Глава II. Погружение 5

*****

Ой перетаскивал свою печаль из зала в зал. Она накапливалась, становилась тяжелей, давила на плечи. В греческом зале он рухнул на скамейку, привалившись спиной к мраморному Аполлону.
«Всё, Эстер, больше не могу», – бормотал он, погружаясь в забытье.
Копьём Аполлона Эстер щекотала ему нос и ухо.
«Проснись, Ой, осталось всего два зала».
Он открыл глаза. Аполлон давил спину.

– Да проснись же, здоров ты дрыхнуть!
Он открыл глаза. Эстер щекотала его нос и ухо полевой ромашкой. Вытащил камень из-под спины. Она была уже облачена в синие джинсы, в кроссовки, в красную удобную курточку. За спиной висел маленький рюкзак в виде барашка.
Ой застеснялся своей наготы.
– Отвернись.
– Ой, ой, ой, – пропела Эстер, смеясь, но отвернулась.
Крестьянское одеяние куда-то подевалось
– Где моя одежда? – спросил он, растерянно озираясь.
Под руководством Эстер Ой быстро соорудил себе наряд из кроссовок, джинсов и свитера. Подумал: не стоит ли прибавить рюкзак, и отказался. Взявшись за руки, они взмыли в небо.
– Что-нибудь повеселей у тебя есть? – спросил он.
– А как же. Это повеселей называется современная сетевая литература. Посмотри вниз.
Внизу простиралась обширная долина, окаймленная со всех сторон непроходимыми горами с заснеженными вершинами. Они стремительно снижались. Горы отступали, земля приближалась, наполняясь деталями.
– В этом месте я собрала фаворитов, – поясняла Эстер по мере снижения, – вот делянка знаменитой Зизи Лиль.
Они опустились на столько, что стали видны события, происходившие на обширном пространстве. А там развязная девица заставляла русских героев совершать неприглядные действия, связанные, по большей части, с сексуальными извращениями. Там князь Новгородский Александр по прозвищу Невский униженно ползал по земле, целуя пыльную туфлю монгольского хана; там спаситель отечества Кутузов в голом виде играл в прятки с девочкой, на коей из одежды имелась одна гусарская шапка; там царь Иван Третий, известный как Грозный, сидя за пиршественным столом, пущал стрелки в мишени, а мишенями служили голые задницы дворовых девок; там... там... там... Никого не забыла знаменитая Зиза, на каждого вылила она ушат своего таланта.
От мельтешения лиц, исторических задниц и других частей телес Оя затошнило. Это не укрылось от наблюдательной Эстер. В мгновение ока они перенеслись в другое место.
– Здесь живет Самурай, художник и писатель.
У Самурая было много спокойней, хотя и здесь хватало провокаций. Его конёк-горбунок, его легкокрылый Пегас – немотивированные убийства. Герои Самурая – обычные люди. Они жили, ходили на службу, по вечерам пили чай с вареньем, читали утренние газеты. И вдруг, ни с того ни с сего, мирные обыватели обращались в диких зверей. Рубили топорами, резали ножами, стреляли крупной дробью, всевозможными способами умерщвляли родных, сослуживцев и просто случайных прохожих. Потоки крови и горы трупов заполняли талантливые рассказы Самурая. О причинах столь радикального перерождения героев автор умалчивал, видимо считая всякие изъяснения на эту тему нарушением кодекса самурая. Произведениям его ума характерна чёткая двухцветность: серый цвет будней и красное пиршество смерти.
– Это ты называешь – повеселей!
Эстер выглядела расстроенной.
– У тебя свежий взгляд. Я как-то раньше не замечала, как они однобоки, при всём их писательском даре.
Они взмыли в небо и перенеслись ближе к горам.
– Под нами Страна Любви, – сказала Эстер.
Страна Любви была разнообразна в однообразии. Там либо шел осенний дождь и хмурилось небо, вероятно символизируя разрыв иль безответное чувство, либо ярко светило солнце и стояли деревья в цвету любви взаимной, любви безумной.
– Кстати, я знаю, что в юности ты пережил большой чувство.
Они сидели на утесе в заоблачной выси, и только орлы да высокие чувства парили выше.
Ой улыбнулся своим воспоминаниям.
– Не пережил, всё оборвалось внезапно.
– А хотел бы ты...
– Да разве это возможно...
Эстер хлопнула в ладоши и Ой оказался в скверике, сидящим на лавочке под юным Ульяновым из бетона.