Земля. Небо

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему,
где оно восходит.
Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится
на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои.
Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту,
откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.
Все вещи в труде; но не может человек пересказать всего;
не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием”.
               
                Книга Екклесиаста.

          
Бедная Ася.

Бедная Ася (бедная, потому что полная, потная и уставшая) еле передвигала отёкшими ногами в безвкусных босоножках на высоких, широченных платформах. Эти бежевые сандалии она купила позавчера на рынке. Стоили они (как по ней) не дёшево, и казались ей верхом элегантности.
Ноги Ася переставляла по-деревенски косолапо (или, как говорили у них дома, матюгом),  носками вовнутрь. Походка её была утиной, живот  “кавуном”,  шея коротковатой, а волосы густыми и вились, как у негра, за что в детстве её дразнили мочалкой.
Зато какими прекрасными, яркими, светлыми были её голубые глаза! Как хороши были ямочки на круглых твёрдых щёчках! И совсем не портили её искренней и доброй улыбки две золотые фиксы на верхних передних зубах. И запах исходил от этой женщины свежий, хороший. Так пахнет от людей с чистой совестью.
Ася в вперевалочку направлялась в общежитие. Там, на последнем этаже сталинского прохладного, добротного дома директор Киевстроймаша выделил ей хорошую комнату. Фамилия директора была Жуков. За глаза рабочие называли его Жуком. Он был жёстким и хитрым дядькой. Ася, будучи сильной целительницей, смогла каким-то образом залечить его застарелую подагру. Залечить, потому что вылечить эту болезнь окончательно не может никто. Даже Ася.
В общаге они жили вдвоём с дочкой Танечкой, подростком, девочкой очень похожей фигурой на мать. Но характером — явно не в неё. Танечка была резкой и норовистой, и, бывало, как глянет синими своими глазами, аж не по себе становится. Всех знакомых матери Таня фильтровала безошибочно. Чутьём совсем не детским. Но Ася к её мнению  прислушивалась редко. А зря... 
Кого только не бывало в их просторной комнате: всевозможные клиенты — люди, с явно подвижной психикой разных сословий и возрастов — все тащились к Асе со своими проблемами. Кого-то бросила жена, кого-то покинули деньги и успех, кому-то изменила удача в делах, кого-то одолели болезни... Ася всем помогала. И всех любила. На праздники накрывала роскошный стол, за которым едва помещались благодарные гости. Они с аппетитом рубали разные вкусные блюда. Облегчённо вздыхали при этом, рассматривая на стенах аляповатые картины с незатейливыми бытовыми сюжетами и современные недорогие образа, украшенные яркими искусственными цветами. Так вздыхают дети, почувствовавшие себя, наконец, в сытости и безопасности.
Вот только в личной жизни не везло. Не зря ведь говорят: всегда сапожник без сапог. Одиноким и брошенным Ася помогала найти новое счастье, а себе никак. Но она не злилась,—  знала, где-то ждёт её хороший человек.

Станица.

За полкилометра до въезда в селение установлен камень с надписью “Станица Хрущёвская, основана в 17.. году казачьим атаманом Хрущём”. Потом по довольно приличной для предместья дороге можно добраться и в саму станицу. Чистая, хорошо выметенная, с богатыми двух- и трёхэтажными домами из дорогого красного кирпича. Возле каждого дома аккуратный полисадничек с претензией на альпийский дизайн. За высокими заборами живут зажиточные казачьи семьи. Местное население, как и все жители Кубани, очень красиво внешне:  с правильными, прямыми носами, ярко-синими глазами и густыми русыми волосами — давний замес кавказцев с пришлыми славянами. На праздник режут кабанчика, достают из вместительных погребов пряные, хрустящие соленья (в каждой семье свой рецепт), терпко-кислое тёмное вино и мутную самогонку. Такую, что повалит с третьего гранчака, если  не закусить холодцом с хреном, дымящимся картофелем с тушёным кролём или солёным арбузом. Много пьют, едят и танцуют. Все голосистые. Как затянут полифонией древнюю казачью — мороз по коже.
На окраине станицы огромный особняк. Там живут с матерью и со своими семьями — молодыми жёнами и малыми детьми  — четверо сынов (от двадцати двух до тридцати пяти),  местные крутые.  Глава рода — Мария, шестидесятилетняя, крепкая и моложавая ещё, бедрастая, широкая женщина, с тяжёлым задом и взглядом. Её слово закон. Совместно с сыновьями ведёт хозяйство — берёт в аренду у государства несколько га чернозёма, жирного. Ростят хлеб и другие культуры. Работают, как волы. О них говорят, что страшно богаты.
Но не только работают. Мария всегда знала, что мало быть просто зажиточным — порвут на части. Надо уметь себя защитить. А страх других — лучшая защита.
Нагнуть всю округу стоило трудов, — казаки всегда считались людьми не робкого десятка.
Вечерами, плотно поужинав и накормив скотину, сидя перед телевизором с семечками, рыбой и пивом, семья обговаривала страшные для обычного уха планы. Итогом исполнения которых становились жизни станичников, честь невинных девчат (в основном, приезжих, студенток местного медучилища, — своих не трогали).
Страх, повиновение и косное молчание тех, кто продолжал, как ни в чём не бывало жить рядом, постепенно развязали банде руки вконец.
— Ото, Сирёга, треба Иваненкив ставить на место. Бо ци Иваненки зажралися.
— А шо, мама, шо не так?
— Как шо, как шо?! Вчера еду на своёму “Мерсе” до дому, так он, сволота, мчится наперерез, дороги не уступает. Я ему сигналю, а он делает вид, шо не бачит. Та и вообще, стал нос задирать не по рангу. Подружился с нашим участковым, забивают кажного вечера козла, в бане вместе парятся, так думает: поймал бога за бороду. Нам не треба, шоб люди голову поднимали — порядку не будет.
—  Так шо предлагаешь?
— А тебя учить? — Мать строго зыркнула на старшего сына, — разузнай, где у него слабинка, та и вдарь по этому месту.
— Треба подумать, помиркувать. Ничего, приструним.

Микола, местный комбайнёр, возвращался из райцентра домой в станицу. Вышел из машины и стал мочиться — припекло, до дому бы не донёс. Смеркалось, вдалеке шла женщина, и он точно знал, что она его хорошо видит. Но он не прятался. Так делает большинство мужчин с соответствующими проблемами. Или те, кто искренне верят, что таковых у них нет.
Вдруг над головой раздался негромкий хлопок. Инстинктивно Микола пригнул голову — показалось, что прозвучал выстрел из винтовки с глушителем. Резко запахло серой и ещё чем-то вонючим. Огляделся по сторонам.
Над крышей дома Марии, откуда донёсся шум, взвился дымок. Присмотревшись, Микола увидел странное фиолетовое мерцание этого то ли пара то ли дыма и необычайную его плотность,— сквозь мягкие очертания формы не было видно ярких звёзд. И двигался этот дымок сам по себе (вопреки законам физики), против лёгких дуновений свежего вечернего ветерка, сказочно, радужно переливаясь в начинающем темнеть небе.
Забыв застегнуть штаны, Микола плюхнулся в свой старенький “Опель”.
—Чёртова семейка! — Потными пальцами никак не получалось включить зажигание, — не зря  местная ворожейка баба Аня говорит, шо им нечистая помогает. Скорей бы до дому.   

Небо.

На заседание Верховного Божественного Совета собрались все. Быстро обведя внимательным взором присутствующих, Верховный Архангел мгновенно определил:  Светлые и Нейтральные в сборе, не хватает только  одного из Тёмных — того, кто отвечает за равновесие зла на Земле. Это настораживало, — Тёмные строго соблюдали дисциплину, что отличало их от Светлых, которым было разрешено творчество и некоторая свобода действий.
Наконец Рантегот появился: быстро, со вспышкой материализовался из радужно-искристого облака,  издав как всегда неприятный запах. Изогнулся в изысканном реверансе, покорно склонив голову перед Верховным Архангелом. Только красноватый взгляд исподлобья был по обыкновению сверлящим.
— Даже странно, насколько земные люди, не видя невидимого, так точно нас и Тёмных изображают: зубчатый воротник плаща, багрово-зелёный цвет кожи, копыта, хвост — всё точно, — усмехнулся про себя Верховный Архангел, разглядывая опоздавшего. Приняв от него извинения, под неслышимые на Земле вибрации звуков небесных горнов он объявил начало собрания.
Все божества заняли свои места строго по иерархическим ступеням: Светлые — согласно девяти ангельским чинам. Высшая триада (Серафимы, Херувимы, Престолы) — ближе всех к Богу. За ними —  Господства, Силы и Власти. Потом Начала, Архангелы и Ангелы.
Сзади расселись Нейтральные. Их миссия на планете Земля состояла в оздоровлении и лечении всего видимого и невидимого. А также в распространении новых вирусов  (когда в экспериментальных целях, когда и в карательных).
После них, как по невидимой команде, нехотя, но стройно передвигаясь, словно в дисбате, заняли свои места Тёмные. Иерархия Дьявола была в два раза меньше иерархии Бога. Но их миссия была не менее важной — они отвечали за тёмные, грязные инстинкты людей, провоцировали их на дурные мысли, намерения и поступки, соблазняли. А когда нужно, и наказывали.
Бог, в покровительство которому Верховным Абсолютом были даны четыре вселенные, спокойно обвёл мудрым взором присутствующих. Верховный Абсолют являлся самым Неизреченным и Наивысшим Существом. Никто не мог иметь о Нём какое-либо суждение, ибо Оно было трансцендентно по отношению к миру, и соприкоснуться с Ним могли лишь избранные. Как на Земле, так и на Небе.
Великие же знания, обладание которыми Бог четырёх вселенных заслужил за многие перевоплощения своей души, недосягаемо уйдя вперёд по пути духовности от простого смертного, позволяли ему творить самые необыкновенные чудеса. Знать всё наперёд. Пребывать одновременно в настоящем, прошлом, будущем, других временных измерениях. В любой точке четырёх вселенных  сразу. Ибо велико и непостижимо бытие: для вещественного мира на Земле плоскости времени и пространства пересекаются, и изменение положения одной из плоскостей меняет линию пересечения. Для энергетических же миров плоскости времени и пространства параллельны или совпадают. В Божественных мирах они вообще отсутствуют, — для Бога временные пространства сжаты в одну точку, и объём её равен и нулю, и бесконечности сразу. И в разных временных фазах каждой точке этого состояния соответствует бесчисленное их множество...
Все иерархии почтительно склонились под взглядом Всевышнего...

Иркутск.

В августе на Байкале только-только начинает цвести сирень. Застенчивая. Не такая, как на юге — махровая, жирная, пьянящая, богато-цветная (от снежно-белого, до кроваво-фиолетового или чернильно-чёрного). А просто сирень обыкновенная, со скромными  бледно-лиловыми гронками и несмелым запахом.
Но на фоне огромного массива пресной, свежей, прозрачной, ледяной даже летом воды и эта сирень по-своему хороша.
Борька вразвалочку возвращался с рыбалки: сегодня омуль попался что надо, уха получится первоклассной. Надо будет отдать небольшую часть улова тёте Кате, чтоб та почистила рыбу. А уху они с парнями сварят сами — вечерком на берегу Байкала, на костре из пихтовых веточек. До этого он так и быть поголодает — перебьётся пивком с махорочкой, зато и забалдеет быстрей.
Борьке недавно  исполнилось тринадцать. Его мать Роза была буряткой, отец местным бичом. И Борька пошёл в него — патологически ненавидел любые усилия, не говоря уже о ежедневной систематической работе. Он просто жил: перебивался, как отец, случайными  заработками, которых в любом месте мира и в любое время всегда хватает. Внезапно мог всё бросить, плюя на результаты и отношение к нему окружающих. И уйти. В тайгу, например. Там у отца была избушка (зимовье). И в ней всё необходимое для жизни: дрова, чайник, чай и махорка, топор, кастрюля, пару одеял, ватник, валенки, свечки, спички. И природа, и свобода вокруг. И никого.
Странную штуку подстраивает нам частенько наследственность: как через копирку повторяет в отпрысках те или иные черты. И ничего не поделаешь. “Гены”,— говорят.


Продолжение следует: https://ridero.ru/books/izbrannoe_2/