12. Легенда грядущего века

Интерактивно было получено итоговое подтверждение моей главной роли в Саянском проекте. Впрочем, сама я могла отказаться в любую минуту. И отказалась бы, если бы Кроманьонец нашёлся до моего Перехода - что тут неясного?

Нужный маршрут оградили от посторонних. Сотрудники ИКС поспособствовали тому, что долина реки, по которой тропа шла к горе Трёхглавой была объявлена зоной строжайшего карантина… по «лошадиному гриппу», который, якобы, безобразит лицо следами, как от чрезмерно строгой узды, и вообще убивает фатально всех сапиенсов, включая членов правящей партии, титулованных иностранцев и странствующих олигархов. Что, понятно, чистейшая выдумка нашего человека, фантастика типа "ну ни фига себе!", чушь собачья и все дела.

Последние проведённые мной в Стогорске недели были ужасны. Мишу по всей округе искали сотни людей… Уныло безрезультатно! Я срывала злость на Тимуре, который сопровождал меня в многочисленных передвижениях по городу: то подгоню его резким окриком, то попеняю, что слишком приблизился к дому, в который я заходила с расспросами о Кроманьонце.

- Пр-рошлый р-раз г-говорила: б-ближе надо стоять, - справедливо заметил сопровождающий.

Я мстительно рассмеялась и быстро пошла к троллейбусной остановке. И вот везение: у припаркованного на тротуаре автомобиля парни с литыми загривками издевались над девушкой – один держал за запястье, а другой выговаривал ей, заплаканной и безответной, непристойные гадости.

- Отпусти девчонку, мерзавец!! – закричала я.

Тот, который держал, отпустил; но другой, жлоб зажравшийся, стал ругаться уже на меня… И я так влепила ему по фейсу, что эта мразь укатилась под колёса своей бээмвухи. Первый бросился его поднимать, так я и ему отвесила пинкаря.

Умница Тимур оттащил меня в сторону… И заставил бежать два квартала.

- И какая теб-бя др-р-розофила уж-жалила? – на бегу изумлялся мой добрый товарищ.

Я и сама не знала. А ведь иксчертянин при всякой разборке, в которую почему-то попал, должен двигаться только скорее прочь из неё, а там – за угол, и – за второй… Сотрудник Планетарного спасотряда должен, обязан помнить о своей ответственности за большое дело! И не подставляться.

Ночами я толком не отдыхала. А дня за три до отлёта в Саяны, под утро, в мой сон заявился пылающий ангел. Цвета расплавленной платины, или меди, или ещё не знаю чего – но такого пышного света я прежде не видела! Супостат ревел на меня, как стартующий истребитель. Быстро преодолев испуг, я целенаправленно начала просыпаться и проснулась совсем, но горящее чудище продолжало топорщиться перед моими глазами, полностью закрывая собой балконную дверь.

- Пшёл отсюда! Катись к своему эгрегору, наглая рожа! Проваливай в жопу! – придала я ангелу нужный импульс.

Явление полиняло и сгинуло, но неприятный осадок от встречи с этой психоконструкцией держался ещё почти час.

Я торопила начало Проекта, как только могла, благодаря чему мы вылетели на четыре дня раньше. Тем же вечером нас забросили на вертолёте к самой горе. На открытом месте с редкими кедрами установили палатки.

Параллельно начали отрабатывать действия иррационального свойства. На закате дня наш иркутский сотрудник с шестом в руках подошёл к началу собственно восходительского маршрута. Длинный шест, на верхушке которого был привязан пучок зелёной травы, иксчертянин держал вертикально. Предполагалось – таким вот приёмом мы заказываем у Природы тёплую, солнечную погоду. Поздно ночью с флагом-шестом стоял Лёвка, а ближе к рассвету - Тимур.

От меня до утра не требовалось активности, и спалось мне на удивление хорошо, даже сладко. Ноздри вежливо щекотал тонкий запах саган-дали; ночью он окреп, стал густым… значит, сами Саянские горы одобрили наши намерения, посылая тепло.

Просыпаюсь за час до рассвета. Время! Выскальзываю из палатки и легко иду вверх. На мне - не считая колчана со стрелами - только скальные тапочки да венок из садовых ромашек на голове. Я прохожу в двух десятках метров от Тимки. Желая мне всего наилучшего, он энергично, но молча машет рукой. Так договорено: ни один из нас не произнёс здесь ни слова после высадки с вертолёта.

Я не оглядываюсь, просто знаю - Тимур спешит теперь вниз, где все трое моих провожатых быстро подхватят вещи, включая свою палатку, и отправятся вниз, на выход. В горном цирке останется только палатка с моей одеждой – на случай, если… если я почему-то вернусь.

Лук из тиса в моей руке; красные, из кизила, стрелы в колчане. Наконечники этих стрел специально выточены из камешков, принесённых нашими альпинистами с горных вершин всех шести континентов. В футляре стрелы поставлены оперением вниз, а камнями наверх, иначе – ой как непросто было бы мне вытаскивать широкие наконечники! В них с большим пониманием общего замысла выточены отверстия и канавки, поэтому оснащённая таким артефактом стрела – настоящая арфа полёта.

Я стреляю в первый раз на восход… и стою, зачарованная чудом звука. Но без одежды и без движений прохладно, и я спешу дальше, к северной башне.

Отсюда ещё три выстрела. Долго уносятся стрелы в розовом утреннем воздухе. И в ещё не проснувшемся с ночи, холодном и сером.

Бегу себе дальше. Маршрут, лишь с короткими вертикальными и крутонаклонными элементами, не представляет сложности для меня, а колчан и лук за спиной почти не мешают немного пролезть – там, где это необходимо.

Я забралась на центральную башню Трёхглавой. С надрывной пронзительной песней одна из стрел улетает в пропасть направо; другая моя посланница чертит в небе противоестественную петлю и молчит, да так без единого звука и пропадает из вида. Я не знаю, что это значит; просто продолжаю движение.

Спуск и пробежка в сторону южной башни горы. Четыре стрелы на обходе той, плохо выраженной в рельефе вершины.

Возвращаюсь вновь на центральную. Солнце греет уже ощутимо, вот только из цирка подкрадывается туман.

Когда на Трёхглавой смолкли призывные песни последних моих посланниц, ничто, как будто, не изменилось. Лишь через две минуты из наплывающего тумана вынырнуло крохотное огненное двоеточие и, облетев вокруг моей головы, уплыло в сторону пропасти. Я пошла следом, и очень скоро пришлось спускаться совсем не по-детски. Вниз отрабатывать обычно сложнее, а тут – вертикаль, да ещё минимальная видимость.

«Ничего, я к такому вот и готовилась! Рискую, конечно, полагаясь на путеводное добронравие этих двух огоньков…»

Под ногами глубокая пустота. Зато руки находят на редкость удобные «хапки» в скале. И что примечательно: капитальные эти зацепки - сухие, даже тёплые, тогда как скалы кругом стоят мокрые от густого тумана. Хорошо ещё, что пустой колчан и тисовый лук я оставила на вершине и ничто не цепляется не по делу за выступы скал, не мешает свободному лазанию.

«Но всё же - не повернуть ли назад, пока руки держат вес тела? Ещё не поздно добраться до места, после которого исчезла опора для ног…

А Миша, что с ним теперь? Мне необходимо узнать!..»

Под ногами нашлась ступенька, и я позволяю себе отдохнуть, отпуская поочерёдно руки. Холодные капли стекают по груди и по животу.
«Пустяки, не замёрзну! А что там дальше для правой ноги?»

Широкая полка… почти ровный пол… коридор, уводящий в глубины… Огненное двоеточие впереди наливается яркостью и ведёт меня к тупиковому окончанию пещеры, где в монолите выбрана форма под человеческую фигуру. Я поняла – это ложе мне нужно примерить. Стянула отдавившие пальцы скальные тапки и улеглась…

Вся ёмкость будто выточена под меня - не тесная, но и без зазоров. Словно обняла!

Прошло сколько-то времени, и я увидела себя со стороны: лежащей в шавасане – позе мёртвого, а возле спящего моего лица летало огненное двоеточие с тоненьким, тоже светящимся, соединительным жгутиком.

А потом я ушла наверх, сквозь плотное вещество; вырвалась в небо и увидела с высоты вершины Трёхглавой, залитые ярким солнечным светом… Ещё момент, и я понеслась с изумительной скоростью и проворством прямёхонько к Эвересту, на котором пока довелось побывать лишь условно - в моей практике Рейтинг-йоги.

И вот беззаботно летаю теперь над принаряженными в парчу снегов гималайскими великанами, на высотах около девяти тысяч метров… Как долго продлилось это блаженное состояние? Дни сменялись ночами… и никакие земные обязанности не докучали освобождённой моей тонкой сущности.

Вдруг рядом со мной возник КоеКто. Я сразу его узнала.

- Что с Кроманьонцем? – спросил строгим голосом прежде всегда очень добрый ко мне патриарх службы ИКС – ИКС С ЧЕРТОЙ.

И ко мне возвратилась память. Не подумайте только, что я, вся в слезах и под возгласы покаяния, помчалась с космической скоростью помогать хорошему человеку… Помчалась, конечно - но внутренне холодно, рационально.

«Кто он, собственно, Кроманьонец? Он в том, плотном мире, а я здесь… на тысячу лет или дольше. Но помочь ему нужно, иначе усугубится мой внутренний дискомфорт».

Я лечу уже над Стогорьем… Как это ни странно, но человек обнаружился в самом большом леднике, который образовался от неумелого обращения иксчертян с атмосферой. Он маялся в тридцати пяти метрах под оплавленной солнцем кровлей и на таком же расстоянии от подошвы… Однако проделанный им тоннель близок к стенке отрыва, откуда часть ледника отъехала далеко. Но и жизнь в Кроманьонце крайне слаба.

Я лечу к Лене Бэмс, с которой, по настоянию отца, теперь «иррационально» завязана. Она спит одна (её муж – мой отец – сейчас под Трёхглавой). Я бесцеремонно бужу её:

- Собирайся  спасать  Кроманьонца.

Когда Бэмс оделась, добавляю:

- Верёвки,  ледовые  инструменты.

Бэмс задаёт мне уйму вопросов, она чрезвычайно взволнована. Что ж, нужно ещё подсказать:

- Люди  только  свои.

Почему-то она включает в «свои» Кальяна и Поросёнка. Впрочем, это и к лучшему… пусть участвуют.

Своевременно сообщаю Бэмс место – куда им лететь. И дальше, по ходу: где подойти к леднику, до какой высоты добираться…

Кальян поднимается до нужного уровня и зовёт пострадавшего… Тот откликается.

Всё! Моя работа закончена! Я измучилась от долгого нахождения в приземлённых слоях. Тороплюсь поправить своё – допустимо сказать – здоровье: стремительно улетаю в синюю высь. Кстати, за время моей работы в ИКС – ИКС С ЧЕРТОЙ много раз доводилось слышать от старших сотрудников, как это вот направление – строго в зенит – они называли ИГРЕК-ориентиром.