Путёвка. Из повести Первый поцелуй

                Путевка

     …и нашел.
Стояла и мерзла у никчемной телефонной будки, напротив подъезда. Я взял за руку и отвел к себе. Пугливая лошадка, настороженно косящая глазом, уперлась в прихожей.  Постукивала мерзлым копытцем. Пришлось распутывать провод, подносить телефон. Озябшими пальцами набирала номер, - диск срывался, ты шипела, ругалась вполголоса. Я в кухне разогревал ужин, сквозь стену слушал пустейший разговор со школьной подружкой. Стоило морозиться!
     Впрочем, приключилась романтическая история.
     Значит стоило.
Я заставил тебя, продрогшую, съесть тарелку супа. Ты согрелась, размякла… прониклась доверием.
     И – зачастила ко мне.
Поначалу я не мог понять – то ли приглянулась библиотека, из которой ты наугад выхватывала книгу и просила на пару дней. Не то нравилось (ага, просто
по-соседски) просиживать вечера на диване, крутить телевизор, отвлекать от дел. Не то полюбились вечерние беседы за чаем…
     Какие беседы? Кипучий монолог о друзьях, школьных романах. Роль моя сводилась к олимпийскому судейству: правильно ты считаешь, или нет. Ты всегда была абсолютно права! В основном потому, что не очень волновало мое мнение. Не дослушав суждений (иронических похмыкиваний главным образом), захлебываясь от впечатлений, накипевших за день, счастливо кидалась в новую, курчаво набегавшую волну путаных страстей. И совершенно не задумывалась - какое мне дело до таинственных хитросплетений ваших полудружб, приязней, соперничеств.
     Сколько тебе было лет – тринадцать, четырнадцать? Не приходило в голову уточнить, но в общем - миниатюрное создание, вполне миленько скроенное. Уже не подросток, еще не девушка. Отроковица – сказали бы встарь. Широко вьющиеся каштановые волосы упорно схватывала ленточкой на лбу, смахивала со лба, старалась запрятать подальше. Между тем волосы были великолепные. Густые, блестящие. Зачем прятала лучшее?
     Маленькие, с рыжевато-лисьим отливом глазки слишком поспешно рыскали по сторонам. Мелковатые зубки, тускло блещущие из приоткрытого рта, наталкивали на образ хищного зверька. Остренький подбородок усугублял сравнение. Курносенькая, пацаньи прыщеватенькая мордашка при всем том была симпатичной, на уровне подростковых стандартов. А вот крупные, красивой формы губы неожиданно заставляли предположить потаенное звучание гармонических ладов, сложной гаммы недетской серьезности, взрослости даже.
     Перепутанная болтовней, перещелканная вечным щебетом взрослость эта была ничем иным, как тоскливым шевелением пробуждающейся к жизни души. Сонной, ленивой, не по годам (даже таким) инфантильной…
     По напору неряшливо маскируемой беззастенчивости можно было угадать характерец, в который отольется с годами юная, еще охотно извиняемая смесь нагловатой наивности и нестерпимо-жадного любопытства. Не раз пыталась сунуть остренький нос за взрослую дверь. Получала щелчок, но он лишь изощрял вкрадчивую поисковую работу по выяснению моих отношений с женщинами. Вообще ты  была скорее маленькой женщиной, а не подростком. Плотский трепет вспыхивал в рыжеватых глазенках при одном упоминании о малодоступном, которое невольно просачивалась в разговорах. Глаза загорались недетски поющим восторгом, по тончайшим вибрациям я понимал – часть информации похищена.
     Да, скорее ты была маленькой женщиной, женщиной-ребенком с млечной душой, младенческим разумом и хорошо развитыми формами. И твой интерес был неслучаен.
     Я стал замечать - ты неохотно уходила домой, замешкивалась в прихожей. Таинственная мама ни разу не встревожилась поздними возвращениями дочери. Жила ты по-соседству, провожать не было нужды, я лишь фиксировал из окна благополучный переход через дорогу.
     Случайно, через третье лицо выяснилось, что родители работают по контракту за рубежом, а ты живешь с глухой бабкой и совершенно не стеснена.
     Я надеялся - сама расколешься. 
     Куда там!
Накручивала про папу-подлеца, про одинокую маму…
    
     И однажды, когда слишком подзадержалась, когда наступило и даже прошло время привычного расставания (а ты не думала покидать диван, сидела нога на ногу, отчаянно задрав юбчонку), я не выдержал. Спросил напрямую – зачем тебе это нужно? Ты словно только ждала. Ничуть не смутившись, по-кошачьи спрыгнула с дивана и мягко подползла.  Немигающе глядя, встала совсем рядом и медленно, словно бы задумчиво вывела пониженным голосом:
- «Знаешь что?.. научи меня целоваться…»
Называется, приехали.
     Куда приехали? Зачем приехали? – глупость эта завертелась в голове, и я потерялся с ответом. А чего еще, собственно, можно было ждать от маленькой бестии, от приснопамятного ангелочка из сказки, стынущего на улице и пригретого добрым прохожим? Но если в сказке фигурировал колчан со стрелами и лук, из которого был повержен глупый прохожий, то здесь заострялись иные, не менее опасные снасти. Отчетливо волновалась грудь под прозрачной блузочкой, красной излучиной напрягался рот, сужались глаза…
     Для начала следовало поставить зарвавшуюся тварь на место.
- «Тэ-эк… а с каких это пор, милая барышня, мы с вами на ты? Хотелось бы узнать…
вот именно, хотелось бы узнать для начала…»
     Вопрос был, что называется, «не по теме». Ноль реакции. Ты просто сменила тональность и проканючила:
- «Ну что тебе, жалко, что ли? Все девчонки умеют… а у меня даже мальчика нет из-
за этого. Знаешь, как теперь таких называют?..»
     Меня не интересовало как называют таких, изнывающих от рекламной страсти пацанок.  Куда интереснее было то, что вытворяет в данный момент пацанка, расчетливо подползающая к цели. Уже подползшая! И самым решительным образом – пуговка за пуговкой – расстегивающая блузку.
     Вот уже настырные белые грудки с припухлыми сосочками вынырнули из одежд. Вот голубенькая юбчонка вослед за блузкой полетела в угол. Я не мешал. Я ждал – на какой стадии затормозится стриптиз…
     Набитый дурак! Секунду, не больше, посомневалась ты перед сбросом трусишек, ажурным лепестком на веревочках символически прикрывающих пах… Правда на последнем, на самом ответственном этапе случилось все же нечто обнадеживающее: бестрепетная прежде рука непроизвольно поползла вниз и легла на темно-рыжий, едва закурчавленный треугольничек.
- «Ну вот и все… - трагически прошелестела ты – я знала, что это случится…»
Театрально закинув главу и закативши глаза, ты «красиво» ждала. Я молча притянул тебя. Сердце щемило от тоски, от безобразия, и вместе с тем, как ни странно, безоглядной целомудренности бедного фарса. Я тихо погладил шелковые, наконец-то свободно пролившиеся на голые плечи кудри. Медленно тебя развернул...
    Развернул и тяжко, расслабленной пятерней, наотмашь звезданул по сочно круглящейся жопке.

     Боже мой! Оглушенный звоном шлепка и визгом перепуганного звереныша, заметавшегося по комнате, я вспомнил все. Весь многоразличный в стремительной цельности блуда карнавал, слившийся в лоскутный клубок…

    Вот что ожидало тебя, отроковицу с хорошо развитыми млечными буграми и плавно круглящейся жопкой. Она, красно-белая, изумленно откляченная из угла, пылала. А голова по самые плечи скрывалась под длинным ковром, куда ты зарылась от ужаса. Рыдала, перепуганная, вдрагивала всем тельцем, рыдала, рыдала… и остановить рыд не было никакой возможности…
     Чего ты рыдала? Оплакивала первый (и, уж прости,  - рукотворный) поцелуй? Пятиконечная отметина ало, отчетливо вспухала на белой ягодице. – Чем не путевка в жизнь?..
     Я заорал:
- «Ну, тебе же выдали путевку в жизнь? Так какого черта!..»
Стало стыдно. -  Шутка с путевкой была не из лучших. Пришлось пересиливать стыд.
Я достал из угла одежды, побросал на тебя и, насильно подняв, помогал одеваться. Ты стояла покорная, пряча глаза, рукой размазывала слезы, прихныкивала - дитя, лишенное клубнички с сахаром и теплым молочком перед бай-баем. Я едва удержался, натягивая трусишки, от напутствия по второй нежной дольке. Ты почуяла неладное в намерениях наставника и быстренько-быстренько дооделась сама.
     В темноте переулка я хорошо разглядел, как завился и полыхнул уже не таимый, уже вовсю распущенный  хвост. Лисье зарево гнутой кометой напоследок всплыло и мягко растаяло в темной норе подъезда, куда ты шмыгнула, чтобы надолго уйти из моей жизни вместе с так и непрочитанной, невозвращенной мне книгой…