***

Никогда не любил парикмахерские. Не то, чтобы мне было противно находиться в них, и даже сам процесс стрижки не очень-то и сильно меня угнетал. Просто не люблю их, и всё. Для меня парикмахерская - это что-то вроде воплощения подчинения. Наверное, наравне с армией или вроде того. Вы только подумайте - вы приходите, безропотно садитесь на стул, отдаёте указания и всецело отдаётесь в руки незнакомого человека. Я не беру в расчёт тех, кто пользуется услугами одного и того же мастера, отнюдь. И вот этот человек роется в ваших волосах, кропотливо обрезая ваши отростки, приводя вас в тот вид, смотря на который другие будут думать, что вы - один из них.
Вы покорно подставляете голову не просто под нож, а под целых два.

Сидя перед зеркалом, я смотрел себе в глаза и вновь думал о том, как бесповоротно изменился тот ребёнок из прошлого. Очень... Да, пожалуй мне до сих пор очень непривычно от себя самого.
- Ушки делаем открытыми? Или чуть-чуть оставить над ними?
Меня стригла молодая, по-своему красивая девушка. Она была немногим старше меня, и в её глазах, искренне добрых, глупых и пустых, виделось присутствие того, чего во мне уже не было.
Мне понравилось, что она использовала уменьшительно-ласкательную форму в своей речи. 
- Немного можно оставить.
Она очень нежно перебирала пряди моей некогда безобразной шевелюры. Её пальцы не были ни холодными, ни горячими. Я еле чувствовал их. И из-за этого чувство её опустошённости только усиливалось. Мне было наплевать на неё, хотя она и была достаточно располагающим и симпатичным человеком.
Мне казалось, что с каждым движением ножниц в её руках я теряю кусок себя и своего разума. Глупые ощущения детства брали надо мной верх, но в один прекрасный момент она закончила свою работу. Я её поблагодарил, отдал деньги и вышел из парикмахерской. Мы с ней были всего лишь инструментом и деталью, подлежащей обработке. Я очень хотел есть.

- Будьте добры.
- Слушаю вас. Что вам приготовить?
- Сэндвич с тунцом.
- Не желаете добавить грибы, сыр, бекон?
- Сэндвич с тунцом.
Я стоял у прилавка и терпеливо отвечал на попутные вопросы о начинке моего завтрака. Я чувствовал себя персонажем своей же книги. Бестолковой, длинной истории об обычном человеке обычного мегаполиса.
Я сел прямо около входных дверей. Они были стеклянными и сквозь них было видно и улицу, и людей, сновавших туда-сюда и регулярно оглядывавшими меня. Я сидел, смотрел на прохожих и ел свой сэндвич с тунцом и горчицей. Они шли, смотрели на меня и пускали слюни.
У меня чесался затылок и кололо где-то глубоко в носоглотке. "Охренеть, сколько там горчицы", - подумал я.
Я вышел на улицу, вливаясь в поток пешеходов и впервые за долгое время не захотел напяливать на себя наушники. Мне впервые за несколько лет захотелось слушать улицу. Я купил пачку сигарет "Camel" на оставшиеся деньги, закурил и неспешно пошёл домой, вслушиваясь в жизнь. Я чувствовал себя героем экзистенциального авторского кино. "И на кой чёрт добавлять столько горчицы?"