Глава 9. Будни ракетчика

Трудно быть женой ракетчика —
Жизнь ракетчика не сладка —
Каждый день с утра до вечера
Муж на стартовой площадке.

Еще бы не трудно! А если сутками, неделями, месяцами? Да и не только на стартовой площадке.
Прошло больше двух недель, а я так ни разу и не попал в Ленинск, или, как здесь говорят, «на десятку». Меня, молодого офицера, не обремененного семьей, старались определить в самые непопулярные наряды — в выходные. Так получилось и в тот раз. В пятницу объявили наряд на патрулирование улиц Ленинска.
И вот нас, несколько офицеров части и вдвое больше бойцов, автобусом доставили в комендатуру. Мне достался самый удаленный маршрут — в районе, где жили Валя и Саша. Тогда же узнал, что этот район из-за отдаленности называют «Даманский» — по имени острова на Амуре, где произошел известный пограничный конфликт с китайцами.
И вот мы на Даманском. Меня подмывало сразу же навестить друзей. Узнать, как устроились на новом месте. Но, подумав, отложил визит на вечернее время. В светлое время суток патруль виден издалека, но точно так же заметно и его отсутствие на маршруте.
Когда стемнело, проинструктировал бойцов, и направился в знакомый подъезд. Дверь открыла Валя. Она радостно бросилась на шею и крепко расцеловала.
Валя впервые видела меня в форме, да еще в парадной и с оружием, и теперь критически оглядывала меня с ног до головы.
— Тебе очень идет форма, — отметила она. Меня, как кнутом, хлестнула эта фраза. Два с лишним года назад то же самое сказала Людочка. От нахлынувших горестных воспоминаний едва не заплакал. Весёленькая бы вышла картина — мне сказали комплимент, а я в ответ пустил слезу.
— А где Саша? Что-то он не спешит меня встречать.
— А он сегодня на дежурстве. Вернется завтра после обеда. Раздевайся и проходи.
«Да, теперь понятно, почему ты так бурно встретила. Пора бежать, а то мало ли что. От тебя можно всего ожидать», — размышлял, припомнив свои недавние сны и пророческие предупреждения Людочки.
— Валечка, я на минутку. Меня бойцы ждут в вашем подъезде. Хочу только узнать, как вы устроились. И все.
— Ну, вот. А я тебя так ждала, Толик. Ничего, подождут. Проходи, сам увидишь. Вот мебель купили. Здесь это, оказывается, не проблема. Пришли и сразу всё купили, без всякой очереди, — сыпала Валя своими новостями, — Я тебя без ужина не отпущу, — вдруг заявила она.
Пришлось снять портупею с оружием, китель и сапоги. Вешая портупею, рефлекторно вынул из пистолета обойму и положил в карман. Пока раздевался, Валя ушла на кухню. Раздевшись, прошел в комнату. Комната уже выглядела по-иному. Не то, что в первый день, когда мы с Сашей благоустроили её самодельным столом и стульями, наспех сколоченными из каких-то ящиков, которые нашли у ближайшего магазина. Осмотрев комнату, прошел на кухню.
— Валя, только чай. Я поужинал в комендатуре, — соврал ей, с тем, чтобы сократить визит в столь неподходящей обстановке. Меня давило смутное предчувствие беды. А вдруг кто-нибудь из офицеров обратит внимание на моих бесхозных бойцов? А вдруг они сами что-нибудь замыслят? Да мало ли, чего можно ждать от малознакомых людей. И это ожидание фатальных неприятностей не давало покоя.
— Знаешь, Толик, а я тебя сегодня не отпущу, — вдруг безапелляционно заявила Валентина.
— Ну, Валька, ты выдумщица. Долго думала? Я же на службе. Меня мои бойцы ждут в подъезде. И что это тебе в голову пришло? — негодовал, вдруг почувствовав себя заложником какой-то бредовой идеи.
— Толик, я хочу, чтоб у нас был ребенок, — прояснила, наконец, свой замысел Валя.
— Ну, ты даешь! У тебя же будет ребенок. Что ты выдумала?
— Того ребенка уже не будет.
— Как это?!
— Ты что, маленький? Мне надо тебе объяснять? Я твоего друга еле выношу после того, как узнала правду. Меня ничто не радует. Ни эта мебель, ни тряпки, ни золотые побрякушки. Я все решила.
— Валя, я не столь стремительный, как ты. А потом мы уже все обсудили в поезде. Если все так, как ты сказала, подай на развод. Но я буду с тобой только, когда ты снова станешь свободной. А роль твоего любовника не для меня. Я уважать себя перестану, если приму твое предложение, — объяснил ей свою позицию. И вдруг с ужасом осознал, что, отказывая Вале-Валентине, только что поставил ее в положение отвергнутой женщины, которую следует опасаться.

— Напрасно ты так, — сказала она отрешенно, словно внезапно ушла в себя, сосредоточившись на какой-то важной мысли. На нее было больно смотреть — бессильно опустив руки, она мрачно смотрела в одну точку. Ее побледневшее лицо стало каким-то чужим, отрешенным. Я никогда не видел ее такой и поскорее прошел в комнату, чтобы прекратить этот неприятный разговор.
Минут через десять почти неслышно вошла Валя. В руке у нее был мой пистолет. Даже не взглянув на меня, она встала в дверях и молча разглядывала оружие.
Еще не успев оценить ситуацию, интуитивно почувствовал опасность и быстро ощупал карман. Обойма на месте. Но она могла взять ту, что в кобуре. «Если она не знает, как обращаться с оружием, вряд ли догадалась. А вдруг, знает. Что предпринять? А может, это моя судьба — выход из моего тупика?» — лихорадочно соображал, не двигаясь, и стараясь не выдать невольного волнения.
Может это ее успокоит? В ее намерениях уже не сомневался.
А Валя умело передернула затвор и направила пистолет прямо в грудь. Она стояла напротив, метрах в трех. Промахнуться невозможно. Дальнейшие события развивались, словно в замедленном кино. Я отчетливо видел, как палец начал нажимать спусковой крючок. Мельком глянул в глаза. Они не выражали ничего. Впечатление, что спит с открытыми глазами, а мысли где-то далеко-далеко. Сообразив, что выстрел неизбежен, резко крутнулся, интуитивно уменьшив размер мишени. В тот же момент услышал металлический щелчок, который показался выстрелом. Прыжком бросился вперед и едва успел подхватить Валентину — она рухнула, как подкошенная.

Я положил ее на кровать и принялся искать аптечку. Мы покупали ее здесь, в Ленинске, когда меня искусали комары. Я знал, что там должен быть нашатырный спирт. Точно, есть. Увы, она не реагировала даже на нашатырь.
Быстро привел все в порядок. Отыскал ключ от квартиры, захлопнул дверь и спустился к бойцам.
— Вот незадача, — сказал им, — Пришел в гости, а хозяйке стало плохо. Придется подождать, пока придет в себя. Пойдемте со мной.
Я открыл дверь, повесил ключ на место, провел бойцов на кухню, и предложил пока выпить чаю. Благо все было готово.
Прошел в комнату к Вале. Она по-прежнему находилась в забытьи. Снова попробовал нашатырь. Она отшатнулась, но не проснулась. Примерно через час мне, наконец, удалось ее разбудить.
— Толик? — как ни в чем ни бывало, спросила Валя, — Почему ты здесь? Что случилось? — удивилась она. Я удивился не меньше. Похоже, она ничего не помнила.
— Ничего не случилось, — ответил, соображая, как себя вести. Начал смутно догадываться, что с ней не все в порядке. Но что это болезнь, мне и в голову не могло прийти, — Ты пригласила меня в гости, а сама неожиданно уснула.
— И давно? — спросила она с интересом, из чего сделал вывод, что она ничего не помнит о своих проделках с оружием. Похоже, в тот момент она действовала на автопилоте.
«Совершенная машина для убийства, или самоуничтожения», — мелькнуло в голове.
— Да уже больше часа, пожалуй, — ответил ей. Валя встала, было, с кровати, но тут же снова села, постепенно приходя в себя.
— А кто там, на кухне? — вдруг спросила, очевидно, услышав какие-то звуки.
— Мои бойцы. Привел сюда, чтоб не обнаружили на улице. Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, — неуверенно ответила Валя.
— Тебе что-нибудь нужно? А то нам пора на службу.
— У меня все в порядке, — вяло ответила Валя, — Раз надо, идите.
Мы распрощались, и я на несколько месяцев исчез из этого райского уголка, где в тот вечер меня могли бы запросто прихлопнуть, как какого-то комара, даже не заметив.

Ночью, лежа на жестком топчане комнаты отдыха, размышлял обо всем случившемся. И не мог понять, что произошло с Валей. Неужели мой вполне разумный ответ мог вызвать у нее шоковое состояние? Как мне теперь к ней относиться? Что еще можно от нее ждать? Надо ли мне все это?
Три года назад, когда мы только познакомились, все было иначе. Мы оба страдали от одиночества. Я от моей неразделенной любви. Она от своей потери. И нас обоих тянуло друг к другу. Но тогда мы оба были свободными.
Остались ли у меня какие-то чувства к Вале сейчас, спустя три года после нашего романа? На этот вопрос у меня не было твердого ответа. Она мне, несомненно, нравилась. Она привлекательна. Но любить ее так, как любил Людочку, не смогу никогда. Не смогу даже так, как любил ее три года назад. Потому что потом была наша с Людочкой большая любовь и большая трагедия. Моя душа опустела, умерла со смертью Людочки. Ее еще долго надо возвращать к жизни, если это вообще возможно. И, мне кажется, это сможет сделать только девушка, которая хоть чем-то напомнит мне Людочку. Валя другая. Она, как я. А сейчас я ее просто не понимаю. И она не свободна. А то, что предложила, выходило за рамки моего представления о морали. Это отталкивало. Очень верно предупредила Людочка: «Держись от нее подальше».

Мне повезло — в нашем подразделении катастрофически не хватало двигателистов, и меня срочно направили в управление для ускоренной подготовки.
В управлении познакомился с людьми, с которыми пришлось много лет работать бок о бок. Руководил парадом, тогда еще подполковник, Яшков. Он, как и майор Липинский, был на полигоне с первых дней строительства. Его подчиненные, капитан Кочетков и майор Ковзалов, быстро ввели в курс дела. Обстановка в управлении была дружественной. Ко мне относились, как к коллеге.
Помню, позабавила висящая на стене большая таблица Менделеева, на которой в качестве вновь открытого был указан элемент «Кочетковий». «Ребята с юмором, значит, не зануды», — подумал тогда и оказался близок к истине.
Через две недели сдал зачет на допуск к самостоятельной работе. Это был рекорд. Оказалось, большинство офицеров прошлогоднего выпуска еще не имели такого допуска.
И на два последующих месяца основным местом пребывания стала стартовая площадка.
Я был в непосредственном подчинении у руководителя работ. В мои обязанности входило обеспечение работ в отсеках ракеты и периодический, круглосуточный контроль ее параметров. Мне подчинялся так называемый бортовой расчет (от десяти до двадцати бойцов).
Я должен был знать все детали работ, которые выполняли работники промышленности. Поэтому очень скоро круг моих знакомых составил несколько сот человек. Все они тоже жили на площадке, но в других гостиницах.
Косвенно мне подчинялась охрана ракеты, связисты, лифтеры башни обслуживания и еще много, кого. Я оказался на виду.

Участие в столь масштабных работах вдохновляло. Я с огромным интересом впитывал все новое, что узнавал по ходу совместных действий множества самых разных людей, направленных со всех концов страны сюда — к этой гигантской ракете, которая была в эпицентре всеобщего внимания.
Удивляло, что работы плохо скоординированы, постоянно возникали все новые и новые проблемы, порожденные хаосом несогласованных действий.
Поражала невероятно убогая организация труда, которая резко диссонировала с объемом и сложностью выполняемых работ.
В этом плане все рабочие дни были похожи друг на друга. С утра, в автобусах и легковушках, начинали прибывать работники промышленности. Руководство проходило в бункер — в комнату совещаний, а рабочие спускались в подземные сооружения у ракеты и укладывались спать в отведенных для хранения оборудования комнатах. Их рабочее время пошло.
Через полчаса подъезжал мотовоз, который выгружал сотни военных. Вскоре начинался развод: построенные на площадке у бункера подразделения по очереди докладывали о готовности к началу работ. После развода подразделения расходились по рабочим местам, а командиры направлялись в комнату совещаний.
К этому времени прямо к бункеру, подъезжали еще полтора десятка легковушек с членами госкомиссии и военпредами.
Начинался самый захватывающий момент — планирование текущих работ на предстоящий рабочий день.

Много лет спустя, сам был неоднократным участником подобных планерок. И всегда они проходили по одной и той же порочной схеме. Вначале заслушивали представителей организаций, которые оглашали план работ на день.
Составлялся предварительный график.
Затем шло обсуждение графика. Как правило, это был самый шумный этап планерки. Кричали все: и те, чьи работы были отложены, и те, кому предстояло их вести в тот день. Часто с помощью крика можно было добиться гораздо большего, чем, обращаясь к логике здравого смысла.
Крикуны торжествовали и корректировали график. Примерно через час работы его все-таки утверждали.
Начинался этап оформления заявок. Этим занимались те, кому разрешили работать. Остальные продолжали вести бурные дискуссии, мешая всем. Их уже никто не слушал, но и не останавливал.
Примерно через полтора часа с момента начала планерки, приглашали бригадиров и начальников расчетов (в начале служебной деятельности я появлялся в бункере в этот момент). Нам выдавали письменные задания, мы знакомились с ними, трижды перепроверяли и, наконец, докладывали о готовности к работе.
И тут бригадиры дружно заявляли, что у них через час обеденный перерыв, а потому приступать к работе не имеет смысла.
В результате принималось «соломоново» решение: промышленность едет на обед немедленно, а работы начнутся со сдвигом на час. Все дружно уезжали. Оставались военные, которые могли уехать на обед только через час — мотовозом.

Обеденный перерыв занимал два часа. За пять-десять минут до его окончания (а отнюдь не за час, как было решено на планерке), прибывала промышленность, которая тут же громогласно обвиняла военных в срыве работ. Военные, естественно, в это время еще занимали места в мотовозе на станции жилой площадки и реально могли появиться на своих рабочих местах не ранее, чем через полчаса.
Если же задействованные в работах военные оказывались на месте (прибыв на попутках), это не меняло дела — просто тогда не было шума. Рабочие в любом случае занимали спальные места в подземных сооружениях, а бригадиры имитировали бурную деятельность.
Примерно через час выспавшиеся рабочие начинали выползать на так называемую «нулевую отметку», то есть на бетонную площадку у ракеты. Через полчаса начинались работы в отсеках.
Вначале меня удивляло, как такое огромное количество людей может там поместиться. Но, когда впервые попал в самый большой отсек ракеты, был поражен его фантастическими размерами. Для ведения работ в отсеке закрепляли специальные настилы, наподобие тех, которые используют строители при ремонте зданий. В хвостовом отсеке такие настилы были размещены в несколько ярусов. Рабочие разбредались по всему объему отсека так, что зачастую их приходилось искать.
Как-то раз, пробираясь по ярусам, автоматически отметил рабочего, который, лежа на настиле, что-то регулировал двумя гаечными ключами. Когда минут через пятнадцать возвращался, застал его в той же позе. Меня это насторожило, но оказалось, тот крепко спал, привязав себя с помощью креплений ключей к агрегату ракеты. Издали имитация работы была полной!

К концу рабочего дня руководителю работ докладывали, что план работ на день сорван. Предлагалось организовать работы во вторую смену. Естественно, с разумным предложением соглашались. Отоспавшиеся за день рабочие тут же отправлялись на ужин, после чего, наконец, приступали к реальной работе, оплачиваемой уже по особому тарифу — переработка, плюс ночные работы. Еще задолго до полуночи все разъезжались, завершив рабочий день.
И этот цирк повторялся ежедневно. Но, в конечном итоге, все запланированные работы были, как правило, успешно выполнены. Пусть другой ценой — зато в установленные сроки. А это главное.
Вначале мне было непонятно, почему столь очевидные корыстные действия работников промышленности находили полное понимание и поддержку военных и даже членов госкомиссии. Позже, когда вплотную столкнулся с откровенным воровством в военной среде и оценил его масштабы, проделки работников промышленности показались детским лепетом.

Экземпляр ракеты, с которым мы работали все это время, назывался «макетным изделием», или просто макетом. Макет не был предназначен для запуска, а в остальном, мало чем отличался от летного изделия.
На макете проверяли все изменения, вносимые в конструкцию ракеты, и отрабатывали технологические операции подготовки к пуску.
И вот, наконец, многомесячный этап работы с макетом был завершен. На стартовую площадку прибыл установщик — гигантское сооружение, перемещаемое по двум параллельным колеям двумя двухсекционными тепловозами.
Выполнив свою работу на ракете, с интересом наблюдал, как установщик захватил ракету, и начали отводить башню обслуживания. Это было фантастическое зрелище! Тяжелая громадина, с десятками площадок обслуживания, на которых смонтированы агрегаты стыковки наземных и бортовых систем, медленно и почти бесшумно двинулась от ракеты.
В горизонтальном положении ракета выглядела непривычно. Ее гигантские размеры скрадывались на фоне циклопических конструкций установщика и осиротевшей башни обслуживания.

И вот установщик с ракетой медленно двинулся в сторону монтажно-испытательного корпуса. Наша многомесячная работа на стартовой площадке завершилась. Мы сели в автобус и поехали на обед. Мне было интересно понаблюдать, как везут ракету, но бывалый коллега сказал, что на месте она будет лишь через несколько часов, и мы все успеем, потому что теперь местом нашей работы, вплоть до сдачи ракеты изготовителю, будет монтажно-испытательный корпус (МИК).
Вблизи МИК не показался громадиной, какой выглядел со стороны. Его размеры нивелировал комплекс расположенных рядом зданий и сооружений, издали почти незаметных на его фоне.
Понравился зеленый оазис у входа. Приличных габаритов деревья и кустарник, зеленая, а не выжженная бурая, трава. Как давно уже этого не видел. Под деревьями располагались лавочки и небольшой действующий фонтанчик, где мы с удовольствием посидели, пока нам оформляли пропуска.
При входе нам выдали белоснежные халаты и специальную обувь, которая оказалась обычными спортивными кедами.
Внутри МИК представлял собой сборочный цех гигантского завода. В МИКе необыкновенно чисто, светло и тепло (а летом — наоборот, прохладно). Полы покрыты специальным составом. Повсюду сновали женщины в белых халатах, со специальными швабрами — «хоккеистки», как их здесь называли, и постоянно протирали все открытые поверхности. Работала мощная система кондиционирования и обеспыливания воздуха.
За время моей службы в части, мы с коллегами впервые оказались все вместе. На стартовой площадке мы посменно меняли друг друга и практически не виделись.
Для начала специально для меня провели обзорную экскурсию. Первые три пролета не удивили — подобное уже видел во время посещения завода-изготовителя. Там же видел и эти узлы, из которых здесь собирали ступени ракет.
Впечатлили два основных пролета. Эти пролеты были отделены от остальных, а между ними размещалось девятиэтажное здание контрольно-испытательной станции.
Пока бродили по МИКу, установщик с ракетой преодолел свой путь и был готов к въезду в здание. Медленно открылись гигантские ворота пролета, и установщик заполнил собой все его пространство. Стало как-то тесно.
По громкой связи нас пригласили приступить к работе. Прямо из коридора пятого этажа контрольно-испытательной станции по опущенным аппарелям мы перебрались на ракету, и теперь разгуливали по ней, устанавливая свое оборудование.
Высоты я не боялся, но видел, как опасливо ходили мои коллеги. Возможно, со стороны и сам выглядел так же. Ведь работали на высоте более двадцати пяти метров без всяких ограждений и страховки.
Особенно неприятным показался участок между второй и третьей ступенями, где не было аппарели и к третьей ступени надо было переходить по длинному, узкому и выпуклому наружу желобу бортовых коммуникаций.

Когда мы выполнили свою работу, стало ясно, что меня, как самого молодого, оставляют на ночное дежурство.
Дежурить в МИКе оказалось существенно комфортней, чем на стартовой площадке. Во-первых, здесь не мерз ночью, периодически отправляясь к ракете для контроля параметров, а, во-вторых, мне предоставили чудесное место отдыха в одном из помещений установщика. Спал, когда предоставлялась возможность, уже не на ящиках с оборудованием, а на мягком кожаном диване.
Утром меня сменили, но я остался в МИКе, чтобы посмотреть, как будут перегружать ракету.
Операция перегрузки прошла относительно быстро. Мощными кранами ракету подняли к потолку МИКа. На место уехавшего установщика встали заводские тележки, и "изделие" медленно опустили на ложементы тележек.
Когда громадная махина оказалась почти на уровне пола, стало очевидным, насколько это грандиозное сооружение.
Оно еще и летает!

Через несколько дней снова поехали на стартовую площадку. В этот раз для проведения профилактики оборудования.
Накануне в казарму привезли большое количество спирта. Все офицеры были радостно возбуждены и бегали по казарме в поисках армейских фляжек. Бывалые уже давно приготовили большие емкости из нержавейки, сделанные под размер портфелей и «дипломатов».
Началась операция раздачи спирта. Неожиданно пригласили меня. Сказал, что технический спирт не пью и, при желании, всегда могу себе позволить просто купить в магазине все, что понравится. Но коллеги разъяснили: если не берешь спирт, где гарантия, что не заложишь. Словом, бери и делай с ним, что хочешь.
Спорить бессмысленно, пришлось взять полагавшуюся долю, размер которой определялся в строгом соответствии со званием, выслугой лет и степенью близости к работам с пресловутым спиртом. Я оказался очень близок, несмотря на иные, относительно низкие показатели.
Профилактика оборудования оказалась делом простым. Приспособления погружали в ванну со спиртом, а затем сушили, обдувая сжатым воздухом. Бойцы с удовольствием вдыхали пары спирта. Более опытные постоянно пытались сделать то, что офицерский состав уже сделал вчера вполне легально. Поэтому приходилось все время контролировать ситуацию.

Когда все завершилось, удалось посетить правый старт, на котором взорвалась ракета. Вблизи зрелище было удручающим. Груды оплавленного, искореженного титаническими силами металла, глубокие провалы в оплавленном бетонном покрытии нулевой отметки. Тем не менее, мы благополучно спустились в свое помещение, аналогичное тому, где мы работали на левом старте. К удивлению офицеров, все оборудование, считавшееся погибшим, оказалось на месте. Тут же организовали его переброску на левый старт. Заодно провели профилактику.
Каково было удивление, когда наша инициатива вызвала гнев командиров: если сказано, что оборудование погибло, значит, оно погибло, и нечего рассуждать.

А пока наступил период временного затишья. Если бы не попал в состав своеобразной технической элиты, пришлось бы туго. Меня бы снова включили в график служебных нарядов. Вместо этого поручили вести занятия с молодыми бойцами из пополнения.
Все бы ничего, но пополнение было в основном из южных республиках. Многие плохо говорили по-русски, да и образовательный уровень большинства не соответствовал сведениям, предоставленным в документах.
Поэтому, рассказывая, как устроен ЖРД, начинал с того, что вел подобный диалог.
— Вот консервная баночка. Баночку греем, греем. Что будет?
— Лопнет твой баночка, товарищ лейтенант.
— Правильно. А в баночке сделаем дырочку? Что будет?
— Консервы полезут.
— Правильно, дорогой. А если консервы не положил, а налил водичку и греешь, сильно греешь?
— Дым пойдет.
Периодически спрашивал: «Всем понятно?» И все одновременно отвечали: «Э-э-э…». Увы, это ничего не значило. Просто эти ребята воспитаны в уважении к старшему, а потому каждый из них не хотел создавать проблем начальнику. Иногда разрешал тому, кто все понял, рассказать все остальным на их родном языке. Дружный возглас: «А-а-а?!», — говорил о том, что теперь полученные знания у них из головы уже не выбьешь ничем.
Я рассказывал, как возникает реактивная тяга, почему надо все время греть баночку и подливать водичку. Потом костер, который грел баночку, помещал внутрь, вместо дров появлялись керосин и кислород, насосы, которые все это качали в камеру сгорания. Появлялось профилированное сопло и так далее. В результате, к концу дня любой из них мог без запинок рассказать на понятном им и мне тарабарском языке устройство самого современного ЖРД. Через неделю они с легкостью рассказывали все это же, но по-русски. А главное — они действительно понимали суть.

Мои преподавательские успехи были замечены. А потому все занятия по технике в своем подразделении отныне вел только я. Иногда по восемь учебных часов в день.
Меня освободили от нарядов. А потому мой рабочий день заканчивался, когда все спешили на мотовоз, отъезжающий в город Ленинск. И в то время, когда коллегам еще предстоял целый час езды "на десятку", я уже находился в гостинице.
Была глубокая осень. Жара давно спала, и ей на смену пришел сезон сильных ветров. «Бабай», как называли этот ветер пустыни казахи, поднимал в воздух тучи песка. Песок был повсюду. Он забивал дыхательные пути, хрустел на зубах. От него некуда было деться.
И в дополнение появилась еще одна беда — масса свободного времени. Хахин уже давно приспособился к этой жизни. Вначале, когда я еще пытался изучать техническую литературу, которую привез с собой, он незаметно исчезал, не желая, очевидно, мешать, и возвращался поздним вечером. Но вскоре я заскучал от столь однообразного отдыха. Заметив это, Хахин как-то сказал, что гостиничная молодежь давно хочет познакомиться. Знакомство, разумеется, было условное, потому что всех этих молодых лейтенантов уже давно знал по работе.
Был накрыт стол. Закуска скромная: жареная картошка, соленые помидоры, хлеб и рыбные консервы. Несмотря на то, что на площадке действовал сухой закон, на столе стояли две бутылки водки. Я положил рядом с водкой фляжку со спиртом. Народ оживился. Мне одному налили полный стакан водки. Без разговоров выпил. Знакомство состоялось. Дальше все пошло без церемоний.

Постепенно втянулся в режим ежедневных пьянок. Водка и вино были только по выходным дням и по праздникам, а в обычные дни пили мой спирт. Когда спиртного было мало, ходили в клуб, расположенный в казарменной зоне. Вечером туда пропускали всех — штатских по билетам, военных по пропускам.
Еще одно мероприятие, отнимающее много времени — посещение столовой. Ежедневное трехразовое питание занимало суммарно более двух часов в сутки. Все старались попасть, как здесь говорили, «на первый черпак», потому что тот, кто приходил в последних рядах, рисковал остаться полуголодным. Такой ажиотаж порождал неизбежные очереди. Но очередь не разделяла людей, а скорее наоборот — сближала. В очереди обсуждали новости, проблемы, просто болтали. Очередь была своеобразным мероприятием приятного времяпровождения. За столом народ тоже не спешил, ибо спешить было некуда. Разговоры, начатые в очереди, естественным образом продолжались и здесь.
В столовой в первый же месяц моей жизни на площадке познакомился со своей будущей женой. Тогда она впервые приехала в эти края в краткосрочную командировку. Даже при большом скоплении одних и тех же людей в одном месте, новые лица сразу бросаются в глаза. И Хахин первым обратил внимание на живописную парочку, явно желавшую общения. Когда он подключил к этому меня, я просто поднял стакан с компотом, приветствуя незнакомых девушек, и залпом выпил до дна. Это их развеселило. С того дня, как только видел знакомую парочку неразлучников, всегда приветствовал их, поднимая стакан с любой жидкостью. Вначале их не различал, и даже не знал, как кого зовут и откуда они. Наше настоящее знакомство состоялось гораздо позже — почти через два года.