хвоста – это слишком. Как бы от самомнения у меня морда не треснула.
- На вашей, как вы говорите, морде хорошая гладкая кожа, ещё не познавшая бритвы и не требующая применения косметики, поэтому трещин бояться ей нечего. Без хвоста, конечно, не обошлось, но главное - ваши пожелания, сделанные друзьям и знакомым  за последние полтора года.
- И какие же, позвольте спросить?
- Ну, в качестве примера. Семь с половиной месяцев назад вы пожелали одному из своих друзей, чтобы его медведь заел.
- Ну и что? Насколько я помню, он был не первый и не последний, кому я это желал. Кстати, я его недавно видел – живой, здоровый и под градусом. Так что не сработало пожеланьице.   
- Оно сработало, только частично, - прокурорским тоном продолжил обвинитель. -  Ваш до изумления нетрезвый друг, находясь на цирковом представлении, перед началом второго отделения умудрился перепутать двери и попасть в коридор, по которому выводят медведей на арену. Но это ещё полбеды. Самое страшное было в том, что он там заснул.
- И чем дело закончилось? – спросил я заинтересованно.
- Медвежьей болезнью и срывом номера. Бедный мишка не вынеся амбре, испускаемого вашим другом, отказался выходить на арену.
- Послушайте, откуда вы так хорошо знаете русский язык? Говорите, как абориген.
- Спасибо, но вынужден вас разочаровать – мы разговариваем каждый на своём языке. А синхронный перевод осуществляет тот самый амулет, который висит у вас на шее.
- И это надолго?
- Нет, как только вы овладеете языком и привыкнете к нашей реальности, вам за ухо вошьют специальный чип…
- Для чего это?
- Чтобы контролировать ваши мысли.
- Что?
- Не кричите так, амулет испортите. Да, все наши слова и мысли записываются в специальном центре. Потом их прослушивают специально обученные кадры, и если что-то не понравится, то говорившего подвергают утончённому воздействию.
- Какому воздействию?
- Утончённому, - с садистскими интонациями в голосе повторил собеседник.
На этот раз моё желание разнести всё к чёртовой бабушке было настолько сильно, что ухнули все стены и коммуникации.

 * * *
Когда я протёр глаза, то обнаружил на руинах здания симпатичную седенькую старушку, которая, бодро стуча спицами, вязала сразу два носка. 
Рядом со старушкой сидело нечто  с пятачком, хвостом и рожками.
Увидев меня, оно протянуло ко мне ручонки и завопило:
- Хала-бала, хала-ба, хала-хала, халаба.
От этих слов у меня заболело в горле, а уши стали сворачиваться в трубочку. Неожиданно для себя, я, с чувством глубокого удовлетворения, стал цитировать хорошо забытую  работу на тему экономических проблем социализма. 
После первых же слов бедное существо зажало лапками уши и заплакало.
Я продолжил:
-  Было бы неправильно думать, что можно добиться серьезного культурного роста членов общества без серьезных изменений в нынешнем положении труда. Для этого нужно, прежде всего, сократить рабочий день, по крайней мере, до шести, а потом и до пяти часов.
Существо грохнулось в глубокий обморок, бабушка испуганно заглотила полусвязанные носки вместе со спицами, а мой собеседник превратился в старого, потасканного за уши, эльфа.
Злорадно  усмехнувшись, я завершил цитирование следующим пассажем: 
- Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования. Для этого нужно, дальше, коренным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную зарплату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше, как путем прямого повышения денежной зарплаты, так и, особенно, путем дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления.
- Вашими родителями умоляю, прекратите подрывать устои нашего общества этим могущественным заклинанием! – прокричал бедный эльф.
- Вы мне ещё про отборочный тур не рассказали, - напомнил я, продолжая полюбившийся мне процесс.
- Этот вопрос не входит в мою компетенцию, - пролепетал декомпенсированный нелюдь. - Подождите три-четыре квадранса – и вам всё расскажут.
- Я не знаю, что такое квадранс, но даю вам не три-четыре, а полтора-два. В противном случае…
- Не надо! Я понял!
- И скажите мне напоследок – где я нахожусь?
- Мир параллельных прочитанных реальностей.

Глава 3. В которой я знакомлюсь с означенной реальностью и узнаю много интересного и неожиданного.   

Как я понимал чувства грозного царя, закинутого бесшабашным советским изобретателем во времена социализма!
У царя была Кемска волость, царица, татары и прочие шведы.
А у меня срывалась очередная первая и пылкая любовь, ремонт квартиры и, что самое худое, ребята вынуждены были уходить в поход без меня.
Вот сейчас Командор, наверняка, пытается до меня дозвониться. Мой сотик будет либо издавать долгие гудки, либо вещать что-то насчёт недоступности абонента (и ведь прав окажется!). Не удовлетворившись полученной информацией, этот клещ, Командором именуемый, вцепится в городской телефон.  Трубку возьмёт мама и сразу спросит, куда девался её любимый беспутный сын. Командор, быстро прокачав ситуацию, матушку-то, конечно, успокоит, а вот сам взволнуется совершенно не по-детски.
И как будут развиваться дальнейшие события, я предсказывать не решаюсь.
Я посыпал буйну голову пеплом, а душевные раны солью и развалился в чудном кресле-подхалиме, наблюдая красоты местного ландшафта через распахнутое окно.
Душевный раздрай не мешал мне периодически отхлёбывать из бутылки тёмное пиво "Восторг", заедая его какой-то совершенно безвкусной местной едой.
Пиво я сподобился вытянуть из своей милой и далёкой реальности, а едой меня снабдил тот самый зелёный робот, предупреждавший о запрете курения в помещении.
Он же переселил меня и в эти апартаменты, напоминавшие аляповатой роскошью номера "люкс" гостиниц периода развитого социализма.

* * *
Я понимаю, дорогой читатель, что тебе начинает надоедать спокойное течение моего повествования, и ты ждёшь интригующего описания битвы с каким-нибудь злым дроу, драконом или группой орков.
Дракон будет, я тебя уверяю.
Но чуть позже.
А сейчас я просто наблюдал наступающий вечер, понимая, что всё хорошее и любимое осталось очень далеко.
И единственное, что могло хоть как-то сгладить тоску о прошлой жизни – так это бутылка пива, гитара, которую мне всё-таки удалось вытянуть из покинутой реальности и почти что угасающая надежда на возвращение.
Раздавшийся откуда-то со спины скрипучий голос заставил меня содрогнуться.
- Старшой Брат просит принять его.
Я оглянулся.
На этот раз робот был обряжён в белый смокинг и оранжевые шорты.
Сочетание было настолько нелепым, что я усмехнулся.
Робот ждал, помаргивая дугой разноцветных то ли диодов, то ли триодов.
Короче говоря – лампочек.
Голосом записного великосветского вельможи я ответствовал:
- Проси.
Пространство заколыхалось, и передо мной величаво образовался облик худого высокого человека.
Робот немедля пододвинул ему кресло, в которое посетитель со стоном опустился.
- Простите, - пожаловался он. – Позвоночник совсем замаял. Болит, гаранья пуликовая, и сгибаться не хочет.
- А вы массаж, подводное вытяжение пробовали? – поинтересовался я.
- Нет. А что – поможет? – с надеждой в голосе спросил болезный.
- Обязательно, - с профессиональным апломбом ответил я.
- Собственно говоря, я к вам не по этому поводу, - извиняющимся голосом произнёс визитёр. – Я хочу извиниться перед вами прежде всего за то, что вы оказались здесь помимо своей воли. Но, чтобы вас успокоить, скажу сразу - сколько бы вы тут не находились, там, в вашей реальности, время для вас остановилось, и вы всё ещё спите на своём диване и видите во сне, как спасаете любимую девушку. Правда, она готовит вам сюрприз, но о нём вы узнаете позже.
- Вы хотите сказать…
- Да. Временной парадокс работает на вас.
- Это хорошо. А за что ещё вы хотите попросить прощения?
- За то испытание, что мы вам устроили.
- Ну, кто кого испытывал – это ещё неизвестно. А вот зачем я вам понадобился, мне хотелось бы узнать поподробнее.
- Сначала, если позволите, ещё один тест.
- Не люблю тестирования, - с неудовольствием произнёс я, отпивая из бутылки. – Кстати, отведать не хотите? Очень вкусное тёмное пиво, которое когда-то готовили на севере Свердловской области. Сейчас такого не делают.
- Я присоединюсь к вам, если мы придём к консенсусу.
- Слушаю вас.
- Собственно говоря, это даже не тест, а желание посоветоваться. Дело всё в том, что у нас, как одиозный пережиток прошлого, осталась пыточная камера. Население мы пытать уже перестали, но приборы выбрасывать жалко – вдруг пригодятся, а мёртвым грузом держать их тоже как-то неохота. Так вот, что бы вы могли нам присоветовать?
- В плане использования в мирных целях?
- Да.
- Огласите список.
- Дыба, розги, свёрла зубные, гири оттягивательные самых разных весов, трубки с бронзовыми воронками для наполнения желудка и кишечника водой, стол разделочный с фиксаторами, ещё что-то. Что – я не помню.
- Ватсон, это же элементарно! – вскричал я. -  У вас под боком оборудование для кабинета лечебной физкультуры и косметической стоматологии. Дыбу можно использовать для вытягивания позвоночника при остеохондрозе, трубки – для кишечного диализа с целью удаления энтеротоксинов, зубные свёрла отдайте стоматологам, оттягивательные гири – андрологам, а стол пригодится для лечебного или укрепляющего массажа мышц спины и конечностей. Вот только неясно, с какой целью розги использовать…
- Хотя, - в порыве вдохновенного ехидства продолжил я, - в какой-то парамедицинской литературе и в телепрограмме о нетрадиционных методах оздоровления убедительно доказывалось, что воздействие берёзовых прутьев на ягодичные мышцы способствует улучшению кровотока в половом аппарате мужчин (особенно у молодых!), тем самым стимулируя репродуктивные функции. Вот!
- А ведь действительно, - задумчиво произнёс Старшой Брат. – В малых дозах это процесс лечебный, а в больших – дознавательный. Но расходы!
- Никаких расходов! С этого момента вы будете только получать! - азартно воскликнул я, войдя в роль сына турецкоподданного. – Деньги вам понадобятся только на предварительные расходы - ну, пол помыть, стены в весёленький цвет покрасить, звукоизоляцию улучшить. Вывеску сменить. Я даже успел и название придумать – "Косметический массажный салон Малюты Скуратова с сыновьями". Народ ломанётся – отбоя не будет! Успевайте только капусту рубить.
- Не растёт у нас капуста. У нас вообще ничего не растёт. Ладно. Эту идею мы внедрим. А вот теперь – дело серьёзное.
С этими словами Старшой Брат пару раз хлопнул ладонями, и на столе появился блюдо пельменей, холодная запотевшая бутылка водки и всё то, что необходимо для наслаждения этими благородными яствами.
Я насторожился – просто так кормить никто никого никогда не будет.
Так оно и оказалось.

* * *
Со Старшим Братом происходили странные метаморфозы. То он представал в облике старого эльфа, то средневекового профессора. Наконец он превратился в молодого человека, одетого в джинсы и майку.
- Так тебе будет удобнее воспринимать мой рассказ. Да и я вспомню то время, когда  меня Димой звали.
- А как тебя сюда занесло?
- История долгая, я тебе чуть погодя расскажу.
Димкина рука потянулась к бутылке, но она, решив проявить самостоятельность, поднялась над столом, свинтила с себя крышку и наполнила стаканы на треть. 
Стаканы сделали попытку подплыть к нам, но были перехвачены и долиты "по рубчик".
- Видишь в чём дело, Вася, - продышавшись и закусив пельменем, просипел Дима. – Нам необходима твоя помощь.
- Кому вам, и в чём эта помощь будет заключаться?
- Ты попал в очень странный мир, Скальд. Здесь живут герои написанных книг и люди, эти книги читавшие и написавшие. Мы одновременно и живые и нет.
- Поясни.
- Ну, как тебе сказать…. С одной стороны это мир, который мы  придумываем сами.  И существует он до тех пор, пока помнят об его обитателях. Ну, как тебе объяснить? Неужели, читая какую-нибудь книгу, ты никогда не хотел оказаться в описываемой в ней реальности? Ведь хотел, да? Только честно.
- Да, Дим, и не раз.
- Так вот, в этот момент ты оживлял героев читаемой тобой книги, и они жили, всё то время, пока ты читал, и то время, пока ты находился под впечатлением прочитанного.
- А что с ними делалось потом, когда я про них забывал?
- Закрывались в своём книжном мирке и, впав в анабиоз,  ожидали, когда о них вспомнят ещё раз. Это очень грустно, Вася, ждать. Некоторые ждут уже несколько веков.
- Но я, вообще, не книжный герой, а просто живой человек. А ты, кстати?
- А я мертвец. Уже двадцать лет.
Я чуть не подавился пельменем.
- Это как?
…Группа "Воины Алахорна" (так себя называли два парня и девушка – студенты факультета журналистики) отправилась на ролевую игру. Стояли себе на автобусной остановке, шутили, смеялись.… А мимо остановки нёсся КАМаз с бетонными плитами. Пьяный водила не справился с управлением…
Вот так Дима и оказался в этой реальности. Постепенно он достиг высокого положения в местной иерархии, тоска по прежней жизни притупилась, и парень, в общем-то, своей новой жизнью был доволен.
- Так вот, - продолжил свой рассказ Дима. – В нашу реальность попадают несколькими путями. Первый – это, как я, после смерти. Честно говоря, не самый удачный вариант.
- Почему?
 - В этом случае к нам попадают ауры, а мы подбираем им только оболочку.
- Понятно. А откуда оболочки берутся?
- Вообще-то, это тайна, за разглашение которой….
- Растворение или распыление?
- Хуже. Массивный клистир с последующим запечатыванием.
 - Круто!! А все умершие к вам попадают?
- Нет, только те, кто читает и пишет фантастику. И при одном условии – смерть не должна  быть суицидальной.
- ….
- Не матерись в божьем храме, а то кадилом по хребту.
- И что, условия пребывания для пишущих и читающих чем-то отличаются?
- Да. Писатели забывают, что написали, а читатели, напротив, обретаясь в сюжетах своих любимых книг, ещё раз переживают прочитанное.
Хотя, иной раз бывает так, что некоторые находящиеся у нас писатели вдруг вспоминают своё прошлое и, сочинив что-то новое на основе ранее написанного произведения, пытаются опубликовать его в вашей реальности.
- Это как?
- Для этой цели они используют некую злокозненную машину, изобретенную врагом всего светлого, известную под названием "смартфон".
- А поподробнее можно?
- Путь толком не отслежен, что, в общем-то, и мешает пресечь подобное безобразие. Но не исключается, что они печально, из ночной темноты (а для своих вмешательств они выбирают именно ночь и именно такую манеру общения), во время телефонного разговора потенциального соавтора с кем бы то ни было, нашёптывают свои сюжеты, которые воспринимаются жертвами как оригинальные.   
- А-а, понятно, - прозрел я. - А я-то всё думаю, с чего бы вдруг в произведениях некоторых современных мне писателей встречаются весьма известные ходы? Да ещё бледные  продолжения всяких известных повестей и эпопей появляются. Поня-я-ятненько. А ещё как к вам можно на постой встать?
- Второй путь - когда возникает неукротимое желание изменить свою застывшую, несостоявшуюся жизнь и хочется свалить в мир фэнтези, где можно будет реализовать свои возможности, хотя бы виртуально.
- И много таких?
- С каждым годом всё больше и больше.
- И всё на этом?
- Нет, - помолчав,  продолжил Дмитрий. - Мы уже много лет изымаем из вашей реальности людей, отмеченных Даром, чтобы их не могли забрать ваши спецслужбы. За этих людей идёт жёсткая конкурентная борьба между нами и вашими компетентными органами. Если опередят спецслужбы – то из человека делают  подопытного кролика, которого исследуют в любое время дня и ночи – берут кровь, просвечивают рентгеном, подвергают прочим таинственным исследованиям.
И постоянно следят за всеми поступками и действиями. Даже любовь на плёнку снимают.
Хотя – какая уж это любовь. Так – ритуальные фрикции.
- А когда дароносца полностью исследуют, то  жизнь свою он заканчивает в лагере на Колыме или под колёсами автомобиля, - закончил я голосом потерханного жизнью диссидента. – Дим, ты мне сейчас напомнил сцену из советского фильма военного времени, когда  абверовский полковник, склоняя русского разведчика к работе в вышеупомянутой организации, произносит примерно такие же слова.
 - Ты всё шутишь, - с укором в голосе произнёс собеседник.
- Уж и пошутить нельзя. Ладно, со спецслужбами понятно, а здесь-то чем эти люди занимаются?
- О, им предоставляется громадный выбор, - заученно заговорил Дмитрий. – Их обучают на Высших Магических курсах, они проживают долгую, богатую событиями жизнь…
- Конечно же, борются со злом во всех его воплощениях, любят красивых женщин, скачут на лошадях или летают на сверххитрых аппаратах и пользуются всеобщим уважением и почтением, - в тон продолжил я.
- Будто бы этого мало, - искренне удивился собеседник.
- Мне этого мало. Ты мне лучше скажи, были ли попытки сбежать из вашего рая?
- Нет. Видишь, здесь человек получает всё, что он хотел, здесь сбываются все его желания.
Что-то неискреннее прозвучало в последних словах Димы. Мне бы, дураку, сдержаться, но меня понесло:
- Знаешь, не поверю. Не поверю, чтобы попавший сюда напрочь забыл прежний мир и не стремился вернуться обратно. Для этого нужно быть либо редкостной скотиной, либо форменным изгоем, либо полностью разочароваться в реальной жизни. Вообще, выслушав твои высказывания, я понял, что ваш фэнтезийный мир, ты только, Дима, не обижайся, создан для людей слабых духом. Правильнее, для тех, кто не смог реализовать себя в той жизни.
Я подцепил близлежащий пельмень, обвалял его в кетчупе с горчицей, плеснул на три пальца водочки, немедленно выпил и закусил.
После чего продолжил пылкий монолог:
- А я, знаешь ли, реализоваться смогу, поэтому мне здесь будет неинтересно. Ну, вот скажи, чем я могу здесь заниматься? Убивать каждый день на завтрак по чёрному магу, уксус пить, крокодилов есть? Ведь ваше население только и занимается то рукомашеством, то стрелы в кого-то пускает, то гоблинов с орками воспитывает. Интеллектом, простите, вы не страдаете, да и ничем другим  не болеете, разве что колото-резаными магическими ранами, которые залечивают маги-коновалы. Так что врачи-специалисты вам не нужны.
Инженеры, кстати, вам тоже не нужны, ибо фраза "техногенная цивилизация" звучит для вас как ругательство. И это очень плохо. Дима, ты, что, не представляешь, что может сделать в вашем мире человек, способный вытащить из нашей реальности сидор с гранатами или, проще, с автоматом?
- Это всё слова, - вдруг раздался строгий голос. – Давайте вернёмся к делу.
Передо мной вновь сидел Старшой Брат, внимательно глядя на мой амулет, горевший холодным синим пламенем.

Глава 4. В которой я подписываюсь на совершение Великого Деяния.

- Давайте, вернёмся к делу, - повторил Старшой Брат, разливая водку по стаканам. – Сейчас мне стало окончательно ясно, что вы – именно тот человек, который избавит нас от Дракоши. Кодекс Угопрока не ошибается, но иной раз неверно толкуется.
- А вы уверены, что этот Кодекс сейчас толкуется правильно?
Старшой Брат вытянул из воздуха мятый лист бумаги размера А-4.
- Читайте вслух.
На листе, полувыцветшими чернилами, скверным почерком, с грамматическими ошибками был накарябан следующий  малопонятный текст:
"Предсказание номер не помню какой, да и не важно.
Только тот, кто, находясь на грани двух миров, не назовёт своё имя, и, попав в наш мир, сможет:
Первое -  выдохом своим опрокинуть птицу зайну.
Второе - взглядом разрушить стену, отделяющую нас от мира серы, котлов и тепловых пушек и восстановить её.
Третье - успокоить Старую Вязальщицу с внуком заклятием Великого вождя и,   
Четвёртое - определить новое, благородное назначение проклятых многими поколениями инструментов  -
сможет пройти отборочный тур, снять с Дракоши заклятие  и отправить последнего восвояси".
После того, как я прочёл этот бред, смятый бумажный лист выпрямился и полыхнул алым сиянием. Буквы, будто написанные рукой известного писаря Курицы, превратились в шрифт "Monotype Corsiva". Где-то неподалеку ударил гром.
- И что это значит?
- То, что вы прошли отборочный тур и признаны годным для совершения Великого Деяния – изгнания Дракоши восвояси. И ваш амулет подтвердил это.
- А другие что, не пробовали?
- Пробовали, но об их дальнейшей судьбе я расскажу потом.
- Введите, пожалуйста, в курс дела поподробнее.

   * * * 
Да будет тебе известно, неведомый мне читатель, что в те давние дни, о которых пойдёт речь, каждое уважающее себя сельское поселение имело в хозяйстве собственного дракона.
Выгода была обоюдной.
Пейзане скармливали дракону больных и немощных домашних животных, а дракон, в свою очередь, удобрял сельские поля.
Драконий помёт высоко ценился сельскими работниками, потому что на полях, удобренных драконом, урожай снимался сам-семь, сам-восемь  – настолько качественными были отходы жизнедеятельности этой зверюги.
Дракона, о котором идёт речь, все ласково называли Дракошей, а он, как каждый представитель этого племени, мог существовать в двух ипостасях – драконьей и человеческой.
Будучи драконом, он честно выполнял возложенные на него обязанности, а в человеческом облике был студентом Гейдельбергского университета,  изучавшим натурфилософию, богословие, алхимию, магию и медицину.
Как подобает уважающему себя студенту – дуэлировал, любил вино и женщин.
Но была у него ещё одна всёпоглощающая и тайная страсть – игра в карты.
И вот однажды,  в Версале, на карточной игре у королевы, пребывая в облике великосветской красавицы Венеры Московской, он проиграл крупную сумму князю Ганнибальскому.
Денег не было, занять было не у кого, Дракоша уже подумывал покончить жизнь самоубийством посредством воздержания, но судьба свела его с графом де Сентжоме.
Граф подсказал ему выход, назвав три карты, но предупредил, что делиться этим знанием ещё с кем - либо не нужно – можно нарваться на крупные неприятности.
Дракоша отыграл проигрыш, но не удержался, и назвал карты одной из своих любимых женщин.
В эту же ночь к нему явился призрак, и грозно сказал, что человек (не важно, что он ещё и дракон), нарушивший условие, должен понести серьёзное наказание. Для Дракоши этим наказанием будет обет мессианства, несущий людям учение, как правильно обустроить мир.
- Ты будешь томиться своим обетом, проклинать его, понимая полную никчёмность и вред произносимых тобой речей, но  ты ничего не сможешь с собой поделать – ты будешь проповедовать, проповедовать и проповедовать. У тебя будут деньги, слава, поклонники – но не будет ни счастья, ни дома, ни любви.
Ты будешь завидовать людскому счастью и одновременно бороться против него.
Ты будешь призывать к миру, но люди будут готовиться к войне.
И всё, что ты будешь говорить – обернётся против тебя.
И только в пока неведомом тебе мире, в который ты попадёшь, устав от борьбы с самим собой и приспешниками, ты встретишься с человеком, который, совершив четыре подвига предсказанные Кодексом Угопрока, освободит тебя  от наложенного мною наказания, - громовым голосом произнёс призрак.
И, подумав, обычным голосом добавил:
- И если сможет выполнить просьбу, возникшую у тебя во время снятия заклинания.
И начались для Дракоши тяжёлые дни. Он путешествовал по всем странам, призывал людей и правителей к непротивлению злу насилием, убеждая, что нужно жить не по закону, а по понятиям, что только красота спасёт мир и что дважды два – пять.
Но люди, как и предсказал граф, не принимали этого учения - по прежнему били морды подлецам, старались соблюдать законы (правда, не везде и не всегда) и верили в таблицу умножения.
А постулат о спасающей мир красоте принимали весьма буквально.
Это не прошло бесследно  для самого проповедника - из пышущего здоровьем и весельем Дракоши-студента он превратился в  высокого сутулого человека со впалыми щеками, железными зубами и бородой до колен, не терпящего противоречий и  способного разговаривать только о своей миссии и о написанных томах, которые он, не без кокетства, называл орудием пролетариата.
А поля, лишённые удобрения, зачахли, и пейзане призвали другого дракона
И вот однажды, находясь в сильно расстроенных чувствах, Дракоша договорился до того, что, мол, всё на свете - только скопление и перемещение атомов, поэтому понятия "добро" и "зло" становятся чисто абстрактными и зависят от местных политико-моральных условий.
И вот это учение люди приняли.
И последовали ему.
И только один Правитель, сидящий на Ледяном троне, посмел выступить против, заявив, что учение способно отвратить незрелые умы от осознания понятий добра и зла, уничтожив в глазах иных всякую разницу меж таковыми понятиями.
За что и был убит своими верными преторианцами.
- И что было дальше? – спросил я.
- Дракоша с группой адептов, проклиная свою судьбу и следуя заклятию, нашёл убежище в нашей реальности.
- И чем занимается?
- Продолжает витийствовать, а его адепты вкупе с теми, кто не смог снять графское заклятие, и чьёму безумству мы поём песню, занимаются переливанием из пустого в порожнее.
- Если я избавлю вас от….
- Мы возвращаем вас в вашу реальность.
- Хорошо, тогда ещё вопрос – а нужно ли освобождать Дракошу от обета? Он вам так сильно мешает?
От неожиданности Старшой Брат сначала онемел, а потом принял облик Дмитрия.
- Как это зачем?  Начнём с того, что заклятие графа составлено в соответствии с основным законом магии, гласящим, что каждое заклятие должно исполниться.
И, знаешь, есть ещё одна причина, которая основной вроде считаться и не может, а с другой стороны…
Димка помолчал, а потом быстро, словно боясь, что, либо его перебьют, либо сам не скажет нужных слов, заговорил:
- Понимаешь, жалко дурака. Да и тех, кто к нему попал. Там ведь разные люди собрались – кто-то ещё в высказывания  Дракоши верит, а кто-то и освободить его пытался, подвиги совершал, якобы под статьи Кодекса попадающие. Заклятие снимешь – Дракоша улетит, а люди домой вернутся.
Да и тяжесть  наказания, честно говоря, очень сильно превышает степень вины. Граф-то потом осознал, что натворил, а поправить ничего не смог - обратного хода это заклятие не имеет. Приезжал тут, прощения просил.
- И чем дело кончилось?
- Дракоша в человеческом облике настучал по графскому лицу, потом, пытаясь примириться, они сошлись за графином гномьей водки, но всё равно граф уехал непрощённым.   
- Я согласен.
Димка вновь принял ипостась Старшого Брата
- Я не ожидал от вас другого ответа. Все подробности вам сообщит специальный агент.
И с этими словами, допив водку и съевши  последний пельмень,  тихо растаял в воздухе.

* * *
Чтобы адекватно воспринять услышанное, я решил выкурить трубочку, прогуливаясь в здешних кущах.
Нет, дорогой читатель, я нисколько не жалел о принятом решении – это был единственный путь домой.
Да и амулет с Кодексом внушали веру в успех данной авантюры.
Да и сам я не лыком шит.
Короче – ввязываюсь, а там видно будет.
Придя к себе, я попытался выставить из комнаты какую-то особу, старательно изображавшую из себя девушку, но потерпел поражение.
- Вообще-то – я  тот самый агент, который должен подготовить вас к свершению Великого Деяния, - с лёгким упрёком в голосе сказала она.
- Может, вина? – светски поинтересовался я.
- Хорошо бы пива, - с интонациями старшего экономиста из "Гипрорыбы"  произнесла агентесса.
Я смотрел на неё, она, естественно, на меня.
- Вы не поможете мне снять платье? – чарующим голосом спросила она. – А то эти застёжки такие неудобные.
Читатель, я был прекрасно молод.
Кровь бурлила, гормоны играли.
Я не мог отказать в такой скромной просьбе.
- Ты классный, - спустя некоторое время тоном восторженной курсистки-консерваторки, в очередной раз потерявшей невинность, произнесла девица, фривольно укусив меня за нос. – И я честно говорю тебе, что кое-чему меня обучали совершенно бездарно. Я узнала столько нового…
- Однако, перейдём к делу, - вспомнила о своей миссии соратница. – Слушай и запоминай.
То, что я узнал, особого оптимизма не вызывало.
Как освобождать  Дракошу от обета никто не знал. В Кодексе об этом не было сказано ни полслова, смельчаки, рискнувшие на свершение Деяния, как вы сами понимаете, обратно не возвращались, а слухи, доносившиеся из обители дракона, проверить было невозможно по причине того, что она была окружёна железным занавесом, проникнуть за который агентам Старшого Брата никак не удавалось.
- Главное, старайся ему в глаза не смотреть, - в конце инструктажа добавила агентесса. – Говорят, что у него выраженные гипнотизирующие способности. Ну, мне пора, только выполни одну мою просьбу.
- Какую?
- Полюби меня в позе "Дилижанс"
От этих слов меня пробрал истерический хохот – я вспомнил старый как мир и длинный, как верёвка, анекдот про эту позу любви.
- Ах, "Дилижанс"! - вскричала бордель-маман, и с мечтательной улыбкой на лице умерла в страшных корчах, - не удержавшись, процитировал я последнюю фразу из этого анекдота.
Агентесса напряглась.
- Это правда? – дрожащим голосом спросил она.
- Горькая, ничем не прикрытая правда, - с трауром в голосе произнёс я. – Трудна и жизнеопасна эта поза. Причём для обоих. Ты мне лучше расскажи, как до этого Дракоши добраться.
- Очень просто. Он, узнав каким-то образом о новом смельчаке, высылает…
- Дилижанс, - фыркнул я.
- Да ну тебя, - повернувшись ко мне спиной, пробурчала агент местной разведки.

* * *
Утром в дверь постучали
- Самобеглую коляску заказывали? - спросил робот.
Я вышел на улицу.
Передо мной стояло нечто, напоминающее ступу Бабы-Яги, поставленную на самокат. Ни сиденья, ни рычагов управления я не обнаружил.
- Мостись, как хошь, это самое, вдарь пару раз, это самое, по этой фиговине и скажи, что к Дракоше, это самое, - неожиданно утратив всё своё красноречие, информировал меня робот.
Помолчав, сочувственно добавил:
- Ты, это самое, поосторожнее там. А то пропадёшь – жалко будет.
С этим оптимистическим напутствием я отправился на совершение Великого Деяния.

Глава 5. В которой я совершаю Великое Деяние и возвращаюсь домой.

Совершение Великого Деяния произошло на редкость буднично и, не побоюсь этого слова, скучно. Это только в древности герой боролся с врагом три дня и три ночи. В наше время всё происходит гораздо быстрее.
Первое, что я увидел, прибыв к местообитанию Дракоши, были два желоба, вдоль которых стояли люди.
Ковшиками с длинной ручкой они что-то зачерпывали из одного желоба и переливали в другой.
- Переливают из пустого в порожнее, - вспомнил я рассказ Старшого Брата.
Рядом с желобами стоял небольшой дом, из которого вышел молодой человек приятной наружности.
- Работайте, - бросил он переливающим. - Помните, что своими трудами вы увеличиваете энтропию во Вселенной.
Увидев меня, он  превратился в старого, поблёкшего, одноглазого дракона, сильно помятого жизнью, который сразу же начал выпускать клубы дыма.
Я, в свою очередь,  достал трубку и закурил.
- У меня дыма больше, - констатировал дракон.
- А у меня духмянее, - ответил я.
- Что надо?
- Пришёл с тебя заклятие снимать.
- Четыре подвига совершил?
- Совершил.
- Тайное условие освобождения знаешь?
- Знаю.
- Зачем тебе это надо?
- Домой хочу, в свою реальность.
- Русский, что ли?
- Как догадался?
- А только вы одни такие и остались, - морда дракона скривилась в неописуемой гримасе. – Странный вы всё-таки народ: без Великой Национальной Идеи жить не можете, любую ситуацию в свою пользу оборачиваете, и в любой компании, неважно, сколько вам лет, хоть четырнадцать, хоть девяносто -  в первачи попадаете, причём ни разу не промолчав.
В желаниях и деяниях своих не обузданы, закону и порядку не подчиняетесь, магия на большинство из вас не действует...
Дракон выпустил ещё один клуб дыма, по-собачьи почесал за левым ухом и раздражённо продолжил:
- В дружбу верите, друг другу помогаете. Как только на чужбине славы и богатства добьётесь, так сразу страдать начинаете, про Родину милую вспоминать, милой взгляд требовать -  смех, да и только!
Правда, в последнее время поумнее стали, романтизм поуменьшился, практицизма больше стало. Но всё равно – не дотягиваете вы до европейского уровня. Учить вас да учить надо.
Помолчав, добавил:
- Единственно, что в вас хорошо – с вами поговорить можно. Кроме вас никто выслушать не умеет и совет правильный вовремя дать. Эх, не послушал я в своё время…
- Глаза-то где лишился? – остановил я брюзжание избавляемого. 
- Выбил мне его ваш салабон-первогодок. Прилетел я давеча в одно крышуемое мной селение – девицу забрать…
- Для чего тебе она?
- Поёт очень хорошо. А мы, драконы, знаешь, как песни любим? Вот я и решил, что надо бы девицу в качестве дани забрать – пусть для меня поёт. Так нет ведь, принесло на мою голову этого вашего солдата со знаменем. Как его сюда занесло – до сих пор не пойму. Знамя, что ли помогло? Так он, представляешь? - узнав о моих намерениях, решил, понимаешь, справедливость восстановить. Главное, не просили его об этом, даже уговаривали не соваться. Нет, ты только подумай! -  мало того, что сунулся без спроса, так ещё  девчонку в женщину превратил и меня обманул. Провёл на ровном месте! Поспорили – если я его пламенем достану, то девица, несмотря на содеянное, всё равно моей будет, а если  он меня камнем долбанёт, то она за ним останется.
 - Солдат победил?
- Да. Я думал, он по-честному, камнем в меня бросит, а он, чтоб ему на тёмные пляски Люцифера попасть, в меня из автомата стрельнул. Вот глаз-то и выбил.
- И что с ним дальше было?
- А ничего. По нашему миру поболтался и обратно на боевой пост вернулся.
Подумали, подымили.
- Как мне всё надоело, - с неожиданной тоской в голосе сказал Дракоша. – Вроде бы всё есть,  всё могу. А полетать не с кем и негде – проклятая занавеска мешает. Мы ведь свободное парение очень любим. Помню, раньше взлетишь высоко в небо, воздушный поток поймаешь, крылья расправишь и паришь, паришь…. Да ещё и не один, а с подругой. А здесь такого нет – воздух тяжёлый, к земле давит. Одиноко мне здесь, тоскливо. Даже убеждать тебя в чём-то неохота. Всё равно не устоишь.
- Скажи-ка ты мне лучше, как заклятие-то с тебя снимать?
- Теоретически заклятие должно сняться в пылу схоластического спора. Если я спор проигрываю – то я свободен.
- И тебя что, не могли переспорить?
- Пару раз смогли, но никаких просьб у меня не возникало.
- Если и на этот раз не возникнет….
- Ты занимаешь место у желоба, а я дальше влачу это мерзкое существование.
- А вопрос можно?
- Вообще-то, вопросы задаю здесь я, но ради развлечения – давай.
- Почему тебя Дракошей зовут?
- Давно это было. Вылупился я из яйца, на котором один волшебник восемнадцать лет и три месяца проспал – и давай орать. Тут как вся моя родня набежала – и, мало того, что Дракошей назвали, так стали ещё колыбельную петь. До того допелись, что из меня конфуз вытек. Ну, не выдержал я – и пустился в странствия. Везде побывал….
Внезапно дракон прищурил оставшийся глаз:
- А знаешь, что…. Я начну цитировать фрагмент научного труда, написанный в вашей реальности, а ты продолжишь цитату с того места, где я остановился. Если проиграешь – здесь остаёшься. Если выигрываешь….
И, после небольшой заминки:
- Постарайся выиграть, не могу я уже над людьми издеваться. Я ведь когда-то добрым был. Помоги мне, драконьим богом молю.
- Начинай, что ли, - произнёс я устало.

* * *
Дракон завозился, устраиваясь поудобнее. Наконец, сотворив что-то наподобие трибуны, Дракоша, приняв позу лектора из Общества по распространению, откашлялся и скрипучим голосом старого начётчика начал:
- Счастье зависит очень мало от внешних обстоятельств, но очень много — от состояния нашей души. Мученики на своих кострах, вероятно, чувствовали себя гораздо счастливее, чем их палачи. Сторож на железной дороге, который ест беззаботно свою натертую чесноком корку хлеба, может быть бесконечно счастливее миллионера, осаждаемого заботами. Развитие цивилизации, к несчастью, создало у современного человека массу потребностей, не давая ему средств для их удовлетворения, и произвело, таким образом, всеобщее недовольство в душах. Цивилизация, несомненно, — мать прогресса, но она также мать социализма и анархии, этих грозных выражений отчаяния масс, которых уже не поддерживает никакая религия…
Я старательно вслушивался в цитируемый текст. Что-то знакомое я слышал буквально два дня назад. Потом вспомнил – и  от всего сердца пожелал доценту Смирнову В.Л.  свершения всех его желаний и многих лет счастливой жизни, потому как он тоже любил цитировать это произведение, доводя всех до белого каления.
А ведь на-ка, пригодилось!
- Да ты меня не слушаешь, кошачий сын собачьей матери! А ну, бегом к желобу! А я-то надеялся…
Я подмигнул Дракоше,  мило улыбнулся и продолжил:
-  Одна из крупных ошибок современного века — вера в то, что человеческая душа может находить счастье только во внешних вещах. Оно в нас самих, созданное нами самими, но почти никогда — вне нас самих. Уничтожив идеалы старых веков, мы теперь замечаем, что невозможно без них жить и что под страхом неминуемой гибели нужно разрешить загадку замены их новыми. Истинные благодетели человечества, заслуживающие, чтобы признательные народы воздвигали им колоссальные золотые статуи, — те сильные чародеи, творцы идеалов, которых человечество иногда производит, но производит так редко.
Я взглянул на собеседника.
Передо мной сидела мечтательная старая дева со следами былой красоты, слушавшая текст с таким умилением во взоре, что я поперхнулся на полуслове.
- Ну, ещё, ну, ещё, говори, - в полузабытьи прошептала она.
- Чем дорог вам этот текст? – спросил я.
- Я написал его в конце девятнадцатого века. Продолжайте, молю вас. Неужели просьба процитировать мой текст  освободит меня от заклятия?
Справившись с потрясением, я продолжил:
-  В настоящее время цивилизованный народ можно рассматривать, как своего рода пирамиду со ступенями, основание которой занято темными массами населения, средние ступени  - образованными слоями и высшие ступени, то есть вершина пирамиды, - тем небольшим отбором ученых, изобретателей, артистов, писателей, очень ничтожной группой в сравнении с остальной частью населения, но которая одна определяет уровень страны на шкале цивилизации. Достаточно бы было им исчезнуть, чтобы увидеть, как одновременно исчезло бы и все то, что составляет величие нации...
Вокруг всё потемнело, ветер, переходящий в ураган, смёл с земли все постройки, но не принёс никакого вреда ни Дракоше, ни людям.
- Я прощаю тебя, - загремел голос с небес. – Ты свободен!
- СВОБОДЕН! – вскричал молодой, полный юных сил Дракоша и, сильно оттолкнувшись лапами от земли, взлетел в небо.

* * *
- Может, всё-таки останешься у нас? – спросил Старшой Брат, на несколько секунд принявший облик Димы. - Ты нам нужен.
- Нет, Дима, ещё рано, у меня много дел на Земле.
Этот диалог происходил на званом обеде, данном в мою честь.
На обеде присутствовал Старшой Брат, агентесса, освобождённые мной люди и ряд лиц, приветствовавших меня как старого друга.
Если освобождённых можно было узнать по приобретённому рефлексу – они переливали вино из бокала в бокал, то остальные мне были просто незнакомы.
- Пойдём, - сказал мне Старшой Брат, - я представлю тебя  персонажам прочитанных тобой книг. И учти: первое, что ты должен сделать – перезнакомить их между собой.
- А что, сами они это сделать не могут?
- Нет. Их разделяют время публикации, законы жанра и характерологические особенности.
Казалось, персонажи только и ждали момента знакомства. Сразу нашлись общие темы для  разговоров, зазвенели бокалы, прозвучали тосты в мой адрес, как активному читателю, лёгкие порицания в адрес авторов, полностью не отразивших внутренний мир героев.
Неожиданно кто-то тронул меня за рукав.
Я обернулся.
Передо мной стоял высокий упитанный парень, одетый в мантию с эмблемой змеи и чаши.
- Как я понимаю, мы с вами коллеги? – учтиво осведомился я.
- Да, – не менее учтиво произнёс он. - И в память о нашей встрече я хочу сделать вам подарок – обучить исцелению людей, используя их энергетические потоки.
- А успеем? – скептически спросил я.
- Дайте руку, закройте глаза и попытайтесь полностью отключиться от окружающего. – преподавательским тоном изрёк Целитель. - Я дам вам общие принципы, а остальное вы освоите сами. И учтите, процесс передачи данных будет весьма болезнен, так что придётся потерпеть.
Да, этот процесс был ВЕСЬМА БОЛЕЗНЕН. Временами казалось, что черепная коробка разорвётся, и мозг весьма вольготно раскинется между бокалами и блюдами.
- Ну, вот и всё, - удовлетворенно произнёс Целитель. – С этого момента вы сможете не только наблюдать за энергетикой заболевания, но и получаете возможность ею управлять.
- Спасибо, - с чувством произнёс я.
Прозвучал гонг – началась торжественная часть.
- Мы благодарим тебя, - произнёс прочувственную речь Старшой Брат. – Нет в мире награды, способной выразить наши чувства. Но, чтобы ты не считал нас неблагодарными – прими на счастье вот этот Дар – Дар исполнения желаний и умения видеть человека насквозь.
Что понадобится тебе в твоём дальнейшем служении человечеству.
- Подойдите и положите свою левую руку вот на этот постамент, - поманил меня человек в чёрном плаще с рапирой и в маске, сидящий за отдельным столом.
Постамент, как только я положил на него руку, засветился и зажужжал.
Я ощутил множество мелких уколов.
Когда я оторвал руку от постамента, то на тыльной стороне запястья, увидел большую синюю букву "F".
- Сейчас Дар спит, - сказал человек в плаще. – Он проснётся только при возникновении угрозы для жизни. А пока ты забудешь и нашу реальность и переданный тебе Дар.
Закружилась голова, опять возникли какие-то цветные ленты…
Туман на прошлом, на былом, возможном будущем…

Глава 6. В которой я снова дома, а Дар начинает свою работу.

- Внимание, внимание! Вставай, беги за славою навстречу дням! За окном плюс двадцать, солнечно, ветра нет. Специально для засонь: усталые игрушки давно проснулись - время семь часов сорок пять минут, день недели – пятница, месяц - июль, число – тринадцатое, - верещал противный женский голос, забираясь через закрытые веки непосредственно в переднюю мозговую извилину.
Будильник, будь он неладен!
Глаза открывались с трудом.
Голова была пуста, гулка и тяжела.
И что же мне такое приснилось?
Вроде бы как Лену спасал от разъярённого дракона?
Или дракона от Лены?
А кто такой Старшой Брат?
Нет, нич-ч-ч-чё не помню.
Судорожно вздохнув, я отправился на кухню.
 - Полквартиры за чашечку крепкого кофе с лимончиком и коньяком! – просипел я, извлекая требуемое.
М-да, а лимончик слегка подувял.
Зато коньячок хороший – друзья из Коктебеля привезли.
Они там на каменьях мясо грели.
Едва успел выпить кофе, как раздался шум Рейхенбахского водопада – этим звуком я обозначил звонки от моего начальника по походу – Командора.
- Слышь, Скальд, ты давай в темпе славной милой девчонки Ленки собирайся и двигай на точку.
- Что так быстро?
- Планы заброски изменились.  Машина нас сейчас везёт в Северный, а с тамошнего аэродрома "Кушка" забросит нас прямо на реку. Я уже сговорился.
- По деньгам?
- Всё обговорено.
Откуда-то из глубин подсознания всплыла какая-то странная строка:
 - Ой, боюсь я самолётами летать…
Честно говоря, подобная командорская инициатива не зажигала.
Трястись в машине типа "Перекоп"  восемь часов, обложенному со всех сторон туристским снаряжением было  совершенно не по кайфу. Ни сесть нормально, ни трубку покурить.
А потом что – вылетать вечером? На точке окажемся ночью. Ни плот не собрать, ни переночевать толком. Хотя я Командора знаю – он в любом месте лежбище найдёт…
Но всё равно – чувство тревоги позванивало этаким однозвучным ямщицким колокольчиком.
- Роняя алюминьевые перья, наш самолёт теряет высоту.
А это ещё что? Я этого не говорил.
Вздохнул, выразился ненормативно и стал навьючивать заплечную сумочку весом всего-то три килограмма, но повторённые пятнадцать раз.
- Да что так рука-то чешется,  - подумал я. – Может в баню сходить?
Но времени уже не было.

* * *
К счастью, мои чёрные предчувствия не сбылись. Машина была просторная, сплавные причиндалы валялись где-то на корме. Наша "великолепная пятёрка" вполне привольно устроилась в салоне и предавалась приятному ничертанеделанию (в Италии это называется, если не ошибаюсь, dolche far niente).
Первое, что мы увидели в Северном – так это бронтозавра отечественной авиации, на борту которого белой краской было выведено "УПС-5".
Глядя на надпись, возникало подозрение, что цифру постоянно обновляют – уж очень сильно отличалась она от букв – как по оттенку белого, так и по написанию.
Экипаж боевой машины состоял из лысого мужика с лицом романтика, навечно застрявшего в мальчишеских годах, и его напарника – заспанного, болезненно худого рыжего парня с маловыразительным лицом.
На старшем воздушном бродяге была белая от старости, многажды заштопанная штормовка с эмблемой Ленинградского горного института, лысую голову покрывала прожженная во многих местах бандана с полувыцветшей надписью: "Главное взлететь…". Конец надписи утерялся во тьме веков.
Напарник был одет в рваные джинсы, стоптанные кроссовки на босу ногу и чёрную футболку, на которой жёлтой краской косо и враздрыг было написано: – "Лучшему Пофигатору Мира и Окрестностей".
- Ну, вот и всё, покойничек теперь я….
- Да когда ты от меня отвяжешься? – прошипел я.
- Да не привязываюсь я к тебе, - обиженно сказал наш походный Люмьер, создавая очередной шедевр компромата.
Я рассказал о голосе, который, поселившись в моей бедной голове, поёт всякие непристойности.
Люмьер отнёсся к этому сочувственно и с пониманием:
- Это у тебя не с ночи началось?
- Нет, с утра. Часов с восьми.
- У меня в восемь тридцать. Я как раз аппаратуру настраивал – тут и запело. Ну, у тебя-то понятно – ты сам песни поёшь. А я причём?
- А у тебя что поёт?
- Ярче свет, фотограф замер.
- Командору скажем?
- Чуть попозже. А то он в каком-то неадеквате – сейчас ругаться начнёт.
Сказать, что Командор был не в себе – это ничего не сказать.
- Что стряслось?
- Ты представляешь,  - возмущённо заговорил начальник, - они с нами ещё рыбаков подрядились везти! Рыбки, видите ли, им захотелось! И на закат солнца вручную полюбоваться.
- И как это будет выглядеть?
- Сначала их забросят – им ближе, потом нас.
- И сколько нас будет в этом предке летающей тарелки?
- Тринадцать человек.
- Несчастливое число.
- У нас два числа несчастливых -  тринадцать и девять.
Попутчики оказались супер весёлыми и общительными людьми, но сидеть рядом с ними значило подвергать суровому испытанию свою силу воли – рука самопроизвольно тянулась к ящикам с пивом и самогонкой, которыми вольные рыболовы загромоздили  весь салон.

* * *
Бронтозавр, вздрагивая крыльями и взрёвывая моторами, вырулил на полосу.
Что-то заскрипело, задёргалось, загрохотало.
В салоне отчётливо запахло топливом и пивом.
- Чтобы нас с земли радары не засекли, полетим низенько-низенько. Поэтому сидеть тихо и не болтать. А так же пристегнутся и не курить, - предупредил тот, который назывался "Лучшим Пофигатором".
Агрегат заурчал и, взяв разбег, стал подниматься над лесом.
- Загорелось "No smoking", а по нашему – "Не чмокать"….
Невесть откуда возникающие строки доводили меня до исступления.
Борт поднялся на нужную высоту и, увильнув от внезапно возникшей сосны, нацелился носом на правильный курс.
Находящиеся в салоне вздохнули с облегчением, руки синхронно потянулись к ящикам.
Внезапно в ровном гуле мотора начались какие-то неприятные перебои.
Потом перебои прекратились.
Вместе с гулом мотора.
Настала желудочнососущая тишина.
Потом воздушная тачка резко завалилась на нос и пошла вниз.
Народ было дёрнулся, но понял бесперспективность каких-либо телодвижений и стал подготавливать себя к встрече с землёй.
Я неожиданно разозлился – помирать таким образом ну, никак не хотелось.
Уж шибко некрасивым буду выглядеть в глазах родственников.
Желание жить разгоралось факелом спасателей.
Неожиданно зачесалась левая ладонь.
Нет, не зачесалась, а форменным образом
ЗАЧЕСАЛАСЬ!!!
И НА ЗАПЯСТЬЕ ВЫСТУПИЛА БУКВА "F"!!!
Народ не обращал на меня никакого внимания, ему уже было всё равно.
И вот, в тот момент, когда в иллюминаторы уже была видна зелёная трава у полуразвалившегося дома, моторы внезапно загудели, и машина, этакой сконфуженно-радостной голубкой, вновь взлетела в голубой воздушный океан.
Из рубки вывалился бледно-зелёный Пофигатор и пошкандыбал в дальний конец салона.
Левая рука приходила в норму – перестала чесаться ладонь, исчезла с запястья буква "F".
И вспомнились мне слова, сказанные при прощании с миром прочитанных параллельных реальностей:
- Сейчас Дар спит. Он проснётся только при угрозе для жизни. А пока ты забудешь и нашу реальность и переданный тебе Дар.

* * *
После счастливого спасения, на воздушном корабле начался бунт -  рыболовы категорически требовали повернуть обратно.
Мы, естественно, были против.
Разговор на повышенных тонах грозился было перейти во внутрисалонную махаловку, как вдруг у самого кричащего мужика свалились штаны, из которых выпала неучтённая бутылка водки, которую он тут же и всосал.
Второй заводила, прильнув к пустой бутылке из-под моторного масла, заявил, что тому, кто уже один раз падал – ничего не страшно, так что этих славных ребят надо отвезти на речку, да и их заодно. Рыбку и там половить можно.
Мнения экипажа никто не спрашивал.
Я аккуратно почесал левую руку и натянул рукав на запястье.
Когда страсти улеглись, я и Командор отправились к летунам.
- Ну что, где высаживаемся? – спросил лысый романтик.
- Вот здесь сможешь?
- Это вам не такси, - сварливо заметил воздушный бродяга. – Здесь болото и ветер. А вот тут - пожалуйста.
- Это где в прошлом году бабы ягоды собирали? – спросил Пофигатор.
- Да, где тебя в крапиве изваляли, - подначил старший.
Парень, как-то странно закашляв, повернулся к ящику с инструментами.
- Ребята, а всё-таки, что случилось?
- Солнце Ганга встало на востоке среди храмов, пагод и идолов, - сломав руки в суставах, изобразя на скуластом лице покой и загадочное блаженство, речитативом заговорил Пофигатор. – И послало оно нам испытание номер шесть на прочность – выдержим ли мы? Но не подвела старуха…
- Вырезок человечества, - со странной интонацией в голосе произнёс романтик. – А ведь мог в цирке работать – давно зовут. Руки под любым углом выворачивает, из любых вязок выкарабкивается. Представляешь – шестизначные числа в уме перемножает! Но – не хочет. Одно слово – Пофигатор.
- А почему вы его так называете?
- А как ещё назвать человека, который всегда знает, над каким местом земного шара висит машина, а всё остальное ему пофиг? – последовал резонный ответ.
Уходя, не сдержавшись, я задал ещё один вопрос:
- А что у вас название такое странное – "УПС-5".
Старший поморщился, но ответил:
- Вот прилетим – "УПС-6" будет.
- Это как?
- Как-как! УПС – это сокращённое "Ура, прилетели, сели", - уже нормальным голосом заговорил Пофигатор. - Цифра – порядковый номер вылета. Всего было пять полётов. И только один боле-мене так, ничё, а все остальные – всё с какой-то чертовщиной, даже вспоминать неохота. К бабке тут ходили, она навещала, что если из шестого полёта живыми вернёмся, то удача к нам и прикипит. Пока как-то не ощутимо прикипат.
- Наш самолёт заходит на посадку.
Эту фразу мой нутряной голос произнёс с видимым облегчением.
Мы быстренько выкинули из чрева "Кушки" все наши причиндалы, приняли на грудь "антиобледенителя" и расстались, чтобы больше никогда не встретиться.
Глядя на улетающий в даль самолёт, я от всего сердца пожелал летунам удачи.
Рука почесалась, буква показалась, но, из-за присущего ей чувства стыдливости, спряталась обратно.

Глава 7. В которой мы сплавляемся по Нелюдимке, и чем этот сплав заканчивается.

Вот мы и снова пришли к тебе, речка Нелюдимка.
И не беда, что летуны высадили нас километров на двадцать выше намеченной точки старта – это добавит лишних полдня общения с тобой.
В первый раз мы пришли к тебе три года назад, и ты покорила нас быстрой водой, красивыми скалами, богатой рыбой и малым количеством сплавщиков – за две недели мы встретили две или три группы.
Много воды утекло в тебе за это время.
Командор, представляешь? -  после этого похода женится. Так что этот сплав – предсвадебное путешествие.
И ты знаешь, кто его будущая жена?
Никогда не отгадаешь – Света.
Удивилась?
Мы тоже сначала удивились, а потом привыкли.

* * *
Ночь перед сплавом прошла спокойно.
Попутчики, вечером и ночью шумевшие, как камыш и гнувшиеся, как деревья, к утру, искупав свои кроны в реке, были готовы  чифирить дальше и петь песни о любви.
Мы же, молча и с головной болью, "рубили" плот.
Рыболовы "помогали" нам как могли, но, тем не менее, дредноут был построен, и под   возгласы "Ура!", "Семь футов воды под килём!" мы оттолкнули от себя берег.
Я сидел на корме, сжимая в руках спиннинг, и соображал, что мне делать с этим привалившим счастьем (я имею в виду Дар, а не спиннинг).
Ничего толкового в голову не приходило.
Нет, конечно, по первоначальности это будет интересно.
А вот что дальше?
Но вовремя проснувшийся внутренний голос порекомендовал не множить  сущности понапрасну, а быть проще и обвести окрестности трезвым взором, тем более, что взгляду есть на чём остановиться, а уху – на чём спотыкнуться.
Ибо на середине плота наши девушки – Света и Лена,  вели бурную полемику о достоинствах той или иной модели купальников.
Спустя сорок минут я был готов прибить того… хорошего (а может – и в самом деле хорошего, что уж сразу-то так?) человека, который эти купальники придумал.
Готовясь к очередному  забросу блесны, я представил себе, что будет, если…
Могучий девичий вопль перекрыл все речные звуки.
Медведи, вышедшие на водопой, бежали, как робкие грузины, в свои берлоги, рыба кинулась хватать крючки, поплавки и наживку, только чтобы не слышать этих звуков, полных отчаяния и вселенской обиды, причудливо искажённых эхом прибрежных скал.
- Что произошло? - спросите вы.
Да ничего особенного. Просто крючок зацепился за Светин купальник и отправил его в реку.
А я чё? А я ничё. Остальные вон те чё, и то ничё.
Тренировался я. 
Нет, конечно, пришлось повиниться перед девушкой, о деревянный пол плота головой постучаться, пару песен спеть.
Девичье сердце отходчиво – простила меня девушка, простила меня, добрая.

* * *
Вечерело.
Командор в позе капитана, не раз бороздившего океан, смотрит вперёд.
Хотя – мачту под метр девяносто с широко расставленными ногами и самодельной подзорной трубой лучше было бы наречь именем известного французского географа, совершившего кругосветное путешествие за счёт шотландского лорда.
- Через полчаса чалимся, - изрекает капитан-географ.
Пока чалились, стаскивали вещи, разбивали лагерь, наступил тихий июльский вечер.
Мы сидели на берегу и с нетерпением ждали приглашения отужинать.
Только на северных реках бывают такие вечера.
Внезапно всё затихает – и вода в реке, и ветер в горах, и народ в лагере.
Даже комары перестают жужжать и летать.
А потом ненадолго, буквально на минуты, наступает время смешения красок, которое не снилось даже самым отъявленным импрессионистам. 
Зелёные днём лиственницы светятся золотом.
Трава ярко-зелёным малахитом стелется по поляне.
Красные ягоды брусники пылают тёмно-алым оттенком.
Небо, бледно-голубое и плоское днём, превращается в тёмно-синюю кастрюлю со звёздными чаинками.
Белый гриб, слегка сдвинув свою коричневую шляпу набок, отправляется на покой.
Воздух становится удивительно прозрачным, позволяя видеть, как далеко, на том берегу, на песчаный пляж выходит лосиная семья, и, жонглируя пляшущим на их рогах солнцем, приступает к таинству водопоя.
А над зелёной стремниной кого-то ждёт  зимовьё.
И стоит тишина…
Которую  разрывает заполошный вопль Светы:
- Комдор! (будущая жена никак не может полностью выговорить слово "Командор" и поэтому всячески его сокращает), а почему у меня рыба в пене?
Командор вздрагивает и подрывается на крик.
Вскоре мы слышим его тихий, дрожащий от непередаваемых чувств голос:
- Я же говорил тебе, Светик, что муку надо было брать из серенького мешочка, который лежит в полиэтиленовом кулёчке, на котором изображён пьяный в дрезину зайчик. А ты из какого взяла?
- Ой, а я вот из этого!
- А ты что, не видишь, что это синенький кулёчек, на котором белой краской написано нехорошее слово, причём русскими буквами?
- А что оно обозначает?
- Что оно обозначает, о, неумная женщина!? Так я скажу! Ты зачем собственноручно выловленного мной тайменя в стиральном порошке изгваздала?!
- Не волнуйся так, о, мой повелитель, печень расширится. Забытая тобой жёнка все очи выплакала, пока ждала, что ты на неё внимание обратишь. А ты не обратил. Вот и потемнели глазоньки-то мои, и мешочек-то и перепутали.
И, немного погодя, совершенно другим тоном:
- А ты не клади их рядом, понял?
Мы млеем, слушая этот диалог…
Рыба съедена, песни допеты, чай допит, тело тянется в спальник.
А ночь, ребята!…
Лес, застывший как в старой сказке.
Стожары, висящие над нами, готовые до утра слушать песни.
Река, слегка озябшая в ночной тишине и укрывшаяся туманом, выбулькивает свою колыбельную.
Ветер налаживается  на ночёвку в близстоящий можжевеловый куст. 
- Тебе не холодно? – спрашиваю я прижавшуюся ко мне Лену.
- Нет, мне хорошо, - тихим голосом отвечает девушка, немигающим взором глядя в догорающий костёр. – Вася, я должна сказать тебе… Короче – я выхожу замуж. Прости меня.
Я ждал чего-то подобного.
Лена всегда была для  меня "боевой подругой", "своим парнем", "младшей сестрёнкой", которой  я ещё со школьных времён помогал чем мог, вступался за её честь, а в походах спал в одном спальнике.
Но ни у неё, ни у меня никогда не возникало желания затащить друг друга в постель.
- Ну, что я могу сказать? Поздравляю. А кто он, коль не секрет?
- Помнишь, в классе был парень, мы его ещё Юрой-морячком звали? Вот это он и есть.
- Сына моим именем назови. Сделаешь?
- Которого? У меня их много будет.
- Первенца.

* * *
На следующий день нас ожидал порог под названием "Смерть спасателя".
В наш первый сплав мы едва не погибли в этом пороге – спасло чудо и малая вода. В этот раз всё было гораздо серьёзней – недавно прошедшие дожди подняли уровень воды примерно метра на три, течение убыстрилось, и все каменюки, торчащие в пороге, так и стремились поближе с нами познакомиться.
Ребята ушли на разведку, а я сидел на плоту и бездумно глядел на прибрежные скалы.
- Ну, значится так, - голосом известного актёра сказал Командор, запрыгивая на плот. – Плывём по абрису. Люмьер, Света, Лена – на нос, мы со Скальдом на корме. Да, Скальд, принайтовь нормально гитару, а ты, Люмьер, понадёжнее спрячь свою подозрительную технику. Программа прохода: сначала "гребёнка", которую надо проскочить на скорости, потом заходим в створ, а дальше – слив. Каски надеть, вещи привязать, жилеты застегнуть – и вперёд. Люмьер, компромачья твоя душа, ты что это творишь?
Люмьер достал из рюкзака три небольших видеокамеры и нацепил их на каски мне, себе и Командору.
- Потом отсмотрю и скомбинирую, - пробурчал он. – Только попробуйте волной смыть
– душу выну.
Мощная струя сине-зелёной воды, отсвечивая радугой, подхватила плот и понесла в порог.
Мы удачно проскочили "гребенку", слегка царапнув бревном по камням, красиво, не зацепившись, прошли створ – и ломанулись в слив.
Носовая команда уходит под воду, меня и Командора смывает с кормы…
И накрывает перевернувшимся через нос плотом. 
Я изо всех сил пытаюсь выбраться из-под настила, но мне никак не удаётся добраться до края плота.   
В позеленевших глазах уже появляются красные рыбки, лёгкие, не ощущая воздуха, настойчиво требуют вдоха, сердце колотится, как бешеное.
И передо мной, как в замедленном кино, всплывает лицо Старшого Брата, манящего  к себе. 
У меня ещё хватает сил отрицательно помотать головой, перед тем как полностью отключиться от этого мира.

* * *
Я открыл глаза…
Ощущение было такое, будто я попал в цветной фильм древнего сказочника Александра Роу.
Ярко-синее небо, облачка, верхушки кедров на периферии зрения.
Тёплая земля (а, может, всё-таки, пенка?), какое-то насекомое, ползущее по шее (а, может, кто травинкой водит?)… 
- Командор! Глаза открыл! – раздаётся чей-то радостный вопль.
Светки, наверное.
- Кто глаза открыл? Командор? – это, похоже, Люмьер.
Только он может придираться к неправильно сформулированной фразе.
Пора и мне встрять. Даже речь приготовил:
- И де я?
Визг, радостные вопли, чьи-то руки подносят ко рту кружку с какой-то жидкостью.
Явно не чаем.
Меня спасла Лена. Видя, что я долго не появляюсь из-под плота она, обвязавшись верёвкой, нырнула в поток, ухитрилась отыскать меня в этом кипеше холодной воды и вытянуть на берег.
Эти подробности я узнал от Люмьера, когда мы сидели на берегу и любовались очередным закатом.
- А кто такой Старшой Брат? – вдруг спросил меня Люмьер.
- Прозвище, - ответил я. – А от кого ты его услыхал?
- От тебя, Васенька, от тебя. Ты его дважды произнёс.
- Ну, хоть без мата?
- Да. И ещё – взгляни-ка сюда.
На мониторе видеокамеры я увидел летящую в лицо реку, бьющийся о каску настил….
И возникающее перед объективом лицо Старшого Брата.
- Только не говори, что это камера глючит. Всё равно не поверю.
- Давай, чуть позже. И просьба – эту картинку в фильм не включай.

* * *
Лена сыграла свадьбу через месяц после возвращения из похода.
Когда за свадебным столом полутрезвый народ стал сыпать различного рода пожеланиями я, не желая остаться в стороне, пожелал новоиспеченной супружеской паре поселиться в спокойный и снабжаемый район, а также завести хотя бы пару  мальчишек.
- Охотно, - ответила Лена,  - но с одним условием: ты будешь таскать их с собой по походам.
Я поперхнулся водкой и пробормотал что-то неразборчивое.
- Нет, ты обещаешь? – настаивала Лена.
Если женщина просит – отказывать не только бесполезно, но даже вредно для здоровья.
Своего.
Пришлось согласиться.

Глава 8. О работе, Даре, нетрадиционных методах лечения и исторических изысканиях. А так же о том, чем всё это закончилось.

Я беззаботно плыл по течению, не вдаваясь в подробности бытия.
Моя кандидатская диссертация "Трансректальная битонзил… и так далее" хоть и была торжественно провалена в высоких сферах (прав оказался доцент Смирнов В.Л!), но среди практических врачей-хирургов пользовалась большой популярностью, находя последователей как в абдоминальной, так и торакальной хирургии. А некоторые умельцы умудрялись этим путём осуществлять и сложнейшие нейрохирургические операции.
Иными словами, метод приобрёл такую популярность, что сам автор старался по возможности не примазываться к столь великому своему открытию – и без него авторов хватало.
В бытовом плане тоже было всё стабильно.
Квартира, машина "Жигули", любовница – ветеринар…
На работе я, в зависимости от настроения коллег и начальства, проходил по разряду либо рабочей лошади, либо палочки-выручалочки, либо бездарного рукосуя, безотказно оперируя и выхаживая всех, кого положат в мои палаты.
И поэтому у меня лежали самые тяжёлые, зачастую инкурабельные и неоперабельные больные, а операционный список составлялся так, что мне доставались самые неблагодарные операции. 
Но, тем не менее, персональное кладбище у меня было небольшим – всё-таки руки росли откуда положено,  голова тоже была на месте, а Дар, полученный в мире параллельных прочитанных реальностей, давал мне возможность счастливо избегать возможных осложнений.

* * *
Чтобы без помех изучать и совершенствовать свой Дар я проводил отпуск в местах отдалённых и уединённых.
Выяснилось, что я могу перемещаться во времени и пространстве, причём мои отлучки для окружающих незаметны – на этот момент возникал временно-пространственный континуум (что это такое, я сначала не узнал, а узнав – не понял, ибо шибко мудрёно объяснили. А когда объяснили попроще, выяснилось, что этим термином называют что-то другое. А  жаль - слово мне запомнилось и понравилось).
Вещи перемещать, к сожалению, не могу
Зато я мог усилить некоторые свойства своего организма – дышать под водой, идти целый день без еды и стула, ночевать на улице в мороз под минус тридцать.
Мог предугадывать судьбу.
Но этим я баловался только "под шафе" и в узкой компании.
Мог даже исцелять как словом, так и наложением рук.
Особенно помогало при икоте, синяках и насморке с кашлем.
На приобретение какой-либо недвижимости Дар не распространялся.
Бывали моменты, когда мне казалось, что Дар потерян – некоторые мои желания никак не хотели исполняться.
Покопавшись в литературе, я установил, что на них распространяется Конечное Условие, открытое и обоснованное видным учёным, главой отдела Технического Обслуживания одного из ведущих институтов, гласящее, что желание реализуется только в том случае, если оно никому не приносит вреда. Ни на Земле, ни во Вселенной. 
А эти-то желания как раз вред принести и могли.

* * *
Судьба, видимо решив, что я живу слишком спокойно, в очередной раз напомнила о том, кто в доме хозяин.
На дежурстве меня вызвали к больному, погибающему от запредельной печёночной комы.
С тоской отодвинув от себя стакан с красным полусладким, я направился осуществлять ритуальные услуги.
Больной лежал в отдельной палате и уже был без сознания. Индикаторы мониторов красноречиво намекали, что они устали и хотят отдохнуть.
Нужные препараты, согласно последней инструкции, находились за тремя замками и я, отослав сестру за ключами от этих замков и самими препаратами, присел на краешек койки.
В голове слегка шумело, но на восприятие окружающего никак не влияло.
Даже наоборот – всё выглядело более чётким и красочным.
Я глядел на молодое, тощее тело жёлто-зелёного цвета, погибающее по своей глупости, прекрасно понимая, что какие бы я действия не предпринимал, всё будет безуспешно.
Присмотревшись и вздрогнув (неужели почудилось!), я увидел, что тело больного пронизывают светящиеся нити, образующие в проекции сердца, лёгких и почек узор необычайной красоты и яркости.
Только в области печени зияла тёмная дыра с рваными краями – нити обрывались и скручивались в клубок, не доставляя органу необходимую энергию.
- Так вот ты какой, северный олень, - подумал я. - Так вот они какие, эти пресловутые энергетические потоки. И что я могу с ними сделать? А если вот эту ниточку протянуть  сюда, а вот эту фиговинку связать с этой хреновинкой?
Подчиняясь, ниточки исполнили задуманное.
Мне это понравилось, и я решил полностью заплести тёмную дыру, мешавшую мне наслаждаться красотой узора.
И мне это удалось!
Напоследок, решив похулиганить, я сплёл классическую фразу:
- Здесь был Вася!
Нити неодобрительно вспыхнули, но, оценив юмор, засияли ровным радужным цветом.
Пришедшая через сорок минут медсестра (а вы попробуйте найти ключи, отключить сигнализацию, открыть сейф, достать и набрать в шприцы требуемые препараты, записать оные препараты в соответствующие журналы, а потом закрыть сейф на три  замка, вновь включить сигнализацию и отнести ключи в положенное место) выполнила мои назначения.
Я, не надеясь на их положительное воздействие, перед тем, как сделать соответствующую запись в истории болезни, взглянул на мониторы.
Мне поблазнило, что красный цвет тревоги постепенно переходил в зелёный цвет надежды.
- Чего только среди ночи не привидится,  - подумал я, направляясь в ординаторскую, чтобы, допив вино, забыться в тяжкой дрёме дежурного врача.
- Василий Мефодиевич, не забудьте потом в журналах учёта расписаться, - крикнула в вдогонку медсестра.
Через два часа меня поднял телефонный звонок.
- Василий Мефодиевич, - испуганно-радостно заголосила медсестра. – Срочно зайдите в палату!
- Что, умер? – недовольно спросил я.
- Если бы! Ожил!!!
Заинтригованный, я спустился в палату.
Желтизна кожного покрова стала меньше, сознание восстановилось – во всяком случае,  парень старался воспроизвести ненормативную лексику, индикаторы мониторов сияли зелёным.
Да, сегодня этот пациент явно не умрёт.
- Доктор, - восторженно прошептала медсестра. – Вот что животворящий гепамид-то делает!
На утренней линейке на меня смотрели как на героя, совершившего хоть и благородный, но не совсем благовидный поступок.
Перед тем, как уйти с работы, я снова заглянул в палату.
Вчерашний полутруп старательно наворачивал больничную кашу.
Находившаяся рядом женщина, судя по всему жена,  с тоской в голосе шипела:
- Ну, когда же ты сдохнешь, алкаш проклятый. Даже средство для мытья окон тебя не берёт!

* * *
Придя домой, я попытался разобраться в том, что я сделал.
Про энергетические потоки я знал давно. В девятнадцатом веке над ними не издевался только ленивый – достаточно вспомнить известный труд "Оккультные науки". В нынешнее время в любой бульварной газетёнке можно найти рекламу энергетика-целителя, способного за несколько сеансов и весьма неумеренную плату вылечить самую неизлечимую болезнь путём перемещения  этих самых потоков.
Официальная медицина нашего мира биоэнергетического направления в терапии не признавала, считая это шарлатанством (в большинстве случаев так оно и было), но в мире прочитанных реальностей, наоборот, все болезни лечили только коррекцией биопотоков.
Процедура коррекции (называлась она очень красиво – "плетение узора") чем-то напоминала работу электромонтёра или связиста: нужно было обнаружить энергетические нити, найти обрыв или какую другую неполадку, ликвидировать её и пустить энергию в отсталые районы.
Поэтому Целителей частенько называли Монтёрами путей Господних, а норма исцеления составляла один, максимум два, больных в день, так как энергию для ускорения перестройки организма давал сам Целитель.
Я понимал, что в нашем мире заняться "плетением узоров" мне никто не даст – нет у нас такого и всё тут!
А заниматься хотелось.
Значит, нужно творить добро тайно, чтобы и коллеги ничего не заподозрили, и начальство не было в курсе.
Хотя бы первое время.

* * *

Мне несказанно повезло – по разнарядке в нашу больницу заслали аппарат импортного производства, позволявшего по изменению температурной кривой определить, какой орган патологически изменился.
Как на нём работать – не знал никто.
Инструкцию, написанную на этом самом, импортном, перевели, но лучше бы этого не делали, ибо выглядела она следующим образом:

"Инструкция относительно обслуживания meditsinsko-диагностического устройства "Vygljadyvatel ХХХ - УЗХ – 5554"
1. К устройству компетентных служащих, у которых была образовательная специальная подготовка, предположите только.
2. Перед использованием включают устройство в сеть электрический штепсель А1
3. Правая рука берет пациента, и ее доступная простыня, увлажненная с дезинфицирующим решением, находится на кушетке, предварительной помещенной.
4. Устройство Левого поворота ручка A4 перед возникновением на экране волнистой кривой.
5. Следующее руководство захватило грабли, также тратит их для тела, исследованного сначала вверх, тогда вниз.
6. Повторите эту процедуру несколько раз.
7. Если в скреблении тела Вы получаете на экране краснодельто волну - знают, здесь патологический процесс.
8. Если Вы получаете зелёнопилообразную волну - что это нормальное государство организма.
9. Устройство не категорическая власть в исследовании, и полученные данные не можно использоваться для обработки диагноза.
10. Исследование в интимной полной тишине проводится".

Больше всего, конечно, убивал первый, девятый и десятый пункт.
Главный врач, недолго думая, сплавил подкидыша к нам в отделение, а я, в свою очередь, подсуетился и забрал аппарат в свои руки, попутно вытребовав под него комнату.
Заявив, что я буду заниматься теплодиагностикой.
Заведующий, потерявшись от моей наглости, отжал мне бывшую санитарную комнату, где я и расположился с максимально возможным комфортом.
Надо сказать, что подкидыш оказался парнем неплохим, только взбалмошным и привередливым.
Но честным.
Его данные действительно "не можно было использовать для обработки диагноза".
Но у меня появился угол, в котором я мог заниматься биоэнергетикой в "интимной полной тишине".
Я ей и занимался, объединив две методики: переплетал энергетический узор, используя знания, полученные в мире параллельных реальностей, а энергетическую подпитку больного организма осуществлял применением высококалорийных питательных смесей, используемых в нашем мире для лечения в раннем послеоперационном периоде.
Побочным эффектом методики явилось резкое увеличение потребления красного полусладкого, потому что энергетические нити я мог увидеть только после приёма внутрь двухсот пятидесяти миллилитров вышеупомянутого напитка определённой марки, которую, как вы правильно понимаете, я рекламировать не буду.
Результаты обнадёживали и радовали – больные, которые бы погибли при использовании традиционных методик лечения (простите мне эту двусмысленность в выражении, но вы меня поняли), в результате двухчасового сеанса биоэнерготерапии компенсировались и выписывались из больницы в удовлетворительном состоянии. 
Больные радовались, коллеги удивлялись, мнением родственников никто не интересовался.
Я понимал, что подобные успехи незамеченными не останутся, потому что обосновать их с позиций ортодоксальной медицины возможным не представлялось, и даже начал придумывать какое-либо удобоваримое объяснение, но тут меня вызвал зав:
- Я не вдаюсь в подробности, ты не вдаёшься в объяснения. Твою теплолавочку я закрываю. Не возражай. Знаю я, чем ты там занимаешься. Под статью захотел? Или бандюганам огнестрелы руковождением лечить? Всё! Уходи в отпуск и крепко подумай, можно ли в обычной больнице заниматься необычными методами лечения.
Помолчав, добавил:
- Поверь моему опыту, что сейчас, что тридцать лет назад – нельзя.

* * *
Я понимал зава. Тем более, что по отделению давно ходили легенды, что как раз тридцать лет назад зав, тогда ещё молодой врач и потенциальный кандидат наук сотворил новую методику в лечении язвы желудка и двенадцатиперстной кишки.
Методика дала хорошие результаты, но настолько противоречила общепризнанным канонам, что мало того, что была признана вредной, антифизиологичной и недопустимой к внедрению в практику, но даже никто из небожителей не воспользовался данными молодого учёного для своей работы.
Соискателя  ошельмовали на всех кафедрах, диссертация была не допущена к апробации, и дело дошло до того, что некоторое время мой будущий зав работал на стройках пятилетки.
Слава Всевышнему – по своей воле.
Но мне было от этого не легче.
Чтобы забыться и отдохнуть, я решил заняться путешествиями во времени, посещая мир в те его роковые минуты, которые мне были интересны.
Я побывал и на подмосковной даче, и в доме на Вознесенской улице и в гостинице "Англетер".
Много где  побывал.
И оказалось (я давно это подозревал!), что исторические реалии, как бы так культурнее выразиться, несколько не соответствуют не только воспоминаниям очевидцев, но и последующей интерпретации.
Иной раз возникало ощущение, что некоторые комментаторы обладали столь богатым воображением, что точно знали, насколько можно отклониться от истины, и как её приукрасить, чтобы правда приняла форму, соответствующую их целям.
И я, правдолюбец мне имя, решил восстановить историческую справедливость, написав цикл рассказов под, как я сейчас понимаю, банальнейше-раздражающим названием: "Роковые минуты истории".
Так ведь мало того, что написал, так ещё и в "Интернет" выложил!
Что тут началось!
На меня накинулась вся тусующаяся на форумах свора, которая, как я сейчас твёрдо знаю, никогда ничего не понимала в предмете спора.
Спор ради спора, лишь бы поспорить, а о чём – неважно.
Меня обвиняли в незнании и, одновременно, фальсификации истории, протаскивании какого-то там шовинизма, а одна, надеюсь, всё ещё девица, выступавшая под труднонаписуемым ником, приписала мне связь с ФСБ и регулярно интересовалась, сколько мне и за что заплатили.
Мне бы, дурню, остановиться, но я, зайдя далеко в гордыне своей, нашёл издательство, выпустившее эти роковые для меня "Роковые минуты".
Вот тут-то в бой вступили уже историки, потребовавшие документы, на основании которых я позволял себе описывать исторические события не так, как оные события трактовались в учебниках и  диссертациях.
Потом на меня навалились экстрасенсы, уфологи и прочие щелкопёры, почувствовав, что на мне можно если не нажиться, то хотя бы прославиться.
Я догадывался, что в этой безумной толпе есть один-два понимающих меня человека, но как их найти – не знал.
Когда всходила тоска, и хотелось отдохнуть сердцем,  я заходил в гости к Лене.
Елена цвела и ублажала своего горячо любимого Юрика, с лица которого не сходило  счастливо-обалденное выражение.
Тройка мальчишек-бандитов обзывала меня дядей, таскалась за мной повсюду и запоминала каждое моё выражение.
Лена, знавшая меня как виртуоза блатной музыки, сначала вздрагивала, когда я открывал рот, но потом поняла, что это увлечение закончилось.
Закончилось оно по простой причине – проходные выражения, типа "пошёл ты", воспринимались как пожелание, которое адресат старался выполнить.
Но настало время, когда и гостевание у Елены перестало помогать.
Мне всё чаще и чаще казалось, что я иду по той доске, которую пираты привязывают поперёк планшира
И я начал пить, чтобы хоть как-то забыться и заснуть. Но и это не  получалось – я никогда не мог упиться до стадии "поросячьего визга" или "морды в салате", потому что срабатывало то самое Конечное Условие, о котором я говорил выше, а чрезмерное потребление алкоголя, как известно, приносит вред вашему организму.
Я дошёл до конца доски, но под ней меня ждал тузик спасателя.

Глава 9. О том, какие мне снились сны в тот период.

То, что тёща ведающего столом регистрации смертей и браков уездного города N увидела сон про Мари в золотом кушаке, было не так страшно.
Страшнее было то, что я тоже видел сны.
Нет, ни какую-нибудь там Мари, если бы.
То мне снилось, будто я живу в Испании, при расцвете инквизиции. В одном сне я был судьёй, посылающим на костёр отступника. В другом – этим самым отступником.
То Морфей, крепко заключив в свои объятия, заносил меня на далёкий север, где я жил среди эскимосов, обучая их, почему-то, правилам пользования стиральной машиной и микроволновой печью.
А также обращению с блохоловками времён Версаля семнадцатого века.
Больше всего мне запомнился сон, в котором я сражался с каким-то взбунтовавшимся холодильником. Сюр заключался в том, что имя этому холодильнику было "Бирюса", и он, мало того, что был вождём гнетуще-злобных грозных сил, так ещё в своей морозильной камере заключал мальчишку – вождя народа, названия коего мне на тот момент знать не полагалось.
Я проявлял чудеса храбрости и изворотливости, и "Бирюса" не уступала мне в этом. Раскрыв свою холодную внутренность, она всеми  своими лампочками заманивала меня в себя, но я почему-то этим приглашением пренебрегал.
Тогда она наезжала на меня, рассержено гудя мотором, и стараясь сшибить дверцей.
Из оружия у меня был только меч, которым я размахивал как обычной палкой, пытаясь заехать в какую-нибудь уязвимую часть взбунтовавшегося монстра.
Постепенно до меня стало доходить, что я сражаюсь хоть и со взбесившимся, но, в сущности,  обычным домашним электрическим прибором. И что его нужно просто выключить из розетки.
Только вот где она?
Тонкий, похожий на крысиный хвостик, проводок отходил из нижней части холодильника  и тянулся куда-то в  тёмную даль.
Исхитрившись, я рубанул по этому проводку мечом.
- А-а-а-а!
Если цельнометаллическим мечом рубануть со всей дури по проводу с напряжением в двести двадцать вольт, то амперы вам этого не простят.
И не простили.
Короче, током шибануло изрядно.
Холодильник, издав стонуще-хлюпающий звук, извергнул из себя литра четыре какой-то светлой и прозрачной жидкости, упал на бок, дёрнул правым колесом и вдруг изрёк:
- Надо разморозиться!
И затих.
Я открыл морозильную камеру и вытащил оттуда будущего вождя.
Ребёнок открыл глаза, чихнул и приятным баритоном, с лёгкой картавостью, изрёк:
- Всё, что мы достигли в этом мире, показывает, что мы опираемся на самую действенную силу в мире – на силу рабочих и крестьян.

Глава 10. О том, как я встретился с доцентом Смирновым В.Л, и познакомился с клубом "Ведогонь". Моя незабываемая встреча с Еленой Менелай. Как я писал первый роман. 

Вечером четвёртого октября, возвращаясь с напрочь опостылевшей работы, я в очередной раз задумался о своей жизни.
Скучною она была, невесёлой.
Я не искал приключений, не бегал от судьбы, не испытывал ни бессмысленных увлечений, ни праздных раскаяний. В Бога и Евангелие, наверно, веровал, но так же верил и в счастливый (хотелось бы!) случай, который встряхнул бы мою русскую лень. Война, любовь и власть прошли мимо.
Испытывая неодолимое желание зайти в прокуренную рюмочную, на стене которой кто-то выцарапал "распивочно и раскурочно",  дабы среди утомлённых алкашей выпить из гранёной стопки за слякоть и темень, я завернул за угол.
И встретился с человеком, чьё лицо показалось мне смутно знакомым. 
- Здравствуйте, дорогой мой человек, - пророкотал он, пытаясь взять  меня под руку. – Давненько я вас поджидаю, давненько. Пойдёмте, прогуляемся.
- Напомните мне, пожалуйста, с кем я имел честь встретиться? – уклоняясь от подобной фамильярности, недружелюбно спросил я.
- А вы меня не узнаёте? Ай-я-яй! Разрешите представиться - доцент Смирнов. К вашим услугам.
Я остолбенел.
Вместо хмурого, вечно недовольного, отпускающего злые и уничижительные шутки мизантропа, передо мной стоял располагающий к себе человек, одетый в джинсы, серый шотландский свитер крупной вязки с высоким воротом. Прикид  завершался шляпой, кейсом и пенсне.
- А вас и не узнать, - справившись с удивлением, проскрипел я. – В годы моей учёбы вы выглядели куда менее презентабельно, да и ваши шутки, как в мой адрес, так и в адрес моих друзей, носили весьма нелицеприятный характер.
- Презентабельность – дело наживное, а шутки входили и входят в мой доцентский имидж. Но не будем напрасно тратить время, вспоминать былое и погружаться в соответствующие думы. Я пришёл к вам по делу.
- Слушаю вас.
- Что же вы так неаккуратно начали, дорогой вы мой? -  с интонациями доброго, но покинутого всеми родственниками дедушки, начал доцент. -  Не посоветовавшись в сеть вылезли, книгу под своим именем издали, фамилию засветили. Теперь вам ничего не остаётся, как псевдоним придумывать. Да, Василий Мефодиевич, поторопились вы, поторопились. Но – не беда, всё пройдёт, всё переварится.
- А вы откуда знаете? – прищурившись, спросил я.
- Присматриваю я за вами. В конце концов,  кого вы хвостом наградили, и благодаря кому вы назад вернулись?
- Да, спасибо…. Извините, имя-отчество подзабыл.
- А вы его и не знали. Для вас я был занудой, тупицей и начётчиком.
- Ещё раз извините.
- А, дело прошлое. Вообще-то, по паспорту я Смирнега Видбор Лихаревич, а для общения – Виктор Львович. Своими именами  мы обязаны деду, слегка свихнувшемуся на идеях панславизма. Наверно, вам будет небезынтересно узнать, что я – агент влияния мира параллельных прочитанных реальностей, в который, кстати, вы попали по моей рекомендации. Так же  я возглавляю клуб "Ведогонь". 
Это мои дела основные, но неофициальные.
А официально – я заведую кафедрой и преподаю. Любимое моё занятие, как вы уже поняли, доводить студентов и аспирантов  до белого каления – на пике отрицательных эмоций, как вы, надеюсь, ещё помните, легче выявляется Дар и всяческая паранормальность.
Я думал, что после подобного признания удивить меня ещё чем-либо будет трудно.
Но я ошибался.
- И чем занимается ваш клуб?
- Как принято говорить – клуб по интересам, только интерес у нас несколько особенный – борьба со злом.
- И кто побеждает?
- Напрасно вы иронизируете, Василий Мефодиевич, ох, напрасно! Вы помните высказывание Дракоши о скопище атомов и относительности понятий "добро" и "зло"?
- Помнить-то, помню. Но к чему это всё?
- А к тому,  что эта идея вновь начинает интересовать силы зла. Она для них очень удобна: сначала, убедив, что добра и зла не существует, довести народ до полного безверия, вседозволенности и пассивности, причём с изрядной долей агрессивности, потом внедрить в жизнь принцип, декларированный  ещё в девятнадцатом веке двумя гениальными братьями – либреттистом и композитором…
- Если мне память не изменяет, что-то насчёт того, что добро и зло одни мечты, труд, честность – сказки для бабья?
- Да-да, именно это. Финалом же будет создание на основе полностью деморализованного и пассивного общества стай хищников, лишённых элементарных норм морали и добра, вожаком которой будет кто-нибудь из адептов зла.
А, может, и добра. Потому что некоторым служителям добра эта идея тоже по нутру. 
- Это почему?
- Исходные позиции те же. Но только народ будет идти к доброму будущему. А тех, кто в этом усомнится, будут ласково увещевать. До поры, до времени. А потом, горестно стеная о несовершенстве человеческой натуры, уничтожать.
- А тогда, простите, в чём разница?
- А разница в том, дражайший Василий Мефодиевич, что гипертрофированное добро всегда переходит во зло, а обратного процесса ещё никто не отмечал.
- Ну, а ваш-то вклад в борьбу в чём выражается?
- Пытаемся напомнить человечеству, что такое хорошо и что такое плохо, и что за хорошее надо бороться. Достигается это двумя путями. Путь первый - это самая настоящая война с победами и, к сожалению, поражениями. И второй…. Но об этом чуть попозже.
- А конкретно, кто этим занимается?
- Люди, имеющие возможность перемещаться из нашей реальности в тот мир, где были и вы, и я.
- И чем они занимаются?
- Поиском людей, обладающих Даром, перемещением их в параллельную реальность с целью получения этими людьми определённых знаний и навыков по борьбе со злом во всех его проявлениях и последующим  возвращением обратно.
- И это сейчас делается открыто?
- Да. После длительных и, прямо скажем, не всегда гладко протекавших консультаций, мы пришли к выводу, что в настоящее время надо объединить усилия – дело очень серьёзное, куда серьёзнее, чем вы думаете. Конечно, есть ряд моментов. Мы не афишируем свою деятельность, хотя тесно контактируем с государственными структурами. Мы не берём подписку о неразглашении, но людям, работающим у нас, рекомендуем языки не распускать. Естественно, все лица, обладающие тем или иным Даром, ставятся на учёт, и за ними ведётся контроль.   
- Контроль?
- Приходится. К сожалению, были случаи, когда полученные знания употреблялись во вред не только отдельным людям, но и всему миру.
- Два вопроса, если можно. Первый – вы упомянули Дракошу. Чем он занимается? По-прежнему мессианствует, или в карты играет?
- Не то и не другое. После того, как вы лишили его  оков заклятия, он решил заняться игорным бизнесом – открыл сеть казино, подготовил соответствующий персонал. Но неизжитая до конца страсть к оздоровлению общества и тут сыграла свою неблаговидную роль – он заявил, что все доходы, получаемые с выигрышей, а так же и сами выигрыши, будут перечисляться в фонд общества по борьбе с азартными играми, который сам же и создал. Кроме того, он сделал такую прозрачную бухгалтерию, что все наиболее удачливые игроки, а заодно и шулера, стали известны обществу.   
Естественно, игорной мафии это не понравилось, и она  разбила в пух и прах все его благие начинания. А самому организатору так прижала клюв, лапы и хвост, что пришлось Дракоше улетать к своим любимым  пейзанам.
Возвратившись в родные края, он победил в честном поединке дракона-узурпатора, занявшего его место, взял в супруги драконицу, которая ждала его всё это время, и занялся любимым делом – удобрением полей. От проповедей шарахается, как чёрт от ладана, а игре в карты учит своих детей-драконят, которые оказались весьма талантливыми учениками, превзошедшими своего учителя, чем счастливый отец очень гордится.
Что касается второго вопроса, то можете его не задавать - нам бы хотелось привлечь вас к написанию произведений  в стиле "фэнтези". Это, собственно говоря, второе направление нашей деятельности, о котором я хотел с вами поговорить поподробнее.
- А что, это тоже помогает в борьбе со злом? – саркастически спросил я.
- Вы недооцениваете значения фантастики в современном мире, извините меня за газетный стиль высказывания, - устало произнёс Видбор Лихаревич, вернее, Виктор Львович. – Вот если бы вы не поленились, и написали ваши "Роковые минуты" в том стиле, о котором я вам говорю, то приобрели бы если не мировую, то российскую известность точно.
- Каким это образом? – недоверчиво спросил я
- Б-а-а-а-тенька, - протянул Виктор Львович. – Вот скажите мне, как на духу, у вас когда-нибудь возникает желание перечитать что-нибудь из однажды прочитанных произведений современных литераторов? Я уж не говорю о желании быть похожим на  героев этих… творений.
Я задумался.
Детективно-любовные истории с шестью побегами и одним убийством, а иногда и не одним,  ничего, кроме отвращения не вызывали. Юморная, извините за выражение, литература выше пояса не поднималась. Представители так называемой "серьёзной" литературы в большинстве своём производили  впечатление не совсем адекватных людей, истово занимающихся в своих произведениях принародным обнажением тех частей души и тела, о которых в когда-то приличном обществе говорить было не принято. 
И, к своему стыду, я не мог вспомнить ни одного нынешнего писателя, написавшего хоть что-нибудь светлое и порядочное. Ну, и завлекательное, конечно.
- Нет.
- А фантастику народ читает и перечитывает не по разу, - известил меня собеседник. - Вы никогда не задумывались, почему?
- А действительно, почему? – тупо переспросил я.
- Знаете, это очень любопытный вид творчества. Вроде бы как сказочка, ни на что не претендующая, но, в тоже время - единственный литературный жанр, в котором сохранилась хоть какая-то доброта и нравственность, любовь и дружба, и почти всеми забытое представление о том, что добро всё-таки побеждает зло. По сути,  фантастика пришла на место той приключенческо-романтической литературе, которой мы зачитывались в детстве. И, как в то время, так и сейчас, подростки ищут в этих книгах предмет для подражания, хотя в этом не признаются даже себе.
И, после паузы:
- Фу! Устал. Извините, вы курить не бросили? А тот надоела эта электронная подделка под сигареты. Ни кайфа, ни вкуса.  А каждый час бегать на улицу и поражать студентов  тем, что их якобы как любимый препод демонстративно нарушает последние указания высокого начальства – это играет против моего имиджа. 
- Одолжайтесь. И всё-таки - почему именно я? Я никогда не писал фантастики.
- Честно говоря, вы ещё ничего не писали, - огорошил меня доцент. – За ваши "Роковые минуты", вы уж меня простите, старого зануду, вас надо поставить в угол и лишить сладкого на полгода.
- Что, так плохо?
- Прямолинейно, скандально и бездоказательно. Рекомендую переписать. А возвращаясь к вопросу – у вас есть взгляд, язык, и пока не совсем развитое умение играть словами. Когда вы это преодолеете - ваши романы станут суперпопулярны и радостно встречаться критиками. А так же будут примером детям.
- А вам не кажется,  что подобными романами мы уводим тех же подростков с торной дороги реальности на узкую тропу иллюзий?
- Браво, какой образ! Обязательно запомните, и куда-нибудь вставьте. Кстати, могу я расценивать эту фразу как соглашение на сотрудничество?
- Я пока не готов ответить. Поймите, это так сразу, с места в карьер. Пока, кроме банальной фразы про пописывающего писателя и почитывающего читателя, в ум ничего не приходит. Короче – мне подумать надо…
- Тоже невредно, - внезапно раздался женский голос, и на месте главы клуба я увидел эффектную женщину в голубом платье с весьма смелым вырезом и огненно-рыжими  волосами до пояса.
Женщина протянула мне несколько книг и визитку:
- Жду вас в любое угодное для вас время.
На визитке я прочёл: "Менелай Елена Зевсовна. Директор КЛФ "Ведогонь".
- А где Видбор Львович? – изумлённо озираясь, спросил я.
- Перед вами, - голосом Смирнеги ответила Менелай. – Он - моя вторая ипостась.
…По дороге домой, я, чтобы осмыслить услышанное, навестил двадцать восемь пивных. Но, к чести моей будет сказано, больше трёх кружек в каждой точке я не пил.

* * *
… Среди книг, данных мне Еленой, я наткнулся на "Пособие для молодых писателей", представляющее собой что-то вроде методических указаний для написания романов в стиле "фэнтези".
Потрёпанная, истёртая на сгибах брошюрка, испещрённая рисунками и надписями, которые я, в силу остатков хорошего воспитания, воспроизвести не решаюсь.
Просмотрев это руководство к действию, я решил рискнуть и сотворить что-нибудь соответствующее предъявляемым требованиям и рекомендациям.
Согласно "Пособию" главным в романе был не сюжет, а название, которое должно быть ёмким, в меру банальным и легко запоминающимся. И, по возможности, вызывать какие-нибудь ассоциации. Почесав в затылке, я решил, что думать о названии буду после написания романа. Всё равно в голову ничего не лезло.
На "должность" главного героя "Пособие" рекомендовало назначить обычного мальчишку, или молодого человека, который незадолго до этого угодил в какую-нибудь форс-мажорную ситуацию. Девушки, приветствовались, но неохотно.
У меня таким героем стал четырнадцатилетний парень, сын обычных среднестатистических родителей – отец работает инженером, а мать – ну, скажем, преподаёт в школе русский язык и литературу.
Счастливая семья, похожая на многие другие счастливые семьи – выходы в кино, выезды на природу, копание картошки на сотках  коллективного сада, любовь к чтению, задушевные разговоры, гостеприимство…
Мальчишка будет всех любить, свято веря, что его тоже все любят, что мир состоит  сплошь из честных и порядочных людей, и что всё плохое минует его стороной (сказывается влияние матери).
От отца ему перепадёт светлая голова, умелые руки, уверенность в себе  и вера в мужскую дружбу.
Но, когда парню исполнится тринадцать лет, мать  умрёт от постгриппозной пневмонии, и вся налаженная жизнь в одночасье ухнёт.
В доме, естественно, всё смешается, а сказать, что всё образуется, будет некому.
Отец будет заливать горе водкой, а потом приведёт в дом новую жену, которая, будучи старше пасынка лет на десять, крепко возьмёт мужика в цепкие бархатные ручки, а мальчишку, как вы сами понимаете, возненавидит.
Парень отплатит ей той же монетой.
Мачеха, в свою очередь, натравит на него отца, который ремнём и кулаками будет воспитывать в сыне любовь к новой маме.
Всё закончится тем, что парень, не выдержав избиений и издевательств, сбежит из дому.
Уф! Начало положено.
Далее рекомендовалось героя оживить, то есть придать ему какую-никакую, но индивидуальность и узнаваемость.
Ну что…. У нас есть униженный и оскорбленный пацан в самом криминогенном возрасте – тринадцать-четырнадцать лет. Нет, воровать он у меня не будет – слишком хорошо воспитан и сильно пока ещё не оголодал. В плохие компании я его тоже вводить не буду. А вот как он будет выглядеть?
Худенький, среднего росточка, молчаливый. Волосы тёмно-каштановые, давно не стриженые. Чёлка, спадающая на глаза. Мордочка ещё ожесточиться не успела, но вера в человеческую порядочность уже несколько поколеблена. Во взгляде пусть будет тоска с оттенком безысходности, обида и недоверие к окружающим.
Одет парень будет в драный свитер, потёртые камуфляжные штаны, помнившие ту счастливую пору, когда всей семьёй ходили в походы,  ветровку со сломанной молнией, рваные носки  и стоптанные кроссовки.
Пропитание он будет добывать, роясь на помойках и в урнах, за что будет бит теми, кто эти урны и помойки уже облюбовал.
У героя должен быть друг, гласило "Пособие", но не указывалось, что это должен быть только человек.
Я решил, что таким другом будет большой пёс неизвестной  породы, со свалявшейся рыжей шерстью, рано утром набредший на спящего под кустом парня. Утро, естественно, будет сырым и холодным, парень, завернув голову в ветровку, будет дрожать,  а псина парня согреет, прикорнув с ним рядом.
Из особенностей у собаки будет способность мяукать при виде копчёной колбасы и, как это не покажется странным, солёных грибов. При виде другой еды псина мявкать не будет, а только поскуливать.
Конечно же, пёс будет очень умным, добрым и ласковым. А если кого и схватит за штаны, то только затем, чтобы окружающие не забывали, что имеют дело с собакой.
Дальше автору предлагалось придумать имена героям. Имена могли быть как импортными, так и инопланетными (попросту придуманными), или местными, своими.
Ум (хотя где его взять?) особо напрягать не хотелось, поэтому парень у меня стал Ваней, а пёс Полканом.
Немного подумав, решил придумать Ваньке прозвище. Так как герой у меня был маленький, тощий и вёрткий (жизнь уже кое-чему научила), то само собой напросилось - "Шибздик".
Подумал, покатал на языке…
Вроде бы, неплохо – "Ванька-шибздик". Да, образно, запоминаемо и живенько.
Так, а не назвать ли мне будущую нетленку "Полкан и Шибздик"?
Подумать надо, а пока пусть будет рабочим названием.
Далее руководство настоятельно рекомендовало найти нечто, что героев будет объединять.
Моих героев объединял цвет волос и шерсти, а так же неистребимое чувство голода.
Теперь они должны были сделать что-нибудь такое, чтобы попасть куда-нибудь туда.
Я их отправил на пригородные садовые участки добывать еду.
Время действия обозначил как осень.
Поднапрягшись, я написал, как сорванные ветром кленовые листья, повинуясь только им слышимому ритму осеннего вальса, медленно кружась, ложились на асфальтированную, блестящую от прошедшего дождя дорогу, напоминая всем живым о бренности земного существования.
Что по белесому осеннему небу величаво плыли огромные облака, похожие либо на древние замки, либо на мифических животных.
Не забыл отметить, что вдоль дороги в арыке бежала вода, опять же унося красные и жёлтые листья в даль светлую (откуда на Урале взялись арыки я как-то не подумал, но сочетание образов мне понравилось).
Всё это заняло полторы страницы, прочитав которые, читатель должен был проникнуться горестным чувством, что осень никого не пощадила, даже солнце, упавшее не в ту сторону.
А на садовый участок парочка проникнет через дыру в заборе.
Сторож, конечно, будет пьян.
А вот где герои еду искать будут и как попадут в предназначенный им мир?
Конечно, они могут проникнуть в какой-нибудь дом, где в гордом одиночестве живёт гениально непризнанный изобретатель, в очередной раз отлучившийся в Бюро по рационализаторству и изобретениям, увидеть хитрую машину, напоминающую холодильник (только не "Бирюсу"!) и, из вполне понятного пацанского любопытства, дёрнуть за верёвочку. В машине стремительным домкратом загремит какая-нибудь субстанция, откроется дверь и парня увлечёт в параллельную реальность.
А собака?
Может не успеть.

* * *
Пока я размышлял, сторож протрезвел, поймал неразлучную парочку и хотел было надрать Ваньке уши и задницу одновременно, но вмешался Полкан, и экзекуцию пришлось прекратить так и не начав.
Во! Пусть сторож, услыхав рассказ про Ванькину горькую судьбу, проникнется добрыми чувствами и попросит парня засыпать яму в центре участка палым листом, а потом пообещает накормить.
И вот когда яма заполнится наполовину, одна стена ямы разверзнется (вроде бы правильно написал), оттуда протянется длинная костлявая восьмипалая рука и вцепится… нет, не в Ваньку, а лучше в Полкана. Ванька же, движимый лучшими чувствами, в Полкана тоже вцепится, и будет тянуть бедного пса обратно. Пёс стойко вынесет растяжку, даже не мяукнет. Но костлявая рука победит, и Полкан, а с ним и Ванька, втянутся в  пресловутую параллельную реальность, которую можно будет назвать, ну, хотя бы, Иноземьем.
Тем более, что ценное руководство как раз и призывало не множить названия, а ограничиться тремя-четырьмя уже признанными и апробированными.
Чем руководствовались авторы "Пособия", урезая фантазию автора в выборе названий, мне осталось непонятным.
Так, в Иноземье герои попали.
Что они там будут делать?
Конечно, Ваньку можно определить в школу магов, или заставить искать какой-нибудь хитрый ключ.
Можно, но уже было.
Опять же – куда пса девать?
А сделаю я вот таким образом.
Ванька и Полкан попадут в мир, заселенный кошками и собаками, которые когда-то были людьми.
В животных  они превратились потому, что рыцари из-под Тевтонья, называвшие себя псами, решили завоевать соседнюю маленькую, богатую и независимую страну. Население страны героически сопротивлялось, но силы были неравны, и они были обречены на поражение.
И, когда рыцари собирались праздновать победу, Верховный Маг завоёванной страны, перед тем, как расстаться с жизнью, мощным заклятием превратил рыцарей-захватчиков в собак, а свой народ в кошек.
Конечным условием заклятья было то, что спустя девятьсот девяносто девять лет, девять месяцев и девяносто девять дней  со Дня большого превращения, в Иноземье появится большой пёс, сопровождаемый тёмноволосым мальчиком. И скованы они будут одной цепью, называющейся волшебным словом "поводок".
И как только опадёт поводок с собачьей шеи, так сразу заклятие и снимется.
А мальчик исчезнет под звук грома и вид молнии.
Но, как рекомендовало "Пособие", в романе должна быть интрига и любовь, поэтому я ввёл в сюжет плохих собак, которые не хотят возврата к прошлому.
Особенно будет противиться некая Гавная (так у них, в Иноземье) сука по индексу Грива (имен там как таковых нет).
Поэтому Полкану придётся совершать чудеса ловкости и храбрости. Его не раз будут ловить специально обученные псы-собачники и сажать на мифриловый поводок (материал встречается во многих произведениях. Обладает выраженными антимагическими свойствами. Тамошними кусачками его не перекусишь, а вот перерезать финским ножом, сделанным из автомобильной рессоры – только так. Нож у Ваньки, естественно, есть – выменял на ветровку). 
Суровые и мрачные тюрьмы будут, конечно же, сменяться богатыми замками, под завязку заполненными молодыми, красивыми и горячими сучками.
Полкан не обратит на них никакого внимания, ибо его кобелиный взгляд западёт на портрет Гавной Гривы.
Он пошлёт ей любовное послание – ответа не будет.
Он пропоёт ей все вальсы, которые знает – его обольют помоями с кухни.
Он, набравшись наглости, при помощи хвоста, зубов и какой-то собачьей матери проникнет в её покои, но будет отвергнут.
Что приведёт его в необратимый шок, тем более, что отказ будет сопровождаться сильным ударом промеж задних полканьих лап. 
Руководство рекомендовало не стесняться использовать в  описание Иноземья всяких загадочных самодельных слов, не заботясь о расшифровке. Типа – надо, так и сами поймут.
Поэтому я ввёл в обращение новую меру длины – летр, веса – луд и времени – тактик.

* * *
Особое внимание "Пособие"  уделяло финалу – неожиданному и, одновременно, простите за катахрезу, ожидаемому.
И вот что получилось:
Не знал Полкан, что на  Гавную суку Гриву был наложен обет безбрачия. И что  любой кобель, увидавший её фигурку в прозрачном одеянье (откуда у тамошних сук фигурки и прозрачные одеяния? А, нет – так будут. Автор я, в конце концов, или тварь дрожащая?), должен погибнуть в жерле действующего вулкана Тявы.
Дело осложнялось ещё и тем, что в жерло вулкана должен был прогуляться и Иван, так как он тоже видел Гривины прелести, ибо, как вы помните, был скован с Полканом одной цепью.
Дорога к вулкану длилась пять тактиков и пролегала через царство диких кошек, которые, как вы помните, тоже когда-то были людьми. Кошки жили сами по себе, никого к вулкану не подпускали, а незваных посетителей подвергали страшной смерти через заласкивание.
Но отряд, ведущий к вулкану Ваньку и Полкана, они не тронули.
Только призывно мурлыкали, взобравшись на окружающие лианы.
Последние летры до вершины вулкана были, как вы понимаете,  самыми трудными.
Каменные глыбы вылетали из жерла на высоту до десяти летров, огненные искры рассыпались этаким чудным фейерверком в радиусе до трёх летров.
Лава с чувством собственного достоинства медленно стекала по склону, сжигая леса, выпаривая многочисленные горные озёра и расплавляя камни. Кругом стоял грохот, всё качалось и сильно пахло всякими невкусными газами.
В общем – присутствовали все необходимые атрибуты волшебного вулкана.
Кроме кольца.
Все условия были соблюдены, но я только не мог логически объяснить – почему кошки пропустили собак к вулкану.
Но, решительно помыслив, пришёл к выводу, что кошки, зная заклятие Верховного Мага, почуяли, что с появлением сцепленных между собой собаки и мальчишки, они вновь обретут свой исходный облик.
Сбрасывание в вулкан тоже хотелось обставить чем-то особенным, запоминающимся.
Пусть приговорённые вначале обойдут жерло вулкана по окружности, длина которой составит сорок два летра. Обход вулкана будет сопровождаться пением гимнов, прославляющих красоту и недоступность Гривы, а также пожеланием ей вечного безбрачия. Если приговорённых несколько (как в данном случае), то право первого броска решает жребий.
Жребий выпал Ивану.
Но он связан с Полканом, поэтому обряд несколько нарушается – вулкан они должны обойти вдвоём.
И при первых шагах цепь, соединявшая Ивана и Полкана, превращается в прах.
В рядах сопровождающих – тихая паника, сменяющаяся чувством неподдельной радости – пророчество сбылось.
Ванюшке до свершения пророчества нет никакого дела – ему страшно. 
Ноги не идут, тело бьёт крупная дрожь, из крепко зажмуренных глаз по щекам текут слёзы.
Но пацанский гонор и ненависть к злобной суке, приговорившей его к такому мучительному финалу,  пересиливают патологическую нервную реакцию, и парень, гордо вскинув голову, широко распахнув глаза и горлопаня что-то про славный миг и закутанного шарфом старика, делает первые шаги вокруг вулкана, пиная попавшие под ноги камни. 
И как только камушек попадает в жерло, раздаётся гром, сверкает молния – и нет уже ни мальчишки, ни кошек.
А есть девушки, вернувшие себе обольстительнейший и нецелованный облик, Иван, превратившийся в прекрасную златовласую деву - королеву Анну, и несколько собак, которых процесс превращения  не затронул.
Наблюдавшая за происходящим обозлённая и озадаченная Грива, презрев все ритуалы, сталкивает Полкана в вулкан.
Но Полкан до расплавленной лавы не долетает – под ним возникает волшебный поддон с охлаждающим и антипригарным покрытием, который лава услужливо выносит на край кратера.
И в поддоне сидит  капитан ВВС Полканов.
И на этом вулкан прекращает свою работу.
И Грива превращается в мужика по имени Гриша.
И потомки псов-рыцарей тоже превращаются в мужиков и стремятся к девушкам, чтобы сорвать с них неглижу и расцеловать.
И Верховный маг, носящий индекс Шарик, объявляет, что заклятие снято, а Ваня-Анна, и Грива-Гриша это родные брат и сестра, а капитану Полканову суждено стать мужем девы Анны.
В финале -  все довольны, радостные слёзы, льющиеся во множестве ручьёв, гасят кипящую лаву, но внезапно налетает злой ветер, уносящий деву Анну в неизвестные дали.
И два названных брата – Гриша и капитан ВВС Полканов отправляются на её поиски…
Далее "Пособие" со здравым цинизмом намекало, что автору не возбраняется растянуть похождения своих героев томов этак на семь-восемь, при условии постоянного спроса, предложения и притока денежных средств.

* * *
Когда я нёс своё творение Елене Менелай, то здорово боялся, что меня спустят с лестницы.
- А что, я всегда верила в вас, - произнесла Елена, устремив поток своих каштановых волос на грудь. – Хотя, конечно, это ещё не роман, а скелет романа. Костяк. В первой половине романа вы закрепощены, кураж почти не чувствуется, разошлись только к финалу, да и то как-то скучновастенько.
Характеры надо доработать, интрига слабая, тараканчики кое-какие есть, но они мелкие, с ними сами справитесь. Поработайте ещё – и роман заиграет.
И, помолчав, добавила:
- Конечно, я не настаиваю, вы автор, вам виднее, но подумайте…
Я переписывал роман шесть раз.
На седьмой мне сказали:
- Ну вот, что-то и получилось. Вот только надо добавить…
- Что?!
- Немного. Словарик, объясняющий часто встречающиеся выражения, летосчисление, календарь, геральдику и карту.
- Это ещё зачем?
- А вдруг в описываемую вами реальность люди хлынут? Им ведь надо знать местный колорит и географию. Так что озаботьтесь и сделайте. Кстати, как вы назвали свой роман, и под чьей фамилией он будет печататься?
- "Полкан и Шибздик". А печататься, так под моей.
- Название романа не отражает внутренней сущности, поэтому рекомендую сменить название на "Полкан меняет шкуру". А печататься советую всё-таки под псевдонимом. Согласны?
Находясь в каком-то странном состоянии, толком не отражая происходящее, я кивнул головой в знак согласия.
Роман вышел скромным тиражом, отзывов, как ругательных, так и хвалебных, не получил.
Гонорару дали, но немного.
Вот так, дорогой читатель, канул в Лету хорошо информированный оптимист Васька Скальд, и появился писатель Виссарион Скальдин.

Глава 11. О писательстве, как разновидности наркомании  и её последствиях.

После того, как роман был написан и издан, стало понятно, что не писать я уже не могу. Наркотик, называемый писательством, глубоко проник в мой организм, захватил жизненноважные органы и навязал свою волю – писать следующий роман.
На этот раз героем романа стал ушедший на пенсию следователь, со скуки решивший заняться антиквариатом.
В поисках  драгоценного  ожерелья он попадает во времена царствования Петра Великого и узнаёт о заговоре, направленном на свержение царя-батюшки и уничтожение города на Неве.
Движимый патриотическими чувствами, следователь-антиквар решает добиться аудиенции у  князь-кесаря Ромодановского, дабы сообщить ему эту новость.
Но вовремя понимает, что ему могут не поверить, или, наоборот, захотят узнать такие подробности, в коих он не сведущ.
А знакомиться с оборудованием князь-кесарских подвалов следователю почему-то не захотелось.
Судьба (в лице автора) сводит его со специальным агентом, прибывшим в Петербург из девятнадцатого века как раз с целью предотвращения данного террористического акта.
Почуяв родственные души, попаданцы встречаются в трактире, где агент рассказывает следователю, что заговор организован в том веке, из которого он прибыл.
Инициаторами заговора является группа учёных-историков, поставивших своей целью великий научный эксперимент - изменить ход истории и посмотреть, что из этого получится.
На роль ликвидаторов выбраны две стриженые курсистки и один волосатый студент.
Из дальнейшей беседы сотрудников силовых ведомств выясняется, что в девятнадцатом веке была создана специальная служба, которая, перемещаясь во времени и пространстве на машинах времени, отслеживала подобные поползновения и всячески их не допущала.
На вопрос следователя, сохранилась ли эта служба в двадцатом первом веке, агент сообщает, что служба самоликвидировалась в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
Оборудование было взорвано, а все документы – уничтожены.
Сотрудники же кто расселился по прошлым векам, кто остался доживать в советской и постсоветской России.
Правда, ходили слухи, что группа сотрудников, отступая с Колчаком, собиралась увезти часть техники в Китай.
Но, после разгрома адмирала, обосновалась в горах Северного Урала и там, в труднодоступном районе, развернула свой полигон.
Дальнейшее течение романа развёртывается как в петровской России, так и за рубежом. Присутствуют драки, стрельбы, погони, элементы чёрной и белой магии, пылкая и безответная любовь  – законы жанра соблюдены полностью.
В финале студент погибает в перестрелке с окружившими его агентами, а курсистки, воздвигнув на своих головах умопомрачительные шиньоны, превращаются в королев Шантеклера.
Спасители Отечества, как нынешнего, так и будущего, празднуют Викторию с Петром Первым, Светлейшим князем Меньшиковым и князь-кесарем Ромодановским, который, оказывается, с самого начала знал о заговоре, но, поняв, что против заговорщиков борется ещё одна, неведомая ему сила,  решил не вступать в чужую игру раньше срока.
Агент убывает в свой век с подробным отчётом и столовым набором из чистого золота, а следователь-антиквар уносит с собой редкостной красоты перстень, найденное ожерелье, а также личный подарок князя Меньшикова – несколько панно из будущей Янтарной комнаты.
Перед расставанием сдружившиеся силовики обмениваются явками и паролями и назначают следующую встречу через восемьдесят дней в квадрате 03-62.

* * *
При написании этого романа я сидел за клавиатурой день и ночь, позабыв недочитанные книги и шумное веселье, изредка прерываясь на еду в ближайших забегаловках, совершенно не обращая внимания на то, что ем. 
Друзья, сначала ломившиеся ко мне, постепенно стали забывать дорогу к моей квартире, чему я, собственно говоря, только радовался – никто не мешал писать.
В одно прекрасное утро, оторвавшись от ночь-напролётного сидения за компьютером, я вдруг с удивлением обнаружил, что к спиртному меня уже не тянет. 
На работу ходил из-под палки, начальство свирепело, но репрессивных мер не предпринимало – всё-таки я пока считался приличным специалистом.
Но для меня работа всё больше и больше отходила в сторону.
Я с нетерпением ждал того момента, когда, возвратясь домой с опостылевшей работы, сяду за компьютер, чтобы заняться любимым делом - нанизывать слова на ниточки фраз.
Поверь, читатель, что этим завораживающим занятием можно заниматься бесконечно.
Чувства, которые я при этом испытывал, смело можно было уподобить  чувствам  испанского гранда, стремящегося покорить Прекрасную Даму – сначала эту Даму найти, потом добиться взаимности, а уж потом слиться в сладострастном экстазе.
А слова, нужно отдать им должное, вели себя именно так, как ведёт себя Прекрасная Дама в означенной  ситуации – сначала сопротивлялись, а потом покорно ложились именно на то место,  каковое  им было предуготовлено.
Я. доводил себя до изнеможения, пытаясь подобрать только самые нужные, самые выигрышные слова, выстроить их в той последовательности, которая раскрывала суть происходящего или переживания героя. И я вполне мог бы дойти "до ручки" (прости, читатель, за невольный каламбур), но меня отрезвила фраза дореволюционного писателя-юмориста, на которую я наткнулся совершенно случайно:
- Она схватила ему за руку и неоднократно спросила, где ты девал деньги.
Я понял, что лучше мне не написать никогда, и самоистязанием заниматься прекратил.
Стоит добавить, что Петровскую  Русь я изучал не только по книгам, но, так сказать, и лично – прожил в Санкт-Петербурге две недели, оценил стиль тогдашней речи и письма, отведал пирогов с зайчатиной и полюбовался царицей Екатериной.
Впечатления она не произвела – раздавшаяся курносая баба с утиной походкой и визгливым, с жутким прибалтийским оттенком, голосом. 

* * *
Между делом, походя,  я сотворил повесть о студенте в рыцарской сбруе. По ходу повествования герой должен был петь серенаду. Подходящих стихов не нашлось, и я решил тряхнуть стариной – написал серенаду в стиле позднего средневековья в сочетании с современным рэпом. Дело понравилось, я вошёл во вкус, а песни ушли в народ.
Роман и повесть принесли мне деньги (не столь большие, как хотелось), некоторую известность (меня стали узнавать продавцы в книжных магазинах и лоточники-офени), а также вал отзывов на различных форумах (лучше бы этого не было).
Та самая девица, которая подозревала меня в сотрудничестве с ФСБ, подозревать не перестала, только зарплату я стал получать в долларах и от ФБР.
Группа критиков, ранее метелившая меня за незнание родного языка, громко воздала осанну  писателю, который так мастерски владеет русским языком.
И только один человек, проведя въедливейший  анализ текста, сделал заключение, что и роман и повесть могут принадлежать автору "Роковых минут истории".
За что и был сурово обруган товарищами по общению.
А у меня кончились гонорарные деньги, зарплату в очередной раз задержали, и я стал продавать то, что мне осталось от родителей – мебель, ковры, хрусталь и прочую посуду.
Однажды ко мне пришёл человек, скупивший раритетную вазу, картину времён соц. реализма и набор дореволюционных серебряных ложек. Отсчитав требуемую сумму и уже стоя в коридоре, он почему-то стал жаловаться на некоего писателя Скальдина, извратившего его образ настолько, что с ним (антикваром) уже никто не хочет иметь дело.
Я благоразумно удержался от признания, но какого же было моё удивление, когда неделю спустя этот скупщик ворвался ко мне в квартиру  и сообщил, что благодаря моим книгам ему перепал крупный антикварный куш. За что мне следует процент от сделки и умеренное вознаграждение.
Оценив размер суммы, я понял, что с медициной, как с нелюбимой и непонимающей женой, надо разводиться.
И, разведясь, начал жить на деньги, получаемые от любовницы-литературы.

Глава 12. О том, как хорошо не ходить на работу, о неожиданно вспомнившемся дне рождения, о том, что друзья, всё-таки, приходят, и о том, что даже из встречи с вампирами можно извлечь пользу.

Господи! Благодарю тебя отныне и присно и во веки веков за то, что ты вложил в неразумную голову раба твоего Василия идею подать заявление об уходе с работы!
Ты не представляешь, дорогой читатель, какое это счастье – не ходить на работу!!
Я просыпаюсь, когда хочу, делаю, что хочу и вообще веду сибаритствующий образ жизни.
Как кошмарный сон вспоминаются подъёмы в полшестого утра, завтрак на скорую руку, утренние линейки, заморочки с больными, беседы с их родственниками, споры с коллегами и начальством. Словом всё то, чем я занимался все эти годы с восьми до шестнадцати сорока пяти каждый рабочий день, а иногда с восьми утра дня нынешнего до шестнадцати сорока пяти дня грядущего.
Мой уход с работы произошёл достойно и спокойно: я написал заявление, заведующий, воздев очи горе, это заявление подписал без особых угрызений совести (работник к тому времени я был, честно говоря, не самый лучший), отходную я коллегам устроил запоминающуюся.
Коллеги поинтересовались моими планами, я наплёл что-то о новом месте работы с более достойным окладом жалования – и любопытные на этом успокоились.
Идея уйти с работы у меня появилась после издания второго романа. Я понимал, что нужно либо делать своё дело, либо любить музыку, и ни в коем случае эти два занятия не смешивать.
Сомнения были в том, на какие деньги придётся добывать пропитание, если творческий труд будет малоприбыльным, но парень я ещё молодой, здоровый, а вагоны с углём и мукой на товарную станцию приходят регулярно. Да и место уборщика подземного перехода тоже вакантно.
Свою вторую ипостась я на работе не афишировал – срабатывало некоторое охранительное торможение. Не хотел я, дорогой читатель, чтобы мои товарищи по ординаторской знали, чем занимается их коллега в свободное от работы время.
И, как показали события, оказался прав.
Как-то мои друзья-хирурги – фанаты фантастики, притащили на работу мой роман. Читали они его взахлёб, материли и хвалили тоже на высоком уровне, я даже почерпнул что-то для себя новое. А в довершение всего поинтересовались моим отношением к творчеству писателя-фантаста Виссариона Скальдина.
Мне бы вспомнить судьбу весёлого бродяги и пьяницы Хафиза, избитого толпой на ширазском базаре за насмешливый отзыв о несравненных газелях поэта Хафиза, но в тот момент Аллах затмил мой разум пеленой самоуничижения и критиканства, и я высказал всё, что думал о творчестве этого писателя.
Нет, меня не избили, но посмотрели так нехорошо, что я устыдился.

* * *
И вот я лежу на диване, обозреваю пейзаж своей комнаты и думаю, что надо бы начать ремонт – стены обшарпались, да и потолок что-то сильно потемнел. Оконные рамы намекают, что неплохо было бы их подстрогать, а пол назойливо подсовывает мне под ноги пласты облупившейся краски.
Водопроводные трубы играют ноктюрн и плачут о давно прошедшей молодости.
Да знаю я, что надо красить, пилить, строгать, менять, но у меня сейчас острый приступ лени, а когда он закончится – никто не знает.
Даже я.
Лишь бы в хроническую стадию не перешёл.
Замурлыкавшим смартфоном дал о себе знать мир прочитанных реальностей.
Глухой низкий голос с французским прононсом предлагал мне состряпать фантастический боевик про пятнадцатилетнего юношу, волею судеб ставшего капитаном межпланетного корабля.
В романе должны были присутствовать космические пираты, глава которых, под видом стюарда, как раз и находился на этом корабле, трагически погибший первооткрыватель планеты, захваченной вышеупомянутыми пиратами, и его любимая робособака, подобранная в каком-то промежуточном космопорту.
И ещё ряд героев.
Подумал – и отказался.
Всё равно оригинал не переплюнуть.
Да и лень.
Взгляд лениво блуждает по комнате, лениво цепляется за календарь…
Какая-то дата знакомая…
Ё-моё! Сегодня мой день рождения!! И даже круглая дата!!!
Да, опсовели вы, Василий Мефодиевич, опсовели. Даже про свой юбилей забыли.
Как праздновать будем?
Собственно – варианта два: либо напялить какой-нибудь приличный свитер и отправиться в ближайшую забегаловку, либо отпраздновать дома. В том и другом варианте есть свои плюсы и минусы.
Если идти в забегаловку, то надо вставать, одеваться, выходить из дому, доходить до пресловутой забегаловки. А она может быть либо закрытой на спец. обслуживание, либо быть закрытой вообще и по определению, либо страдать отсутствием мест.
Опять же отмечать свой личный день рождения в чужих людях…
Что я - бич, что ли?
Если праздновать дома, то надо вставать, одеваться, выходить из дому, доходить до ближайшего магазина, затариваться всякими вкусностями и возвращаться снова домой. Плюс второго варианта в том, что праздничный ужин можно состряпать по своему вкусу и праздновать свой личный праздник наедине с собой.
Последний плюс, правда, переходит в минус. Хотелось бы друзей увидеть. Но что делать, если жизнь сложились так, что друзья решили оставить меня наедине с музой и не мешать нашему содружеству.
- Хоть себе-то не ври, – одёрнул я сам себя, - Это ты всех отвадил от дома, не открывая двери, когда к тебе приходили, и не беря телефонную трубку, когда звонили. Вспомни-ка, когда ты последний раз у Елены был? Вот и я не помню.
А звонить всё равно не буду – приглашать в гости надо заранее, народ ныне весь занятой, сразу о Ваське Скальде и не вспомнят.
Так. Хватит размазывать чистые сопли по грязному стеклу!
Вставай, одевайся – и на генеральную уборку квартиры.
А потом в магазин.
А зачем в магазин?
Не проще ли метнуться  в Россию девятнадцатого столетия, зайти в Елисеевский продмаг и взять там таких деликатесов, про которые здесь и знать не знают?
А потом сгонять во Францию и Испанию и занять там несколько бутылочек тамошнего вина….
И будет скромный праздничный ужин одинокого молодого человека.
При свечах.
И скрашивать тоску мою и одиночество будет оркестр под управлением Иоганна Штрауса, выступление которого я самолично записал в казино Доммайера в Вене.

* * *
Всё удалось!
И свечи, и вино, и еда.
И оркестр.
И только-только я налил себе вина…

* * *
Много времени назад, один из пациентов, находясь в остром приступе благодарности, сконструировал для меня дверной звонок. Что он там придумал, я так и не понял, но звонок обладал способностью определять, какие гости пожаловали – желанные или не очень.
Если гость был хуже татарина, то вызвякивалось "Мама, я лезу".
Если гости были желанные –  звучал "Революционный этюд" Фредерика Шопена в авторском исполнении.
Была ещё одна, неизвестная пока мне мелодия, про которую мастер сказал, что она возникнет в тот момент, когда на пороге появится девушка моей мечты, будущая супруга.

* * *
… И только-только я налил себе вина, как раздался "Революционный этюд".
Я протопал в прихожую и открыл дверь.
На пороге стояли Командор, Люмьер и наши девушки.
- Чего припёрлись? – хмуро осведомился я, с радостью глядя на этих прохиндеев и прохиндеек.
- День рождения у тебя сегодня, - просветил Командор.
- Круглая дата, - буркнул Люмьер
Девушки расцарапали мне щёки своими серьгами, или что там у них в ушах нацеплено?
- Ну, раз пришли – то заходите, - сказал я, ухмыляясь во весь рот, и потащил друзей в комнату.

* * *
Вечер удался на славу.
Пили, пели, вспоминали.
Я, в кои-то веки, наевшись досыта, одурел в доску, и, утратив скромность, которой и раньше-то было немного,  стал читать и петь то, что сотворил за последние полгода.
Ленка, прижавшись ко мне как прежде, утирала слёзы, шмыгала носом и шептала, что если бы не Юрка, то она была бы мне верной супругой и добродетельной матерью.
Остальной народ, хоть это и были близкие друзья, принимал моё творчество благожелательно и с восторгом – наверно, много выпили.
Потом, как водится, перешли на старые, хорошо забытые песни.
Потом наступил момент истины – ребята делились сокровенным, я тоже что-то пытался рассказать как о своих путешествиях, так и о жизни.
Кажется, кому-то что-то предсказывал.
Попутно пытался пояснить, почему я забросил медицину.
В разгар веселия среди комнаты незаметно материализовался Виктор Львович, и обрадовал собрание тем, что мой роман про неудавшееся покушение на Петра Великого удостоился гран-при на самом престижном фестивале фантастической и приключенческой литературы в России.
Это известие было решено отметить доброй долей зелена вина, а так как выпивка к тому времени уже закончилась, то мне пришлось сгонять во французскую провинцию Коньяк и притащить оттуда пару-другую бутылочек местного напитка, кои мы с удовольствием и распили.   
Виктор Львович свободно переходил в Елену Зевсовну и обратно, что окружающими воспринималось как должное, не переставая рассказывать что-то весёлое и интересное для каждого.
Я не удержался и когда мы, стоя на лестничной площадке, самым бессовестным образом игнорировали рекомендации Минздрава, потребляя сигареты, названные именем царя, втянувшего подвластный ему народ в грех табакокурения, поинтересовался, каким образом Видбор Лихаревич очутился  в известной нам реальности.
- О, это очень долгая и, даже может быть, интересная история, - последовал ответ. – Я расскажу её как-нибудь, когда мы будем сидеть вдвоём за бочонком старого доброго келимаса из винных погребов моего лучшего друга, бывшего майора ВДВ, а ныне графа и короля королей. А сейчас, извините, не время и не место.
Под утро Света решила всерьёз озаботиться моим анахоретством и пообещала, что познакомит меня со своей подругой, которая тоже пишет фантастику.
Предложение, ну, не то, чтобы заинтересовало, но запомнилось.
Я давно мечтал написать роман с кем-нибудь в соавторстве.
Расходились уже засветло, довольные проведенной ночью, договорившись о следующей встрече.

* * *
В пустой утренней квартире, среди пустых бутылок, грязных тарелок и разбросанных окурков меня ждал Видбор Лихаревич и Старшой Брат в облике Димы.
- Вася, - озабоченно сказал Дима. – Тебе надо срочно перебираться ко мне в реальность.
- Дело в том, - продолжил Видбор Лихаревич, - что за вами началась охота.
- И что я такого натворил? – заинтересованно спросил я.
- В своём последнем романе вы по незнанию прикоснулись к одной из важнейших псевдотайн – машине времени, якобы спрятанной на Северном Урале, - ошарашил меня Видбор Лихаревич. - Силы зла почему-то считают, что она реально существует, и ищут её уже давно - с конца пятидесятых годов двадцатого столетия…
- Вы хотите сказать?.. – удивлённо спросил я.
- Нет, они были нормальными людьми и шли в нормальный поход. Зло, решив, что они идут к машине,  встретило их там, под горой. Ребята оказались бессильны перед этой силой и погибли. Единственного человека, способного противостоять наваждению, вывели из строя ещё на подступах к предполагаемому месту нахождения пресловутой машины. А мы… мы появились чересчур поздно.
- Но мы отвлеклись, - глухо, после небольшой паузы, будто вспомнилось то, чего вспоминать не хотелось, произнёс Видбор Лихаревич. - Кто-то из адептов зла прочёл ваш роман, и решил, что вы действительно знаете, где находится эта машина.
- А она на самом-то деле существует?
- Да нет никакой машины времени, а есть старый робот, выкрашенный золотой краской, оставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно где, издающий душевыворачивающие звуки и получивший известность в урало-сибирском фольклоре как Золотая баба, - несколько вычурно, видимо от волнения, подхватил разговор Дима. – Нам стало известно, - сумрачно сообщил Видбор Лихаревич, -  что вас хотят выкрасть, чтобы провести сканирование вашего мозга и извлечь из него всю имеющуюся информацию.
- Наивные люди, - сочувственно поддакнул Дима с оттенком злорадности Старшого Брата, - Только после этой манипуляции, тебя даже наша реальность не примет.
Я задумался.
Побывать вновь в ставшей мне родной реальности было бы неплохо, но…
- Дим, - осторожно спросил я. – Во всех прочитанных мною книгах, если главного героя не могут найти карательно-розыскные и разведывательные органы,  то начинается охота за его друзьями и близкими. Тебе не кажется, что здесь может быть нечто подобное?
- Так мы твоих друзей охранять будем, - браво ответствовал Старшой Брат.
- Никуда я не поеду, - полутрезвым голосом сказал я. – Лучше меня охраняйте.

* * *
Я возвращался домой поздно вечером – Елена попросила дать несколько уроков игры на гитаре кому-то из сыновей (я и раньше-то не помнил, кто есть кто, а сейчас, после долгого отсутствия, вообще не мог вспомнить, как какого парня звать). После урока сели гонять чаи, потом я попел сам, а потом пришла пора топать домой.
Елена приглашала заночевать, но я, помня разговор с Димой и Видбором, решил не  подвергать близких мне  людей опасности, и, распрощавшись, вышел на улицу.
- Эй, чухло! – раздался сзади сиплый полупьяный голос. – Дай сигарету, а то остальные девятнадцать отнимем.
Я оглянулся.
За моей спиной стояли вроде бы как два бомжа, но аристократической белизны ладони с длинными тонкими пальцами, отсутствие щетины на бледных лицах (именно на лицах, причём отмеченных печатью кое-какого интеллекта) и выглядывающие изо рта клыки подсказывало мне, что это маскарад, причём не самый лучший.
- В образ вживаться не умеете, - укоризненно произнёс я, пересыпая из руки в руку горсть монет из светлого металла. – Где тупое выражение небритой отёчной морды лица, трясущиеся руки, кошёлки с бутылками и сплющенными банками из-под пива и тоника, а?
- А мальчик-то ещё и издевается, - удовлетворённо пропел один из вампиров. – Сейчас мы его научим старших уважать.
Пара учителей кинулась на меня, но остановились  в двух шагах.
Из пастей пахнуло нечищеными зубами и несвежими миндалинами.
Я, понимая, что терять нечего, а погибать надо весело, ехидно-сочувствующим тоном произнёс:
- "Орбит" – лучшая защита от кариеса, а запах изо рта уничтожает "Лесной бальзам".
- Мальчик, - в ответ просипел один из вампиров, - перестань монетами баловаться, а то хуже будет, и серебряный крест с шеи сними.
Я знал, что от вампиров, кроме серебра, можно защититься ещё двумя способами – либо отходить осиновым колом, либо бросить им горсть каких-нибудь схожих предметов, которые они будут вдумчиво перебирать до самого утра.
Память услужливо подсказала ещё один, самый верный, способ расправиться с вампирами – снять или украсть носок с левой вампирячьей ноги, запихать туда камней или чеснока и кинуть в реку. Вампир бросится вслед за носком и утонет.
Камней, а тем более чеснока, рядом не оказалось, реки в ближайшем окружении не просматривалось, а снимать или красть носок, да ещё и с левой ноги, да ещё и у вампира,  я просто побрезговал – неизвестно, когда эта нечисть в последний раз меняла сей предмет одежды. И на что. Опять же в спешке можно и не разобрать, где нога левая, а где правая.
Я швырнул в вампира монетами.
Некоторые из них всё-таки оказались серебряными – вампир заорал ещё сильнее и стал дымиться.
Второй, не задетый монетным дождём, кинулся на меня.
Откуда в моей памяти возникло напрочь забытое высокое искусство уличной драки, я так и не вспомнил. Я, презрев благородство, использовал все запрещённые приёмы, которые только знал, но силы начали сдавать, ноги уже не держали, а отбиваться я мог, только прижавшись к стенке.
- Держись, Васька, мы идём! – раздался громкий крик, и на улицу вылетели Димка и Видбор.
Да, если бы мне кто-нибудь сказал, что доцент, заведующий кафедрой, Смирнов В.Л. может так драться, я бы расценил это как неумную шутку!
Димка, впрочем, от доцента не отставал.
Когда вампиры были уже упакованы и уложены, из переулочка вышел ещё один… человек? вампир?
Всё-таки, это был вампир, и, судя по манере поведения, начальник – глава клана.
Потому что, только начальник может подойти и безнаказанно пнуть поверженного подчинённого именно в то место,  которое мужчины берегут больше всего.
Я хотел что-то вякнуть о том, что лежачего и сонного не бьют, но последующая фраза заставила насторожиться.
-  Я сильно вами разочарован, - прошелестел глава клана. – Так бездарно принять обличие, не озаботиться правдой жизни, не проверить, что у мальчика в руках, не проконтролировать, не идёт ли кто за ним следом… Позор, какой позор на наш клан! Вы больше не достойны пребывать в нём.
Поверженные молчали, мы приготовились к последнему и решительному бою.
- Вам нет нужды распылять в мою сторону этот вашу новую разработку -  серебряно-осиновый аэрозоль, он на меня не подействует, - усмешливо было сообщено в наш адрес. – Вообще-то охота на тебя, Василёк, и не объявлялась – вас неверно информировали. Мы всё-таки умеем отличать фантастику от реальности. Виновные в этом недоразумении уже назначены и понесут соответствующее наказание. Вы можете свободно ходить по улицам, опасаясь только местных хулиганов и наркоманов.
- А эта парочка, - он ткнул пальцем в сторону лежавших, - действовала по своей глупой инициативе, не поставив в известность руководство клана. Приношу свои извинения.
Во мне взыграло чувство справедливости, а может быть и жалости.
- А что вы с ними будете делать?
- Законы клана суровы – они будут изгнаны, - непреклонно изрёк глава клана.
Связанные отщепенцы зашевелились, но не проронили ни звука.
- Я слышал, что есть ещё одно наказание, – будничным тоном напомнил я.
- Какое ещё? – недовольно удивился собеседник.
- Передача побеждённых победителю.
- Зачем они вам? – последовал заинтересованный вопрос.
- Исключительно в научных целях, - с идиотским пылом учёного интеллигента заявил я. -  Буду изучать метаболизм вампира в неестественных условиях.
Пленённые задёргались и стали издавать нечленораздельные звуки с оттенком откровенного ужаса.
- Мы, конечно, вампиры, - понимающим голосом произнёс начальник, - но не такие уж садисты, как вы думаете. Скажите, что претензий к нам не имеете, и я верну этих олухов в свой клан.
- Претензий не имею, все свободны, - с интонациями государственного деятеля произнёс я.
Лёгкий хлопок, облачко тумана, ехидный голос, прошелестевший что-то насчёт того, что носки меняются ежедневно и не по разу и только на томатный сок с солью – и пред нами чистая предрассветная улица с тускло светящими фонарями и с аптекой на углу.
- Вась, а что бы ты с ними в самом деле делал? – спросил Дима.
- Сам не знаю, - честно признался я.
 
Глава 13. О встрече с соавтором и о том, как мы писали роман. А также о том, что я, кажется, нашёл не только соавтора, но и судьбу.

"Пособие по написанию…" и небезызвестная Менелай Е.З. указывали, что в романе должна быть завязка, кульминация и развязка.
Так вот, дорогой читатель, мы переходим к кульминации не только читаемого тобой произведения, но и всей моей жизни.
После описанных выше событий прошло уже две недели.
Я, гладко выбритый и в линялой кепке, босиком ходил по ночному городу, местные забулдыги и подростки обходили меня стороной, бормоча вслед что-то уважительно-боязливое.
О Светкиных пьяных намерениях забыл напрочь.
А зря, между прочим.
Телефонный звонок поднял меня в десять утра.
Бормоча что-то нецензурное об уродах, которым не спится в такую рань, поднял трубку – и застыл в аллегорической позе бухгалтера, получающего телефонограмму о внеочередной ревизии.
В телефонной трубке приятный женский голос сообщал, что она согласна на моё предложение о совместном написании фантастического романа.
- П-п-простите, вы кто? – толком не проснувшись, спросил я.
- Ах да, я забыла представиться. Меня Ольгой зовут. Так когда я могу к вам подойти?
Остатки сна вспугнутым Морфеем упорхнули в один момент.
Только этого ещё не хватало! У меня ремонт, понимаете ли, почти начался – а тут в гости напрашиваются! Да и раздумал я совместные романы писать – заморочек куча, всё на нервах. Может, отказаться? 
- Давайте-ка, мы с вами лучше в кафе встретимся, - промямлил я.
- Давайте, - разочарованно ответили на том конце провода.

* * *
Когда я подошёл к кафе, то увидел одиноко стоящую перед входной дверью женскую фигурку. На двери висела табличка: - "ИЗ-ЗА ОТКЛЮЧЕНИЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА И СБОЯ КОМПЬЮТЕРНОЙ СЕТИ КАФЕ СЕГОДНЯ РАБОТАТЬ НЕ БУДЕТ".
- Здравствуйте, я Ольга, - представилась незнакомка.
- Вася, - буркнул я. – Ну что, вижу, что делать нечего – придётся приглашать вас к себе домой. Но учтите, у меня ремонт и не прибрано.
- Знаю, - чуть улыбнулась Ольга. – Света мне рассказала.
- И что ещё вам про меня рассказали?
- Что вы очень смешной, когда сердитесь. А когда вы пишете, то к вам лучше не приставать.
- Правильно сказала. Забыла только добавить, что моим предком был Рауль – Синяя борода, и я, в некоторых отношениях, его вылитая копия. Слушайте, давайте, в магазин зайдём, а то угощать вас нечем – дома только самогон из мухоморов остался, да холодец из пёстрых кошек.
- Чёрные вкуснее, - не осталась в долгу Ольга. – А что касается вашего предка, то борода  у него была трехцветная, поэтому он её и красил в синий цвет. И жил он нехорошо, и умер противно и вообще, говорят, импотентом был. Так что поищите себе другого предка. Поприличнее.
Мне стало ясно – от совместной работы над романом не уйдёшь.

* * *
Обычно от кафе до дома я добирался за  пятнадцать-двадцать минут.
С Ольгой же мы шли часа два, выбирая, почему-то самые окольные улицы и переулки. 
По пути успели договориться о том, что простое и милое искусство вести дружескую беседу мало-помалу исчезает. И что  главная причина этого явления заключается в  уторопленности жизни, которая не течёт, как прежде, ровной ленивой рекой, а стремится водопадом, увлекаемая телефонами, поездами, автомобилями и аэропланами, подхлёстываемая газетами, удесятерённая в своей поспешности всеобщей нервностью.
Я важно добавил, что совершенно пропало умение и желание слушать. Исчез куда-то прежний внимательный, но молчаливый собеседник, который раньше переживал в душе все извивы и настроения рассказа, который отражал невольно на своём лице всю мимику рассказчика и с наивной верой воплощался в каждое действующее лицо. Теперь же каждый думает только о себе. Он почти не слушает, стучит пальцами и двигает ногами от нетерпения и ждёт не дождётся конца повествования, чтобы, перехватив изо рта последнее слово, поспешно выпалить:
- Подождите, это что! А вот со мной какой случай случился… 
- Да, - продолжила Ольга, - большой роман стал редкостью: у авторов хватает терпения только на маленькую повестушку. Но зато кинематограф в какие-нибудь два часа покажет вам войну, охоту на тигров, скачки в Дерби, ловлю трески, кровавую трагедию и уморительный до слёз водевиль, а также виды Калькутты и Шпицбергена, бурю в Атлантическом океане, Альпы и Ниагару.
После этих слов мы мило друг другу улыбнулись.
Первый раунд закончился вничью – русскую литературу начала двадцатого века мы знали одинаково хорошо.

* * *
В квартире наша пикировка и обоюдное прощупывание понизились до приемлемого уровня, и мы начали всерьёз обсуждать план нашего совместного произведения.
Часа через три беседы, протекавшей на высоком дипломатическом уровне, мы договорились, что пишем роман о нежити, охраняющей памятник архитектуры "Помещичья усадьба конца восемнадцатого века".
Ольга на себя брала всю психологию и диалоги.
Мне отводились боевые действия, сюжет, исторические изыскания и всё, что понадобится впредь.
Потом мы вышли на кухню покурить.
И вот тут я внимательно её рассмотрел.
На улице Ольга, одетая в синюю нейлоновую куртку, чёрные брюки и спортивную шапочку, походила на подростка, которого можно было послать за сигаретами и пивом.
Теперь передо мной стояла девушка среднего роста, современной (как любит выражаться знакомый академик) конструкции, с лицом…
Прав был кто-то из классиков, сравнивая женщину с драгоценным камнем, красоту которого определяет оправа, в которую он заключён.
Ольга относилась именно к такой категории женщин.
В зависимости от оправы она могла быть и уличной девчонкой и сказочной принцессой.
Насмешливой, стервозной и влекущей к себе принцессой, под балконом которой хотелось драться на дуэли, петь серенады и защищать эту оторву от всех мыслимых и немыслимых напастей.
Забыв про сигарету, я глядел на свою визави, и представлял её в длинном, до полу, бардовом платье с глубоким декольте, и в изумрудном уборе.
- Я думаю, что мы будем писать каждый по отдельности, а потом либо пересылать друг другу тексты по электронке, или корректировать при встрече, как сегодня. Мне кажется, что так будет лучше, - мягко сказала она.
- А когда мы с вами встретимся? – глупо спросил я.
- Не скоро. До  города, где я живу, добираться довольно сложно – два автобуса в день, а езды часов восемь. Ну что, пока?
- Пока.

  * * *
И началось наше совместное действо.
Мы быстро поняли, что писать раздельно – процесс неблагодарный и порочный. Поэтому, раз или два в неделю я доезжал до Ольги (благо, "Жигули" были ещё на ходу), и мы разрабатывали сюжетные ходы, вводили или убирали героев – иными словами создавали, как говорила Елена Зевсовна, костяк романа. А уже дома, в спокойной обстановке, не торопясь и изредка переругиваясь по скайпу, мы наращивали на этот костяк мышцы, нервы, кожу.
Ольга жила в маленьком городке, работала психотерапевтом в чахлой, еле сводящей концы с концами медицинской фирме. Жила одна, о своей прошлой жизни никому ничего не рассказывала.
Уже потом, много времени спустя, я узнал, что жизненный путь  Ольги был усыпан не розами, а завален черепками стремлений и осколками надежд.
Детство прошло в деревне.
После смерти родителей перебралась в город, устроилась санитаркой в госпиталь, потом выучилась на медсестру. Жизнь налаживалась, и быть бы Ольге старшей сестрой отделения, если бы…
Всё-таки сюжеты "мыльных опер" берутся из жизни.
Во всяком случае, с Ольгой именно так и произошло – молодой бизнесмен попадает в автокатастрофу, долго лечится в госпитале, встречается с медсестрой Ольгой и предлагает ей руку и сердце.
А вот дальше "мыло" и жизнь расходятся – супруг заставляет Ольгу учиться дальше, чтобы получить профессию психоаналитика.
Мотивация жёсткая – после завершения Ольгиной учёбы они уедут в Штаты, а там эта профессия престижна и востребована.
Но, в день получения диплома, муж, спешащий поздравить любимую жену, наталкивается на группу обкуренных подростков, и Ольга в двадцать два года становится вдовой.
Друзей, готовых поддержать в трудную минуту, как частенько в таких случаях бывает, не нашлось, и она переезжает в этот городок, с трудом находит работу и, чтобы хоть как-то отвлечься, пробует свои силы в творчестве.
Опыт оказался удачным - пресса с удовольствием печатает её рассказики и эссе, а местное книжное издательство предлагает  заключить договор об издании книги.
Но в Ольге неожиданно просыпается авторское самолюбие, пополам с мазохизмом – она хочет написать роман. Причём не одна, а с кем-нибудь.
Встретившись со старой подругой, она рассказывает о своём желании.
И Света берётся за дело.

* * *
Авторский коллектив после тщательных раздумий и многократных проверок решил, что действие романа будет происходить в наше время в усадьбе, расположенной где-нибудь в средней полосе России.
- Почему не в родных пенатах? – спросит дотошный читатель.
Ответ будет прост, как правда:
- Во-первых, Горнозаводской Урал как-то не богат на помещичьи усадьбы восемнадцатого века, а во-вторых, мы вспомнили историю благочестивейшего Мухаммеда Расула-ибн-Мансура: переселившись в Дамаск он приступил к сочинению книги "Сокровище добродетельных" и уже дошёл до жизнеописания многогрешного визиря Абу-Исхака, когда вдруг узнал, что дамасский градоправитель – прямой потомок этого визиря по материнской линии. "Да будет благословенен Аллах, вовремя ниспославший мне эту весть!" – воскликнул мудрец, тут же отсчитал десять чистых страниц и на каждой написал только: "Во избежание", после чего сразу перешёл к истории другого визиря, могущественные потомки которого проживали далеко от Дамаска.
Благодаря такой дальновидности указанный мудрец прожил в Дамаске без потрясений ещё много лет и даже сумел умереть своей смертью, не будучи вынужденным вступить на загробный мост, неся перед собой в руке собственную голову, наподобие фонаря.
Просмотрев массу изображений, мы уговорили друг друга, что здание будет с колоннами, барельефами, лепниной и всеми прочими архитектурными излишествами, которыми был богат тот просвещённый, тот циничный век.
Не забыли, что здание стоит уже двести с лишним лет, и поэтому наложили на него отпечаток беспощадной руки  времени - обрушили штукатурку, выбили стёкла, оторвали руку гипсовой дриаде, стоящей у входа, сделали скрипучими и слегка подгнившими полы в главной зале. Каждая ступенька парадной лестницы скрипела в своей тональности.
Не обошлось без глухих аллей, заросшего пруда и старинной легенды об утопившейся в этом пруду графине, когда она с изменившимся лицом узнала о многочисленных изменах собственного мужа.
В усадьбу мы пустили жить тихого скромного старичка – дальнего потомка  её владельцев, князьёв Сударушкиных-Безбожниковых. Старичок совмещал обязанности сторожа, ремонтёра и, буде такая необходимость возникнет, экскурсовода.
Когда посетители пеняли ему, что усадьба находится в сильно запущенном состоянии, тот отвечал классической фразой: – "А деньги кто, Пушкин даст? Так у него их отродясь не было".
Сколько лет живёт старичок в этой усадьбе, не знал никто – даже деревенские бабы, которым, по определению, известно всё.
А секрет заключался в том, что старичок в своё время спознался с неким Макропулосом, который и одарил его средством долголетия.
Но с одним условием: средство будет действовать до тех пор, пока старичок будет привечать в доме призраков  живших в нём когда-то людей, а также местную нежить, численность которой уменьшалась из года в год.
Странствующих рыцарей, менестрелей, беглых монахов, бомжей, бичей и гастарбайтеров предписывалось гнать всеми способами,  так как это великолепие было построено не для них. 
В полнолуние призраки устраивали балы, а нежить – бесы, злыдни и планетники, вспомнив былые годы, озоровали на единственной дороге, ведущей из усадьбы в город.
Так бы всё это и продолжалось, если бы у местных деловых людей не возникла мысль перестроить усадьбу в охотничье хозяйство с гостиницей повышенной комфортности на шестьдесят персон.
Тут мы слегка поспорили. Я предложил назвать вещи своими именами, но моя соавторша категорически этому воспротивилась.
Сначала деловые решили усадьбу выкупить, но старичок, как вы сами понимаете, не соглашался, несмотря ни на какие деньги.
Тогда ему стали угрожать методами физического воздействия, напустив братцев-хватцев из шатальной волости.
Но старичок в своей бурно проведенной молодости весьма активно участвовал в монашеском многоборье, да и в старости не прекращал тренировок, поэтому все бойцы-удальцы попали в местную больницу с тяжёлыми травмами, а у некоторых были поражения, несовместимые с жизнью.
Обозлились тут все заинтересованные лица, и под пологом ночи, просто, без затей, выпустили в старичка всю обойму из старого доброго "калаша".
В поединке "Калашников против Макропулоса" выиграл, как ты правильно понимаешь, дорогой читатель, наш отечественный волшебник и конструктор.
Умирая, старичок проклял всех сявок-бизнесменов, сказав, что он таких в тридцатые годы топил в Северном Ледовитом океане на одной барже и завещал ни в коем случае усадьбу в руки дельцов не отдавать – лучше спалить.
И осталась нежить одна перед угрозой перестройки усадьбы.
Сначала вельми огорчились, но пепел старика Безбожникова бился в то место, где должно быть сердце.
И поклялись они отстоять усадьбу всеми дозволенными, а наипаче и недозволенными методами.

* * *
В очередном письме я предложил Ольге не скромничать, а сразу уронить на главного зачинщика перестройки что-нибудь тяжёлое, но не доводящее до летального исхода.
Подруга (добрая девушка, а посмотришь – в чём душа держится!) предложила более изощрённый вариант:
- Если что-нибудь на кого-нибудь уроним, то романа не будет, - совершенно справедливо возразила она. – Лучше мы подружим усадебную нежить с нежитью дома купца Ухогрызова, в котором нынче находится городская дума, чтобы новые друзья, в порядке дружеской помощи, уничтожили все документы, связанные с восстановлением усадьбы.
- Но, - продолжала она, -  будучи в запарке, думская нежить ошибётся и ликвидирует документы на строительство современного супермаркета в посёлке с общим количеством жителей до полутора тысяч человек.
- Согласен, - ответил я.- Только давай в посёлке мы разместим три лавки, два магазина, одну пельменную и четыре закусочных, которые, давно поделив сферы влияния, тихо и методично выкачивают деньги из посельчан. А супермаркет, который там никому не нужен, будет возводиться на территории  заброшенного кладбища.
Ольга согласилась, дополнив идею тем, что поселковый люд время от времени будет устраивать  демонстрации протеста с лозунгом: - "Предоставим авторам проекта место на кладбище!"
А сами покойнички, которым это строительство тоже ни к чему, будут по ночам стонать не хуже сирен боевой тревоги.
Причём старожил кладбища – генерал от инфантерии в отставке, предложит объединить усилия нежити усадьбы и кладбища, чтобы "схватить этих р-р-р-ракалий, отстегать на конюшне шелепами, лишить ноздрей, а после сослать  на каторгу".
Подумали, согласились и стали наживлять мышцы на костяк.

* * *
Но, как бы нежить не пыталась отстоять усадьбу, проект был разработан, утверждён, и реконструкция усадьбы началась.
Нежить, однако, и не думала сдаваться – багник заводил строительную технику в болота, кладовик, внушив рабочим, что в глубине сада старый граф зарыл клад, дезорганизовал строительный процесс на полмесяца, а сарайники, вместе со злыднями, постоянно перетаскивали стройматериалы с места на место.
Рабочие, не в силах выносить такое безобразие, сначала заливали горе, а потом стали увольняться пачками. Некоторые уходили, даже не получив заработанных денег (прочитав сей пассаж Ольга заявила, что это самая фантастическая фраза из всей известной ей фантастики).
Строительная фирма, взявшая подряд на реконструкцию, обанкротилась.
Зачинщики попытались подрядить ещё одну фирму, но директор, хорошо осведомлённый о том, что делалось на стройплощадке и знающий, что есть дома, к которым лучше не прикасаться, ответил отказом.
Стройка опустела.
Усадьба стояла полуразрушенная как временем, так и строителями, во дворе валялся строительный хлам, отпугивая своим видом всех окрестных бичей и бомжей,  в пустых оконных проёмах свистел ветер, а дождь заливал импортный ковролин.
И вот тут-то мы поняли, в какой тупик мы себя загнали.
Заканчивать роман на фоне замороженной стройки было просто нельзя – у нас было ещё столько идей!
А вот как выйти из ситуации мы не знали.
Выход я нашёл совершенно неожиданно.
В книге одного русского писателя – знатока нежити, я наткнулся на фразу, что нежить не переносит длительного ремонта дома, где она обретается и даже может погибнуть. Изображать погибающую нежить нам категорически не хотелось, поэтому мы решили, что нежить даёт возможность закончить реставрацию усадьбы, набирается сил, а дальше уже воюет с постояльцами.
Совет авторов мою идею утвердил.

* * *
На открытие охотхозяйства, по нашему замыслу, должны были съехаться первые лица города, инициаторы проекта, приглашённые гости и, естественно, представители прессы.
Нежить, по своей природе любопытная и сующая нос во всё непонятное, с интересом наблюдала за происходящим, шибко не вмешиваясь.
Ну, подумаешь, кто-то из выступающих вместо приветствия стихи Баркова прочитал.
И в гостиницу хлынул мутный вал гостей-постояльцев.
С каким же, дорогой читатель, удовольствием, мы приступили к описанию измывательств нежити над ними!
Честно говоря, постояльцев нам было не жалко. Это были либо бывшие уголовники, ставшие акулами бизнеса, либо их, извините, подруги, а также приживалы и приживалки, которые во все времена слетались на богатство как мухи (на что именно слетаются эти жирные, зелёные насекомые –  ты, дорогой читатель, знаешь не хуже меня).
Баечник рассказывал страшные истории, и постоялец просыпался в холодном поту от услышанного. Вытарашка внушала любовную страсть к портрету основателя усадьбы, висящему в главной зале. Ворогуша белым мотыльком, садилась на губы выбранной ей жертвы и вызывала болезнь, которую не могли вылечить даже в лучших клиниках мира.
Призрак Летучего гусара всегда возникал именно в том апартаменте, где шла карточная игра, и своими комментариями заставлял опытных игроков проигрывать крупные суммы игрокам начинающим. А шулеров (куда же без них!) со всем прилежанием потчевал специально принесенным с собой канделябром, приговаривая, что бьёт не за нечестную игру, а за то, что попался.   
Особенно нам удался призрак палача – здоровенного детины в красной рубашоночке, с дремучим взглядом из-под лохматых бровей, густой чёрной бородой, кнутом за поясом и топором в правой руке, которым он очень легкомысленно поигрывал.
Когда он останавливал проходящего мимо человека и тонким голоском спрашивал, не его ли он сначала должен погладить кнутом, а потом отрубить голову, то смотреть на этого человека было крайне неуютно, а рука сама тянулась к телефону, чтобы вызвать карету  "скорой помощи".
По вечерам по усадьбе медленно летали огромные вороны, бесцеремонно выкаркивая своё отношение к окружающему и помечая наиболее понравившихся постояльцев.
И охранники отдыхающих, и сами отдыхающие, пытались пристрелить ни в чём неповинных птичек, но никакие (даже серебряные) пули вреда им не приносили.
Специально для молодящихся экзальтированных дам мы придумали маленьких сереньких мышек, бегающих по столу в час обеда и ужина (на завтрак мы решили зверюшек не выпускать – пусть дамы хоть раз да поедят нормально).
Войдя в раж, я предложил эпизод, в котором девушка, сжимаемая объятиями пылкого любовника, превращается в дряхлую старуху с лысой головой, крючковатым носом и вздохом смердящим.
Любовник после этого, естественно, становился импотентом.
Ольга эпизод не одобрила, предложив мне представить себя на месте этого любовника.
Я представил – и, движимый чувством мужской солидарности,  с Ольгой согласился.
На фоне всех этих страстей отключающееся электричество, неработающая (или работающая, но не в ту сторону) канализация, отсутствие горячей или холодной (а иногда и вместе) воды воспринималось как… ну, нечто обычное, что ли.
Чудный сосновый бор, окружающий усадьбу, мы сделали местом обитания аук, любящих водить людей по лесу. На ягодные поляны заселился лукавый и хитрый боли-бошка, появляющийся перед человеком в виде немощного старичка, просящего найти утерянную сумку. Сумка, как ты понимаешь, дорогой читатель, не находилась, а человек долго блукал по лесу, маясь от головной боли.
Не обошлись, хотя и не без некоторого Ольгиного сопротивления, и  без лешего. Ольгу примирила с ним его нелюбовь к ненормативной лексике и проклятиям, за употребление которых он заводил матершинника в глухую чащобу, предварительно застив глаза туманом. 
Мне же этот дядя нравился всегда – носится по своим лесам без шапки, в неподпоясанном бараньем полушубке с запахнутой левою полой на правую, волосы зачёсывает налево, правого уха нет, бровей-ресниц тоже не видать. Людей не губит, от выпивки не отказывается, все звери и птицы  в его подчинении. Ну, пошутит иной раз зло или грубо – так университетов с гимназиями не кончал. А если начнёт сильно домогаться – крикнешь ему: "Шёл, нашёл, потерял" – он и  отстанет.
Только четвёртого октября с ним встречаться не надо – бесится он в этот день, как, впрочем, и все его сородичи.

* * *
- Дорогая моя соавторша, - спросил я, преподнося Ольге очередной букет цветов. – А вы не задумывались, на какой ноте мы будем закачивать наш роман?
- На оптимистической и доброй, - любуясь букетом, ответила Ольга. – Цветы-то с какой клумбы сорвал?
- Не поверишь – в городском парке.
- И никто не заметил?
- Так утро ж. Милиция спит.
- Не романтический вы человек, Василий Мефодиевич, - с ласковым укором сказала Ольга. - Нет, чтобы сказать, что когда вы срезали тупым скальпелем цветы, на вас напоролись сторожа и наряд милиции. И вы, резво рванув на норд-норд-вест, посыпая свой путь кайенской смесью, совершенно не заметили, как перемахнули через пятиметровый забор, не нанеся при этом никакого ущерба вашим новым джинсам.
- Не романтический, согласен. Чем роман будем заканчивать? Учти, над нами завет старика Безбожникова висит.
Мы сошлись на том, что в глухую осеннюю ночь, когда плети дождей будут бить по крыше усадьбы и фигурам статуй, в доме отключится электричество, на стенах загорятся неведомые огни, имитируя пожар, и вся нежить, возглавляемая неугомонным старичком, устроит такое представление, что испуганные жильцы выпрыгнут из постелей и в одном белье, не оглядываясь, ломанутся в сторону города.
Гостиницу, естественно, закроют и, несмотря на то, что она – памятник, приговорят к сносу.
Но вмешается организация, которую мы обозначили как "Комитет по взаимодействию с ранее неизвестными существами неживой природы", которая примет дом и его обитателей под свою руку, организовав там головной офис с кинозалом, библиотекой и изыскательской группой.
Старик Безбожников станет бессменным сторожем - призраком, а вся остальная нежить получит права гражданства и защиту от окружающей среды.
- Я думала, что будет хуже, - сказала Ольга, прочитав окончательный вариант текста.
- Я тоже, - подумал я, подыскивая благовидные предлоги для следующих встреч.
Роман мы назвали просто и незатейливо – "Тени старой усадьбы".
Елена Зевсовна поморщилась, Видбор Лихаревич с уважением пожал нам руки.
С книжных полок роман исчез в миг.

Глава 14. О том, что любовь всегда наступает внезапно, о моём домовом и судьбах русской нежити. Моя встреча с Маргаритой Ковальской. Я узнаю много интересного про Хэллоуин, святого Валентина, а так же про князя Петра и деву Февронию. Мой соавтор, наконец-то, превращается в верную спутницу жизни.

После презентации романа, я с какой-то растерянностью ощутил себя свободным и одиноким – не надо было договариваться о встрече, думать о том, как вызволять героя из очередной передряги, в которую его загнала Ольга, не спешить утром в городской парк, чтобы до появления наряда милиции нарвать охапку цветов.
- Да, Васька, ты влюбился, как пацан, - сказал я сам себе, мыкаясь по комнате и запинаясь о стопки авторских экземпляров, когда в очередной раз искал благовидный предлог, чтобы позвонить бывшей соавторше.
Предлоги эти каждый раз искать было всё труднее и труднее, я понимал, что надо действовать решительно и напролом, но мешала моя привычка к одиночеству, накатанный холостяцкий быт и банальная робость, что моё предложение может нарваться на отказ.
Ольга тоже привыкла к свободе одинокого человека.
Да  и прежнюю любовь забыть было трудно.
Как-то вечером, придя домой, я не узнал собственной квартиры - каждая вещь нашла своё место, пол и посуда вымыты, обувь вычищена, рубашка выглажена, носки чистые и заштопанные.
Даже еда в кастрюльке была.
Горячая и вкусная.
Расценив эти события как благовидный предлог, я позвонил Ольге.
Ольга, узнав об этом, ничуть не удивилась.
- Так это твой домовой-доможил тебя обихаживает.
- Что-то поздно на него обиход напал. Раньше-то не мог?
- Раньше ты его не замечал и его заботы воспринимал как должное.
- Интересно, какие заботы?
- Он сам тебе скажет, когда время придёт.
- Почему ты так думаешь?
- А ещё знатоком нежити считаешься, - иронично пропела бывшая соавторша. -  Давно известно, что если домовой сделал нечто, что бросилось хозяину в глаза, то это значит, что хозяин ему в чём-то очень сильно помог, и домовой получает право первым вступить с ним в контакт.
- Она права, хозяин, - раздался голос около правого уха, - ты своим романом заступился за нас,  и мы тебе за это очень благодарны.
Я покосился на правое плечо, и увидел серенькое существо, которое, спрыгнув на стол, превратилось в маленького старичка, покрытого косматою шерстью. Как и у лешего, одного уха у домового не было.
- Прости, что раньше тебе не открылся, но не упоминал ты обо мне. А мы – существа заговорённые, открываемся только тогда, когда про нас говорить начнут.
- И ты прости  меня, не знал я об этом.
- Да откуда тебе знать? Те, кто все эти обычаи знал, давно перемёрли, а сокровенное передать не успели. А, может, и некому было. Вот и живём – вроде бы и по соседству, а тем не менее – врозь. 
- И как мы дальше жить будем?
- Хорошо, хозяин. Я дом обихаживать буду, о тебе заботиться, чуждую нежить отгонять. Ты - разговаривать со мной будешь, да блюдечко молока на стол ставить. Первого ноября "куриные именины" праздновать будем, девок назовём. А коли бабу заведёшь – так зело благолепно будет.
- Как хоть звать-то тебя, заботливый?
- А кличь меня Пафнутием. Меня все так зовут.
Я протянул ему руку.
Он, помедлив, подал свою лапку.
Я осторожно сжал её между ладонями.
Ощущение было такое, что ладони лежат на тёплой пуховой варежке.

* * *
Через неделю в почтовом ящике я обнаружил повестку, приглашающую меня в кабинет триста тринадцать соответствующего учреждения.
Надеюсь, дорогой читатель, ты не получал подобных повесток и не испытывал те противоречивые чувства, которые меня обуяли.
На всякий случай я взял с собой запас еды, сменное бельё, пачку табака и немного денег – своего рода допровскую корзинку, только в современной модификации.
В кабинете меня встретила высокая красивая женщина средних лет, при виде которой в ум взошла строка из стихотворения, посвящённого ведьме, что-то насчёт того, что не жаль отдать души за взгляд красотки чернобровой.
Но я вспомнил Ольгу и укрепился.
Беседа началась несколько неожиданно.
- Нравятся ли вам эти цветы? – низким срывающимся голосом спросила хозяйка кабинета, показывая на отвратительные жёлтые кляксы с чёрной сердцевиной, стоявшие в низкой широкой вазе.
- Нет, - чуть громче, чем следовало, ответил я.
- Вы вообще цветов не любите? – последовал удивлённый вопрос.
- Я розы люблю.
Последующая сцена окончательно вышибла меня из колеи – с радостной улыбкой  женщина вытащила цветы из вазы и выкинула в урну.
- Старший следователь Маргарита Ковальская, - уже обычным голосом представилась она. – У меня к вам  ряд вопросов: какими источниками вы пользовались, сочиняя ваш роман, кто подал вам идею романа, и почему вы выбрали именно этот сюжет – спасение усадьбы нежитью?
- В основном это самостоятельное творчество, - мучительно вспоминая, где мог видеть этого следователя, ответил я. - В качестве справочной литературы использовались труды русских писателей девятнадцатого века.
Идея романа – наша, общая, рожденная в результате длительных споров на кухне.
Почему именно нежить спасает дом? А вы можете назвать хоть один случай, чтобы власти хоть какого-нибудь города спасли памятник архитектуры? Я вот что-то не припомню такого.
- Я поняла вас. А всё-таки, если подумать? – продолжила она, перелистывая наше с Ольгой творение. -  Сотрудничество с органами облегчит вашу участь, а если вы действительно всё это придумали, то ваша жизнь усложнится весьма сильно.
- А, собственно, в чём дело?
- Вообще-то, это тайна следствия под номером двести двадцать один, серия тридцать, но расскажу. Дело в том, что в ряде городов при несанкционированном сносе памятников архитектуры или при попытке перестройки старых домов под увеселительные заведения происходили события, столь подробно и мастерски описанные в вашем романе.
Дело дошло до того, что некоторые проекты пришлось просто закрыть.
Но, когда усадьбу перестраивали под музей или научно-просветительский комплекс, ничего неестественного не происходило.
- Вы хотите сказать, что тамошняя нежить каким-то образом прочитала наш роман и стала действовать…
- Я ничего не хочу сказать. Подумайте хорошенько и ждите повторного приглашения.

* * *
Придя домой, я сразу позвонил Ольге и рассказал о случившемся.
- Ты знаешь, у меня точно такая же история, - ответила Ольга.- Беседовала со мной высокая, приятная женщина, которую я…
- Где-то видела, но не можешь вспомнить, где, - продолжил я. – У неё гладко зачесанные тёмные волосы и она чем-то напоминает ведьму.
- Да.
- А когда это было?
- Часа три назад. Я вот только домой пришла, собиралась тебе звонить, а ты меня опередил.
Выяснилось, что нас в одно и то же время допрашивала одна и та же женщина. Но в разных городах, на расстоянии сотен километров.
Пора было заканчивать разговор, но я медлил.
- Ольга, я хочу написать ещё один совместный с тобой роман, - решительно начал я. Потом сбился, и, очертя голову, бросился в омут:
- Но я хочу, чтобы соавтор был всегда рядом. Короче – выходи за меня замуж.
Облегчённый вздох, тихий смех… короткие гудки.
Через несколько минут – звонок.
Я радостно схватил трубку:
- Ольга!!
- Видбор Лихаревич. Что, уже были у Ковальской?
- Да. Я и Ольга. Вы можете сказать, что за чертовщина творится?
- По телефону не расскажешь, приезжайте.

* * *
- И чему вы удивляетесь? – спросил Виктор Львович, когда я, ввалившись к нему на кафедру, рассказал о происшедшем. – Вас интересует, кто такая Ковальская и что она может сделать? В своей жизни она, хоть и не по своей вине, совершила крупную ошибку, за которую  теперь и расплачивается, став ведьмой, лишний раз подтверждая, что хуже ведьмы прирождённой может быть только ведьма учёная.
К  новым публикациям, связанными с нежитью относится очень трепетно. Ваш роман, судя по всему, ей настолько понравился, что она решила пойти с вами на контакт. А что бы даром времени не терять – направила к Ольге своего дубля.
- Не понял.
- Вы уже знаете, что отношения человека и нежити строятся по очень строгому ритуалу, - при этих словах Виктор Львович подошёл к столу, достал пачку папирос неведомой мне марки и с большим удовольствием закурил. Немного помедлив, пригласил меня одолжиться, что я с не меньшим удовольствием и сделал. Папиросы, кстати, оказались так себе, хоть и были произведены в начале двадцатого века в Виржинии.  Покурив, Виктор Львович продолжил лекцию:
– Нежить не вступает с человеком в контакт, потому что ждёт зова, а человек нежить не зовёт, потому что в неё либо не верит,  либо вообще не подозревает о её существовании.
Ваш роман, где упомянуты почти все виды имеющейся у нас нежити, был расценен как призыв к контакту, за что нежить вам и благодарна.
Вообще, ваши "Тени старой усадьбы" вышли очень своевременно, потому что  урбанизация и начатая в семнадцатом году аграрная политика немало поспособствовали исчезновению многих видов нежити, которые были известны нашим предкам. Вы помните, например, Дрёму?
- Что-то слышалось: - Ходит сон, по дому бродит Дрёма.
- На окошке розан увядает – последнее упоминание о Дрёме. А ведь это был ночной дух, который навевал детям лёгкие, приятные сны. А сейчас? Эти, с позволения сказать, детишки с ночи до утра то в компьютер режутся, то в телевизор пялятся, то с наушниками не расстаются. До Дрёмы им и дела нет. Вот и мыкается дух по миру, ищет, куда бы приткнуться. И таких духов, Василий Мефодиевич, очень много.
Кстати, о детишках. Когда у вас свадьба? Непременно пригласите. Я предрекаю - из вас получится хорошая пара. Как семейная, так и творческая.
- Рано об этом ещё говорить, Виктор Львович, - засмущался я. – Вы лучше скажите, что вы думаете о будущем нашей нежити.
- Если честно, то мысли мои грустные, - помрачнел Видбор Лихаревич. – Дело в том, что своими непродуманными действиями  мы невольно способствуем  её уничтожению.
И хорошо бы, если невольно.
- Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут, - блеснул я эрудицией.
- Впустив в круг наших празднований Хэллоуин и День святого Валентина, - словно не заметив моей реплики, продолжал лектор, - мы предали не только нашу нежить, но и оскорбили память князя Петра и святой девы Февронии.
А они, скажу я вам, были намного ближе к нашему жизненному укладу, чем какой-то средневековый полковой врач и священник,  по имени Валентин, осознанно совершавший должностные преступления – тайные венчания. И наверняка за умеренную (а может – и не совсем умеренную) плату, потому что в бескорыстие монахов что тогда, что нынче, верится с трудом.
И вот, Василий Мефодиевич, интереснейший факт, показывающий сущность этого человека: когда его вовлекли в узилище, он, вместо того, чтобы замаливать грехи и готовиться к встрече с Создателем, стал с дочкой тамошнего вертухая куры строить и любовные письма писать в форме сердечка за подписью: "Твой Валентин".
Отсюда, кстати, эти "валентинки" и пошли, что, исходя из услышанной вами истории, позволяет рассматривать подобные послания  как любовные признания человека, которому грозит эшафот.
Правда, жизнь показала, что некоторые лучше на эшафот взойдут, чем пойдут под венец, но на вкус и цвет, сами понимаете, товарищей не находится.
Церковь-то этого Валентина сгоряча канонизировала, но потом, подумав тысячу с лишним  лет, решила празднование дня памяти прекратить, а имя из святцев удалить, мотивируя это деяние отсутствием какой-либо информации, кроме личного имени и предания об усекновении головы.
Это версия официальная, а мне мыслится, что церковники просто внимательно прочитали это "Дело святого Валентина" и обнаружили, что показаний для канонизации там просто не было – монах решил подзаработать на противозаконных деяниях, за что и поплатился жизнью.
Но, тем не менее, об этом празднике чуть ли не каждый знает, а вот про святых Петра и Февронию ничего сказать не могут.
А вы, кстати, можете?
Я призадумался.
- Не так много, как бы хотелось. Вроде бы ещё до того, как встать на княжение, Пётр убивает какого-то змея и заболевает почему-то проказой. Лично мне кажется, что это были последствия контакта с агрессивной жидкостью, вероятнее всего, щёлочью – может контактный дерматит, может, химический ожог.
Судьба сводит его с дочерью то ли пасечника, то ли бортника, которая его излечивает с помощью  мазей на основе мёда. Потом они поженились и жили долго и счастливо.
- Ну, не так уж и  мало – основную канву вы прочертили, но я позволю себе вас несколько дополнить. Вы не возражаете?
- Никоим образом, Виктор Львович, никоим образом.

 * * *
История Петра и Февронии началась, дорогой Василий Мефодиевич, - продолжил мой рассказ Видбор Лихаревич, - как это часто бывает, ещё до их знакомства.
И немалую роль в этом сыграл змей-оборотень, стремящийся погубить правившего тогда князя Павла путём, как изящно выражаются хроники того времени,  вовлечения его жены во блуд.
Жена Павла, оказавшись супругой верной, богобоязненной, но, как все Евины дочери, хитрой, выведала от совратителя, что он может погибнуть только от Петрова плеча и Агрикова меча.
Пётр, как любящий брат, решает большаку помочь, находит меч, и, ворвавшись в покои снохи, убивает змея, находящегося в облике Павла.
Капли ядовитой змеиной крови попадают на тело Петра, вызывая, как вы совершенно точно подметили, Василий Мефодиевич, поражение кожного покрова, трудно поддающееся лечению.
И вот через некоторое время князь, измученный болезнью и поисками врача-дерматолога, встречается с дочерью "древолазца", а проще – бортника, занимающегося сбором мёда, имя которого нигде не указывается.
Звали эту девушку Февронией, и обладала она массой достоинств: красива, благочестива, мудра, могла предвидеть будущее и исцелять людей.
Князь обращается к ней с просьбой об исцелении, она соглашается, но с одним условием – он возьмёт её в жёны, в противном случае ей лечить его не подобает.
- И вот этот пассаж, дражайший Василий Мефодиевич, - огорчённо проговорил доцент, - почему-то все расценивают, либо как проявление меркантильности, либо как, извините, шантаж.
На самом деле, всё было гораздо проще и возвышеннее – Феврония просто узнала в Петре своего суженого и решила несколько ускорить события, зная, что брак зачастую заключается не только Божьим повелением, но, более того, Божьим принуждением.
Но Феврония, обладая даром предвидения, так же знала, что Пётр попытается её обмануть – жениться пообещает, но от свадьбы увильнёт.
И вот тут девушка делает гениальный ход – она велит князю вымыться в бане и смазать  приготовленной ей  мазью все поражённые места.
Кроме одного.
Каким образом она замотивировала эту рекомендацию, сейчас всё равно не узнать.
Но князь, тем не менее, эту рекомендацию выполнил.
Кожные проявления заболевания исчезли, интоксикационный синдром пошёл на убыль, князь почувствовал себя здоровым и счастливым….
Но, как всегда бывает при незавершённости лечения – произошёл рецидив.
Князю ничего не оставалось делать, как вновь обратиться к целительнице, понимая при этом, что жениться всё-таки придётся.
- И, вот как жизнь складывается, Вася! – в приливе ажитации воскликнул Видбор Лихаревич, - князь только  после свадьбы понял, что Феврония – это Божий дар и его единственная любовь.
После смерти Павла, Пётр стал самодержцем. Супруга - "первая леди государства", свято блюла семейный очаг, создала то, что ныне называется службой охраны материнства и младенчества, и занималась благотворительностью, чем восстановила против себя боярских жён. Немаловажную роль, конечно же, сыграло и крестьянское происхождение Февронии.
Боярская верхушка уже готовилась к бунту и изгнанию княгини  за пределы Мурома, но тут вмешался князь Пётр, заявив, что он добровольно отказывается от власти и богатства, чтобы удалиться с любимой супругой в изгнание, сказав при этом:
-  Что Бог сочетал, того человек не разлучает.
 - И всё-таки, заметьте, Василий Мефодиевич, - с одобрением в голосе изрёк лектор, -  в те времена люди были гораздо терпимее и добрее, чем сейчас. В относительно недавние времена, как вы должны помнить, почти что подобная история любящей друг друга венценосной четы завершилась в подвале дома на Вознесенской. 
Странствование же княжеской семьи длилось недолго. Оказалось, что любовь Петра и Февронии была не только их личной святыней, но и святыней всего Мурома, утрата которой вызвала кровопролитие и раздор среди бояр.
И пришлось посылать гонца, чтобы он передал князю народную просьбу – вернуться на трон.
И правили они долго и счастливо, любя друг друга и соблюдая все заповеди.
И были для народа как отец  и мать.
Умерли они, приняв монашество, в преклонном возрасте, в один и тот же час, одну и ту же минуту.
- А дальше, Василий Мефодиевич, - торжественно изрёк Видбор Лихаревич, -  произошло чудо.
Супруги завешали не разлучать их после смерти и похоронить в одном гробу, но похоронная комиссия, сочтя это непристойным, отдала распоряжение положить каждое тело в отдельный гроб.
Но на следующее утро тела их оказались в одной гробнице.
И сколько раз не пытались тела разлучить, но ничего из этой попытки не выходило – всякий раз тела оказывались в одной домовине.
Так и похоронили их в одном гробу.
- Вот что проповедовать надо, Василий Мефодиевич, - добавил Виктор Львович, - жить долго и счастливо, а главное,  любить друг друга до гробовой доски и после неё. Ведь недаром же сказано умным человеком, что любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
А мы тут письма в форме сердечек рассылаем, да в Хэллоуин играем. 

* * *
- А этот-то праздник чем не потрафил? – удивлённо спросил я.
- Заигрывание со злом приводит к тому, что заигрывающий начинает постепенно примиряться с ним и даже в чём-то сотрудничать. Грань между добром и злом  стирается, а дракошина идея о горстке атомов всегда рядом.
И неважно, в какие костюмы одеваются празднующие – в костюмы нежити или исторических личностей.
Суть игрища остаётся прежней – дёргание зла за усы.
Это первый отрицательный момент.
Второй момент – допустив этот праздник, мы открыли ворота иноземной нечисти, которая вполне может предпринять ещё одну попытку поработить и уничтожить нашу исконную, доморощенную нежить.
- А что, были прецеденты? – удивился я.
- Да, пара попыток была, правда не в наших реальностях. Сразу отвечаю на ваши вопросы: первая закончилась вполне благополучно, благодаря случайно попавшему в ту реальность милиционеру, ещё не утратившему идеалов, преподанных в школе советской милиции и на заочном отделении юридического института. Он сумел объединить милицию, народ, государство и церковь, что и привело к победе над иноземной нежитью.
А вот во втором случае…
Видбор Лихаревич помолчал:
- Есть одна песня, Вася, вызывающая у меня неприятие и осуждение. Нет, написавший её человек был, без сомнения талантливый поэт, но, к сожалению, не имеющий о мире нежити ни малейшего представления. Да вы знаете эту песню, там ещё говорится, что нечисть сама себя перебила, и человек может ходить в лес безбоязненно.
- Так вот, Вася, я видел исход подобной битвы - мёртвый лес с сухостоем, загнившими реками, пересохшими болотами. Лес без Лесных духов, без Ауки, Болотяника, Лесавок, Полисуна. Лес, в котором птицы не поют, грибы-ягоды не растут, а человеку туда лучше не ходить -  сойдёт с ума к концу второго часа блужданий, ибо нет никаких звуков, ориентиров – ничего нет.
Лес, без присущей только ему нежити, постепенно превращается в царство демона зла, принявшего облик гигантского паука-крестовика. Он ткёт паутину, которая, окутывая наш мир, высасывает из человеческих душ всё доброе, что ещё в них осталось, обрекая всех, попавших в эту паутину на безверие, безволие и безразличие.
-  И какой вариант событий вы предрекаете в данном случае? – задал я очередной вопрос, вспомнив своё кратковременное увлечение журналистикой.
- С лесной нежитью, - подхватив мою игру, продолжил доцент, -  бороться бессмысленно хотя бы потому, что настоящих лесов почти не осталось – что-то вырубили, что-то сгорело, что-то успели превратить в национальные и природные парки.
Парки, конечно, вещь хорошая, но нежити там обретаться очень и очень неуютно – ухоженные тропы, масса шатающегося народу, шум, гам. Ничего этого нежить не любит, поэтому всегда забивается в самые дальние и глухие углы. Хотя желание напомнить о себе и немного похулиганить не пропадает даже и в этой ситуации.
Самое излюбленное для них занятие – завести группу, сопровождаемую опытным экскурсоводом в глухомань, где не работают ни рации, ни телефоны, помотать их там часа два, а потом вывести на нужную дорогу.
В некоторых парках, где сотрудники знакомы со свойствами нежити, её стараются всячески приветить - устраивают посвящённые ей праздники, сочиняют легенды, но этого всё равно не хватает.
После небольшой паузы ликбез был продолжен:
- Думается мне, что на этот раз иноземная нежить, кстати, покидающая свой ареал обитания не по своей воле, а вытесняемая более агрессивными восточными родственниками и природными катаклизмами, будет проникать к нам тихо и спокойно, частично оседая в средствах массовой информации, а большей частью в поп-культуре. 
- А это, позвольте заметить, - с непередаваемой интонацией в голосе закончил своё выступление Видбор Лихаревич, -  не так уж и страшно, потому что культивируемая там среда не даст иноземным представителям развернуться в полную ширь.
Выпустив парфянскую стрелу, доцент Смирнов В.Л. закурил очередную папиросу и уставился на меня выжидательным взглядом.
Я спросил:
- И что же делать?
- То, что делали раньше. На клубе "Ведогонь" силовые решения, а на вас, Елене Зевсовне и иже с вами – борьба, как раньше говорилось, на идеологическом фронте. На котором, как всегда, всё без перемен.

* * *
Вернувшись, я рассказал последние новости домовому.
Сообщил так же и о возможной женитьбе.
- Ну что ж, - облизываясь, промурлыкал громадный серый корноухий кошак. – Давно пора. Баба в доме будет, детишки пойдут. Люблю я детишек – мя-я-я-я-яконькие такие, пу-у-у-у-ухленькие…
- Ты, это,  чего? – ошарашено спросил я
- Да не едим мы детей, - вальяжно протянул собеседник. -  Но вот нянькаться… ой, как любим! Так что женись, давай. Дитю твоему у меня за пазухой ничего не сделается. Глядишь – и научу чему-нибудь, что в жизни пригодится.
Теперь бы ещё знать, что Ольга по этому поводу думает…
Неожиданно в коридоре зазвучал высокий женский голос, певший:
- Судьба пусть хранит, если жив ещё ты
Если жив ещё ты.
Пусть счастье и радость тебя озарит,
Тебя озарит.
И если никогда мы не встретимся с тобой
Не встретимся с тобой.
То всё ж любить я буду тебя, о, милый мой
Тебя, о, милый мой.
Я рванулся в коридор.
Открыл дверь.
На пороге стояла Ольга.
- Ты не раздумал писать совместный роман?
- Не раздумал, - влез в наш разговор наглый котяра, не дав раскрыть мне рот. – За стол садитесь, пировать будем. Сейчас гости придут.

Глава 15. О свадьбе, медовом месяце, и о том, как я отдохнул на склонах хребта "Стоящего у солнца". Особое обращение к читателю.

Хоть нас и венчали не в церкви, при венцах со свечами, но свадьба получилась грандиозная и запоминающаяся.
Достаточно сказать, дорогой читатель, что за столом, соединившим две реальности, нашлось место всем - друзьям, нежити,  Елене Зевсовне в обеих ипостасях, Старшому Брату, Дракоше с чадами и домочадцами, агентессе, а так же ведьме-следователю Маргарите Ковальской.
Не были забыты и  вампиры, над которыми, как ты помнишь, дорогой читатель, я хотел произвести кое-какие эксперименты.
Несмотря на обилие приглашённых, свадьба получилась очень уютная, я бы даже сказал – семейная.
Забредший  "на огонёк" поручик Лейб-гвардии гусарского Ингерманландского полка князь Леопольд Викентьевич Нахраповс-Палыч настолько проникнулся происходящим, что сотворил композицию под названием "Свадьба № 13", которую тут же и исполнил, чем вызвал неукротимый восторг среди присутствующих.
Были соблюдены все обычаи русской свадьбы, в том числе и небольшой мордобойчик между прокудами и вампирами, носивший чисто ритуальный характер.
Ну, никак нельзя свадьбе быть без драки – семейный союз непрочным получится!

* * *
Читатель!
Позволь сказать тебе большое спасибо за то, что ты добрался до этой страницы.
Либо повествование было интересным, либо тебе было абсолютно нечего делать, либо окружающая тебя обстановка способствовала вдумчивому прочтению этой маленькой повести.
Но, тем не менее, всё равно спасибо….

* * *
Медовый месяц мы провели в экспедиции, изучавшей  "дематериализующую жизнь".
После возвращения, Ольга, как честная супруга и истинный исследователь, уселась за обработку полученных материалов, а я, чтобы не путаться под ногами,  отправился стаптывать кроссовки на склоны хребта под названьем "Стоящий у Солнца".
Горная складка, протянувшаяся от Северного полюса к Южному.
Граница, разделяющая два континента.
Край, где народилась древнейшая, Северная, цивилизация, непризнаваемая официальной наукой.
Когда-то в эти места мог наведаться любой желающий – ночь езды на поезде, потом три часа тряски на раздолбанном автобусе, два дня ходьбы – и перед тобой открывался горный массив, радостно приветствовавший старого знакомого и очень настороженно относящийся к новому человеку.
Но сейчас количество желающих посетить эти места резко снизилось.
И дело не только в том, что железная дорога изменила расписание в сторону уменьшения поездов, а число автобусов сократилось.
Популярнейший в прошлом самодеятельный  туризм почти прекратил своё существование, а отправляться в горы, чтобы подумать о смысле бытия стало немодным – человечество нашло для этих целей  более комфортабельные места.
Горы меня встретили как блудного сына – сначала отечески выполоскали в проливном дожде, а потом облагодетельствовали хорошей погодой, подножным кормом и чистой водой из горной реки.
Я жил на стане, который мы с друзьями соорудили ещё в студенческую пору.
Ничто не изменилось за эти годы – так же тянулся ветер вдоль реки, так же поднимавшееся над шиханом солнце освещало натянутый тент, а по ночам луна серебрила вершины и чернила провалы.
Так же по ночам раздавался чей-то крик:
- Ва! Ва! Ва!
И так же кто-то жил здесь в моё отсутствие – посуда в захоронке была чисто вымыта и лежала не в том порядке, в котором я её оставлял, а банки с тушёнкой, запрятанные под камень, в очередной раз поменяли форму, этикетку, год выпуска и содержание.
Я поставил охранные плетения и окончательно слился с окружающим миром – утром, поздоровавшись с солнцем, уходил в горы, где и блукал целый день.
Мне не нужен был ни компас, ни навигатор – ноги сами находили нужную дорогу.
На пути мне встречались чьи-то тропы, стоянки, поляны, густо  обсыпанные всяческой ягодой,  стайки полярных куропаток, входы в пещёры, в которые я благоразумно не совался.
Когда надоедало бродить – тупо падал в сухой и тёплый ягель, губами срывал ягоду голубики, а потом, повернувшись на спину, бездумно пялился в небо, следя за облаками, края которых сшивали реверсивные следы самолётов.
Мысли в голове отсутствовали напрочь.

* * *
Так прошло три дня.
На четвёртое утро я проснулся от голоса, предлагавшего успеть сразиться с врагами и допеть песню.
Это сработала сигналка, предупреждавшая, что по тропе поднимаются люди, которые минут через десять будут на стоянке.
Так оно и оказалось – вскоре послышались негромкие голоса:
- А здесь уже кто-то есть!
- Вот незадача-то.
- Что делать будем? 
- Знакомиться, а там видно будет.
Еле сдерживая раздражение, я вылез из-под тента и дремуче воззрился на пришельцев.
- Ребята, это же Доктор! - раздался чей-то обрадованный голос.
Приглядевшись, я узнал парней из группы быстрого реагирования клуба "Ведогонь".
Доцент Смирнега, конечно же, был впереди.
- Чего надо? – хмуро спросил я.
- Что вы здесь делаете? – в ответ умно спросил доцент.
- Живу я здесь вот уже три дня и которое десятилетие. Вас-то что сюда принесло?
- Так вы ничего не знаете?
- Нет, право ничего.
- Ну, так послушайте, - начал Виктор Львович. – Вы помните наш разговор насчёт проникновения иноземной нечисти к нам?
- Помню.
Оказывается, иноземная нечисть действительно проникла в средства массовой информации и попыталась навести там свои порядки. 
Но получила от сотрудников-аборигенов такой отпор, что, пригладив всклокоченные причёски и, обработав раны смесью соляной кислоты и едкого натра,  одумалась и стала работать по предложенным ей правилам.
Постепенно всё наладилось и образовалось, прибывшие заняли свои ниши обитания и даже стали делиться с аборигенами секретами своей прошлой деятельности.
И тут неожиданно выяснилось, что лучше всех устроились банши.
Не справившись со всё возрастающим объёмом предлагаемой им работы, они переквалифицировались в исполнительниц песен народов мира, а самые продвинутые организовали фольклорные ансамбли, ставшие чрезвычайно популярными.
- Виктор Львович, но вы сюда явились явно не для того, чтобы рассказать о трагических судьбах ирландских плакальщиц. Наверняка, есть что-то посерьёзнее.
- Да. Вы знаете, в каком месте вы находитесь?
- Знаю. Буквально под нами спрятаны вещие книги знаний, а также золото и драгоценности, иными словами…
- Я всегда говорил, что вы излишне хорошо информированы. Сами искать не пытались?
- Нет. Смысла не вижу.
- А защищать будете?
- Если понадобится - да.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что наряду с попыткой захвата средств массовой информации, тёмными силами был разработан план проникновения в район "Стоящего у солнца", чтобы уничтожить накопленные знания, присвоить имеющееся золото и драгоценные камни, а также расправиться с хранителями этих сокровищ.
И поселиться здесь навечно.
- Тут, конечно, всё заминировано, - говорил Смирнега. – И если не удастся предотвратить экспансию, то хранители уничтожат не только сами пещёры, но и всё, что находится в пещёрах, в том числе и себя. Наша задача, как вы сами понимаете – не допустить непоправимого.
- И как мы это будем делать?
- Надеюсь, что контакт будет непродолжительным – противник о нас не подозревает, поэтому встреча для него будет нежданной.
Кроме того, у нас есть оружие, одинаково эффективное как против материальной, так и дематериализующей жизни. В частности – специальные цифровые камеры, позволяющие видеть всех этих стригоев. Есть излучатели, позволяющие…
- Но нет специалистов, умеющих использовать это оружие в полную силу, - раздался шелестящий голос, и около нас возник тот самый глава клана, с которым мы как-то встретились в тёмном переулке.
Не лишним будет добавить, что рядом с ним находились и те лжебомжи, которые пытались заняться моим воспитанием в том же переулке.
- Мы не могли пройти мимо этого развлечения, – продолжил главный вампир. – Тем более, что у нас с теми, кто поднимается по тропе, давние разногласия и счёты. А ваши наивные надежды насчёт камер и излучателей так надеждами и останутся, потому что ваша реакция весьма проигрывает реакции тёмных воинов, с детства обучающихся убивать тех, на кого укажут и тех, кто вовремя не убежал.
Так что делаем так: вы сражаетесь с теми, кого видите, мы – со всеми остальными, а Василёк пусть готовит медпункт где-нибудь вот под этой скалой.
Ибо, чувствую я, без работы он не останется.
- Погодите, я тоже с вами, - раздался с неба знакомый голос, и на поляне образовался Дракоша, блестя начищенной, как медный самовар, чешуёй.
- А вот и наши противники – явные нахалы и скандалисты, - сказал кто-то из ребят, затянутый в тёмно-синий комбинезон, глядя на тропу через очки-видеокамеру.
- Да, только почему-то без бритвы и нагана, - дополнил второй, держа в руках странное сооружение, напоминающее патефонную трубу.
- Идут – совершенно не боятся, даже иллюзию нормальную не наложили, - продолжил третий. – А состав интересный – пять человек, причём один из них тёмный маг, три вампира, дварф, колченогий сухорук, два горных друда… А стуканец-то зачем им понадобился?
- По укрытиям рассредоточились, - скомандовал доцент. – Я на встречу иду.

* * *
По тропе шла группа, которую вполне можно было принять за туристов-горовосходителей.
Рюкзаки, палки для ходьбы, котелок, прицепленный к раме рюкзака, гитара.
Всё такое чистое, такое новое, такое, если  так можно выразиться, нетоптаное…
Не бывает такого после недели хождения по лесным и горным тропам.
-  Вы находитесь на территории природного парка "Торная тропа". Я – инспектор парка. Попрошу зарегистрироваться, оформить входные документы и внести плату за вход, - официальным голосом сказал доцент.
На лицах "туристов" отразилось недоумение.
- Слышь, чувак, может мы тебе пятихатку дадим, и прись ты от нас по склону как можно дальше, - изумлённо отреагировал старший группы.
- Не могу, обязан.
- Зато мы не обязаны подчиняться вымогательству. Люди в горы собрались, так ещё с них за это и деньги требуют, - это вступил в разговор дварф, находящийся в личине белокурой бестии в камуфляже.
- Ты нас не видел, мы тебя тоже. Всё, разбежались. Будешь приставать – штаны спустим и привяжем к дереву рядом с муравейником, - добавил третий.
- Сам понимаю, но не могу, ребята, - изображая из себя правильного инспектора, который зная, на что идёт, никогда не отступит, говорил Смирнега. – Мне ещё ваши рюкзаки обсмотреть надо и вот эту штуку в чехле, на предмет ружей и ещё чего-нибудь браконьерского. Так что скидавайте рюкзаки и расчехляйте вашу якобы как балалайку.
- Ну что ж, сам виноват, - с жалостью в голосе произнёс старший. И, оборачиваясь к группе, произнёс жёстким тоном: – Всё. Стриг, переводи его, и так уже сколько времени потеряли.
Тощий паренёк с бледным лицом стал подходить к Смирнеге.
- Стой, стой, малыш, сначала с нами, - это вступили в разговор наши вампиры.
- А, да здесь засада, - радостно взревел старший. – Ну, вперёд!

* * *
Первыми в бой рванулись друды.
Перейдя в боевую форму, они попытались напасть на лагерь с двух сторон, но оказались облепленными какой-то прозрачной слизью с жёлтыми прожилками.
По инерции подёргались и застыли в невообразимых позах.
Лицу друда присуще только одно выражение – вежливого внимания, с которым он наливает тебе пива в кофейную чашечку и тут же сворачивает твою же шею.
Но мне повезло – я увидел, как электронная вежливость сменилась на чисто человеческое выражение  недоумения, досады, злости, бессилия.
И опять вернулось к исходному.
- Что, не понравились вам мои сопли?! – прогремело с неба. – Давно знать пора, что драконьи сопельки кого хошь и надолго склеят.
Вампиры, встретив друг друга радостными воплями, порхали в тени могучих кедров и лиственниц как большие чёрные бабочки, размахивая различными видами холодного оружия.
Не нанося при этом урона ни себе, ни окружающей среде.
И стараясь не принимать солнечных ванн.
Складывалось впечатление, что сражаются они не на смерть, а на живот, попутно выясняя интересующие их пикантные моменты.
Дварф, сбросив ипостась белокурой бестии, так ожесточённо вертел над головой кувалдой, что напоминал медвежонка с зонтиком.
Колченогий сухорук и стуканец, прикинувшись несущественными деталями пейзажа, наблюдали за исходом сражения в сторонке.
Таким образом, как всегда, основной бой шёл между людьми.
Странный это был бой.
Светило солнце, с гор тянулся лёгкий ветерок, а чуть выше границы леса взрослые мужики в абсолютной тишине играли в какую-то странную, типа ляпок и пряток, игру. Пока никто не был заляпан, но азарт постепенно переходил в злость, и чувствовалось, что за этим дело не встанет.
И вот неожиданно, откуда из-под скалы выскочила фигурка в белой длинной рубахе, подвязанной широким поясом, и с криком: "Ура!" приняла участие в игре.
Один из мужиков повернулся в её сторону, вытянул руку…
Что-то, невидное мне, слетело с руки и ударило фигурку в грудь.
Фигурка, отшатнувшись назад, упала на землю.
Дракоша, вспомнив, как он переносил в когтях хрупкие фарфоровые вазы, принёс травмированного в лагерь.
С этой минуты я перестал следить за сражением – надо было работать.





* * *
Один из моих учителей говаривал, что в большинстве случаев героизм и подвиги начинаются тогда, когда кончается здравый смысл и желание решить проблему мирным путём.
Подумав, добавлял, что самая худшая разновидность героизма встречается у восторженных людских особей любого пола, ввязывающихся в абсолютно не касающиеся их авантюры, при этом ни черта не умея, и мешая работать профессионалам.
Подобный героизм, как правило, заканчивается смертью вмешавшегося.   
Ещё помолчав, говорил, что есть истинный героизм, на который человек идёт сознательно, просчитывая все возможные последствия.
И перед этой разновидностью героизма, говорил он, нужно встать и снять шляпу.

* * *
То, что принёс Дракоша, полностью подходило под самую худшую разновидность героизма.
Нечто молодое, тощее, голенастое, с наивно-восторженным выражением на застывшем лице, длинными тонкими пальцами, из которых два – большой и указательный,  испачканы чернилами. 
Боль, плескавшаяся в широко раскрытых глазах, постепенно сменялась чем-то нездешним, неживым.
- В Зал мёртвых нести надо, нельзя его здесь оставлять, - раздался за спиной незнакомый голос.
Я оглянулся – передо мной стоял старик с длинной, по колено, бородой, в которой блестели кристаллы соли.
- Ты мне поможешь, - приказным тоном добавил он.
С детства не люблю приказы.
- Отдрышь, дедушка, а то зашибу ненароком, - сквозь зубы процедил я, осматривая мальчишку и мобилизуя всё, что мне было преподано.
Так.
Кожный покров не поврежден (подумаешь, пара-тройка ссадин), вывих плеча – не смертельно, сломано три ребра – всё бы ничего, но костный отломок задел лёгкое, поэтому кровь и воздух в плевральной полости есть. Ушиб сердца – хорошего мало.
В животе всё нормально.
Черепно-мозговой травмы нет. Даже сотрясения головного мозга нет. Может, сотрясать нечего? Да нет, что-то есть в черепной коробке, даже извилины определяются.
Позвоночник.
Хрустнул в двух местах.
Нет, в трёх – вон какое смещение.
Ну, что – политравма есть, шок есть.
И почему я не в клинике? Сейчас бы красного полусладкого накатил – и всё бы пошло-поехало.
Пока в голове бродили какие-то несерьёзные мысли, руки вправили вывих, сопоставили рёбра, удалили кровь и воздух.
А вот теперь и голове пора включаться.
Ой, плохо-то как!
Узор разорван, нити смяты и перекручены, энергетический баланс на ноле.
- Дракош, - не поворачивая головы, спросил я. – Его чем таким шандарахнули?
- Новым видом оружия, - был ответ. – Мало того, что из человека всю энергию высасывает так ещё эффектом ударной волны обладает.
- Мог бы и сам догадаться, - самокритично пробурчал я.
Что-то мешало сплести узор. Энергия уходила как в пустоту. Присмотревшись, я увидел тонкую тёмную нить, уходящую куда-то в сторону.
Я оборвал её.
Раздался короткий вскрик.
А у меня дела сразу пошли налад.
Я восстановил работу сердца, переплёл полностью разрушенное солнечное сплетение, подвёл дополнительные нити к позвоночнику, попутно выпрямил носовую перегородку и залечил четыре зуба.
Вся техническая работа был сделана.
Осталось немного – пустить ток в недоразвитые районы.
А тока-то и не было.
На электростанции кончился уголь, а у меня – энергия.
Я бессильно откинулся на рядом лежащий камень.
И вспомнил ощущения, испытываемые в детстве, когда, чисто из исследовательских интересов, я засовывал палец в розетку.
Дурак! Лежать на  плагиогранитах -  природных источниках энергии,  и тратить свою?!
Нет, Васька, как врач - ты деградируешь.
Хватит самокритикой заниматься.
Так, осторожненько подводим, запитываем.
Включаем!
Ты, вообще врач, или электромонтёр?
Ишь, как узор-то заиграл! Все цвета радуги.
Вот здесь подправить надо, сюда подвести.
Во!
Совсем хорошо!
Что ж, транспортировка в Зал мёртвых откладывается на неопределённый срок.
А всё-таки парня я бы выпорол.
С чувством особого морального удовлетворения.

* * *
Я встал и с удовольствием потянулся.
Эх, винца бы сейчас!
И покурить.
Да и поесть бы не мешало.
А потом – спать, спать и спать…
- Спасибо, лекарь. Тебе это зачтётся.
Передо мной стоял всё тот же дед, предлагавший снести парня в Зал мёртвых.
М-да.
Мечты, мечты – где ваша сладость?
- Я ваших безумцев лечить не нанимался, - нагрубил я, находясь под впечатлением содеянного. – Следить надо лучше за вашим будущим, и под руку со всякими глупостями не лезть. Теперь так. Парня я собрал, жить будет, но лучше бы недельку-другую его в стационаре подержать, для закрепления эффекта. Правда, объяснять, что с ним произошло, будет трудно, но вы что-нибудь придумаете.
- Чем отблагодарить тебя?
- Словами. Шубу с барского плеча не приму, в деньгах не нуждаюсь. Самая лучшая награда – побыстрее забыть друг о друге.
- За что у тебя к нам так душа не лежит?
- Не верю я вам. Хоть вы и занимаетесь благим делом – копите знания и пытаетесь установить высшую справедливость, но человек, доверившийся вам, платит за это дорогой ценой – уходом от близких и полным подчинением. Мне это не нравится.
- Зачем так мыслишь? – недобро спросил дед.
- Знаю, сталкивался.

* * *
У костра сидели победители, пили чай и что покрепче.
Зафиксированные пленники находились тут же.
Видбор Лихаревич подводил итоги:
- В принципе, задание мы выполнили. Потерь с нашей стороны нет, а вот со стороны противника мы имеем труп главного диверсанта – тёмного мага и сбежавшего колченогого сухорука.
- Василий Мефодиевич, - обратился ко мне доцент. – Осмотрите труп и скажите, какова, на ваш взгляд, причина смерти?
Я подошёл к трупу, присмотрелся…
Массивная внутримозговая гематома, перелом шейного отдела спинного мозга, травма грудной клетки с отрывом главного бронха, размозжение печени, массивное внутреннее кровотечение.
И обрывок энергетической нити, тянувшейся в направлении скалы, под которой я занимался с будущим книгочеем.
Ничего не отразилось на моём челе.
- Несовместимые с жизнью поражения на основе дисбаланса энергетического поля, - доложил я Смирнеге.
- Так я и думал, - спокойно отреагировал доцент и продолжил разбор полётов:
- Ну, вампиров вы заберёте. Пусть предстанут перед Советом кланов, а он уже решит, что с ними дальше делать. За людьми и друдами сейчас вертушка прилетит. А вот что с дварфом и стуканцом делать?
- Мы их в гору возьмём, - проговорил чей-то бас. – О стуканце мы наслышаны – искусный рудознатец, да и к горному люду относился с заботой – знает, где богатая жила проходит, об опасных местах предупреждает. И дварфу у нас самое место – будет золото хранить.
- Для этого и шёл, - пробурчало нечто, весьма похожее на гнома, распутывая бороду и доставая из неё всякий сор.
- А вот что сухорук сбежал – дело скверное, - продолжил бас. – Уж очень у него характер подлый. Но далеко не убежит – найдём.
И, резко сменив стиль, продолжил:
- Хотим мы большое благодарение вам выразить, что на помощь пришли. Без вас погибли бы мы здесь смертью мученической и бесполезной, ибо не под силу нам с таким ворогом было бы справиться. Это я, Данило-мастер, вам говорю.
А лекарю вашему особое благодарение за жизнь спасённую будущего книжника нашего. Высокая судьба этому отроку предуготована. Хоть благодарность ты от нас, Василий свет Мефодиевич, и отказался принять, но знай – в горах наших ты всегда желанный гость.

  * * *
Ольга, прослышав о моих похождениях в горах, сказала, что потерю второго мужа ей не перенести, и спокойно заявила, что будет сопровождать меня во всех моих эскападах.
Возразить было нечего







Глава 16. Заключительная, рассказывающая о тихой пристани, муках безденежья, поисках работы и о том, что за комиссия, создатель, быть сына взрослого отцом.

Горьковатое на вкус время медленно перетекало из чаши А в чашу Б.
Ольге не удалось привести в исполнение своё желание - верной декабристкой всюду следовать за своим мужем.
Следовать было некуда.
Если раньше нашу семейную жизнь смело можно было уподобить реке в среднем течении, то сейчас она всё больше и больше походила на кардиограмму больного с тяжёлой сердечной патологией – единичные сердечные комплексы сменялись изолинией.
Комплексов становилось всё меньше и меньше, а изолиния – всё длиннее и длиннее.
Дар, когда-то полученный мною, мирно спал, чувствуя свою невостребованность.
События, произошедшие там, в далёком когда-то и неведомом где-то, казались то ли сном, то ли сказкой, услышанной на ночь.
Клуб "Ведогонь", после выступления на хребте, законсервировался на неопределённое время.
Причину консервации  директор клуба Смирнега В.Л. объяснил перемирием между силами добра и зла, во что он в принципе не верит, но заведующий кафедрой общественных наук доцент Смирнов В.Л. перестал издеваться над студентами и приобрёл славу самого человечного препода, с которым всегда можно поговорить и даже договориться.
Мы дошли до того, что приобрели садовый участок и, подражая кому-то из древних римских поэтов, стали сажать там капусту и шпинат.
Даже наливочки стали изготавливать.
Вся эта тишь и благодать, естественно, коснулась и нашего творчества.
По договору, заключённому с издательством, мы должны были выдавать "на гора" три произведения в год. Одно совместное, и ещё по одному каждый. Мы честно выполняли обязательства, но понимали, что тема уже перестала быть востребованной, а способность драндулета мысли на полёт становилась всё более сомнительной. 
Книги залёживались на прилавках, суммы гонорара и авторских отчислений резко снижались.
Нет, жить ещё было можно, но затянув пояса.
Пафнутий скрашивал наше существование чем мог, но шёрстка потускнела, рёбра можно было увидеть и без рентгена, настроение портилось.
Я всё чаще и чаще вспоминал цинично-безжалостное высказывание моего коллеги, сменившего стетоскоп на ручку: 
- Кондуктору, пишущему стихи, живётся лучше, чем стихотворцу, не служащему в кондукторах.
Нужно было искать работу.
И тут нам помогла Елена Зевсовна.
- Милый, - обратилась она, как много лет назад. - У твоей жены диплом психолога ещё цел?
Я недоумённо уставился на трубку, потом позвал Ольгу.
Когда она закончила разговор, то лицо её, как писали в старинных романах, светилось от счастья:
- Вася, мне работу предложили.
- И кем? Старшим помощником младшего уборщика? – не удержался я от подковырки.
- Бери выше, - счастливо сказала жена. – Помощник руководителя лаборатории психоанализа в крупном учебно-промышленном центре. Обещают интересную работу по свободному расписанию, достойный оклад и возможность профессионального роста.
- И ты, признанный автор фантастических романов, в это поверила?
- Да, потому что директором лаборатории будет Виктор Львович.
Договорились, что Ольга устраивается на работу, а я заканчиваю последний совместный роман и либо сразу ищу работу, либо ещё некоторое время сижу на Ольгиной шее.
Роман вышел настолько средним, что его замолчали все -  критики-враги, критики-друзья, завсегдатаи форумов и даже офени, торгующие фэнтези в подземных переходах.
Работники издательства вежливо намекнули, что нам надо бы отдохнуть.
Друг от друга.
Нужно было искать работу.
Местная газета оповестила свет, что во вновь открываемую больницу требуются специалисты по лучевой диагностике.
Отправил резюме, прошёл собеседование и подписал договор.
Дар, толком не проснувшись, сначала не поверил в свою востребованность, но потом, сообразив, что шутки кончились, заработал в полную силу.
Слава обо мне как о классном специалисте, видящем, как написал страшно довольный своей писательской находкой один щелкопёр-журналист, человека насквозь (знал бы этот стрекулист, как впервые не погрешил против истины!), быстро разнеслась по городу.
Вскоре последовало приглашение возглавить диагностическую службу в крупной больнице, которое я, как вы сами понимаете, принял.

* * *
Всё было хорошо, кардиограмма постепенно улучшалась.
Но как хотелось вскочить среди ночи, оживить ноутбук, впечатать свою фамилию и написать первую строку нового рассказа!
Пробовал, но НИЧЕГО не получалось.
Пафнутий, внимательно поглядев на наши скучные лица, покрутил лапкой около виска и, пробормотавши что-то типа "и куда бы они без меня девались?", познакомил нас с нежитью, обретающейся в нынешних многоэтажках.
Это был новый, неизведанный мир.
Там был Лепестрик, следящий за электропроводкой, Газик, ведающий эксплуатацией газового оборудования и Юзрик – дух компьютерных сетей и "Интернета".
Особое место занимал Водяник, в обязанности которого входил контроль за состоянием канализационных труб, а также и водоснабжения.
Если Лепестрик, Газик и Юзрик были нежитью весёлой, оптимистичной и слегка бесбашенной (в особенности Юзрик – как самый молодой), то Водяник был сама меланхолия и мизантропия.
- Я не работаю в ЖКХ, чтобы трубы менять. В мои обязанности входит в испорченных трубах завывать, да воду останавливать, когда мимо труб потечёт. А трубы менять я не нанимался, не моё это дело, трубы менять - жаловался мне Водяник, шмыгая вечно простуженным красным носом, перманентно занимаясь лечением хронического насморка.
И хоть это было новое поколение нежити, но проблема была та же – невозможность наладить  контакт с людьми.
Исключение составляла разве что Барабашка – шаловливое существо, сбрасывающее со стола посуду, прячущее самые необходимые вещи, пытающееся,  в самом прямом смысле этого слова, достучаться до человека. 
Несмотря на свою шаловливость, существо было умненьким и обучаемым – некоторые хозяева общались с Барабашкой морзянкой.
На основе рассказов новых друзей мы сочинили роман, назвав его "Современные сказки про нежить".
Елена, по своей старой привычке, исправила название на "Сказки старого Баюнка".
Роман нашёл своего читателя, на полках не залежался.
Критика, ранее предсказавшая нам забвение, роман приняла единогласно и с восторгом.
Кардиограмма неуклонно улучшалась – сердечные комплексы встречались всё чаще, изолиния укорачивалась.

* * *
Кардиограмма окончательно восстановилась, когда родился сын, которого мы назвали Сергеем.
После рождения отпрыска недостатка в сердечных комплексах не было, был даже переизбыток.
Пафнутий, заявив, что не пристало русских богатырей называть римскими именами, решительно перекрестил мальчишку в Елисея.
Пафнутий при Сергее-Елисее был как старорежимный дядька при барчуке – воспитывал, грудью вставал на защиту от родительского гнева (случалось и такое), учил приёмам самообороны и (как ему это удалось?) познакомил вьюноша с духами древних воинов, которые поклялись Клятвой тёмного огня не бросать его в трудную минуту.
Читать сын выучился рано – уже в пятилетнем возрасте он, глядя в монитор, весьма бегло озвучивал написанный нами текст.
Потом очередь дошла и до книг, причём только бумажных.
В отличие от большинства сверстников, сын не любил электронных книг, потому что в них, по его словам, не было присущего только бумажным книгам шарма – возможность загибать листы, слышать шорох переворачиваемых страниц, несколько раз перечитывать понравившееся место.
Да и просто забросить куда-нибудь за диван, чтобы потом, ругая всех, в том числе себя и Пафнутия, кинуться на её поиски.
Читал много, но как-то бессистемно. Я мог застать его как за чтением русской классики, так и какого-нибудь современного зарубежного детектива.
Единственное, что он никогда не брал в руки – так это фантастику. Вызывала она в нём какое-то предубеждение, неприятие, причину которого объяснить он не мог.
Исключение делал только для нас – стыдно было не знать, что папа с мамой пишут.
Когда Серёжке исполнилось четырнадцать лет, я вывез его на хребет "Стоящего у солнца".
Стан встретил нас мерзостью запустения – разбросанные чашки-миски, развороченная лежанка, везде мусор, грязь, полусгнивший лапник.
Пока убирались, чинились, наступили сумерки.
Мы сидели у костра и слушали ночь.
Огромные сонные звёзды тихо смотрели вниз, летающих тарелок  в небе был явный разнобой, а скалы на шихане старательно изображали из себя развалины древнего замка, освещённые призрачным светом луны.
- Пап, - насторожился Сергей. - К нам идёт кто-то.
На свет костра вышел кряжистый мужчина, в длинной белой рубахе, подпоясанной кожаным поясом.
- Здравствуй, Мефодиевич, - пробасил он. – Вот и свиделись.
- Здравствуй, Данила, - ответил я. – Вот, сына к вам привёл, пусть на горы посмотрит. Глядишь, чему и научится.
Данила внимательно посмотрел на Сергея:
- Беспокойное у тебя чадушко будет, Мефодиевич. Но правильное. Ты не взыщи – нет у меня времени разговоры разговаривать – дальше идти надо. Книгочей кланяться тебе велел, всё хорошо у него. Ты ему вторым отцом стал.
- Здравствование моё ему передай.
- Обязательно. Ну, прощевайте.
- Это кто был? – спросил сын, когда шаги Данилы-мастера затихли на куруме.
- Данила-мастер.
- Я серьёзно спрашиваю, - обиделся ребёнок.
- А я серьёзно отвечаю.
- И где вы с ним познакомились?
- Здесь, на скалах.
- Расскажи, а.
Я посмотрел на любопытствующую сыновью мордашку – и рассказал всё, о чём ты, читатель, прочитал в этой повести.
Кроме мира параллельных прочитанных реальностей и моих лечебно-диагностических способностей.
Потом расскажу, когда старше станет.
Парень к рассказу отнёсся вполне адекватно.
Общение с Пафнутием, экспедиции с ведогониевцами по заброшенным посёлкам в поисках и спасении ранее неизвестных видов нежити, а так же наши с Ольгой произведения – всё это давно убедило парня в том, что нечистая сила существует, и к ней надо относиться с уважением.
И не трепаться, где не попадя, об её существовании.
Подсунувшись, как в раннем детстве, мне под руку, пригревшись и уже засыпая, сын с завистью пробормотал:
- Вот бы и мне так.

* * *
 К девятнадцати годам из тщедушного мальчишки выросла здоровенная орясина с серыми хитрющими глазами, кудлатой русоволосой головой и с периодически возникающими синяками, которые старательно замазывались каким-то хитрым бальзамом, сотворённым Пафнутием.
Сын объяснял их происхождение результатами занятий русским рукопашным боем.
Девки за ним ходили табунами, но постоянной девушки, насколько это было известно родителям и дядьке, у отрока ещё не было.
К друзьям, которые зачастили ко мне после женитьбы, относился с пиететом, особенно после того, как Командор, ставший к тому времени не последней фигурой среди спасателей, и Смирнега, восстановивший "Ведогонь", создали группу, противостоящую вновь активизировавшимся силам зла.
Однажды Серёжка, старательно изображая из себя изумлённо-невинного мальчика (не виноватый я, само оно так получилось),  сообщил, что завтра он должен быть на сборах этой группы.
- Пап, ты меня пораньше разбуди, а то вдруг просплю.
Утром, машинально потирая внезапно зачесавшуюся левую ладонь (к деньгам, что ли?), я зашёл в комнату сына.
Парень, уже проснувшись, с любопытством разглядывал своё левое запястье. 
- Батя, - с укором спросил Елисей. – Ты почему никогда не рассказывал мне о мире параллельных прочитанных реальностей?
На календаре, висящем напротив меня,  было тринадцатое число – вторая пятница июля.

Февраль 2014 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ.

ОЧЕРК НЕЧИСТОЙ СИЛЫ.

Нечистая сила – это группа потусторонних сил и существ, разделяемая на нежить и нечисть. Часть "нечистоведов" не согласна с подобного рода делением, подчёркивая его условность (например, часто упоминаемый здесь Смирнега В.Л. частенько смешивает в своих работах эти два понятия), но большинство специалистов классификацию признают (хотя бы из-за отсутствия альтернативной) и пользуются ею в своих работах.
Я, честно говоря, её тоже не придерживаюсь.
Временами мне кажется, что эта неразбериха в терминологии возникла благодаря ошибкам переписчиков старых книг и неправильным толкованием древних преданий.
Но, тем не менее, термины есть, существа, означаемые этими терминами, существуют.
Так что идём дальше.
Нежить, это существо без плоти и души, не живущее с человеком, но имеющее человеческий облик, который она может изменять по собственному желанию. Имя нежити зачастую связано с местом её обитания – леший, болотник. Для нежити характерен сиплый голос, иногда вой, а также непривычная скорость перемещения и, как уже говорилось, смена облика. К людям нежить относится скорее доброжелательно, но со специфическим чувством юмора, что иной раз воспринимается как проявление зла. Нежить любопытна, поддаётся обучению, но с трудом адаптируется к изменениям среды обитания, что иногда приводит к конфликтам с человеком.
Моё личное впечатление, что нежить – это предтечи современных психологов, ставящих своих подопечных в непривычные ситуации и наблюдающих, как этот самый подопечный из этих ситуаций вывернется.
Нечисть, в отличие от нежити, живёт рядом с человеком, имеет, как правило, постоянный облик и в большинстве своём является носителем зла. Наиболее характерные представители – вампиры, демоны, оборотни. Имя нечисти никак не связано с местом обитания и, в отличие от нежити, нечисть легко адаптируется к изменениям условий внешней среды.
Человек никогда не сможет стать представителем нежити (водяным, домовым и т.п.), а вот превратиться в нечисть может довольно просто, в результате непосредственного воздействия последней  на человеческий организм.
Наиболее показательным примером является превращение человека в вампира – достаточно одного укуса представителя этого вида нечисти, чтобы в окружающей среде появился новый вампир-одиночка.
Следует отметить, что изначально для Руси была характерна нежить, а для европейских народов – нечисть. Но в последующем, всвязи с проникновением западной культуры на Русь, к нам проникла и нечисть, обосновавшаяся преимущественно в городах, тогда как нежить живёт в основном в сельской местности и в лесах. 
В нынешнее время, из-за резких изменений условий внешней среды ареалы обитания нежити и нечисти начинают совмещаться, что приводит к конфликтам, о которых так подробно рассказал Видбор Лихаревич.
Методики защиты от нечистой силы описаны в различных руководствах, как официальных, так и продающихся из-под полы, но на одном из вариантов защиты я позволю себе остановиться.
Речь идёт об использовании ненормативной лексики.
Общаясь с нежитью (нечисть, как правило, на ненормативную лексику, а проще говоря – мат, не реагирует) учёные мужи клуба "Ведогонь" установили, что экспрессивные выражения способны оградить человека от её воздействия путём блокады агрессивных импульсов частотным спектром голосового диапазона.
Но при одном условии: произносимая фраза должна звучать как заклинание – нужные слова должны проговариваться чётко, со строгим соблюдением ритмики, интонаций, ударений и выраженным эмоциональным компонентом.
И вот тут главное  - досконально выполнить все ритуальные требования, характерные для произношения заклинания.
Нежить очень ревностно относится к соблюдению ритуалов, и если в процессе произношения заклятия будет сделана хоть малейшая ошибка, то вместо ожидаемой блокады можно ожидать стимуляцию агрессии, что в своё время и позволило сделать не совсем правильное заключение, что мат на нежить не действует.
Я хочу подчеркнуть, что данная методика работает, но либо в надёжных руках опытных специалистов, либо у новичков-неофитов, которые, не проверяя алгеброй гармонию, а руководствуясь только интуицией, имеют шанс выкарабкаться из весьма сложных ситуаций. 

* * *
А вот теперь я перейду к описанию отдельных представителей нежити и нечисти.
Аука – дальний родственник лешего. По характеру – шаловлив, любопытен. Любит водить людей по кругу, откликаясь на человеческое "ау!" со всех сторон.
Заклинание, позволяющее освободиться от власти Ауки универсально для всех леших: - "Шёл, нашёл, потерял".
 Багник (он же Болотняник) – болотный дух, в чём-то похожий на водяного. Излюбленное занятие – завести человека в болото и, через некоторое время вывести промокшего и заляпанного болотной тиной страдальца на сухое место. Не дурак выпить, и если человек, попавший к Багнику, догадается плеснуть из фляжки на ближайшую кочку, то Багник выводит из болота самой короткой и сухой дорогой. 
Баечник — злой домашний дух, появляющийся после рассказанных на ночь страшных историй о всякой нечисти. Ночью он неслышно подходит к спящему, протягивает над его головой руки, и начинает ими водить до тех пор, пока сонному не приснится рассказанное,  и он, в холодном поту, не вскочит с постели, пробуждая остальных спящих дикими криками. Живут общиной – четыре-пять Баечников на дом.
У самого старого и опытного вместо рук – усы, которыми он над спящим человеком и шевелит.
Баечники очень любят работать с молодыми людьми в смешанных кампаниях, так как реакция на "страшилки" у них более выражена и естественна, чем у людей зрелого возраста. А степень удовлетворённости выполненной работой у Баечника прямо пропорциональна реакции человека на рассказанную историю.
Но в последнее время страшные истории на ночь рассказывают выпуски "Новостей", поэтому Баечники перебрались в либо полузаброшенные деревни, где живут одни лишь старики и старухи, которых никакими страстями на ночь не запугать, либо в молодёжные общежития, где ещё можно тряхнуть стариной. 
Банша – предвестница смерти в ирландской мифологии, обладающая прекрасным голосом и предстающая в виде  печальной прекрасной девушки с длинными спутанными волосами, которая горько плачет, когда кто-то вскоре должен умереть. Её плач настолько пронзителен, что могут разбиться стёкла и зеркала.
Перед воинами, чья смерть близка, она появляется в образе старухи, моющей их окровавленную броню и оружие.
Баншами становятся женщины, умершие в муках или в родах, а так же плакальщицы, не выполнявшие свои профессиональные обязанности должным образом.
Одеты  банши в длинные одежды серого или белого цветов, но описаны случаи их появления в красных или зелёных одеждах.
Банша, предрекая смерть, не является её причиной, но она может призвать смерть на обидевшего её мужчину постирав его рубашку, или же просто задушить  обидчика воротником этой  же рубашки.
Барабашка — нежить, появившаяся недавно в городских квартирах. Существо шаловливое, любит попроказить – постучать, пошуметь, посуду со стола сбросить, необходимую вещь запрятать подальше. Предпочитает жить в тех семьях, где есть дети. Видеть его — никто не видел. С теми, кто ему понравится охотно беседует — отвечает стуком на все вопросы.
Что касается общения морзянкой – вполне реальный факт.
По типу характера можно отнести его к домовым-доможилам (смотри ниже): к добрым хозяевам относится по-доброму, злых не терпит.
Бес — представитель нежити с выраженным злым началом в отношении к человеку, проявляющемуся в стремлении сбить с пути истинного, проще говоря – искусить. Особенно достаётся от него служителям религиозного культа, в частности,  монахам и послушникам. Если бес вселяется в человека, то последний становится неуправляемым, легко возбудимым, способным на непредсказуемые действия злобного характера.
Может пребывать в различных ипостасях, но наиболее типичен для него образ существа с рогами, хвостом и копытами. По характеру – истеричен, труслив и нагл.
В иерархии злых сил находится на самом последнем месте, но, если повезёт, может стать начальником над группой себе подобных и довести своих подчинённых до нервного срыва, что обычно заканчивается сменой власти.
Болибошка — лукавый и хитрый лесной дух, живущий в ягодных местах. Любит появляться перед человеком в облике немощного сгорбленного старичка с острым носом и печальными, но хитрыми глазами, просящего помочь отыскать утерянную сумку.
Если поддаться на уговоры, то ничего, кроме блуждания по лесу и головной боли, не будет.
Вампир — мертвец, бывший при жизни человеком с порочными наклонностями, в тело которого вселились нечистые духи. Если в течение трёх дней у мертвеца сохраняется румянец на щеках и оскаленные зубы, то можно смело считать, что этот покойник – вампир. Если не принять соответствующих мер (сжигание тела, забивание осинового кола в грудную клетку), то через сорок дней вампир выходит из могилы и начинает сосать кровь сначала у родных, а потом и у других людей, переводя их таким путём в МД-состояние (смотри ниже).
Считается, что человек, находясь в МД-состоянии может попасть в главную обитель вампиров – подземный мир, где их обучают различным наукам, в частности заклинаниям, позволяющим переводить "бестелесное тело" в состояние дракона, волка или летучей мыши.   
Некоторые кланы, встав на светлый путь развития, отказались от потребления человеческой крови путём прямого донорства, а поступают более цивилизованным путём - покупают (а иногда и  крадут) кровь на станциях переливания крови, или заменяют её кровью животных и птиц. Наиболее "продвинутые" вообще отказались от потребления крови, заменив её  томатным соком с солью.
Те способы, которые я применял, сражаясь с вампирами-подростками, действенны и в отношении взрослых представителей этого вида нечисти.
Проживают вампиры в основном кланами, но есть вампиры-одиночки, либо не примкнувшие к кланам, либо из этих самых кланов изгнанные. В этом случае изгнанник под видом сторожа, истопника или охранника служит, как правило, в учебном заведении, потихоньку попивая кровь у преподавателей и учащихся, тем самым создавая свой личный клан.
Небезызвестный Смирнега В.Л. в бытность свою деканом и преподавателем раскрыл и обезвредил два таких полуподпольных клана, чем одновременно стяжал себе почёт и проклятие среди вампиров.
Ведогони — души, обитающие в телах людей и животных, и в то же время домовые, оберегающие родовое имущество и жилище. Каждый человек имеет своего ведогоня; когда он спит, ведогонь выходит из тела и охраняет принадлежащее ему имущество от воров, а человека от нападения других ведогоней и от волшебных чар.
Если ведогонь будет убит в драке, то человек или животное, которому он принадлежал, немедленно умирает во сне. Поэтому если случится воину умереть во сне, то рассказывают, будто ведогонь его дрался с ведогонями врагов и был убит ими.
Ведьма. Яркий пример, как людская молва может исказить облик красивой, умной женщины, обладающей твёрдым характером, стремлением занять подобающее ей место в обществе, а так же и знаниями, недоступными большинству человечества.
Хорошо ещё, что, в отличие от стран Западной Европы, на Руси к ведьмам относились не в пример терпимее – они находились под защитой закона, и за нанесенное им оскорбление полагался штраф. Церковь вообще ими не интересовалась, а судебное разбирательство назначалось только по жалобе о каком-то вреде, который якобы она причинила.
На самом деле ведьма – это извращённое со временем слово "ведунья", которым называли женщину, умеющую излечить человека или домашнюю скотину, помочь женщине в трудную минуту, предсказать погоду и, при желании, изменить ход событий.
Но общественное мнение, в силу присущих ему низменных чувств – зависти и страха, стало представлять это умение как способность лишать коров молока, насылать болезни, портить продукты и вызывать дождь, град и засуху.
Пресловутое общественное мнение умудрилось даже извратить облик ведьмы, которая позиционировалась как беззубая, с одним торчащим изо рта клыком, горбатая старуха с бледным морщинистым лицом, крючковатым носом, обладающая визгливым голосом и мерзким характером.
Маргарита Ковальская, исследовав состав мази, которую ведьмы наносили на тело перед полётом на шабаш, и, выяснив, что данный крем на восемьдесят процентов состоит из психотропных препаратов, сделала вывод, что пресловутый шабаш, описываемый как ведьмами, так и рядом писателей, может быть ничем иным, как проявлением галлюциногенного синдрома.
Это утверждение подтверждается и тем фактом, что после "возвращения с шабаша", ведьма погружается в крепкий сон, длящийся до двух дней, и по пробуждению чувствует себя бодрой и помолодевшей.
Конечно, ведьму это не красит, но позволяет реабилитировать в плане участия в бесовских оргиях.
Надо отдать должное М. Ковальской – благодаря её исследованиям облик ведьмы постепенно возвращается к образу той ведуньи, которая своими знаниями оказывала посильную помощь населению, за что и пользовалась в народе уважением, правда, с некоторой примесью страха.
Существует самый простой и верный способ увидеть в женщине ведьму – на неё надо посмотреть через полено, в котором выпал сучок, или через осиновую борону, изготовленную за один день.
Водяник – при жизни был непутёвым слесарем-сантехником. Обречён на постоянный ремонт  водяных и канализационных труб. Любимая фраза, кою он произносит после  встречи с представителями бывшей профессии, звучит так: - "Руки бы им всем оборвать, кто так чинит? Вот в моё время….".
По характеру – пессимист, страдает всеми болезнями, характерными для его бывшей профессии.
Ворогуша — разновидность нежити, приносящей болезни. Инфицирование происходит в тот момент, когда Ворогуша садится на губы спящего человека в виде белого ночного мотылька.
Тяжесть и разновидность заболевания зависит от настроения Ворогуши, и прогнозированию не поддаётся.
Вытарашка — нежить, олицетворяющая любовную страсть, лишающую человека рассудка. Причём объект, к которому вызывается любовная страсть, Вытарашке не важен – это может быть и человек, и портрет, и отражение человека в любой отражающей поверхности. Заклятие без обратного хода, контрзаклятия не существует.
Газик – современный представитель нежити, обретающийся в многоэтажках. Следит, как жильцы соблюдают технику безопасности при работе с газовыми приборами. Неумельцев и нерях наказывает постоянным отключением газа. С сотрудниками газовой службы дружен, но качество работы оценивает по-своему – если качество работы не удовлетворяет, то мастера, употребляя ненормативную лексику (к ней Газик, вдоволь наобщавшись с мастерами, относится индифферентно), могут длительное время искать газовый ключ или ещё какой-нибудь важный прибор. За это время обнаруживается и дефект ремонта. 
Дварф – представитель злобной скандинавской нежити, покинувший место своего обитания не по своей воле. Выглядит как безобразный маленький человечек с густой бородой, которой уделяет исключительное внимание.
Основное занятие дварфа - следить за рудными жилами и стеречь клады, поэтому патологически жаден до золота и драгоценностей, сварлив и донельзя упрям. Очень не любит, когда его случайно назовут гномом.
От человека держится обособленно, стараясь свести контакты до минимума, но это не мешает ему устраивать охоту на людей, обращая их в рабство.
Дематериализующая жизнь (сокращенно – МД-жизнь).  Существует параллельно с материальной жизнью. Особенностью этой формы жизни является способность живых существ переходить из бестелесного состояния в телесное (материализация) и наоборот.
В настоящее время методов научной регистрации данного феномена не выявлено, но в мире издавна существует понятие "немёртвого человека", при котором тело умершего переводится в МД-состояние для продления земной жизни путём укуса человеком, восставшим из гроба (стригой).
Особенностью стригоя является то, что он никогда не кусает живых людей, предоставляя эту возможность вампирам (смотри выше), тем самым ставя себя в положение слуги вампира.
Домовой-доможил – хранитель домашнего очага, предстающий в виде малорослого старика, покрытого теплой, косматой шерстью. В каждом доме есть только один домовой, покинуть который самовольно он не имеет права.
Поэтому при переезде его, под соответствующее заклинание, переносят на руках.
Друд горный – биологический организм, содержащий как механические, так и электронные части, иными словами – киборг. Относится к разряду искусственно созданной нежити (робонежить).
Друды изначально создавались для проведения спасательных работ в гористой местности. Тёмные маги-программисты, внеся соответствующие изменения в настройки, создали идеальную машину   для боевых действий в горных районах.
Не уязвим, имеет колоссальный запас прочности, может обходиться без энергетической поддержки до двух недель. Автономная система дыхания, возможен переход на анаэробный цикл. Способен к мимикрии. Работоспособен при температурном режиме от минус сорока до плюс пятидесяти по Цельсию.
Друдам, приклеившимся на сопли Дракоши, восстановили заводские настройки, и сейчас они мало того, что работают по основной специальности и в промышленном альпинизме, так ещё являются членами клуба "Ведогонь".
Чтобы потешить своё редкостное ехидство и своеобразное чувство юмора, в свободное от работы время изображают из себя или Чёрного альпиниста или Белого спелеолога
Злыдни — злые мелкие существа, приносящие дому несчастье. В старых домах  жили за печкой, в современных – за батареями центрального отопления. Одни из немногих представителей нежити, живущих маленьким, но дружным коллективом, легки на подъём, что делает их весьма опасными.
Чрезвычайно назойливы и не поддаются выселению.
С огромным удовольствием принимают участие во всех противоправных акциях в силу желания побузотёрить и усложнить жизнь окружающим.
Кладовик— дух, охраняющий зарытые в землю сокровища и ценности. Может пребывать в двух ипостасях – собаки-лайки и сороки-щекотухи. Существо, в принципе, невредное, но может внушить надоевшему ему человеку мысль о запрятанном кладе. Заклятие обратного хода не имеет, и человек обречён заниматься кладоискательством всю свою жизнь.
Наиболее характерные примеры – геологи-изыскатели, чёрные и белые кладоискатели, а также все остальные, кто ищет в земле то, что не ими положено.
Клятва тёмным огнём – обряд кровного братания, основанный на единении духа и крови. Смысл сводился к тому, что воины  клянутся ни за что не предавать, быть верными до смерти, и стоять друга за друга до конца в бою.
Отступники подвергались изгнанию, а в особых случаях  – смерти.
Клятву так же приносили и в том случае, когда опытные воины принимали в отряд новиков - молодых воинов. В этом случае они клялись передавать секреты воинского мастерства, прикрывать в бою и, как бы сейчас сказали – учить жизни.
Клятва  заканчивалась словами: "если я преступлю эту клятву, то гореть мне тёмным пламенем", после чего над головами возникал всполох, подтверждающий, что клятва принята.
Вполне возможно, что бытующее ныне выражение "гори оно синим пламенем" – отзвук вышеприведенных заключительных слов, дошедший до нас в искажённом виде. 
Колченогий сухорук – очень неприятный вид нежити, обретающийся в полузатопленных шахтах. Излюбленное занятие – приманив шахтёра криками о помощи, расправиться с ним самым жестоким образом. 
Курьи (куриные) именины, день Кузьмы и Демьяна – отмечается первого ноября (четырнадцатого по новому стилю). Проводы осени и встреча зимы. Ещё этот день называется Осенними кузьминками, и считался девичьим праздником.
В селе девушки собирались в отдельной избе, в которой справлялась "Кузьминская вечеринка" – готовился ужин, варилось пиво. Хозяйкой избы считалась девушка-невеста. Сначала праздновали "своим", девичьим кругом, но к вечеру  приглашались парни, музыканты, и начинались совместные игры, песни, танцы, ухаживания и "жениханье".
Обязательным блюдом в этот день являлась куриная лапша и другие блюда из курятины.
На боярский двор приходили женщины с курами и с челобитьем подносили их своей боярыне "на красное житьё". Таких "челобитных кур" содержали особо: их кормили в основном овсом и ячменём и никогда не убивали. Яйца, которые несли эти куры, считались целебными.
Священники служили в курятниках молебен и кропили священной водой домашнюю птицу
В этот день резали кур, чтобы в течение года в хозяйстве всегда была птица.
В городе в этот день богатые люди рассылали кур в подарки родным и близким, а праздник проводился примерно по тому же сценарию, что и деревне.
В нынешнее время Кузьминские вечеринки сменились Международным женским днём Восьмое марта, а блюда из курятины ежедневно занимают почётное место на каждом обеденном столе.
У деклассированных элементов есть свой "суп с курятиной" – стакан холодной воды по утрам под выкуренную сигарету.
Лесавки — лесные духи, одновременно похожи на старичков и старушек, а также на ежей. Как все духи леса любят проказничать и заигрывать с людьми.
С особенной любовью относятся к детям – всегда следят, чтобы не заблудились, одаривают грибами, ягодами. Наиболее полюбившихся детей, предварительно усыпив, учат лесной мудрости. 
Большую часть времени Лесавки спят — бодрствуют они очень короткий период времени: с конца лета до середины осени.
Лепестрик – современный представитель нежити, обретающийся в многоэтажках. Основная задача – следить за качеством электропроводки, выключением электроприборов в квартирах и работой электриков из ЖКХ. Молод, в меру циничен, любит заниматься воспитанием жильцов, не выключающих свет в туалете и ванной – бьёт лампочки в патронах.
Летучего гусара призрак – ныне полностью исчезнувший персонаж, был чрезвычайно популярен в веке девятнадцатом и первой половине века двадцатого.
По словам очевидцев, появлялся в тех компаниях, где шла оживлённая карточная игра с обильными возлияниями и исполнением цыганских романсов.
Одет был в парадную гусарскую форму с неизменной чаркой и трубкой.
Всегда был весел, пил водку и обладал выраженным чувством справедливости, правда, на свой, гусарский, лад.
Исчезновение призрака связывают с разрушением помещичьих усадьб и изменением в худшую сторону характера пирушек – отсутствие живого пения цыганских романсов, обсуждение рабочих моментов вместо доброго веселия и снижение общего уровня интеллекта лиц, участвующих в современных тусовках.
- Всё Жомини, да Жомини, а вот о водке – ни полслова, - с грустью изрёк призрак, перед тем как навсегда переселиться в мир прочитанных параллельных реальностей
Макропулос – лекарь при дворе императора Рудольфа Второго, создавший, совместно с магом и алхимиком Лёвом Бен Бецалелем эликсир из одиннадцати трав, обладающий свойством продления жизни.
Эликсир, по настоянию духовника императора, отца Бонавентуры, был испытан на дочери лекаря – Елене Макропулос. Дочь, проспав двадцать четыре года (такой длительный сон входил в механизм действия эликсира, подготавливая системы организма к иным формам деятельности), очнулась такой же молодой и прекрасной, как и прежде. Император  умер гораздо раньше, не дождавшись окончания эксперимента.
Сведений о дальнейшей судьбе самого Макропулоса не найдено.
Дочь его пользовалась эликсиром триста лет, но, устав от впечатлений всё усложняющейся жизни, прекратила приём препарата в конце восемнадцатого века и, прожив на свете ещё семьдесят лет, тихо умерла в одном из принадлежащих ей замков, сохранив девичий стан и красоту гречанки пятнадцатого века.
Князь Анемподист Галактионович Сударушкин-Безбожников (в повести он представлен как дальний родственник владельцев усадьбы, а на самом деле он был её единственным хозяином на протяжении двухсот лет)  встретившись с мадам Макропулос, полюбил её со всем пылом княжеской души и привёз в только что отстроенную усадьбу.
Была пылкая любовь с клятвами и проклятиями, безумной ревностью, попытками отравиться (применение средства Макропулоса делает человеческий организм невосприимчивым к любому яду) и страстными ночами любви и примирения. Красавица добровольно одарила любовника рецептом эликсира, сопроводив его требованием, приведенным в повести.
Планетники — очень своеобразный вид нежити, способный управлять погодой, обитают в дождевых и градовых тучах. Обычно ими становились дети, умершие либо некрещеными, либо принявшие насильственную смерть, а также взрослые утопленники или висельники.
Но Планетниками могли быть и живые люди, умеющие предсказывать погоду и отгонять тучи от своего села.
К людям относятся доброжелательно, предупреждая о буре или о граде.
По непроверенным слухам, Планетники в последнее время сотрудничают с синоптиками, повышая качество прогнозов погоды.
Полисун - властелин лесов, которого народная фантазия изображает мохнатым и с козлиными ногами. Существуют исследования, в которых Полисуна отождествляют с волчьим пастырем, который, как известно, выезжает верхом на волке, имея в руках длинный бич, или шествует впереди многочисленной стаи волков и усмиряет их дубинкою. Возможно появление Полисуна в образе белого волка, властвующего над остальными волками, в которых, по древним представлениям, вселяются души умерших.
Прокуды – мелкие домовые духи, которых можно сравнить с уличной шпаной – проказят, хулиганят, но до серьёзных конфликтов с окружающим миром не доходят.
Рауль – Синяя борода, граф – сказочно-опереточный персонаж, в создании которого принимали участие Шарль Перро (сказка), Жак Оффенбах (оперетка) и Антоша Чехонте (перенеся деятельность Синей Бороды в Россию).
Согласно источникам, вышеуказанный герой был повинен в люстморте – серии убийств на сексуальной почве. Его жертвами были шесть собственных жён, которых он, по официальной версии, убил за чрезмерное любопытство и нарушение клятвы.
Но в восемнадцатом веке было неоспоримо доказано, что истинная причина гибели несчастных женщин была связана со снижением у Рауля сексуальной активности (попросту - развивающейся импотенции), что заставляло последнего проводить коитус в особо извращённой форме, приводящей к смерти партнёрши.
Последняя, седьмая супруга выжила только потому, что свою юность она начинала маркитанткой в военном обозе и курс военно-полевой любви окончила с отличием. Те семь братьев, упоминаемые авторами-создателями, являлись обычными охранниками, повсюду её сопровождающими. 
Своё прозвище граф получил, как объясняли вдова и немногие из его друзей, за изменяющийся при любовном томлении цвет бороды.
От чёрного до ярко-синего в молодости, и до бледно-голубого в зрелом возрасте.
Для полноты картины следует отметить, что муж сознательно провоцировал женино любопытство, когда, передавая как эстафетную палочку, заветный ключ от таинственного кабинета, требовал клятвы, что она в эту комнату заходить не будет.
Женщины, как это всем известно, по своей природе крайне любопытны (что делает их похожими на нежить) и, когда муж отбывал на охоту, использовали ключик по назначению.
Ключик же имел способность изменять свой цвет и форму при извлечении из замочной скважины, что служило неопровержимым доказательством нарушения клятвы. 
Прообразом Рауля - Синей бороды ряд французских и английских исследователей восемнадцатого-девятнадцатого столетий считают некого Жиля де Рэ, соратника  Жанны Д'Арк, более известного под именем  Жиль де Рец.
Биография этого человека настолько интересна и поучительна, что заслуживает опубликования или, если вам угодно, напоминания.
Родился он в 1404 году в одной из самых богатых и знатных семей французской Бретани. В двадцать три года де Рец вступает в ополчение Жанны д'Арк и становится ее личным другом, телохранителем и полководцем, заслуживая звания маршала.
После казни девы Жанны, де Рец удаляется в своё поместье, удачно женится и становится  самым богатым и религиозным дворянином Европы.
Но это – на первый взгляд. На самом деле де Рец, упрекая себя за смерть Жанны и разочаровавшийся в жизни, всерьёз увлекся оккультизмом и алхимией. По Бретани широко расходятся слухи, что маршал не только продал душу дьяволу, но и предался изощрённой похоти – педофилии, расценивающейся в те времена  как наитягчайший грех, за который полагалась смертная казнь через сожжение на костре.
Положение ухудшалось ещё и тем, что после удовлетворения похоти тела истерзанных мальчиков приносились в жертву сатане. Некоторые утверждали, что маршал, с целью омоложения, принимает ванны из детской крови.
Слухи имели под собой реальную основу – за крайне короткий период (года полтора-два) в окрестностях замка, где проживал де Рец, пропало сто сорок подростков мужского пола в возрасте от девяти до тринадцати лет.
В итоге дело доходит до суда инквизиции, который приговаривает тридцатишестилетнего Жиля де Реца к повешению с последующим сжиганием тела на костре.
Активисты из клуба "Ведогонь", чтобы убедиться, что суд был честным, справедливым и не связанным с попыткой отчуждения графского имущества в пользу церкви и государства, провели альтернативное расследование и признали действия суда правомочными.
При расследовании выяснилось, что все богатства графа были потрачены на общение с потусторонними силами, а земли и угодья многократно заложены и перезаложены
Чем руководствовались исследователи, находя общность между этими двумя людьми, сказать сейчас трудно, но я твёрдо знаю, что в числе моих предков ни Рауля - Синей бороды, ни Жиля де Реца не было, иначе Ольга никогда бы не вышла за меня замуж
Сарайник — дворовый дух, местом жительства которого является сарай. Существо тоже безвредное, но с неустойчивым характером – то ведёт себя как рачительный хозяин, то, рассердившись на хозяина, начинает озорничать, причиняя беспокойство и нанося убытки в хозяйстве.
Применение заклятия ненормативной лексикой успокаивает расходившуюся нежить, но оригинальное заклятие уже никто не помнит, поэтому допустимы текстовые вариации, обязательно усиленные словами "чтоб тебе в другой сарай перебраться".
После этой фразы Сарайник надолго прекращает баловство, памятуя, что сараев осталось очень мало, а Сарайники – выраженные индивидуалисты и второго себе подобного в сарай не пустят.
Сентжоме де граф – по мнению ряда исследователей русской нежити восемнадцатого-девятнадцатого столетий – неудачная матрица, сделанная графом  Сен-Жерменом в молодые годы.
На лицо ужасен, но внутри добр, что не мешает ему в ажитированном состоянии  совершать необдуманные поступки, за которые потом и раскаивается.
Более подробной информации, в доступной на сегодняшний день литературе, к сожалению не обнаружено.
Сон под пятницу находится под покровительством Венеры, во время этих снов к нам приходят любимые люди – как умершие, так и живые.
На вторую пятницу все сны – "верные", то есть вещие, потому что именно в эту ночь душа попадает в потусторонний мир и преображает увиденное в привычные человеку образы, имеющие своё значение.
Если вы посчитали приснившийся сон плохим, то нужно рассказать о нём  максимальному количеству людей, тогда сон не сбудется, если хорошим – то нужно молчать о нём до обеда.
Стуканцы  - эмигрировали из Корнуолла в Урало-Сибирский регион всвязи с ухудшением жизненных условий. Талантливые рудознатцы, свято соблюдающие правила техники безопасности (смотри повесть). В шахте терпеть не могу ругани, а особенно свиста. Наиболее отъявленному свистуну могут даже свернуть шею.
Рекомендуется делиться с ними едой и одаривать одеждой.   
Четвёртое октября (семнадцатое по новому стилю) – Ерофеев день, Лешегон. Согласно поверьям именно в этот день Леший прощается со своим лесом и уходит под землю.
Напоследок он поднимает злой ветер, ломает деревья, разнося повсюду их пожелтевшие листья. Все лесные звери прячутся от него по норам,  ни одна птица не летит ему на встречу. Знающий человек в этот день никогда в лес не поедет.
В отношении этого дня оправдалось предсказание В.Л. Смирнеги по поводу экспансии иноземной нечисти в русскую нежить – с недавнего времени Ерофеев день  пытаются называть русским Хэллоуином.
Юзрик – самый молодой вид нежити, зародившийся в недрах компьютерных сетей. Тщательно  следит за последними компьютерными веяниями, заботливо относится к своим живым коллегам и технике. Словарный запас, к сожалению, ограничен профессиональным жаргоном, русским языком изъясняется с трудом и акцентом. Ни ручкой, ни карандашом писать не умеет, поэтому текст набирает на клавиатуре.