Чёрно-белый мир

"Без тебя день всего лишь дежа вю...
Цветы рядом с тобой лишь трава...
Небеса в сравнении с тобой всего лишь дно...
Солнце без тебя - тлеющая свеча...
Без тебя время - песок...
Рядом с тобой века лишь миг…"

    Перечитав это сообщение, она стиснула телефон так, что пальцы побелели.
  На небе в права вступил, один из наместников суток – месяц, в сопровождении звёздной свиты. Солнце учтиво, склонившись, сдало место правления на две минуты позже. Их тандем слажен. Полные противоположности, они позволяли, своему напарнику быть другим, не таким, как он, пока другой вне, или у власти. Это позволяет каждому делать то, что они умеют лучше всего, дополняя друг друга. И в своё время восседания они умели насладиться своими возможностями.
  Снова чья-то неуклюжая рука перевернула чернильницу, темнота медленно растекается, заливая всё вокруг. И по древним египетским преданиям Небо, соединившись с Землёй, займётся любовью. Крыши домов, сколько могли, сдерживали ночь, но она слишком тяжела. Ночью снова пошёл дождь. Его хлюпающая поступь, собирается  в самые кривые дорожки, какие можно себе вообразить, не разу не повторившись. Сколько бы человек не старается вставлять чётко геометрические города, на планете, природа находит способ внести свои ветреные коррективы.

   Она прочитала следующее сообщение в телефоне.

- Как у тебя настроение?
- Настроение великолепное... если бы...
если не твоё отсутствие... без тебя хочется смазать звёзды с неба, зачем они, если под ними, я не держу тебя за руку...
без тебя все слова сухая трава, лишь с тобой каждая фраза расцветает...
если бы не посторонние звуки... без твоего голоса, всё лишь бессмысленная какофония, нагромождения звуков, как в старом шкафу беспорядок и пыльные, заплесневелые книги... рядом даже твоё молчание звучит эвфонией в моей голове...
без тебя даже воздух стеклянный и твёрдый, режет и сжимает грудь... вдыхать жизнь твоими поцелуями...
Как моё настроение... оно великолепное... ведь у меня есть ты......

   Арендованный Мерседес с водителем, на скорости, обливается светом витрин и уличных фонарей, иллюминация стекала с багажника, растекаясь на первом, и, пожалуй, самом неспокойном, ярусе города. Чем ближе к звёздам, тем неторопливее становится мир. Словно проезжая через сканеры, свет пропускал сквозь себя машину, как будто считывает пассажира, насколько он достоин быть здесь быть, проецируя ему свои лучшие товары, выставленные за толстыми стеклами сверкающих бутиков. Сюда пришло время тех, кто оторвал свою жизнь от стабильности и однажды рискнул. Для тех, кто не останавливался, а после неудач пробовал снова и снова. Время для тех, кто не думает, что ему завтра рано просыпаться, они сами решают, сколько часов в их сутках. Кто-то, говоря, что не в деньгах счастье, сильно лукавил. Либо искал оправдания своим неудачам. В чьих глазах можно увидеть счастья больше, в тех, кто путем лишений, терпения и труда, сумел достичь своих целей. Или кто отчаянно пытается доказать, что он что-то из себя представляет, выпячивая то, чего нет?! А заглянешь в такие глаза, а там лишь отчаянье и заботы.
  Здесь даже невозмутимые манекены, в изящных позах, одеты в свои лучшие туалеты, бросая небрежные, надменные взгляды на окружающих. Ювелирные украшения, переливаются искрами. В автосалонах, нетерпеливо выглядывая на дорогу, поблескивали лучшие из лучших. Часы, костюмы, платья, ручки, бриллианты, сумки и портфели. Самая дорогая улица в городе. Она уже успела к этому привыкнуть и сидя с осанкой пианистки, листала сообщения в телефоне.
   И в её движениях ни капли торопливости, всё размерено и чётко. Просто на показную суету у неё нет времени, и каждая секунда жизни имеет смысл. Она слишком дорого заплатила за то, чтобы быть собой.
  Машина осторожно остановилась точно напротив крыльца на позолоченных столбиках,  с вызывающей, красной навесной, брезентовой крышей, по периметру шла золочёная окантовка, тянущейся от большой стеклянной двери, до самого края тротуара. 
 
   Пусть разница в три часа… пусть расстояние четыре тысячи километров… пусть у меня солнце раньше встает, а у тебя садится… ты для меня ближе, чем люди на соседних креслах… ты для меня ближе, чем стены, которые меня окружают... я не хочу открывать глаза на мир без тебя... я не хочу видеть снов, в которых нет тебя... я не хочу касаться ничего, кроме тебя...
   "Заклеивая" электронное письмо, чтобы ты прочитала его утром, я думал о тебе... О том, что странное чувство страха иногда касается меня... Словно крыло ветра... Страха, а что если бы мы прошли мимо... А что если ты не нашла меня в "сети"... Конечно, я бы не узнал этого закрадывающегося под кожу чувства, что было бы... Я думаю о том, что волшебство бывает... И все "было бы" обогнули нас с тобой... И вокруг нет людей, нет машин, нет города... Лишь встреча двух людей, которые после всего заслужили быть друг с другом... я хочу, чтобы утром, когда ты будешь читать это message, ты почувствовала то, что чувствую я... удивительное, волшебное, до слёз чувства, что-то, что произошло с нами просто невероятно... Господи, ты даже не представляешь, как я тебя люблю... В моём словарном запасе нет столько слов, чтобы выразить то, что я чувствую к тебе... хочется вложить в слова шелест звёзд, всю теплоту рассвета, всю нежность облаков, все мерцания светлячков, чтобы хоть на краешек подойти к тому, что я чувствую к тебе…

  Немного помедлив, она убрала телефон. «…к тебе…». Последнее она повторяла вновь и вновь, как мантру, растягивая, с гулкостью в душе. Спустя почти год он кажется сном. Все воспоминания о нём застланы дымкой нереальности. Первые несколько месяцев она думала, что находится в лимбе. Жизнь по краю, которого она не ощущала. Тогда выбраться из него не казалось реальным, она просто работала, стараясь не думать. Всё происходящее вокруг, вся жизнь казалась искусственной. Словно это всё на пробу. Тело было лишь телом, душа словно красивое платье висевшее в шкафу и ждущее случая. В этот период она создала свои лучшие работы. 
  Она медлила. Именно сейчас его сильно не хватает. Бросила взгляд сквозь стёкла, бомонд города размерено беседовал небольшими группками, каждый держал бокал в руках. Зал казалось, изливал свет и роскошь, в каждом его уголке, в каждом изгибе, в каждом бокале, каждом блеске, чувствуется успех. Он так сверкает, так пышет, что кажется, что даже пыль не смеет сюда забираться, пыль, это для более скромных. Здесь же вместо пыли по воздухе витает лёгкий налёт вполне заслуженного снобизма. И этот зал ждал её. Она была звездой, вокруг которой вращаются планеты, и она центр притяжения. Водитель не торопит. Это не замшелый таксист. Спешка неприемлема в этом мире. Именно сейчас, когда пройдено столько всего и заслуга его поддержки невероятна, сейчас, когда она хотела бы, чтобы он просто подал ей руку и помог выйти из машины, проводить туда, именно сейчас как никогда его не хватало рядом. Разделить с ним радость победы, в которой и его заслуга. В уголках глаз мелькнули слёзы, а уголки губ приподняты, её лицо так и делится на две противоположные эмоции. Она потянула за ручку, и широкая дверь впустила прохладу улицы. Гостья, выставила из машины ногу и разрез платья, сделанный предусмотрительным курюрье, на мгновенье, оголил бедро почти до верха, заставив окружающих мужчин, сделать вид, что они крайне заинтересованы тротуаром в радиусе метра от подъехавшего Мерседеса. Сказать, что она невероятно красива!? Не то определение. Это как сказать, что вода в водопаде красивая. Это совсем другая, завораживающая. Не один взгляд не проскользнет мимо. Словно сошедшая со страниц романов Франсуазы Саган, она с примесью пуританства и умением преподать себя, подчеркнув, не обделенные природой формы тела, прошагала к входу. Прежде чем сделать эти семь шагов, каких-то семь секунд, в платье, на которое она раньше работала бы полгода, она, борется со своим волнением, хоть внешне этого совсем не заметно, лишь выдало несколько глубоких вздохов и на мгновенье дольше закрытые глаза. Походка по-прежнему тверда и уверенна, даже более, чем раньше. Массивная дверь открылась на удивление легко, словно это проход в сказочный мир. В нос ударил смесь дорогих ароматов женских и мужских духов, и шампанского. Эти запахи, словно лучи лазерной сигнализации переплетали зал и попадая в них всё чаще,  Её встретили аплодисменты. Все взгляды направлены к ней. Она вежливо отвечала всем улыбкой, медленно продвигаясь по залу, принимая лёгкие прикосновения покоренной ею публикой. Вопреки порядку, она приехала на свою выставку после того, как гости собрались. Она любила ломать некоторые устои, которые ей казались неоправданно закостеневшими. Перчатки без пальцев? Ребята, так у меня пальцы единственное, что мерзнет! Апельсин кусать, а не есть дольками. Она находила это намного вкуснее. Принимать удивленный вид, когда речь шла о социальных сетях. Слушать музыку на виниловых пластинках. Выглядеть, не как трафаретный художник, разбив вдребезги представления о художниках. В мастерской она могла выглядеть, как хотела, красная косынка, на белокурые волосы, майка, джинсы или штаны цвета хаки, но умение продавать себя художника, ещё ничего не предложив, она умела. Говорить вполголоса, она считала, чтобы тебя «услышали» надо говорить не как можно громче, а как можно тише. Чтобы тебя заметили, нужно перестать “мелькать”, а как радуга появляться, ненавязчиво, чуть размыто постельными тонами и так же незаметно испариться, оставив после себя чувство свежести и приятного воспоминания. При всём при этом, она не потеряла непосредственности. По-прежнему любила ходить морозным утром и ломать тонкие корочки льда на лужах. Медленно наступая носком ботинка и вслушиваясь в хруст опускать стопу, пока пятка ботинка не завершит ритуал. А чтобы состояться, надо просто быть. И она была. Она просто работала. Она привыкла ещё с занятия йогой, что чтобы иметь растяжку надо растягиваться, не читать об этом, не смотреть видео, а брать и работать над собой. Она обожала рисовать. Во всём чего касалась она видела совершенствование над собой. Она понимала, что ей мало будет жизни, чтобы достичь совершенство оттенков, линий, фантазии, которой достигла природа, но она хотела хотя бы на толику приблизиться к тому, что сотворила Вселенная. Почувствовать глубину, эмоции, страсть, желание вновь. Именно поэтому она выбрала совершенствование одного, единственного занятия в жизни. Шесть лет бессонницы и вот результат её трудов. Ради 4х часов триумфа. Начало многих будущих побед. Ещё по дороге к галерее, по телефону она узнала, что спустя полчаса после открытия, часть картин уже распродана. «Мольберт в кладовке» ушёл через 15 минут после того, как стеклянные двери распахнулись для гостей. Выставка, о которой она думала последние три года, увидела свет. До этого она даже не понимала, насколько серьёзно хочет этим заниматься, пока он не появился рядом. Три года, тысяча сто дней. За эти дни, пролетело мыслей в голове такое количество, что не один психиатр и библиограф не справились бы. Пропускать мимо ушей критику о её манере цвета в картинах. Она злилась, кричала на него, понимая внутри себя, что он прав и злилась ещё больше. Что в итоге привело, не к её краху, а ряду последователей. Но повторить её успеха, не удавалось пока никому. Сколько раз казалось, что всё бессмысленно. Сколько раз хотелось бросить. Хотелось остаться офисным работником и стать как все, без цели и индивидуальности. Когда минуты, казались песком между пальцев, она думала, что бы сделал на её месте он? Сколько раз она видела его там, в толпе. Она идёт навстречу, локоны пружинками подпрыгивали, волосы цвета солнечных лучей, искрились. Взгляд немного задумчив и смотрел, словно в никуда, мечтательно. Он шёл навстречу. Уголки его губ, как всегда безмятежно, внушая уверенность, немного приподняты. Его фигура, словно в кино, походка замедлялась при каждом шаге.
… - Ну да, ты можешь запереть своё «Я» в ящик и убрал в тёмный чулан и остаться в своём банке менеджером. А можешь ещё раз попытаться. И ещё раз. Что ты теряешь!? И поверь рано или поздно тебя начнёт ломать, ты будешь ходить вокруг этого «чулана» и думать достать или не достать себя из заперти. Это не лечится. Это невозможно вырезать калёным железом из тебя, потому что это ты. Все люди это лодки. Кто-то лайнер, кто-то шлюпка, ялик, баркас. Но их что-то должно двигать. Многие похожи на лодки без вёсел. А что в этом толку?! Они сидят и ждут ветра, причём им всё равно, в какую сторону он подует. Но ты не лодка, ты парусник. Только не позволяй штилю убить в тебе жажду плавания. Нет ветра, налегай на вёсла. Греби, что есть мочи, даже против течения. В этом твоя сила и пусть ты сейчас сомневаешься, чувствуешь пустоту из-за очередного отказа, неудачи, я не стану говорить тебе – детка, с тобой всё хорошо, твоя жизнь наладится. Это не работает с такими как ты. Ты другая. Ты не как все. Спроси себя  - что ты хочешь? Ты должна научиться принимать периодически ломающие тебя творческие состояния скуки и бессмысленности не только того, что делаешь, но и существования вообще всего происходящего с твоей жизнью. Скука и сомнения, две неизменные спутницы творчества. Привыкай к своей мутации происходящей с твоей душой. Со временем ты заметишь, как научишься управлять этим. Можно быстро научиться кататься на велосипеде, освоить сноуборд, но душа процесс, постоянно изменяющийся, и если ты пускаешь его на самотёк, ты можешь погубить всю свою жизнь. Ты уже знаешь, какие пунктики заставляют твою душу встрепенуться и начать писать. Их знаешь лишь ты. И не говори их ни кому. Во-первых, у каждого они свои, во-вторых, незачем это кому-то знать. Имей секреты, с ними ты индивидуальна. Я ведь знаю уже. Одну твою Индивидуальность, пусть я останусь единственным. Казалось, что с этого разговора прошла вечность.
  Отправляй эти работы на конкурс. И плевать, что было куча отказов. Это значит… хотя, ни черта это не значит.  Я верю в то, что они найдут своих поклонников…
  Спустя месяц она получила приглашение на вручение победителя конкурса, после которого ей поступило восемь предложений. Эта небольшая победа вселила в неё веру, уверенность и вдохновение.

                ***
   Насколько наше внутреннее состояние меняет наше отношение к Миру, его отражению в нас, его восприятие... ты счастлив и вокруг видишь лишь улыбающиеся лица, всё ярче, причём ощущение, что ты реально прибавил "Цвета" в Мире, как на телевизоре до неприличия ярко. И насколько все краски тускнеют, когда вдруг понимаешь, что... всё оборвалось... он ушёл...
 На какое-то время мир замирает, словно перегружается, всё повернулось верх тормашками и краски стекают, как пастель с акварельной бумаги. Ты стоишь оторопело, хватаешь воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег и понимаешь, что это конец. Ничто тебя уже не спасёт. Музыка, которую ты обожал, бесит, целующиеся сцены в кино переключаешь, скрипя зубами давя изо всех сил на пульт. Лишь после тысяч километров дороги, сотен прочтённых страниц, тысяч кадров кино и мультфильмов, тысячи слов с друзьями или сотни часов молчания, смены за окном времён года, ты, наконец, ослабеваешь стиснутые зубы, и краски постепенно возвращаются из чёрно-белого в цвета. Ты перестаёшь чувствовать, что желание содрать с  себя кожу постепенно ослабело и появляется, нет, ещё не желание продолжать всё, а равнодушие. Ко всем, кроме своих целей. Назло. Себе. Потому что вспоминаешь, что окружающие застали тебя разбитым. Ты не хочешь ни на секунду останавливаться, чтобы не дай Бог, вновь позволить своим мыслям взять верх над тобой. Ты начинаешь вновь замечать, что вокруг тебя люди и даже противоположного пола. Правда, говорят - счастливые люди злыми не бывают.

  И вот ей вновь показалось, что видит его. Но чем он ближе, тем прозрачнее становилась его якобы маячившая среди гостей фигура. Пока поравнявшись, его фигура не растворилась. Его там нет... просто она его видела…. За три года прошла целая жизнь. За эти три года она прожила не одну жизнь. Как и он, многие потерялись, запутались в переплетении дней. Немудрено, ведь в таком количестве дней можно потеряться и потерять кого-то. 
  - Варенька, прими мои поздравления. Я, конечно, видел, кое-что из твоих работ, но ты меня поразила. А я парень повидавший. Не могу до сих пор понять, как ты умудряешься так играть красками!? Видимо это для всех останется загадкой? Как тебе мой новый спутник?
 - Зачем тебе моё мнение?! Чтобы услышать в моих словах что-то, что подтвердит твои убеждения?! Или начнёшь спорить в противовес моему вежливому “ну, он ничего”? Потому что это будет в разрез с твоим мнением?! Если бы он мне понравился, я бы искренне завидовала и порадовалась и выразила бы какие-то эмоции в любом случае. Я бы сама заметила его и сказала бы не дожидаясь выпрашиваемого комплимента. Если он мне не нравится, то зачем я буду лукавить или ещё хуже, портить тебе настроение, это твой выбор и твой парень. Так что – хороший парень,… если ты такого хотел. Просто многие хотят… по деньгам, а не искренне хотят. И они просто «любят» то, что есть. Но, зная тебя, ты не из тех, значит, он тебе действительно нравится. Отсюда делаю вывод – я рада за тебя. Рада. Правда. И будь честен со мной, как всегда, это ведь помогает не закостенеть. Потому что я надеюсь, ты отплатишь мне тем же. Прямотой. Люди слабы, они просят говорить им правду, а когда выкладываешь всё как есть, они почему-то с тобой больше не разговаривают.
  - Твоя дерзость, в хорошем смысле слова, поражает и приятно ошарашивает. Помню тебя ещё талантливой рохлей. Но то, кто ты сейчас…  Вызывающая нескромность меня просто притягивает. У тебя яйца, как у мужика. Хотя некоторые мужики их недостойны. Надеюсь, ты откроешь когда-нибудь мне тайну, почему твои картины такие яркие, смелые в цветах, а фотографии только чёрно-белые. Кстати, поздравляю, я слышал, тебя назвали новой Лилиан Бассман. Говорят, так как ты играешь светом в чёрно-белых фотографиях, не может никто. О тебе уже ходят легенды, - Жан, сделал неторопливый глоток из бокала, оголив на секунду, на запястье Breitling. Несмотря на свою ориентацию, Жан похож на гея, не больше чем Рокки Бальбоа. По сути, он и не был явно выраженным геем. В его тридцать восемь лет, после двух неудачных браков, где его жены изменили ему, и ушли по-английски, оставив его один на один с выяснением причин, он как истинный меланхолик, «повесил на себя всех собак». Легенда его ориентации сложилась из-за слишком хорошего воспитания. Да и сделки как ни странно совершались легче. Чтобы избавиться от ненужных вопросов и дурацких состраданий, которые он терпеть не мог. Поэтому его протеже считали его парнем, хотя на деле это чисто деловые, причём довольно строго регламентированные отношения. Что называется проверка на стрессоустойчивость. В итоге, если раньше некоторым приходилось скрывать, что они геи, то сейчас ему приходилось скрывать, что он натурал.
   - Говорят, ты снимаешь на чёрно-белую плёнку? Плёнку… Чёрно-белую… - Он произносил эти слова, с застывшими глазами на одной точке, словно до него только дошёл смысл всего происходящего с ним в жизни. - Вот почему у тебя такие снимки, плёнка не терпит ошибок! И бережлива с каждым кадром. Ты и с людьми такая же. У тебя не много друзей, но ты к каждому относишься, как к кадру на фотоплёнке, по напрасну не расходуешь. Смотрите, опять она мило улыбается и только!  Но я рад, что в тебе есть загадка, какие-то секреты, это делает тебя такой привлекательной. – Он провёл двумя пальцами по волосам, поправив челку. -  Слава Богу, я хоть часть работ видел, иначе я бы как вон те англичане, так бы и остолбенел с открытым ртом. А ведь это владелец Лондонской галереи. Про Нью-Йорк уже думала? Моё предложение в силе. Обижусь, если англичане перехватят тебя. – Он, засмеявшись, манерно коснулся её руки.
  - Жан, Боже мой, неужели я такая ветреная?! – Её легкая улыбка коснулась его губ.
  - Плутовка. Вот это ответ. Обожаю тебя, моя Варварша. Ты напоминаешь мне моего Кристиана. Он независим не по годам, восемь лет, а он сам занялся тремя языками. Как думаешь, почему дети счастливее, сильнее и разумнее взрослых?! - Не дожидаясь ответа, сам стал отвечать, - дети не знают о том, что они толстые или худые – пока им не скажут об этом взрослые. Они не знают, как они выглядят, хорошо или плохо. Они не знают, что такое находится в затяжной депрессии. Вы видели, чтобы они собирались группками на кухне за чашкой какао и долго обсуждали Катю из соседнего подъезда с новой коляской или лакированными сандаликами?! Дети это люди компромисса – они умеют договориться. Поплакал у новой машинки – получил обещания получить по попе или поменять машинку на поездку на дачу. Всё! Он больше не заговорит и не вспомнит о машинке. А оскорбления! Это очень сильный народец. Всем известно, что дети самые жестокие создания. Просто они не знают, что такое навредить. Они берут, что хотят, они делают, что хотят, не задумываясь о последствиях. Не взрослей, они бы много достигали. Они самые сильные. Они будут идти к своей цели, получат её, наиграются и идут к следующей. Всё! Они понятия не имеют, что о них думают другие в этот момент. Для них всё сосредоточенно на цели. Всё их существо направленно на это. Ни доли сомнения. Но посмотрите на окружающих, на всех этих жутких врунов и притворщиков. – Он заговорщицки, наклонился к Варе, сощурив глазки, сквозь стёкла очков, окидывая зал презрительным взглядом. – Они все так заняты осуждением. Посмотри, они ведь пришли сюда для этого. Но они не ожидали увидеть здесь настоящее искусство. Они ведь шли на публичную казнь. Они ведь ожидали очередного провала. Но за что я тебя и люблю, моя дорогая, так это за то, что ты умеешь поставить людей на место не оставляя не единого шанса. Порой даже не сказав не слова.
  Но самая их любимая публичная порка, это если разделся какой-нибудь жирдяй или наоборот худенькая через, чур, в общем, любая девушка – все хором – фу. А если человек с отличной фигурой, кубиками пресса, надевает обтягивающую майку, что говорят? Правильно – выпендривается! Или что он гей. В общем, легко находят оправдания своей собственной лени. Никто ведь не считает часы, проведенные тобой или ей в спортзале пока они пили пиво, валялись перед теликом, проливая ведрами пот, топая в мороз, слякоть и ветер в спортзал. Вообще-то это к теме не относится, это уже моё личное. Это у меня накипело просто. Ну-ка, оцени, - он повернулся к ней спиной и задрал полы пиджака, обнажив филейную часть, выпятив её как утка.
  - Как она тебе? Минус десять сантиметров. Я просто герой в своих глазах.
  - Жан, милый, хватит меня соблазнять. Ты ведь не думаешь, что я железная. Не боишься, что я отобью тебя у твоей рыжей бестии?!
  - Не боюсь. Ты же знаешь, что я не смогу без её красных волос и дня прожить. А какая копна у неё на голове!? - Они вместе засмеялись, уткнувшись друг другу в плечо. - Ну ладно, ты ведь не думаешь, что я тут зря распинался и лизал тебе твою милую попку. Не забудь про Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты прошлась со своей выставкой по миру, с серпом по их звенящим напыщенностью яйцам.
  Прости, не буду злоупотреблять твоим вниманием, здесь столько народу в очереди, чтобы поцеловать твою восхитительную задницу. Это твой вечер.
  Она проводила взглядом, немного больше обычного обтянутые плечи водолазкой Жана. Он знал все её секреты, и когда она осталась одна на один со своей идеей, он первый оказался рядом, кто смог поддать ей под одно место уверенности.
   Жан оказался прав, вечер прошел в общении. Она наслаждалась этим. И кажется, что небо решило наградить её за все препятствия, которые она порой пробивала кулаками, иногда даже эти тумаки были самой себе, вечер растянулся до неприличия. Она чувствовала, что заслужила его.
   Разрывая гребнем будни, город опускается в спокойную, тягучую тишину мыслей, сливая из головы грязную воду рутинного дня. Природа тихонько укрывает тёплым, парным туманом, немного сгладив рытвины, изъяны и шрамы на лице города. Тихие, уличные кафе, обнимают уютом и теплом. Блеск бокалов в неторопливом шёпоте растапливает утомленные души. Пятница. Машины перестают рвать когтями бетонное дно города. Все перестают торопиться и пытаются жить. Пять дней суеты, чтобы вырвать из недели два дня жизни.
  Заморосил дождь, кромсая всё на своём пути корявыми дорожками. Вода бежала по дорогам, словно школьница, опаздывающая на занятия. Используя крыши вместо бонго, дождь играл свою серую песню.

   Мне нравится, что всё время получается так, что мы встречаемся либо в сумерках, либо в дождь... я хочу спрятать тебя ото всех... не хочу делить тебя ни с кем... пусть знают, что я тебя люблю, лишь барабанящие капли по зонту, мокрые стены города, отражающие нас с тобой тротуары... Рядом с тобой в каждой капле дождя слышится звук клавиш пианино, которые превращаются в красивую музыку... всё перестаёт существовать... кроме тебя... всё становится бессмысленным без тебя....
...всё перемешивается... серьёзность становится наивностью, и наивность становится самым приоритетным...
...темнота становится продолжением света, а свет становится одним с ночью...
...твой голос становится песней... а тишина мелодией...
...твоя нежность согревает меня в пустой постели...
...пустая ночь становится переплетением воспоминаний и желаний о тебе…


  Рука вновь дрогнула над «удалить» сообщение.
  Она очень любит поездки по ночному городу. Блуждая в потёмках будней, натыкаясь, как слепой котёнок на острые предметы, уколами зарабатывала шрамы. Искала веру, с лёгкостью отдавая сердце, обжигаясь на доверчивости, но продолжала строить алтари своим убеждениям.
  Листья кроют тротуар в шелестящий ковёр, фонари красят в жёлтый цвет липкий от дождя воздух и ночное дно города. Осень наносит прямо на улице мазками оранжевые контуры на голом, жалком октябре. Дождь, как всегда баловник, как дитя портящий то, что другие дети построят или нарисуют, вносит свою лепту в картину, размазывая улицы. Но всмотришься, а вроде как и ничего у него получается внести свои штрихи. Зарисовки октября, словно детские наброски в альбоме, размазываются с каждым днём всё сильнее. В итоге получается строгое, меланхоличное осеннее полотно, которое люди не замечают, пробегая мимо. Пытаясь укрыться от тоски неба, под куполом зонта, люди не догадываются, что нужно всего лишь влюбиться, чтобы перестать видеть тучи. Природа во всю уже хлопает обветшалой, серой калиткой. Нитки бордюр сплетая сетку улиц, ловят в сети людей, не давая им вырваться, они перемешивают их, сводят, разводят, провоцируют, искушают. Кутаясь в воротник и ночной промозглый воздух, брести, пеленаясь в тугие нити мыслей и холода. Тишина проникает в самые дальние глубины души, где она прятала его от всех. Она тихонько складывала тишину в укромные уголки памяти, чтобы в нужный момент достать и на несколько минут погрузиться в омут безмолвия. Топчась на месте, ветер в нетерпении, позабыв о всякой деликатности, тарабанит по стеклу, дожидаясь, когда ты выйдешь на улицу. Он ещё не знает, что ему не прорваться сквозь тёплую пелену чувств Варвары. Она не чувствует холода, её сердце колотится от одной мысли о Нём. Эти мысли греют её в самую лютую стужу.

...там в этих переплетениях переулков, ты идёшь по холодному вечеру... и в тот момент где-то иду я... спрятав руки в карманах, а мысли поглубже от окружающих... лишь я знаю, что все мысли лишь о тебе... о тебе…

  Последнее смс от него. Она хотела бы вытряхнуть его из телефона, как соринку из туфли, но так свыклась, что без неё даже чувствовала некоторую неуютность, она была так долго с этой соринкой, что вытряхни её, пакажется, что лишилась чего-то личного.
  Всё тот же отполированный до блеска Мерседес вёз её, домой, в тишину, по пришитой к низу города, белыми стежками, дороге.
            
                ***

   В ногах была лёгкая усталость, когда она вошла в сумерки квартиры. Улицы за окном давно пусты, но спать не хотелось. Из темноты спальни, к ней вышли два сверкающих огонька. Доставая из сокровенных мест свет, распечатываешь его и освобождаешь, чтобы он принял форму куба, комнаты, как надувная, спасательная шлюпка, дёргаешь за шнурок, и она распахивается - она нажала клавишу выключателя. Чик. В тишине и темноте щелчок выключателя прозвучал, как выстрел. Выстрел, убивший темноту. Все предметы в коридоре, словно застигнутые врасплох замерли. Огоньки тут же стали коричневыми глазами. Виляя хвостом, собака подбежала к хозяйке, извиваясь.
  - Всё прошло отлично! Я им понравилась. Ты рада за меня? – Собака лизнула хозяйку в лицо. – Конечно, ты рада, я знаю, девочка моя.
  Варя присела у собаки и обняла её за голову. Она притянула Микки к себе за щеки, заглядывая в глаза. Овчарка предано уткнулась мокрым носом в её щеку. Варвара искала щенка по глазам, вернее по взгляду. Первая овчарка, с которой она выросла, умерла шесть лет назад. Приходя, домой вечером, когда казалось весь мир против неё, она заглядывала Герде в глаза, точно так же. И она понимала, что не одна, что есть тот, кто никогда не предаст её, чтобы не произошло. Когда её не стало, она две недели не говорила. Потом рутина жизни поглотила со временем боль, но сердце так и скулило, как Герда. Когда Варя чувствовала, что ей плохо, Герда просто приходила, клала хозяйке голову на ноги и смотрела ей в глаза, играя бровями и казалось, они наполнялись слезами. Они садились вместе на ковер в её комнате, она прижимала голову собаки к себе, и Герда тихонько периодически участливо поскуливала. Варя включала телевизор,  они вместе сидели обнявшись. Спустя восемь лет она решилась завести новую собаку. Она ходила по заводчикам, собачьим клубам, и смотрела щенков. Многие ей нравились, но, заглядывая им в глаза, она не чувствовала, связи. Но она знала, что найдет её, словно она чувствовала, что душа Герды реинкарниловала в какую-ту другую собаку. Спустя полгода поисков поиск собаки ослаб. Что конечно же послужило тому, что пёс тут же нашёлся, вроде как случайно. Четыре месяца собака ходила без имени, пока Варя не посмотрела фильм «Красавчик Джонни» с Микки Рурком. Да фильм довольно старый, но Варя открыла его для себя только спустя 20 лет, после его выхода. Она совершенно другими глазами увидела Микки Рурка, к которому относилась довольно прохладно. И щенок тут же стал Микки. Варе даже плевать, что дала сучке имя парня. Правда, звезда Голливуда последним, о ком вспоминали, когда говорили о Микки, вспоминали другую звезду, тоже голливудскую, но более забавного, но не менее обаятельного. Правда у Микки Мауса отсутствовала брутальность, и Варю немного забавляло подобное сходство, пока Микки была щенком. Ей даже шло это имя.
  - Ну, зачем ты завела собаку? Эта шерсть, грязь с улицы. – Тогда мама Вари жила в соседнем доме и почти каждый вечер они сидели на кухне и болтали о том, о сём. Безымянный щенок бегал у них под столом, вставая передними лапами то одной женщине на ногу, то другой.
  - Да какая разница. Это не важно. В нём плюсов куда больше.
  - Угу, я вижу. – Скривила мама улыбку набок, после того, как щенок на секунду остановился, а потом широко перешагнул через лужу. – Отдай его кому-нибудь пока не поздно.
  Варя улыбнулась и пошла за шваброй. Так состоялось первое знакомство мамы и Микки.
  Через два года, когда Микки заболела, Варя накричала на маму.
  …- Алло, Варенька, у Микки горячий нос, и она не встаёт на прогулку, я везу её в ветеренарку. Я уже позвонила Никите. Он отвезёт нас. Прошу тебя не волнуйся. – Её голос дрожал. 
  - Мам, я приеду, в какую вы поехали?
По дороге в ветеренарку, Варя звонила ещё шесть раз, и каждый раз это всё меньше походило на разговор, скорее на разрывание голосовых связок.
  - Не волнуйся, я буду с ней рядом, всё обойдётся. Не приезжай. Ну, как хочешь, мы там будем через минут пятнадцать.
…- Что значит, вы ничего не можете сделать?! Послушайте, перестаньте меня уговаривать, разговоры её не вылечат, идите и займитесь делом! Вы врач! Вы отличный врач. Я видела, как вы относитесь к Микки и к другим животным. Вот и докажите, что вы не просто берете мазки, а спасаете жизни. - Её голос не терпел возражений. Врач хотел что-то сказать, но понял, что это ни к чему не приведет и, развернувшись вернулся к Микки.
  - Ничего, ничего, Никит. Не волнуйся. Всё будет хорошо. - Мама обняла себя одной рукой за талию, другой судорожно тёрла себе шею под распущенными волосами. Она крепко сжала губы, не давая скатиться слезам.
  Никита пытался обнять любимую, но Варя вырывалась и вновь начинала мерить шагами приёмную вет.клиники. Микки пережила чумку.

  Выгуляв Микки, Варя, сняла с себя всю одежду, оставшись в белье. Откинула покрывало с постели и стояла около кровати, словно пытаясь вспомнить, как ложиться. Взяла телефон, открыла переписку.
“Не грусти. Я не хотел бы, чтобы у тебя было настроение как при последний встрече, оно тебе не идёт. Потому что вот так, несёшься сломя голову, вокруг грязь, дороги разбитые. Небо серое уже месяц и душит так, что кажется, раздавит. Серость эта кажется уже под кожей. Вечером, вроде торопиться не к кому, или есть, а торопиться не хочется. Потому что наконец-то можно побыть наедине с собой, со своими мыслями. Но ты знаешь, что должна. И тратишь себя на то, что тебе не нравится, но ты обязана, все требуют вокруг. Но потом, небо стало такого голубого цвета, такого яркого, что кажется, такой чистоты в природе не бывает, особенно глядя на наши улицы. Просто случайно услышала любимую песню, каких-то 3 минуты. И ты 3 минуты счастлива, потому что ни что так не ценится, как минутное счастье. Господи, какое же оно невероятное. Какое оно НЕВЕРОЯТНОЕ! Держать за руку и знать, что нет ничего лучше этого в целом мире. Потому что оно может в любую секунду исчезнуть. Ты оглядываешься, пытаешься прислушаться к своему внутреннему чувству, но оно молчит. Молчит, потому что всё вдруг исчезло. И бабочки внизу живота ссыпались, как мотыльки, обгоревшие на свече. И даже не успеваешь понять, что умудряешься разрушить всё вокруг себя своими руками. Когда всё хорошо, что-то ведь не так и это "не так" надо срочно найти. И конечно находишь это. Те, у кого в жизни меньше всего радости и счастья, больше всех его ценят. Они знают, что такое боль. Что такое страдать. И они держатся до последнего. Они не отпустят твою руку, до тех пор, пока ты не выскользнешь. Те, кто меньше всего верят в себя - верят в других. Те, кто меньше всех имел, знают, что такое потерять даже крупицу. Поэтому я так любил тебя, поэтому я ... отпускаю тебя... я не хочу, чтобы ты страдала. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Пусть не со мной. Но счастлива. Потому что я люблю тебя. Ведь ты даже статус удалила. Это о многом говорит. А когда любят, то делают то, что просит любимый человек. Можешь порадоваться, хоть здесь я тебя услышал. Я отпускаю тебя. Ты даже представить не можешь, что я пережил за эти дни. Но это были всё же счастливые дни. Единственное, что о нас помнят это улыбались мы или нет”.
Словно каждый раз, после чтения сообщений под дых  бьёт и дыхание сбивается и слабость, что ноги едва держат. Однажды она решится и удалит всё, чтобы начать всё с начала.

  Вытащив из шкафа джинсы и майку, натянула всё на голое тело, погасив свет, Варя прошла по коридору до конца, вошла в тёмную мастерскую. Она остановилась в дверном проеме. На мгновенье ей показалось, что мир исчез. Осталась лишь кромешная тьма. Варя знает, что включив свет, она окажется там, где ей спокойно, где она - она. 
«Будто это поможет спрятаться от мыслей. Будто они не найдут меня». – Подумала, Варя и ехидно улыбнулась в темноте.
 Она стояла у двери, как ей казалось сейчас, в единственном кубе темноты здания. Может потому, что сейчас свет был для неё олицетворением того, что она не одна. Через комнату, в окне виднелся город. Что она хочет увидеть там, за стеклом, в ночном городе она не знает, но она вглядывалась так упорно, что выступили слёзы. Она даже не знает, почему стоит в темноте. Может потому, что она не может разглядеть больше ни начала, ни конца? Ничего вокруг, ни пола, ни потолка, не пижамы брошенной на пол у кровати, ни улицы, ни города, ни планет, ни вселенной. Даже воздуха нет. Всё наполнено гулкой, пустой мглой. Словно перестала необходимость дышать. Как будто дно океана притягивает тебя, и ты смотришь, как блики света удаляются, а ты погружаешься в пустоту. Не видно ни света, ни тьмы и она пыталась начать заново восстановить хоть какие-то остатки себя. Позади ещё лежала груда пепла от вчерашних дней, который яростно рвала, чтобы вырвать его из памяти, но этого оказалось мало. Случайно она и себя чуть не порвала на мелкие клочки.
  Она стояла окружённой тьмой. Лишь немного света падало из коридора. Прошлёпав босыми ногами до выключателя, Варя полностью погрузила квартиру в темноту. Вернулась к двери в мастерскую. Теперь идея новой работы стала чётче проявляться. Вокруг полная темнота, полнейшая, словно темноту изнутри выкрасили ещё чернотой. А в конце… Там в конце черноты, как в рассказах про свет в конце туннеля, город. Прямо там за окном, за переплетением рам, стекла, в сине-голубой дымке, в небо упираются макушки города.      
   Она не любила разговоров типа "у тебя будет всё хорошо". Всё это так конечно, но видимо уже не в том возрасте, чтобы такие банальные вещи помогали хотя бы на пару баллов снизить шторм, который рвёт душу. Изрядная часть оптимизма сменилась трезвым взглядом на вещи, слепая вера людям сменилась цинизмом. А может просто потому, что и так знаешь ответы на все вопросы, которые встают густыми зарослями на пути желания вернуть его. Просто мы не друг для друга, а всё ещё в поиске и не было ни у одного из нас попыток ранить другого. Кто-то оказался более прозорливым и понял, что дальше будет сложнее расстаться. Но почему-то, кажется, что именно ты оказываешься вторым. Не любит она все эти обнимания, прижимания плеч, все эти похлопывания по плечу, но именно сейчас почему-то, вечером в пятницу, когда немного трясёт оттого, что его руки не коснуться больше её кожи. Именно в эту пятницу хочется чьего-нибудь похлопывания по плечу, и услышать - у тебя всё будет хорошо. Она почувствовала, как слеза капнула на босую ногу.
  Панический страх сменяется усталостью, и ты смиряешься, позволяя темноте забрать тебя.

 Я хочу, когда меня не будет рядом, чтобы ты была сильнее в минуты слабости, жестче в минуты, когда требуется собранность, решительнее в моменты, когда никто не знает, что делать, нежнее в минуты любви, сдержаннее в минуты злости, целеустремлённее в минуты апатии. Потому, что мы не боимся, грубости будней, ведь мы знаем, что твоя нежность друг друга, сгладит все шероховатости дня.
  Мы не боимся раздражающих звуков, мы знаем, что наш шёпот успокоит.
  Мы не боимся споров, нас пугало молчание, ведь в нём столько равнодушия... Ничего не бойся, даже если меня нет рядом, ведь именно в темноте самые нежные слова и самые нежные прикосновения. И потом на каждый яд, всегда есть противоядие. На звенящую тишину – музыка, на пустоту – фантазия, на одиночество – принятие себя.

  Его слова, сказанные в этой же комнате, ещё висели на стенах, как картины. Они тускнели от времени, но ещё держались, ведь она периодически их реставрировала. Но она очень боялась эти приступы одиночества, когда не хочется ложиться одной, и она идёт работать. Доставая из сокровенных мест, свет, распечатываешь его и освобождаешь, чтобы он принял форму куба, как надувная, спасательная шлюпка, дёргаешь за шнурок, и она распахивается. Со временем, немного погревшись, устав, он начнёт "клевать" позёвывая и потягиваясь. Он будет тускнеть, тускнеть, пока совсем не исчезнет, сомкнув веки. Варвара торопливо щелкнула выключателем, поспешно высвободив из заточения проводов ток, и комната повисла, во мраке высотки, единственным желтым кубом. Включила компьютер, и пока файлы загружались, присела у полки с винилом. Ей не нравилось в «новом мире» отношение к музыке. Никто не берег её. Никто не боялся потерять песню или целый альбом. Подумаешь потерять или испортить компакт-диск, всегда можно скачать заново. В мир МР3, CD, она не помнила, когда последний раз видела настоящий музыкальный центр у кого-то дома. Ведь раньше поцарапать пластинку означало потерять часть себя. Ведь за поиском и приобретением каждой пластинки тянулась целая история. Когда собирались с девчонками за бокалом вина, обязательно их девичник разбавлял Крис Ри, Челентано или АББА. И поцарапать пластинку означало, что в воспоминаниях пойдут трещины о каком-то вечере – вечеринки, впервые услышанном Billy Jean, как девчонки «пытали», что же прячется на картине в кладовке, накрытой обычной, старой простынёй, когда умерла Микки, первом поцелуе, где Вика плакала из-за того парня. И спустя десять минут плакали все в комнате от счастья, что первой из подруг родит Вика, которая думала, что у неё не будет детей. И не самую последнюю роль в осознании этого счастья сыграл Крис Норманн.
  Обстановка, ночь, и шлейф триумфа, а может, просто не хотелось коротать эту ночь в холодной постели, выбор пал на Heavy D. & The Boys с их Now That We Found Lowe и INXS Beautiful Girl. Бархатной тряпочкой стерла пыль и осторожно положила на проигрыватель пластинку. Колонки ожили, и словно боясь разбудить соседей, несмотря на дополнительную звукоизоляцию, запели «шепотом». Но даже это заставило Варю задвигаться. Пальцы защелкали в такт, плечи, бёдра закачались, в глазах заплясали искры.
 Музыка всегда вдохновляла её.
   Варвара, открыла неотредактированные фотографии для журнала. Время ещё есть, до их сдачи, почти неделя, но она чувствовала, сейчас она поняла, какими она видит их конечный результат и не хотела откладывать. Она немного страдала перфекционизмом. Поэтому прежде чем приступить к делу, она как следует, выстраивала это в голове. Ни одна мелочь не должна быть упущена. Очередность. Это еще сложнее, потому что вдохновение такая скользкая штука, что буквально лишний шорох разбивает идею, мысль. Словно впадаешь в пустоту, в яму с сыпучими краями и наверх подняться не можешь. И даже не знаешь, в какой момент вылезешь. Или словно несешь пирамиду из посуды. Одно неловкое движение и… Отсутствие условий, помогли ей выработать терпение и самообладание. Растя среди трёх братьев и сестёр, пяти племянников и племянниц, у неё не было не единого шанса остаться наедине с собой. В постоянном гуле, беготни, она садилась с альбомом и доставала карандаш. Голоса орущих братьев, словно удалялись, становились тиши. Сложнее было с красками. Лишь, глубоко за полночь, она могла садиться за мольберт, в кладовой, единственное место, где никто не спал, при свете тусклой лампочки, на двух квадратных метрах, среди кучи белья, старых вещей, коробок, она садилась за мольберт. Поэтому этот мольберт и стоял всегда в кладовой, накрытый старой простынёй. Во всех случаях она одевала наушники и, оставшись наедине с Саймоном и Гарфанкелем, с Earth Wind and Fire, и их Fantasy она видела то, что будет на бумаге. Тогда она открывала глаза и, видя уже проецируемую картину на пустой бумаге, просто обводила линии.
 
  Изо дня в день приходится привыкать жить без тебя. Заново. Словно после комы. Ты знаешь, что что-то пропустила, а сколько и что ещё предстоит выяснить. Обретая умение ходить, завтракать или хотя бы ужинать. Учиться общаться с другими людьми. Время будто опередило меня. Приходится учиться греться без твоего тепла, заново учиться говорить, после длительного молчания, искать новые способы борьбы с плохим настроением - замены твоей улыбки. И каждый день, вечером перебирать в голове, насколько я смог оторваться от твоего образа, от воспоминаний о тебе. Только не выходит жить как прежде, всё стало другим. Не для других, для неё. Солнце взошло без чьей либо помощи. Звёзд не стало меньше. Утро осторожно, словно ему неловко, будить всех в понедельник, крадётся по улицам, чуть передёргивая тела утренней прохладой. Ничего не изменилось. И Мир не стал другим. Просто приходится выбирать новые способы жить в нём. И выбирать замечать утро и звёзды или нет. И не понимаешь, зачем делать что-то?! Зачем продолжать вообще жить!?
Зачем открывать утром глаза, если я не увижу тебя?!
Зачем мне дороги, если они не приведут к тебе!?
Зачем мне свет, если он исходит не от тебя?!
Зачем мне голос, если  мне могу шептать тебе, как ты мне нужна?!
Зачем мне ходить в кино, если я не могу разделить его с тобой?!
Зачем мне весь этот мир, если он пуст без тебя.....
Но она обещала. Обещала быть. Не существовать, а стать и быть. Если сегодня ты вчерашняя, то и жизнь вся твоя будет вчерашней. Оглянись, посмотри, что тебя удерживает, загляни внутрь. Присядь, прислушайся.

                ***

  Новый день тихонько заходит в комнату, оставив позади пятницу. Несдержанное солнце поднимается из-за дальних городских, бетонных холмов. Природа словно решила сегодня внести в город немного своего настроения, и ветер потихоньку потащил с взгорий туман. Дымка цеплялась за всё, что торчало из земли – дома, деревья, антенны, провода, мосты. В воздухе пахло, по-утреннему, зябкой свежестью. Варя накинула на плечи шаль, обняв себя. В теле началась борьба - мёрзнуть или согреться. Тепло взяло верх, тело Вари передёрнуло, холод мурашками в агонии промчался по коже и, осыпавшись пылью, провалился в дощатый пол. Ещё на цыпочках, не торопясь, наклоняясь, касается лица утро, проводит по нему тёплыми лучами солнца. Сквозь окно в комнату запрыгивают, резвясь, ещё молодые солнечные зайчики.
  Пока утром, все люди дремлют, наслаждаясь возможностью поспать, тихая прохлада ночи кружится в танце с утренним светом. У них давняя любовь, которую никто не видит. Чужой любви, теплой, нежной, не вызывающей, немного юношеской, стыдливой. Утро напевает ночи голосами птиц. А ночь принесёт, для утра, поле распустившихся цветов, с каплями росы на бутонах. Они дурачатся, словно молодые, обнаженные любовники, гонясь друг за другом, запрыгивая, то на макушку дерева, то, перепрыгивая на крышу дома. Они будут вместе, пока разыгравшись, один растворится, а другой расцветет. Тогда она замрёт, поняв, что там позади стоит тающая ночь. Она будет смотреть вслед, немного улыбаясь. В её глазах как всегда навернутся слёзы. Их глаза встретятся, лишь на мгновенье. Ведь ночь уйдёт, растает. Медленно, словно туман, утро будет кутаться, обняв себя руками, почувствовав прохладу. То ли опомнившись, что ещё не одета, то ли от одиночества.
   Суббота расправляет плечи, умывается, поправляет воротничок дорого костюма. Горячий кофе, смывает последние события в памяти о вчерашнем, невозвращаемом дне, оставив лишь тепло воспоминаний о нём. Новый день, развернув из целлофановой упаковки нетронутые 24 часа, постарается, будет блестеть, и искрить каждую минуту, если мы это заметим. Крупинки света, маленькими светлячками сыпятся сверху. Тиканье часов капельками росы садятся на провода, свисая вниз головой, пронизанные солнцем, поблёскивают искрами.
  Кровать в спальне так и осталась нетронутой. Глоток чая, у открытого окна, с недавними следами от дождя на стекле и карнизе, небольшие морщинки у уголков глаз, от приподнятых в улыбке губ, . Оставленные следы в мягкой тропинке, качающаяся кукла в маленьком кресле-качалке, с пустыми глазами, покинутой игрушки. Солнце съезжает с крыш домов, немного щурясь. Уже с утра, она, подыгрывая, щёлкая пальцами и Филу Коллинзу, подпевала его сердцу. Новый непорочный, чистый день, потягиваясь, выбирается из теплой постели. Ничего, не обещая, словно держа интригу до вечера. Октябрь хлопает калиткой, нетерпеливый, необузданный, неопрятный, молодой повеса, скачет как молодой жеребенок, устраивая с утра разлад в мыслях и поступках, провоцируя своим теплом, соблазняя и искушая, радуясь неожиданно пришедшему бабьему лету. Утро немного нерешительно, пытается заглянуть в глаза. Ещё кутаясь в сон, нагое тело, неохотно собирается в форму, словно бисер, рассыпанный по полу. Минутная стрелка сонно разгоняется, чтобы поторопить выгнать на бетонную улицу. Блеск воды в ладонях над раковиной, словно пойманные светлячки, умывшись им, словно солнечным светом, тело наполняется новым днём. Новым, девственным, чистым светом, нового дня. 05.05 нового дня.
  Она не знала, что принесет этот день, да для неё это и неважно. Вплести в волосы утренние лучи солнца, пока они не нагрелись, как щипцы, растереть кожу утренним светом, запить рассветом завтрак, укутаться, в облегающий тонкую талию, день. Но шторы сегодня точно будут новыми.
  Заря застала её сидящей над мольбертом. Тонкая кисть, делает такие тонкие мазки, что их практически не заметно и со стороны казалось, что она просто водит пустой кистью по полотну. Над этой картиной она трудилась четырнадцать лет. Скорее всего, свет никогда её не увидит. Она никак не могла «увидеть» её конечный результат. А возможно Варвара  иногда даже боялась, что, закончив её, она потеряет какой-то смысл. В неё она вкладывала всю себя, иногда отождествляя её своим эрзацем. Периодически она время от времени наклонялась к краскам и нюхала их поочередно. Найдя нужную, она немного выдавливала её из тюбика, закрывала глаза на мгновенье, нюхала, находила нужную и смешивала с первой. Нюхала смесь двух красок, на секунду замирала. Иногда она добавляла ещё каплю краски, но очень редко. Она редко ошибалась в дозировке. Касаясь кончиком кисти палитры, она накладывала мазки. Вытерев кисть, о разноцветную от краски, тряпочку, висевшую на поясе, она долго вглядывалась во все сделанные мазки. Накрыла картину старой простынёй, спрятав её содержание.

 
   Она очень любила этот мир. Мир, в котором ещё все «спят». Лишь немногие «просыпаются». Микки подошёл, прижалась к ноге, и подсунула голову под ладонь. Она наклонилась к ней и заглянула в тёмные глаза.
  - Ну что подруга, лишь мы с тобой знаем настоящий цвет этого. Нашего мира. Я ведь даже не знаю, какого ты цвета, малыш.
«Странное чувство хотеть понять, то чего никогда не поймёшь. Что значит любить? Какое на вкус счастье? Какого цвета мои глаза?»
  - Ты не знаешь? - Она потеребила пса за ухом. – Весь этот мир лишь оттенки. Какого чёрта я могу рисовать!? За что мне это. Я не вижу ничего. – Она как-то резко перешла на крик, взорвавшись. Микки прижала уши и вжала голову поглубже в плечи. Она смахнула цветы с подоконника. Черепки разлетелись по полу, земля высыпалась, цветы беспомощно лежали в осколках. Она села на корточки у одного, схватив его, сжала пальцами, так, что листья захрустели. Она поднесла растение к носу и вдохнула его запах. Зелёно-желтые листья шеффлера сыпались на пол.
  - Какого он цвета? КАКОГО ОН ЦВЕТА?
  Она жадно втягивала терпкий запах зелени, шепча, – какого он цвета? Какого он цвета? Какого он цвет? – Словно заговаривала, заколдовывала. -  Я так устала от названий, которые не понимаю. Красный! Я знаю, лишь его запах. Запах, который я нашла через три года. Цвет, который я «увидела» через три года. Яблоко, арбуз. Синий! Цвет неба. Но оно так непостоянно и на него ушло семь лет. А слива. Какого она цвета?»
  - Где всё чёрно-белое, - сказала, она уже себе.  Поднялась с колен, широко расставив руки, оперлась о подоконник, прижавшись лбом к стеклу. Лишь три миллиметра разделяющие от мира, позволяя отрезать себя от него, наблюдая, как запотевает стекло, чтобы, без остатка отдаться. Наполнить им, сделать свой мир. Идти к нему. Год. Три. Всю жизнь. Взлететь. Просто быть, рядом и потерять. Умереть для всех. Родится через время, но для других. Другой. Но продолжать искать в толпе. Год. Три. Всю жизнь. Разрываться. Ждать. Замереть. Отпустить. Прожить, не боясь потерять. Перестать ждать. Просто идти. Идти по чёрно-белому миру.
  И она ни за что не  променяет свой мир на другой. Какой бы он ни был, это её мир.