Немного...

Его учил играть музыку обдалбавшийся Летов, раскумИрившийся Гребенщиков, запойный Шевчук. Он считал их гениями русской мысли, поэтому часто бухал и валялся. Были конечно и другие одни жали словом другие жевали соплями. Тогда уже понял поэт что он уже не поэт и как прав Товарищъ Ленин определив их таких же но в вариациях прошлого века. И богоуподобившиеся пророки иглы и стакана стали вдруг жалкими тенями. Продолжающими скрипеть осипшими от старости голосами: Мол я еще ничё я качок старичок. И знойная муза обернулась гарпией. Она стала постыдной старухой щеголяющей наготой.
Идолы были свергнуты с престола еще одной головы. В голову пришло знание, что эти пляски бесноватых затмевают смысл пусть может быть допустим, хороших правильных слов. И что этот пилоподобный рев ничем не лучше трехструнной балайки. Да виртуозно, да доставляет но не боле. Формат пятиминутного вытья и кривляний больше не подходит. Мысль она сидит шире и крепче за рядами букв, ушам же приятней коллизии мелодий. Эти безголосые чернорабочие, грифов и клавиш умеют поймать в ловушку форте и пьяно, стаккато и слайда. Никогда нельзя мешать слов и музыки если это не ай-лю-ли или голос из самого храма души.