Две встречи с Берией ч. 8 Судьба Мильштейна

Судьба Мильштейна.

В своих воспоминаниях Михаил Абрамович несколько раз вспоминает о советском «государственном антисемитизме», считая его причиной всех своих бед и несчастий.
Посмотрим, какие же антисемитские проблемы его одолевали:
«В конце 1945 года прозвучал первый тревожный звонок. В это время я был рекомендован на должность начальника советской военной миссии в Великобритании. Прежний наш сотрудник, занимавший этот пост, погиб в авиационной катастрофе. В то время шли сложные военные переговоры с Великобританией — нашим союзником по антигитлеровской коалиции. Назначение ответственное, и поэтому оно утверждалось секретариатом ЦК ВКП(б). Наконец заседание Секретариата состоялось, было принято решение о моей командировке, и я стал готовиться к отъезду. Разумеется, главная цель моей миссии была связана с разведывательной деятельностью. Речь шла о серьезной военно-политической работе. Все было готово к отъезду, и вдруг в самый последний момент меня вызвал к себе начальник ГРУ, который, по его словам, только что вернулся от Маленкова. Оказывается, решение секретариата ЦК ВКП (б) должно было быть подписано Георгием Максимилиановичем Маленковым, в годы войны — членом Государственного Комитета обороны, в дальнейшем, правда недолгий период, - председателем Совета Министров СССР...
Обычно это было простой формальностью, но на этот раз Маленков перед тем, как окончательно подписать протокол заседания, решил его просмотреть и из десятков, а может быть, сотен фамилий ему попалась на глаза моя, которая Георгию Максимилиановичу показалась неблагозвучной.
Он вызвал начальника ГРУ. Тот, немного расстроенный, передал мне слова Г.М. Маленкова.
— Зачем мы начальником военной миссии за рубежом посылаем Мильштейна? — спросил Маленков. - У нас что, нет Ивановых или Петровых?
Этих слов оказалось достаточно для того, чтобы мое назначение аннулировали.
Все же, будучи «великим демократом и интернационалистом», Георгий Максимилианович при этом добавил: «Не вздумайте теперь этого Мильштейна выгонять из ГРУ. Пусть трудится. Он вроде бы неплохой работник».
Так была решена моя судьба или, вернее, так начался поворот в моей судьбе.
Брошенная Маленковым фраза неотступно преследовала меня».

Да уж, тут-то советский «государственный антисемитизм» в полной мере проявил свой звериный оскал.
Спустя всего несколько недель после предательства Гузенко, к скандалу с которым Мильштейн был непосредственно причастен, и который разбирала правительственная комиссия Маленкова, созданная по приказу самого Сталина, случается чудо.
Мильштейна выдвигают на повышение (!!!), на ключевую должность резидента в Великобритании.
Его кандидатура (и документы) рассмотрены и одобрены на всех уровнях, вплоть до Секретариата ЦК ВКП(б) и никакое еврейство Мильштейна этому не помешало.
Все шло прекрасно, но тут вмешивается Г.М. Маленков (который тогда курировал кадровые вопросы в партии, напомним).
По мнению Мильштейна, Маленков «забраковал» его кандидатуру исключительно по «пятому пункту».
Якобы Маленков об этом прямо заявил начальнику ГРУ Кузнецову Ф.Ф. , а тот тут же зачем-то передал «антисемитский выпад» секретаря ЦК самому Мильштейну.
Как говорится «Свежо предание, да верится с трудом», и вот почему.
Скорее всего, причиной отказа Маленкова утвердить кандидатуру Мильштейна было не его пресловутое еврейство, а участие в скандале с побегом Гузенко.
Было бы удивительным, если бы одного из виновников этого побега вместо наказания вскоре даже повысили в должности.
Скорее всего, что-то подобное и сказал Маленков начальнику ГРУ, объясняя свое решение. Даже если бы он и вправду допустил какой-то намек на «еврейские корни» Мильштейна, то начальник ГРУ никогда не стал бы  дословно передавать такие слова Маленкова своему подчиненному.
Разглашение посторонним секретного разговора с одним из руководителей партии и государства само по себе являлось тяжким преступлением (соответствующие подписки давали все сотрудники  спецслужб) и никаких резонов пойти на это начальник  ГРУ не имел.
За такие вещи можно было лишится должности, как минимум.
А ну как Мильштейн начал бы жаловаться тому же Маленкову, или Сталину, ссылаясь на эту фразу?!
Видимо, Маленков запомнил фамилию Мильштейна по его отчетам на заседании комиссии по делу Гузенко. Он даже специально предупредил Ф.Ф. Кузнецова: «Не вздумайте теперь этого Мильштейна выгонять из ГРУ. Пусть трудится. Он вроде бы неплохой работник».
Этот вывод Маленков, безусловно, сделал из опыта общения с Мильштейном на комиссии. Никакого антисемитизма тут и в помине нет.
 
Дальше – больше:


«Через некоторое время меня вновь вызвал начальник. Принял хорошо, усадил, даже предложил чаю. Выглядело это подозрительно, и я приготовился к худшему.
— Знаешь, — сказал он, — у меня есть хорошая работа для тебя.
Я молчал.
— Хочу предложить тебе должность заместителя начальника Военно-дипломатической академии. Как ты на это смотришь?
Я не колеблясь отказался от этого «лестного» предложения: в нем была запрятана хитрая ловушка.
Дело в том, что буквально в те дни я прочел постановление ЦК ВКП (б) о создании этой академии. В постановлении отмечалось, что состав слушателей академии и преподавателей должен комплектоваться лицами коренной национальности. Под некоренными национальностями понимались, в первую очередь, евреи и иные, как говорили в царской России, инородцы. А это значило, что я недолго удержусь на этой должности. Кроме того, получалось, что меня в сравнительно молодом возрасте убирают с оперативной работы и фактически выгоняют на пенсионный покой.
Кузнецов возмутился моим отказом. Как же так? Предлагается такая почетная должность, а какой-то Мильштейн отказывается. Но я попытался дать разумное объяснение своему отказу:
— Я — оперативный работник, занимаюсь разведывательной деятельностью уже много лет и не вижу оснований для смены работы. Да и по возрасту мне еще рано идти на преподавательскую должность...
В тот момент меня оставили в управлении, и я продолжал свою работу. Но для меня это был уже второй тревожный звонок за короткий период времени».

Как видим и в этом случае, начальник ГРУ предлагает Мильштейну генеральскую (!!!) должность заместителя начальника Военно-дипломатической академии. Ему было тогда всего ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ!!!
Просто блестящее предложение, даже по сегодняшним меркам. А ведь тогда было множество молодых генералов, в том числе Героев Советского Союза, должности которых, после окончания войны, сокращали и которые «пешком побежали бы» на такую должность, да ещё в столицу!
Эта должность по  профилю службы Мильштейна и, безусловно, являлась для него  крупным повышением. Однако Мильштейн от нее отказывается, предполагая тут коварную «антисемитскую ловушку».
Дескать только он примет должность заместителя начальника академии, как его тут же и уволят по «пятому пункту».
Странно, что он, при этом, не опасался увольнения (по этому же «основанию») со своей должности, из ГРУ. Его репутация, после дела Гузенко, была основательно «подмочена» и уж, если бы возникла такая необходимость, его скорее могли уволить с оперативной работы из ГРУ, чем с «пенсионной должности» из академии.

Дальше Мильштейн «берет быка за рога»:
«…я, улучив удобный момент, сам проявил инициативу, напросившись на учебу в Военную академию Генерального штаба. Кузнецов тут же стал возражать.
— Что ты? — говорил он. — Как же я буду работать без тебя? Ты у меня правая рука, мне без тебя никак нельзя!
Я был в полном недоумении. Как же так? Совсем недавно он хотел от меня избавиться, а теперь...
— Нет, не согласен, и забудь об этом, — сказал как отрезал Кузнецов в конце нашей беседы.
Я вернулся в свой кабинет, конечно, в полном недоумении и немного расстроенный. Но все же твердо решил через некоторое время вновь поставить вопрос об учебе.
Спустя несколько дней Кузнецов позвонил мне сам.
— Ты действительно хочешь идти учиться в академию? -спросил он.
Несколько сбитый с толку неожиданным звонком, я все-таки уверенно сказал:
— Да, конечно, без всяких сомнений.
Он повесил трубку, ничего мне не ответив. Еще через полчаса вновь раздался звонок.
— Скажи спасибо, нарком подписал приказ о твоем зачислении в академию.
Наркомом обороны в ту пору был Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Конечно, я был на седьмом небе от счастья и, как мог, благодарил Кузнецова».

Ну вот и еще одно безусловное проявление антисемитизма:
В 36 лет Мильштейн вне всякой очереди и правил попадает в Академию Генерального штаба!!!
После войны в нее принимали, как правило тех, кто уже успел покомандовать полком, а то и дивизией и зарекомендовал себя. Как перспективный офицер и полководец.
Мильштейн же никогда не командовал даже ротой и в основном занимался аналитической и «бумажной» работой.
Однако, ни много, ни мало, а САМ нарком обороны А.М. Василевский подписывает приказ о его зачислении в АГШ, в обход всех правил.
Это, разумеется, можно трактовать исключительно как яркое проявление «государственного антисемитизма» в сталинском СССР.

Вот что сам Мильштейн пишет об академии, в которой он очутился:
«Итак, я оказался в Академии Генерального штаба, и судьбе было угодно, чтобы я пробыл в ней двадцать пять лет. Я об этом не только не жалею, но горжусь и вспоминаю эти годы с удовольствием.
Надо сказать, что Академия Генерального штаба — это особое военно-учебное заведение в системе всех учебных заведений Вооруженных Сил страны. Ее можно назвать своеобразным мозговым центром Генерального штаба, лабораторией Министерства обороны, в которой разрабатываются многие идеи всех видов Вооруженных Сил.
1946 год стал первым послевоенным годом, когда значение Академии Генерального штаба было восстановлено в плане ее влияния на развитие военной науки и военного искусства. В Академию принимали наиболее способных генералов и офицеров. Учиться там было престижно. Завершение учебы в этом высшем учебном заведении обычно способствовало продвижению по служебной лестнице. В «Положении» об академии говорилось, что генералы и офицеры, получившие диплом об ее окончании, берутся на особый учет Генерального штаба и получают преимущественное право на занятие командных и оперативных штабных должностей — от корпуса и выше. Должность начальника академии была приравнена к должности командующего войсками приграничного военного округа, должности заместителя начальника академии и начальников ведущих кафедр - к должности командующего армией, должности начальников остальных кафедр — к должности заместителя командующего армией. Наконец должность старшего преподавателя была приравнена к должности командира корпуса.
Следует к тому же добавить, что все слушатели приема 1946 года были участниками Великой Отечественной войны. Среди них имелось немало генералов, занимавших в войсках высокие посты, вплоть до командующих армиями. После окончания академии некоторые слушатели этого набора сделали блестящую военную карьеру, став впоследствии Маршалами Советского Союза, заняв руководящие должности в армии. Например, Павел Федорович Батицкий был главкомом ПВО страны, Маршалом Советского Союза, Андрей Иванович Якубовский - командующим Объединенными Вооруженными Силами Варшавского Договора, генерал армии Павел Николаевич Павловский - командующим сухопутными войсками страны...
Таких примеров можно привести великое множество.
Занятия первого набора начались 1 февраля 1946 года. А я попал в академию лишь первого апреля этого года. К тому времени слушатели уже сдали семь экзаменов, и мне необходимо было в короткий срок выдержать испытания по всем этим дисциплинам, таким, например, как: тактико-технические данные танкового артиллерийского вооружения, военно-воздушных сил, инженерных, химических войск и т.п.
…молодость и упорство победили, и я успешно, к удивлению многих, сдал экзамены. Некоторые преподаватели ко мне относились весьма критически. Слушатели (в академии училось 90 человек) в основном пришли с командных или штабных должностей, а из разведчиков нас было всего трое: я и бывшие мои начальники И. Большаков и А. Хлопов, оба генерал-майоры. Звание генерала давало им известное преимущество. Мое же положение полковника, пришедшего из разведывательного аппарата, не вызывало особого расположения у преподавателей, и время от времени они напоминали мне об этом».


Как видим, Мильштейн попал в АГШ через 2 месяца после начала занятий, что само по себе было необычным явлением. Однако учился он хорошо и с программой обучения в АГШ справился успешно.
При распределении кадровик полковник Иванов  предложил ему должность, от которой Мильштейн категорически отказался.
Дальше было вот что:
«Однажды, бесцельно бродя по коридорам академии, я встретился с ее начальником, генералом армии М. В. Захаровым.
— Ты что тут делаешь? — спросил он меня.
Я решил ему все рассказать и, в частности, передал весь разговор с полковником Ивановым.
И тут мне несказанно повезло! Генерал армии пригласил меня в свой кабинет и потребовал повторить весь мой рассказ, как говорится, от «а» до «я». Он молча слушал меня, не проронив при этом ни слова.
— Ну ладно, - в конце концов прервал молчание Матвей Васильевич, — пойди подожди за дверью. Я тебя скоро вызову.
Ждать пришлось недолго. Адъютант открыл передо мной дверь в кабинет Захарова. Не приглашая сесть, генерал начал говорить:
— Тебе предлагается работа в нашей академии на должности старшего преподавателя. Учти, не всякому выпадает такая честь. С управлением кадров все согласовано. Через неделю приступай к работе. Это тебе не в ГРУ работать. Здесь все сложнее.
Он даже не спросил моего согласия. Все было ясно и без слов. Действительно, назначение - более чем почетное. Около восьмидесяти процентов преподавателей академии являлись участниками войны. Среди них были и командующие военными округами и армиями, и их заместители — начальники штабов, командиры корпусного и дивизионного звена. Средний возраст подавляющей части преподавателей - 45—55 лет.
Итак, в 38 лет я стал преподавателем Академии Генерального штаба на кафедре вооруженных сил иностранных государств».

Со временем, в АГШ освободилась генеральская должность начальника кафедры и М.А. Мильштейн был назначен на неё.
Вот как это произошло:

«С должности начальника кафедры ушел генерал Деревянко, и командование академии занялось поиском кандидата на освободившуюся должность. Подключилось и ГРУ, заинтересованное в том, чтобы кафедру возглавил знакомый управлению работник.
Эту должность по штатному расписанию мог занимать только генерал. В нашей академии почти все начальники кафедр имели высокие воинские звания. Главный маршал бронетанковых войск Ротмистров, генерал-полковники Хлебников, Цирлин, Никитин, несколько генерал-лейтенантов.
Время шло, но ни одна из кандидатур по тем или иным причинам не удовлетворяла требованиям командования академии. Главная причина, наверное, была в том, что намечаемые на должность кандидаты не оканчивали Академию Генерального штаба, что являлось необходимым условием для занятия этой должности.
Продолжение данной истории я пишу со слов непосредственных участников процесса поиска приемлемой кандидатуры. Генерал армии Курасов на одном из совещаний ведущих начальников кафедр рассказал о трудностях с подбором кандидата на должность начальника кафедры вооруженных сил иностранных государств и перечислил тех, кого рекомендует ГРУ. Оказывается, многие из присутствующих знали этих людей и были против их выдвижения на должность. Тогда поднялся маршал П.А. Ротмистров и, обращаясь к Курасову, сказал: «Зачем мы ищем кого-то на стороне, когда у нас есть свой кандидат». И назвал мою фамилию. Другие участники заседания поддержали Павла Алексеевича Ротмистрова. В свою очередь Владимир Васильевич Курасов согласился. Было принято решение написать представление министру обороны, чтобы избежать возможной негативной реакции Главного разведывательного управления.
Я так подробно пишу об этом только потому, что по тем временам это была весьма неординарная и смелая акция. Началось разоблачение культа личности, но туман от «дела врачей» еще не полностью рассеялся. И вот в этих условиях выдвигать меня, полковника, да еще с такой «кричащей» фамилией, не говоря уже о национальности, на должность начальника кафедры в Академии Генерального штаба, было весьма необычным и по-своему знаменательным явлением….
Так или иначе, но в декабре 1953 года я был назначен начальником кафедры, которая стала называться по-новому: кафедрой разведки и вооруженных сил иностранных государств, и проработал на этой должности до 1972 года, до увольнения из Вооруженных Сил по возрасту, то есть почти двадцать лет.
Пожалуй, аналогичных случаев в истории академии было не так уж много…»


Как видим в годы самого расцвета пресловутого «советского государственного антисемитизма», Михаил Абрамович Мильштейн получает генеральскую должность в Академии Генштаба, где становится генерал-лейтенантом и служит до 1972 года.
Потом он оттуда с почетом уходит на пенсию и до самой своей смерти, в 1992 году, работает в различных околомидовских организациях. Выезжает за рубеж и т.д.
Видимо его этот самый «государственный антисемитизм», о котором он неоднократно вспоминает в своих мемуарах, гнобил с особенным рвением…

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/03/07/461