Крамольные стихи

Осенью 1968года я был доставлен из моего теплого Крыма в промозглую Прибалтику для исполнения «почетной обязанности», а именно – прохождения срочной службы ,
сроком на два года.
Воинская часть находилась в почти дремучем сосновом лесу. Сосны..сосны ..сосны
и повышенная влажность не придавали особого оптимизма, но служба в ракетных войсках была интересной. Время в таких особых обстоятельствах имеет свой особый ход. Оно, как будто идет медленнее, но как бы там не было, все равно время работало на нас.
  Это случилось на втором году службы. Все дело в том, что я с юности пытался писать стихи. Наверное от избытка чувств, не иначе.  Прослужив год и оперившись
в армейской жизни на столько, что уже имеешь право на разговоры в казарме после отбоя и прочие запрещенные действа.
  Обычно, после команды: «Отбой», происходило следующий ритуал: старослужащие (деды,
это которые служат последние пол года) грустили:
  Голос соло (громко) – «Взгрустнем?!!»
  Хор дедов: «Эх, е…..твою мать». Грустили, естественно , в миноре.
  Голос соло (громко): «Презрение лесу!!»
  Хор дедов в миноре: «У су-у-ука».
На этом армейский день считался завершенным и время, когда в предвкушении близкого сна можно почувствовать себя цивильным человеком и лежа в слабоосвещенной казарме шутить, слушать шутки отпущенные в твой адрес  и незаметно заснуть в хорошем настроении.
  Кто первым начал подкалывать используя рифму, никто из нас не помнит. Шутки стали цениться особо. В роте оказалось пять просто талантливых ребят, которые обладали этим даром. Особо ценной считалась шутка, если ответ был, что называется – влет.
Со временем, у каждого «продвинутого» появились свои поклонники, (обычно соседи по койке), которые во время поэтических баталий давали дополнительные факты о противнике. Дальше – больше. Мы начали писать стихи. В общем стали группой единомышленников в составе местного бомонда.
  Меня , видимо, одолела гордыня. После нескольких более-менее удачных четверостиший, я задумал создать большое поэтическое полотно о свое приятеле Викторе Носике. Через неделю творческих мучений полотно было готово и
имело большой успех в местном бомонде, я и не заметил, как оригинал этого "шедевра" написанный моей рукой исчез в народе. Самое печальное, что в этом творении , пусть эпизодически, но было упоминание о дежурном по части.
Насколько помню, заканчивалось оно примерно так:
Блеск сапог и строгий взгляд,
Образец для всех солдат,
Ходит соколом глядит,
А на лбу звезда горит,
Командир, герой, атлет
С выслугой военных лет.
Истинный поэт – всегда страдалец. Это я понял, где-то через неделю.
  Чекистом в нашей части был капитан со странной фамилией Верть.
Мы называли его «Крут-Верть» и старались обходить десятой дорогой. Дело усугублялось тем, что мы служили в ракетной части, где и меню в столовой уже было государственным секретом, а все остальные документы шли под грифом "«два ноля"- совершенно секретно.
  В один из дней я был вызван к «Круть-Вертю». Я шел перебирая в мыслях события последней поры. Неужели кто за анекдоты вломил, крутилось в голове.
Зайдя в кабинет я краем глаза узрел свой подлинник и понял, что дело мое
«швах».
 - «Садитесь!» – сказал капитан с интересом рассматривая меня.
 - «Это Вы писали?» – спросил он металлическим голосом, показывая мне оригинал.
- Я кивнул головой.
- « Кого из офицеров Вы описали в этом антисоветском произведении?».
- Сердце мое упало куда-то в район селезенки и там беспомощно  затрепыхалось.
- «Я…. Так сказать.. собирательный образ» – мямлил я.
- «Я так и знал» – сказал капитан. «По чьей подсказке ты это делал?» – в голосе снова появились металлические нотки. «Ответ – "придумал сам", в зачет не идет.Для этого нужны, как минимум, мозги. Мы не позволим тебе порочить Советскую Армию, а также Военно-Морской флот!»
- Мое сердце перекатилось на сторону печени и затрепыхалось еще сильнее.
- Часа через полтора беседы, начала вырисовываться такая картина:
Мне, морально разложившимуся типу, по заданию ЦРУ, была поставлена задача опорочить наши вооруженные силы, что благополучно и сделал. Но контрразведка у нас не «хлопает ушами» и подобных агентов выявляет сразу. Мне же остается всего - ничего: понести наказание за содеянное.
- «Пока иди» – сказал капитан и я удалился на плохо слушающихся ногах.
Надо сказать, что колесо культа личности прокатилось и по нашей семье, поэтому из рассказов отца я знал, что срок у нас можно получить и за гораздо меньшую провинность. Примерно два раза в неделю меня вызывали на допрос и все начиналось сначала. К концу месяца я поклялся, что теперь не буду писать даже письма (кроме, как домой).И только на второй месяц меня вдруг перестали вызывать в контрразведку.
Наверное, кто-то написал крамолу пострашнее моей и теперь отгребал по полной.
  Много лет уже минуло с той поры. Я вспоминаю все это сейчас со смехом. Никто меня «сажать» не стал бы. И капитан был видимо не плохим парнем, но приколистом. Прочитал, посмеялся и от скуки поучил солдатика жизни. Дай ему Бог здоровья.
  А стихи я все равно писал. Но уже с оглядкой.