Март давно кончился

Во время событий, происходящих в сказке, ни одна макрель не пострадала. А может, и пострадала.

Как-то раз Кот Пушок и Кот Канадский («Это фамилия такая», – любил повторять Кот) зашли на кладбище Сан Микеле в Венеции, помолчать на могиле одного Большого Кота. Большой Кот всю жизнь сочинял большие стихи, и за это ему вручили Нобелевскую премию по литературе и пакетик «Кити-Кета». Коты тоже сочиняли. Пушок – стихи и прозу, а Кот – в основном прозу.

Кладбище располагалось на острове, и было немаленьким. Деревья на кладбище почему-то росли «наискосок».

Коты сначала заблудились.
– Говорил я тебе, – проворчал Кот, – карту кладбища надо было взять! В цветочном магазине, справа за входом, а ты: «Сами найдем, сами найдем…» Там карту всем бесплатно дают!
– Кому дают?! КОТАМ, што ли?
– Ну… Могли бы стащить потихоньку…
– Тебе бы только стащить чего-нибудь. Пошли по указателям, может найдем. Нам на лютеранское, – сказал Пушок.

К удивлению котов, на каждом стандартном указателе кто-то все время дописывал от руки черным маркером: «Brodsky» и пририсовывал стрелку.

На могиле Большого Кота, заваленной цветами, стоял металлический почтовый ящик и небольшое ведерко. В ведерке поэты и писатели оставляли свои ручки, а в ящик некоторые молодые сочинители складывали свои рукописи. Пушок и Кот тоже положили свои ручки в ведерко. Любопытный Кот сунул нос в ящик, – там в пластиковых пакетах лежало несколько рукописей. Коты уселись перед могильным камнем и стали молчать.

«Мы продолжаем жить, – думал Пушок стихами Большого Кота, –
Мы читаем или пишем стихи.
Мы разглядываем красивых женщин,
улыбающихся миру с обложки
иллюстрированных журналов.
Мы обдумываем своих друзей,
возвращаясь через весь город
в полузамерзшем и дрожащем трамвае:
мы продолжаем жить.

Иногда мы видим деревья,
которые
черными обнаженными руками
поддерживают бесконечный груз неба,
или подламываются под грузом неба,
напоминающего по ночам землю.
Мы видим деревья,
лежащие на земле.
Мы продолжаем жить.
Мы, с которыми ты долго разговаривал
о современной живописи,
или с которыми пил на углу
Невского проспекта
пиво, –
редко вспоминаем тебя.
И когда вспоминаем,
то начинаем жалеть себя,
свои сутулые спины,
свое отвратительно работающее сердце,
начинающее неудобно ерзать
в грудной клетке
уже после третьего этажа.
И приходит в голову,
что в один прекрасный день
с ним – с этим сердцем –
приключится какая-нибудь нелепость,
и тогда один из нас
растянется на восемь тысяч километров
к западу от тебя
на грязном асфальтированном тротуаре,
выронив свои книжки,
и последним, что он увидит,
будут случайные встревоженные лица,
случайная каменная стена дома
и повисший на проводах клочок неба, –
неба,
опирающегося на те самые деревья,
которые мы иногда замечаем... (1)»

Вдруг Кот громко засмеялся.
– Ты шо? – удивился Пушок.
– Ой… Не могу, – хохотал Кот, катаясь по траве, – смотри, тут же полное ведро ручек! Представляю, как Иосиф смотрит сверху и думает: «Ну, на кой черт мне столько ручек?» Пушок посмотрел на Кота, на ведерко с ручками и тоже стал хохотать. Было раннее утро, и никто не видел, как два кота умирают со смеху на могиле Поэта.

– Знаешь, – сказал Пушок, утирая слезы лапой, – я видел передачу по телеку, там Большой Кот ходил по Рыбному рынку – Pescaria – и приговаривал: «Замечательные креветки! А какая камбала! Устрицы! Как пахнут морем! А макрель?! Ее же только что выловили! Чудо!..»

– Так погнали на Пескарию, – сразу перестал смеяться Кот, – стащим макрель!
«Во-во, – подумал Пушок, – я и говорю: тебе бы только чего-нибудь стащить». И коты побежали к выходу с кладбища.

– Пушок, – спросил Кот, – а Пескария – это потому что там пескарей продают?
– Потому что по-итальянски: «pesce» – это «рыба».
«И по-нашему пескарь – рыба, – недослышал Кот, – здорово! Значит, Пескария – «рыбный рынок».

На причале они вскочили на вапоретто № 41 (такой водный трамвайчик), отходящий в сторону Венеции, и через 10 минут, покачавшись на зеленых волнах, были уже на пристани Fondamenta Nova.

Кот Пушок и Кот быстро побежали от набережной узкими улочками. Коты называли их щелями, – разве можно назвать улицей проход шириной в две тротуарные плитки? Тут и двум псам не разойтись, не подравшись.

Они вылетели к церкви Santi Apostoli. Уже четвертый век над площадью раздавался тонкий звон старинных часов. Как капельки времени падали с колокольни звонкие: «…дин-н-нь …дин-н-нь …дин-н-нь». «…шесть …семь …восемь», – считал Пушок. Часы задумались и пропели на два тона ниже: «Дон-н-н… дон-н-н… дон-н-н…» «Без четверти девять», – отметил Пушок. Колокольня красиво отражалась в воде небольшого канала. «Эх, камеру не захватил, – пожалел Кот, – неплохой кадр!» Канадский Кот на досуге – в перерывах между ловлей мышей и умыканием макрели с рынка – увлеченно занимался художественной фотографией.

Они повернули на Strada Nova и сразу юркнули налево в улочку, ведущую к переезду через Гранд Канал. Трагетти уже собиралась отчалить, и два гондольера взялись за весла. Пушок прыгнул в гондолу, незамеченным прошмыгнул между ногами туристов и сэкономил таким образом 5 евро. Кот приготовился прыгнуть следом, но неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. С балкона второго этажа великолепного особняка (это был Ca’d’Oro – Золотой Дом) на него смотрел Самый Маленький Лев в Венеции. Он был размером с курицу.

Кот замер, трагетти уплывала.

– Ко-о-о-т! – шепотом закричал Пушок.
– Я догоню, Пушок, плыви-и-и!..
– Жду тебя возле макрели-и-и-и!..

Кот посмотрел на маленького мраморного льва. Лев посмотрел на Кота и мотнул головой в сторону дома, как бы говоря: «Давай, заходи, что ли…»

У Кота была тайна. Размером с него. Кот в глубине души считал себя львом. Как-то в молодости, он прочитал стих на кулечке из-под кильки, едва видный под разводами маринада:

«…Осталось веку — полчаса,
А мне, быть может, — час.
Дальше шли жирные пятна, потом еще строчки:
Брось! Ибо ты еще ничто,
А я — уже ничто.
Уж вьюги саван мне прядут,
Прядут… Года пройдут,
Как месяцы они пройдут,
Дитя, — как дни пройдут…
И с ними уплывет, как дым,
Дым сизый над костром,
Ночь новогодняя с седым
Венецианским львом». (2)

И стал собирать фотографии всех венецианских львов, надеясь найти того – седого. Некоторые венецианские львы были очень похожи на котов. Это укрепило Кота в мысли, что он – лев. Только маленький. Может, самый маленький лев на свете. «И ведь все львы происходят из семейства кошачьих, – думал Кот, – значит мы точно – родственники. Может, коты даже и главнее…»

Кот побежал к входу в дом. Билет в музей Ca’d’Oro стоил 5 евро. Кот почесал лапой нос и решил влезть на балкон со стороны набережной. Маленький Лев по-прежнему сидел на перилах. Кот быстро забрался на балкон, цепляясь за выступы и завитки лепнины стены, и уселся рядом.

– Ты чего звал?
– Да, так… Одну вещь хотел тебе показать. Давай знакомиться. Я – Самый Маленький Лев второго этажа, – сказал Лев.
– А я – Кот Канадский. Это фамилия такая, – гордо сказал Кот, – и давно ты здесь сидишь?
– Почти 600 лет.
– Да, старик, – Кот похлопал Маленького Льва по плечу, – скучно тебе, наверное, на одном месте. А я вот все бегаю, бегаю везде. Так все интересно!
– А я вас с корешом давно заприметил, – он белый такой, пушистый.
– Его так и зовут Пушок.
– Все бегаете, бегаете туда-сюда… Слышь, Кот, пошли в дом, я тебе такую кошечку покажу! Давай за мной.

Они прошли по карнизу второго этажа и спрыгнули в открытую галерею. За стеклянными дверьми был хорошо виден большой зал. В дальнем его конце собрались в кружок смотрительницы и увлеченно что-то обсуждали. Кот и Лев проскользнули не замеченными внутрь.

– Направо, – шепнул Лев.
Они оказались в зале поменьше.
– Вот она, смотри!
– «Венера перед зеркалом», Тициан, (3) – прочитал Кот подпись на табличке.
На картине была изображена нежная белая кошечка приятной полноты, едва прикрытая шубкой, отороченной мехом из (как определил Кот) черной норки. Кот засмотрелся.
– Ну, как? – спросил Лев.
– Высший класс! Чистый вискас! – промяукал Кот, – а что, художник – знаменитый?
– Ко-о-т! Если эту «Венеру» продать и купить вискаса, сможешь им дорогу до Луны вымостить! Или до Венеры.

У Кота округлились глаза, и отвисла челюсть. «Мне столько вискаса ни в жисть не съесть! – подумал Кот. – Лучше буду на кошечку любоваться. Хотя вискас… Макрель! – вдруг вспомнил Кот, – Пушок ждет меня возле макрели!»

– Пойдем, – потянул Кота за лапу Маленький Лев, – я тебе таких птичек покажу!
– Слышь, Лев, дорогой, не могу сейчас, давай в другой раз заскочу, ладно? Меня кореш на Пескарии ждет, мы там собрались одну вещь стащ… в общем, за покупками – на обед. Я побежал, извини!
– А… ну, понял. Удачи вам! В смысле – удачных покупок!

Самый Маленький Лев вернулся на перила балкона, а Кот, спустившись по архитектурным украшениям, помчался к трагетто.

– Ну, где ты ходиш-ш-шь, – зашипел на Кота Пушок, – я уж извелся весь! И макрель всю продали…
– Пушок, я сейчас такую кошечку видел!
– Да, шо ш-ш-ш ты все про кош-ш-шек, март давно кончился! Пошли хоть branzini стащим, пока и ее не продали… Давай, отвлекай продавца, а я во-о-он той Branzini когти в бок всажу. И сразу – деру. Давай…
 
«Это конец…» – подумала Branzini, увидев двух котов. И попыталась закрыть глаза.

(1) Стихи Иосифа Бродского.
(2) М.Цветаева, «Феникс».
(3) «Венера перед зеркалом», Тициан – прочитал Кот. – Все это сказки. Работа Тициана “Венера перед зеркалом”, 1550–е годы, находится в Национальной галерее искусства, Вашингтон, а не в Ca’d’Oro в Венеци.
© Иллюстрации: Марина Борисовна Нелюбина.


Рецензии
Интересные какие у вас получились коты - знают наизусть Бродского))Удачи вам в творчестве!

Елена Титова 3   29.01.2017 08:44     Заявить о нарушении