Подобно бабочке. Глава 1

   Да на дворе мороз, да на душе пурга.

               
Комфортабельная, но отказавшая солнцу в гостеприимстве комната, своей строгостью и безмолвием наводит тоску и вызывает неблагоприятные мысли. Молчаливо падающие из-поднебесья занавеси, обижают своей напыщенностью и высокомерием. Висящий в гордом одиночестве «Портрет незнакомки» выглядит нелепо и только портит собой интерьер. В вечерние часы, при свете огней неуклюжей хрустальной люстры, свисающей, будто вниз головой на тонкой, скованной звеньями ножке, изображённая на картине женщина, будто подмигивает и  манит в свой неизведанный мир. Торшер, скучающий в дальнем углу комнаты, давно позабыл свои обязанности, и не будь хозяйка дома умопомрачительной чистюлей, на нём бы покоился толстый слой пыли.
  В центре прямоугольной комнаты вырисовывается раздвижной стол. На нём поднос, в нём графин, благодаря заполняющему его коньяку приобретший янтарный оттенок, и две рюмки, имеющие определенные полномочия. С трёх сторон стол окружён старинными стульями, по одному на сторону. Один для хозяина, второй для его дочери, а третий для гостя, кем бы он ни был. В противоположном торшеру углу, располагается не самой последней марки телевизор, который тоже, как правило, больше  скучает. Обитатели дома его не жалуют, у них и без него масса увлечений. Дочь, к примеру, занимается дрессировкой сиамского кота, ревнивого и не на шаг не отходящего от своей хозяйки.  И пусть все вокруг твердят, что такие коты не поддаются дрессуре, ей всё равно, она  убеждена, что её кот – особенный. Кроме кота у неё ещё обитают крольчата, в клетках. Только крольчата, мамаша их обожралась какой-то сорной травы и откатила в мир иной, а папашу, того отродясь никто не знавал.  Между прочим, этот самый хищный кот ни разу не совершил попытки отведать крольчатины. Видимо, понимает, что свои. 
Что касается хозяин дома, у того вообще ни минуты свободного времени. Куча увлечений, дел невпроворот, круглосуточная занятость. О каком телевизоре может идти речь, когда отоспаться некогда?
 Итак, с какой стороны ни посмотри, комната хмурая и безрадостная. Но она не всегда была такой. Совсем недавно всё в ней пело и сверкало. Но с тех пор, как хозяин не в настроении, всё вокруг стало ему солидарно. Даже негусто заставленный посудой сервант, стереосистема и кресло, непонятно из каких соображений придвинутое к стене, в которой пробита дверь – все поддакивают хозяину. 
 Именно в этом, вечно обиженном кресле, в полулежащем положении, сидит мужчина средних лет, вполне привлекательной наружности. Последнее может быть оспорено, поскольку хозяин – это я. Тёмно-синий спортивный костюм, не облегает, а только слегка  обволакивает мою развалившуюся в кресле фигуру. Пуховые тапочки, со щеночком на переднем плане, на фоне всей этой строгости, смотрятся смешно и нелепо. Но их подарила мне дочь
 Я  неспокоен. Глаза, правда, прикрыты, но это ни о чём не говорит. В руках зажжённая сигарета. О, я совсем забыл о ней. Посмотрите, падающий с сигареты пепел успел добавить узоров персидскому ковру.
- Пап, я не слышала, когда ты вернулся. Ты не голоден?
- Что? Только что. Я только что вернулся.
- Разогреть ужин?
- Нет-нет, я не голоден.
- Может, пирожных? Твои любимые.
- Ничего не нужно, спасибо.
- Тогда чаю?
- Я сказал, ничего не хочу. Я коньяк выпью. Нет, не сейчас, потом. А ты иди, ложись. Поздно уже.
- Я ёлочных игрушек понакупила. Принести, посмотришь? Пап! Ты где опять летаешь? Ты слышишь, что я тебе говорю?
- Да, милая. Завтра, завтра всё посмотрю.

Конечно же, я всё слышал и понимал. Я не летаю в прострации, как подозревает моя дочурка,  мой мозг не скрыт покрывалом болезни,  просто бывают минуты, когда просто не в силах оборвать  цепочку тревожащих меня мыслей. Моя красавица расстроена, обеспокоена. Её юное симпатичное личико выдаёт тревогу. Глазки суетно бегают, губки застыли в немом вопросе. И во всём этом повинен я. На вид, она совсем ещё ребёнок, лет, этак, пятнадцать, максимум шестнадцать. На самом же деле ей  целых девятнадцать. Я, только что столь открыто проигнорировавший общество дочери, единственный родной ей человек на бескрайних просторах земли. Та, которая первой подаёт дитятке пример искренней и бескорыстной любви, взращивает его своими соками, оберегает от всех бед и напастей, баюкает под ласкающий мотив колыбельной – её у дочери нет и никогда не было. Она исполнила только одну из возложенных на неё миссий – подарила жизнь. Как это не парадоксально звучит, она в буквальном смысле обменяла себя на неё.
 С первой же минуты, я очаровался малюткой и никогда не винил её в смерти любимой. Крошка, умещающаяся на ладонях, ассоциировалась у меня с той, кого я боготворил, любил больше жизни.
Я человек занятой, и ради достойного ухода за ребёнком мне потребовалась няня. Будь у малышки бабушки и дедушки, проблем было бы куда меньше. Но и я, и моя очаровательная супруга, сами были лишены родительского тепла и ласки. Единственные воспоминания из далекого детства – это полуразрушенные стены детского дома, размещавшегося в глубинке, куда не дошло эхо цивилизации.
-  Папулечка, что стряслось? Хочешь поговорить?
Тяжело ей со мной. В последнее время я  постоянно нахожусь в депрессивном состоянии. Хандра буквально присосалась ко мне и это непритворно волнует дочуру. Я знаю, ей страсть как хочется выяснить, в чём дело. Но она не станет приставать, не станет домогаться объяснений. Ей, как никому известно, моё отношение к назойливым людям. Они для меня, что мухи, с одним неудобным отличием: с ними не справиться мухобойкой.
- Прошу милая, иди, ложись. Мы поговорим завтра. Сейчас мне необходимо побыть одному, подумать.
 Нет никакой уверенности, что завтра я соглашусь поговорить, поделиться своими проблемами, но, тем не менее, она подчиняется моей воле. Досконально изучив мой характер, она понимает, что сегодня больше ловить нечего. Сколько бы она не потратила на расспросы, я больше не произнесу ни слова. Такой уж её папочка. Меня не изменить. Я подобен стальному лому, не прогибаем и стоек, а жизненные проблемы только поспособствовали закаливанию. Поэтому приходится мириться.

                Глава первая
                1

А семя моей гипотимии было брошено в почву в обычный осенний вечер. Небо было покрыто густой пеленой, от чего ночь наступила прежде обычного.  Меня клонило в сон, но, поддайся я искушению, не исключено, всю вторую половину ночи мучиться бессонницей. Внезапно,  как чёрт из коробочки, взмыл сильный ветер, ревущий и пугающий. О, этот ветер. Страсть его ошеломляет. Его можно не любить, но не восхищаться им – это вряд ли. Ветер – это мощь, бесстрашие, железная хватка, несгибаемая, непоколебимая целеустремленность. Ему присущи хаотические взлёты и падения, без намёка на суетность и полное отсутствие паники. Это ли не достойные доводы для величия? Но, как это ни парадоксально, и он, такой возвышенный и непобедимый, нет-нет, да и впадает в меланхолию. Она обхватывает его клешнёю, сжимает в тисках до потери пульса, подобно тому, как свобода оккупирует анархиста, покоряя саму его сущность.
Вопиющая песнь ветра, вызывающая стенания труб: это ли не громогласное эхо одиночества? Выходит, и он, бессменный кумир, пример для подражания, повержен кратковременной слабости. В такую погоду на улицах обычно безлюдно. Только птицы борются с воздушным потоком  встречного ветра.
Чтобы как-то приукрасить настоящее и отогнать дрёму я решил сыграть с дочерью в шахматы. Может это и не вмещалось в её планы, но отказать отцу она не решилась. Или не захотела.
Прошёл час, а мы всё ещё сидели в комнате и корпели над шахматной доской.  Улыбка на лице дочери свидетельствовала в её пользу. Я  напротив, шипел, как гремучая змея. Всё моё существо выражало недовольство. Игра шла к своему логическому завершению. На шахматной доске оставалось  пару фигур. И тут, накалившуюся тишину пронзил набатный стук. Именно набатный, такой, что приводит к учащению пульса. Это стучали во входные ворота.
- Странно. В такой час?
- Кто-то, видимо, не в курсе, что дверной звонок давно изобретён.
- Не вредничай. Мы ведь не знаем, кто это, зачем пожаловал. В такую погоду за просто так никто по гостям не ходит. Ты сиди, а я пойду, выясню.
 С трудом отворив потяжелевшую от давления ветра дверь, я вышел во двор и, сражаясь с ветреными волнами, дополз до калитки. Тяжело приходится птицам.
- Помогите, умоляю.
Ветер, перехватывал слова и уносил их куда-то вдаль. И всё же кое-что, урывками достигло моих ушей. Главное, я  понимал, что  кому-то нужна помощь, а я всегда готов помочь. Лишь только я  отворил защёлку, калитка с силой распахнулась, едва не сбив меня с ног. Впустив гостя, я поспешил вернуть затвор на место, а после, по ветряному течению, мы  быстренько подошли к дому.  Навалившись всем телом на дверь, я пропустил гостя вперед, и сам быстренько влез в дом. Вошедшим, точнее ввалившимся гостем была женщина. Ей было примерно столько лет, сколько было бы моей супруге, если бы та не покинула нас с дочерью и не ушла в мир иной. Миловидная, насколько можно разглядеть под капюшоном, запыхавшаяся и страшно взволнованная, даже напуганная.
 Столкнувшись с бурными объятиями, в которые заключила меня женщина, я  поначалу растерялся. На протяжении всех девятнадцати лет со дня кончины супруги, я намеренно избегал женского общества.  Исключением являлись пациентки,  истеричные, брошенные мужьями особы, одержимые местью и жаждущие кровопролития. Контингент ещё тот. Ах, да. Я ведь совсем позабыл сообщить, что я доктор. Но я не хирург, не окулист и даже не гематолог. Я особенный врач. Я – психотерапевт. А  ещё я занимался частной психологией. Но это было давно.
- Пап, кто это?
Голос дочери придал мне сил и уверенности. Я собрался, помог женщине снять плащ и пригласил пройти в комнату. Она не заставила себя долго упрашивать.
- Проходите, садитесь.
Я выдвинул из-за стола третий стул и обратился к дочери:
- Налей-ка нашей гостье чаю. Нет, лучше коньяк. Вот, выпейте, согрейтесь и постарайтесь успокоиться. На вас лица нет.
Женщина лёгким движением коснулась рукой лица, словно хотела убедиться, что сказанное мной всего лишь фразеологизм, затем приняла протягиваемый ей стакан и залпом лишила его содержимого. Однако спокойствия это ей не прибавило. Её по-прежнему трясло, а речь оставалась бессвязной.
- Давайте, мы с вами вот что сделаем: вы сядете, откинете голову, видите какой удобный стул, и расслабитесь. А когда силы вернутся к вам, вы, не торопясь, без суеты, расскажите мне, что заставило вас в такую непогоду выйти из укрытия. Договорились?
Женщина кивнула и свалилась  на предложенное ей место. Пяти минут хватило, чтобы она успокоилась и наладила дыхание. Изящно расправляя потрёпанные волосы, она краем губ улыбнулась мне, но сразу же изменив выражение лица, обратилась ко мне с мольбой:
- Спасите мою дочь, доктор.
Просьба прозвучала несколько пафосно, но, учитывая эмоциональное состояние женщины, я простил ей этот небольшой грешок.
- Хорошо, хорошо, успокойтесь.
- Это просто невыносимо. Если бы вы только знали.
- Ну, вы мне сейчас всё расскажете, только простите за любопытство, кто дал вам мои координаты?
- - Не важно. Это всё неважно.
- Дело в том, что я недавно переехал в этот город, да и не практикую больше. Всё свое время я трачу исключительно на усовершенствование теории.
Но она не слышала меня.
- Обещайте, что спасёте мою дочь.
При этих словах, несчастная схватила меня за руку и стала неистово её трясти. Следовало торопиться с принятием решения, иначе рука рисковала серьёзно пострадать. Я уже почувствовал боль.
 Как поступить? Отказать молящему или же поступиться принципами и изменить принятое решение? Для меня это было серьёзным испытанием.
Прежде я не становился перед подобным выбором.
- Хорошо, я попытаюсь. Только впредь постарайтесь держать себя в руках, и отпустите, пожалуйста, мою, если, конечно, она ещё цела.
- Ой, простите.
- Если попросить прощение у разбитого горшка, он от этого не станет целым.
- Простите, что Вы сказали?
- Забудьте. Это я так, мысли вслух.  Попытайтесь вкратце пояснить мне суть проблемы. Только суть, остальное - потом.
- Я понимаю, но боюсь, вкратце не получится.
 Секунд двадцать я прикидывал, что к чему, затем кивнул, в знак согласия, поставил стул так, чтобы оказаться визави с гостьей и уселся на него.
- Что ж, рассказывайте. В конце концов, впереди вся ночь.
               
                2

- Началось всё два года назад, когда дочь получила паспорт, и сделала тем самым свой первый шаг во взрослую жизнь. Видели бы вы, какой она была красавицей! Глаз не отвести. На радостях супруг организовал нам поездку на море. Там-то всё и началось. Я уже говорила, что дочь у меня хороша собой?
- Продолжайте.
 Женщина нервничала. Она не находила себе места, постоянно меняла положение тела.
– Да, конечно. Простите, если вдруг я начну отвлекаться или повторяться. Не стесняйтесь, прерывайте мою болтовню. Итак, я продолжаю?
- Разумеется.
- Так вот, знакомых у нас не было, и мы остановились в пансионате. Условия, там должна сказать  как в раю: трехразовое питание и всё такое. Дочь наша произвела настоящий фурор. Весть о её красоте разнеслась по всему побережью. Поклонники не давали ей проходу, и супруг этим был крайне недоволен. Он очень ревностно относился к дочери, холил её, лелеял, словно она хрупкий цветок. Словом, пылинки с дочери сдувал.
- Вас это задевало?
- Что?
- Вам было досадно от того, что супруг так любит дочь?
- Нет. Что вы.
- Вы говорите «нет», но сами при этом киваете головой. Если уж вы пришли ко мне за помощью, давайте будем откровенны.
- А как бы вы чувствовали себя на моём месте? Мне по капелькам приходилось вымаливать для себя ласку. А ведь я женщина, мне хочется чувствовать себя желанной. Но вы не подумайте,  я не жалуюсь. Я, вроде как, привыкла.
 Конечно же, она лукавила, говоря о смирении. Она то и дело перекручивала обручальное кольцо, надетое почему-то на средний палец левой руки, и это ясно указывало на то, что в браке у неё не всё гладко.
- Ясно. Поехали дальше.
- Дочь была для него смыслом жизни. Нет, что я говорю? Самой жизнью. Понимаете, к моменту её рождения мужу было пятьдесят пять. Может, в этом причина? Я его третья жена. И самая молодая. Кроме того, со мной он прожил значительно больше, нежели с предыдущими двумя. Супруг был человеком военным, а с таким жить, ох, как не просто. У них особый склад ума, особые запросы.
- Не отвлекайтесь, пожалуйста.

Профессия обязывает меня быть терпимее. Но как можно дойти до сути, выслушивая пустяки, на которые женщина то и дело отвлекается? Нет, возможно, пустяки не совсем то слово, что отражает действительность. Но к делу это определённо не относится. Поздний визит, да ещё в такую погоду, мольбы о помощи и вдруг…На тебе, одна чепуха. Она будто на театральных подмостках, роль репетирует. Одно из двух: либо сущность её ветрена, и женщина просто чего-то недопонимает, либо проблема на самом деле не столь широкомасштабна, как ей изначально хотелось показать. Хотя, это вряд ли. Не стал бы человек из-за пустяков в такую погоду из дому выходить.

- Меня опять заносит, да? Знаете, у меня всегда так, ещё со школы. Выйду к доске и давай томить всех вступлением. В итоге, это всем так надоедало, что меня сажали на место, наградив удовлетворительной оценкой.
- М…да, но вы ведь не в школе.
- А вы – не учительница.  Я понимаю, просто страшно волнуюсь.
- Простите, рассказывайте спокойно, не напрягайтесь.
- Через неделю, у нас на пороге появились сваты. Думаю, для вас не будет неожиданностью, если я скажу, что супруг и слышать ничего об этом не хотел. Он ещё с порога прогнал потенциального женишка. Меня переполняло негодование, в то время как дочку такая всепоглощающая, я бы даже сказала, собственническая любовь отца забавляла. Я не раз пыталась ей втолковать, что так нельзя. Отец должен понимать, что она уже взрослая и имеет право на выбор и личную жизнь. Но дочь меня не слушала. Она с детства была папиной дочкой и страшно гордилась этим. Этакая вся из себя принцесса, в которой отец души не чает и всё позволяет.
- И, наверняка, эгоистичная.

Вывод напрашивался сам собой.

- Да, вы правы – и эгоистичная. Я всегда знала, что один ребенок, как правило, вырастает в большого себялюбца, но завести ещё детей не решалась. Помню, мы как-то даже пробовали завести домашних питомцев, но дочери они все быстро надоедали. Пришлось и от них отказаться.

И снова гнев и раздражение. Мать и дочь определённо соперничают.

- Могу заверить, ваш случай не единичный. Вы, безусловно, верно заметили, когда ребёнок растет как игрушка, незаменимый цветочек, он делается излишне самолюбивым, часто с повышенной самооценкой. Правда, бывают и исключения, и вот, –  и я указала рукой на мою дочь, – одно из таких исключений.  К счастью, со временем, это обычно проходит, хотя не всегда. С другой стороны эгоистичным и самовлюбленным может вырасти человек, воспитывающийся и  в многодетной семье.
- У неё то, как раз, прошло. Прошло в тот день, когда на горизонте показался он и похитил её сердце. Девочка изменилась, до неузнаваемости. От былой капризной, легкомысленной девчонки и следа не осталось. Она превратилась в саму скромность. Верите, она даже плавать перестала, поскольку  боялась, что  он увидит её в купальнике, и она ему разонравится.
- То есть, стоило девочке влюбиться, и у неё тут же появились комплексы?
- Именно. Море интересовало её теперь с другой стороны. Дело в том, что её возлюбленный был моряком. Она часами просиживала на берегу, утопая в собственных мечтах и грёзах. Перемены в дочке были столь  явными, контраст между «вчера» и «сегодня» столь очевиден, что отец не мог этого не заметить. Всё было ясно, как божий день. Не было ни разговоров, ни споров. Мы просто собрали всё своё барахло и вернулись домой, опечаленные и сражённые жестокостью принятого отцом решения. Так неожиданно закончился наш праздник.
- А чем ваш супруг мотивировал своё решение?
- А ничем. Он не имел привычки обсуждать свои решения. Мы же, зная его жёсткий нрав, никогда ни о чём не спрашивали. Так было спокойнее. Первое время дочь ходила как в воду опущенная. Наблюдая за нею, я и сама заболевала. Я очень боялась, что не выдержу и слягу в постель. Скольких таблеток я наглоталась, просто ужас.

 Я  поднялся со стула и подошёл к окну. Мне была невыносима болтливость женщины.  Уже больше часу эта, ворвавшаяся непонятно откуда гостья толкует о чём-то, а дело всё ещё не сошло с мёртвой точки. Неужели все женщины от природы так болтливы? Вот уж точно, нужные, необходимые слова работают на человека – лишние против него. Её много и пустословие толкало меня к предвзятости.  А за окном, между тем, продолжал реветь ветер. Ни звёзд, ни луны не было видно, одна сплошь темнота. И в рассказе женщины никакого просвета. Ей бы самой не мешало мозги вправить. Да, порой я груб и нетерпим, признаю. Но что поделать, такова моя сущность.

- Вы меня не слушаете?

Наконец-то. Очнулась.

- Что вы, слушаю.  И желаю помочь. Только вот неувязочка: мне всё ещё непонятно, в чём, собственно, дело.
Женщина смутилась. Краска залила ей лицо, скатилась к шее. Она опустила глаза, и принялась  поправлять прическу. Мне стало совестно: у человека беда, а я со своим непониманием.
- Вы не думайте, я не пустослов, не болтушка. Это у меня от переживаний такая каша в голове. Мне сложно отделить главное от второстепенного. Боюсь, как бы в результате отбора не затерялось что-то такое, без чего, ну никак. Отсюда и весь  ненужный хлам.

А ведь она в чём-то права. Пытаясь отыскать важное, это важное можно и потерять.

- Тогда продолжайте, сортировкой я займусь сам.
- Спасибо вам, и ещё раз простите за излишнюю болтливость. Как я уже говорила, я тяжело переживала состояние дочери. А потом вдруг всё переменилось. Дочь ожила, расцвела и стала ещё краше. Её смех снова овладел нашим домом. Мне была непонятна причина столь резкой и кардинальной перемены. Не понятна до тех пор,  пока однажды утром я не увидела свою дочурку с мальчишкой-почтальоном. Они стояли у калитки. В руках у почтальона был конверт, и, прощаясь, он передал его дочери. Тут я всё поняла. Видимо, ей каким-то образом удалось перед отъездом передать любимому свои координаты, и вот теперь голубки переписывались. Мне почему-то так захотелось взглянуть на эти письма. Наверняка, они сплошь в признаниях любви и обожания. А вот мне писем никто не писал. Жизнь она проходит, а сколького не было и уже никогда не будет.

Произнося последние слова, она так посмотрела на меня, оценивающе провела взглядом с ног до головы, что  я почувствовал себя экспонатом, выставленным на продажу.

- Такой блаженной дочь ходила месяца четыре. Счастлив был и её отец. Ведь он ни о чём не подозревал. Но вот, в канун нового года, дочь постучалась ко мне в комнату. Её бледное, перепуганное лицо было выразительнее любых слов. Мне стало ясно: дочь хочет поведать мне о чём-то очень важном. Важном, для меня. И чутьё меня не подвело. Оно никогда не подводит. У меня с детства очень развита интуиция. Так вот, оказалось, её любимый приезжает просить её руки, и уже сегодня. Во что это может вылиться, думаю, объяснять нет надобности. Новость, сообщённая дочерью, обескуражила меня, можно сказать, застала врасплох. По сути, это должное, предсказуемое продолжение любовных отношений, однако, зная своего мужа, его дерзкий нрав, я сильно сомневалась, что оно будет должным. Я понимала, что грядёт катастрофа. Само собой разумеется, я отругала дочь за то, что она не поставила меня в известность заранее. Возможно, тогда мне бы удалось уговорить отца не рубить с плеча, или хотя бы быть максимально терпимым, на что дочь ответила, что это именно то, чего она больше всего боялась: что я проговорюсь отцу и этим всё испорчу. Представляете? Я для них всё, а они отплачивают мне чёрной неблагодарностью.
 
Кажется у женщины начинающийся маниакально-депрессивный психоз.

- Можно мне ещё коньяку?
- Да, разумеется. Доченька, пододвинь ко мне поднос.
- Ваша дочь? Хорошенькая, и примерно моей ровесница. Господи! За что мне такие страдания?

 Женщина снова зарыдала, и у дочурки, наблюдающей за всем со стороны, могло промелькнуть опасение: а не зальет ли она ковры?
Неторопливо перелив часть горючей жидкости из графина в рюмку, я протянул её женщине, сопровождая свои действия двумя-тремя успокаивающими словами. Может  доводы мои показались ей убедительными, а может умиротворяющий, мелодичный голос незамедлительно остудил пыл страждущей, но слёзы моментально высохли и женщина, вытянувшаяся, словно чудом оживший лебедь, опустошила рюмку и продолжила свое красноречивое повествование. Чувство жалости, сменилось другим, ещё куда более обидным для понимающего человека. Женщина стала мне смешна. Почему? Ситуацию, в которой она оказалась, совсем не назовешь смешной. Однако она вся её натура, в целостности, выглядела комично.
 
- Собрав всю выдержку, сжав себя в кулак, я терпеливо дождалась супруга, и по мере возможного сглаживая углы, сообщила ему, убийственную по всем параметрам новость.
- А Вам не кажется, что у вас маниакальная склонность всё преувеличивать. Ведь ничего страшного не произошло.
- Это пока. Хотя, кое в чём вы правы. Супруг повёл себя так, что я сама было, подумала, что перестраховалась, ожидая натиска и  готовясь отразить нападение. Он даже не обвинил меня в легкомысленности. А ведь это первое, что он бросает мне в лицо, выражая недовольство. Одним словом, муженёк удивил меня, как, наверное, никогда прежде. Удивил тем, что даже не удивился. Сегодня, я склонна предполагать, что ему было известно о переписке влюблённых. Но тогда, я просто облегченно вздохнула.  У меня появилась надежда, что, возможно, путём долгого самоанализа, супруг понял, что дочь не сегодня-завтра должна-таки покинуть родное гнёздышко. И ни он, ни кто другой не в силах изменить ход, заранее предусмотренный природой.
- Это вполне благоразумно.
- Мой супруг благоразумен во всём, кроме того, что касается дочери. Когда без четверти восемь в дверь позвонили, и муж поспешил к дверям, я последовала за ним. Мало ли что. На дочери лица не было, она определённо не верила в отцовское смирение. Охваченная жутким страхом, она осталась в зале дожидаться «мирового судью». Интересно, кем она больше была, обвиняемой или же потерпевшей?
 
Я понимал, что теряю всяческое терпение, но на этот раз отступление было непродолжительным.

- Всё шло спокойно. Без тени нервозности супруг выслушал юношу, затем задал несколько вопросов дочери и, убедившись, что чувство, связывающее молодых, есть любовь – отказал.
- Как?!

 Этот возглас принадлежал моей дочери, которая всё время внимательно следила за речью женщины. Она, скорее всего даже предположить не могла похожей развязки.

- Да милая, именно так всё и было. Представляешь, что было с влюблёнными? До сих пор удивляюсь, как это я не задушила мужа своими собственными руками. Когда дочь, в мольбе упала перед отцом на колени, единственным моим желанием было умереть. Умереть, чтобы не видеть страданий дочери.
- А супруг? Как на нём отразилось отчаянье дочери?

 На этот раз я не позволил женщине даже перевести дыхание. Впервые за время долгого разговора, я услышал нечто интересное, и мой профессиональный интерес неотлагательно включился. Сомнения и страдания женщины, а она, конечно же, страдала, хотя проявлялось это весьма специфично, меня больше не трогали. Теперь, я как заядлый охотник преследовал свою добычу по запаху крови.

- Супруг? Он повёл себя благородно, как всегда: подошел к дочери, обнял за плечи и помог подняться. Потом достал из кармана носовой платок, вытер девочке слёзы, поцеловал в лоб и ушёл к себе в кабинет.
- Садист! А вы ещё говорите, он любит дочь.
- Любит, милая, поверь. Хотя должен согласиться, подобная любовь действительно хранит в себе элементы тирании. Однако за время практики мне приходилось сталкиваться и не с таким. Скажите, а как повёл себя жених девушки?
Женщина ехидно улыбнулась.

- А никак. Оставил рыдающую невесту упиваться горем и ушёл. Больше мы его не видели. Скрылся поспешно, аж пятки сверкали.
- Значит, ушёл.

 Любопытно. Кажется все фигуранты этой истории мои потенциальные пациенты. Я покинул свой стул и несколько минут молчаливо ходил взад и вперёд по комнате. Я думал. Мысли мои двигались в хаотичном порядке. Я приостановился, достал из кармана сигареты, зажигалку, но прежде, чем прикурить решил кое-что для себя уточнить и урегулировать траекторию мыслей.

- Значит, ушёл. Интересно, очень интересно. Весьма неординарное поведение.
- Да просто он её не любил.
- Э, нет, доченька, вовсе не обязательно. Человеческий мозг – сложный механизм. Сигналы, подаваемые им, не всегда поддаются логике. Бывают случаи, когда одно вовсе не следует из другого. И это именно такой случай. Пожалуй, я бы мог объяснить его поведение. Просто, необходимо кое-что проверить, сопоставить. Но, мне кажется, вам мало интересна мотивация поступка юноши?
- Абсолютно не интересна. Меня дочь волнует.
- М…да, дочь. Позволите, я закурю? Вы как к сигаретам относитесь, дым не смертелен?
- Вы у себя дома.
- Не в этом дело. Если вам это доставит дискомфорт, я…
- Мой муж всю жизнь курил. Я привыкла.
- Хорошо. Понимаете, никотин оказывает стимулирующее воздействие на головной мозг, улучшая память и качество обработки информации. У меня – это уж точно. Итак, вернёмся к Вашей дочери.
- Всё, что ей пришлось пережить, отразилось на её характере и поведении.
- Иначе и быть не могло. В редких, крайне редких случаях, потрясения такого масштаба проходят бесследно. Вы мне вот что скажите, как долго дочь хранила в себе обиду на отца? Из всего, что вы мне тут наговорили, я понял, что ваш супруг вряд ли стал просить у дочери прощения. Думаю, я не ошибусь, если предположу, что он даже не возвращался к этой теме.
- Не возвращался, хотя уверена, думал о случившемся постоянно.
- А дочь? Тут главное, как вела себя она.
- Вот это и беспокоит меня больше всего. Она вела себя так, словно ничего не случилось. Можно подумать, мне всё приснилось. В тот же вечер, заметьте, не через день, не через два, в тот же вечер, как только отец вышел из кабинета, она бросилась ему на шею, расцеловала и попросила прощения за причинённые огорчения. Я отказывалась верить собственным ушам и глазам. Возможно ли такое?
- Ну, если вы уверены, что всё так и было, выходит, возможно.
- Я места себе не нахожу, проклинаю супруга, на чём свет стоит, ловлю себя на мысли, что желаю, чтобы его переехал трамвай, или же кирпич на голову упал, а она? Премило резвится со своим палачом.

Женщина была в  негодовании. И не без причины, следует заметить.

- Нельзя забывать, он её отец. Хотя, признаюсь, такое поведение не назовешь предсказуемым.
- Это ещё что, это только цветочки.  Ягодки поспели потом, и чем дальше, тем больше. Скоро отец и дочь объединились против меня. Я оказалась в кругу заговорщиков. Каждое моё слово, любой поступок подвергался жёсткой критике. Я в одночасье стала чужой в собственной семье, никем для родной дочери. Разумеется, я не собиралась сдаваться и сидеть, сложа руки. Переждав немного, я вызвала дочь на откровенный разговор и попыталась выяснить, что такое с ней происходит.  И знаете, что она мне сказала?
- Скажите – узнаю.
- Рассмеялась мне в лицо и заявила, что всё это не что иное, как бред моего больного воображения. Как вам это?

Женщина непроизвольно вскочила со стула.

- Успокойтесь и сядьте на место.

Я указал ей на стул и сам вернулся к сидячему положению.

- Но и это ещё не всё. Дочь открыто обвинила меня в невнимании к отцу, в излишнем самолюбии и эгоизме. Можете себе представить? Её слова, этот осуждающий взгляд. Я ли произвела на свет эту наглую девчонку? То, что супруг её отец – сомнений никаких, но я… Я чувствовала себя чужой, словно…Словно я её мачеха.

Эмоции женщины в очередной раз выплеснулись слезами. Думаю, эти слёзы были самыми  откровенными за весь вечер. Ко мне вернулась жалость. Женщина перестала меня раздражать. Она вроде как стала мне ближе.

- Не говорите так. Слова, как брошенные зерна, дают всходы. Хотите ещё коньяку?
- А вы не посчитаете, что ко всем своим недостаткам, я ещё и алкоголичка?
- Будьте покойны, я легко распознаю их симптомы. В Вашем положении это скорее микстура. Хотите шоколад или лимончик к коньяку? Можно и то и другое.
- Спасибо вам большое за понимание. Я возьму одну дольку. Нет, только лимон. Дочь моя так его любит, килограммами может уплести, если позволить. Правда, так было раньше. Сейчас, она практически не ест.

  И снова сырость. Одно из главных женских преимуществ. Слёзы облегчают страдания, смывая с сердца их залежи. И, к тому же, прекрасно помогают скрыть от чужих глаз ложь.

- Слезами горю не поможешь. Постарайтесь расслабиться. Отпустите боль, дайте ей уйти. Вытяните ноги, вдох-выдох. Еще раз. Полегчало?
- Значительно. Скажите, а это правда, что эмоциональная боль длится двенадцать минут?

Её вопрос застал меня врасплох. Я был знаком с подобной точкой зрения, но ещё не определился, как к ней относиться.

- Не знаю. Может и так.
- Что? Я что, по-вашему, выдумываю свои чувства?
- Ну почему сразу выдумываете? Возможно, вы в чём-то вините себя, анализируете свои слова и поступки, отсюда и непрекращающаяся боль.
- Неправда! Это боль, настоящая.

Женщина была на взводе. Необходимо было как можно скорее сменить тему разговора, вернуть её к проблеме.

- Итак, мы отвлеклись. Вы можете продолжать?
- Да, разумеется, я должна. Как я сказала, после того, как матрос вышел за порог нашего дома, мы о нём больше ничего не слышали. Да и как я могла заметить, дочь и не ждала от него новостей. Она словно забыла о том отрезке времени, что был связан с юношей. Мне было непонятно её поведение, но виной тому, возможно, скудность моего ума. Видите, я самокритична. Так что во мне не одни только недостатки.

Говоря о самокритике, женщина лгала. Я знал это, но не стал заострять внимание.

- В каждом из нас изначально заложено как плохое, так и хорошее. Главное сделать правильный выбор.
- Если честно, меня всё это мало волнует. Что есть – всё мое, не выбросить, не подарить.

Запрокинутая назад голова, гордая осанка. Вот она настоящая. Как же ей тяжело играть покорность. Мне становилось всё интереснее и интереснее. Я всё ещё не знал, чего от меня хотела эта особа, но сама её персона вызывала во мне неподдельный интерес.
 
- Отчего ж, можно совершенствоваться. Вы так не считаете?
- Поздно уже, поезд ушёл.
- Поздно только с того света, и то, как знать. Ну, да ладно, мы снова отвлеклись. Что было дальше?
- Дальше…Ой, я не могу. За что мне всё это?

Снова смена роли. Ничего не скажешь, мастерица.

- Я жду.
- Была поздняя осень. Погода стояла, ну, примерно вот как сейчас. Только, по-моему, дождя не было. Нет, точно не было. Дождь был накануне. Жуткий такой, от которого страхи всякие, типа конца света, очередного потопа, ну, вы понимаете. Я даже число помню, одиннадцатое ноября. Часов в пять муж вернулся с работы бледный, волосы растрёпаны. Я удивилась, обычно он заявляется не раньше семи, но потом вспомнила, что на сегодня у него был назначен приём у врача. В два, кажется. Три года назад у него язва открылась, и вот в последнее время она всё чаще напоминает о себе. Муж вёл себя странно. Одно то, что он не поцеловал дочь, прежде чем удалиться в кабинет, уже настораживало. Такого на моей памяти не случалось. Потом, эта бледность, сутулость, отвлечённость. Я не экстрасенс, но уверена, что его аура почернела.
 Он был воплощением боли. Она заполнила весь дом, каждый его уголок. Не знаю, почувствовала ли это дочь, но я… Я не могла этого не заметить. Как-никак двадцать лет бок о бок трёмся.

 Надо же, у неё даже лексика переменчива.

– Долго оставаться в неведении я не могла. Не в моих правилах сидеть и ждать. В твёрдом решении  выяснить, что к чему, я вошла к мужу. Без стука, открыла дверь и вошла. При иных обстоятельствах, я бы никогда себе такого не позволила. Муж не переносит, когда к нему врываются. Он коллекционирует огнестрельное оружие, часто чистит его, разбирает. Нам с дочерью под страхом смерти запрещается прикасаться к ружьям, пистолетам, автоматам. Муж был уверен, то оружие в руках женщины – это мина замедленного действия. Любая женщина, хоть раз взявшая в руки оружие, непременно будет искать возможность из него выстрелить. Именно во избежание катастрофы, он запрещал нам присутствовать при этих, приятных для него процедурах. Поэтому, чтобы войти к нему, мало постучаться, необходимо дождаться, пока он даст добро.
- Это-то как раз вполне разумно.
- Не знаю, кто, был больше обескуражен: супруг моим вторжением, или я тем, что увидела перед собой. Ноги мои приросли к земле, сердце сжалось до микроскопических размеров, когда я взглянула на некогда горячо любимого супруга.

Снова! Снова игра. Умение женщины притворятся, манипулировать забавляли меня и усиливали любопытство.

– Седовласый, не потерявший былой привлекательности, он сидел за столом и плакал, обхватив голову руками. Он рыдал как ребёнок, которого били жестокие родители. Во мне моментально проснулись былые чувства. Любовь, теплом подкатила к горлу. «Любимый, что с тобой? Что случилось?» Супруг не реагировал. Он словно был не здесь, не со мной. Я так испугалась. Что же могло произойти? За годы совместной жизни я ни разу не заставала его в подобном отчаянии. Я подумала: «Что если в кабинете врача выяснилось такое, о чём даже страшно подумать?» Неужели самое худшее? Меня заколотило, как при сильной простуде, на лбу выступили капельки, а в горле пересохло, как в самой пустынной пустыне. В панике, я бросилась к нему на грудь и зарыдала. Теперь нас уже было двое: отчаявшихся и рыдающих, с той лишь разницей, что я всё еще находилась в слепом неведении. Супруг сжимал меня всё крепче и крепче, и это усиливало мои страхи. Обычно, все его ласки  и объятия предназначаются дочери, это её он одаривает, а я… Со мной он всегда сух, сдержан. Вы не думайте, я не жалуюсь, притом, это же и моя дочь.

 Сплошные жалобы и их отрицание.

– Главное, что бы вы, почаще, вспоминали об этом.
- Как Вы можете? Я и не забываю!
- Конечно же, забываете. Но сейчас речь не об этом. Продолжайте.

Лицо женщины исказила недовольная гримаса, после чего она сглотнула слюну и продолжила:
 - «Дорогой, что сказал доктор?» Я снова и снова задавала ему один и тот же вопрос, но он упрямо продолжал  молчать. «Нем, как рыба» - это про него. Хотя, думаю это заблуждение, не могут рыбы быть немыми, просто мы их не слышим. Должны же они как-то общаться между собой, как вы думаете?

О! Эта женщина кого угодно с ума сведёт. Такое впечатление, будто она годами хранила обет молчания. Думать о рыбах, когда вокруг всё рушится. Уму непостижимо. Ещё и моего участия требует.

- Рыбки – рыбками, но рассказывайте дальше.
- Я и рассказываю. Напряжение возрастало, я была не в силах выносить тишину и приступила к решительным действиям. В неистовстве, я принялась трясти его. Я трясла его так, словно собиралась взбить в масло. Взбесившаяся и отчаявшаяся, я кричала, нет, я орала во всю глотку. Однако все мои действия не принесли никакого результата. В ответ всё та же могильная тишина.  И я сдалась. Я подошла к окну, за которым сгущались тучи, и стала  ждать. Чего? А чёрт его знает. Скорее всего, хоть какой-то развязки. И она наступила, правда не могу точно сказать, сколько времени к тому времени прошло. Постаревший на целую жизнь супруг, больше себе самому, нежели мне, поведал страшную тайну, забравшую у него практически все силы, а впоследствии, завладевшие и жизнью. Оказывается, ни у какого врача он не был. Не успел. По дороге он встретил почтальона, того самого мальчонку, о котором я вам уже рассказывала. Тот специально перешёл дорогу, чтобы выразить мужу соболезнование. Удивление на лице супруга говорило о том, что бедняга попал впросак. И тогда он  рассказал, что во вчерашнем номере местной газеты было напечатано о крушении небольшого военного судна, и что в списке погибших значится имя того самого матроса, с которым наша дочь некогда вела переписку. Разумеется, почтальону хороши были известны и имя и фамилия юноши. Кроме того, к статье прилагалась ещё и фотография. Так что сомнений никаких.
- Какой ужас! Бедная девочка. Представляешь, пап, какой удар?
-Тсс…Не перебивай.
- И главное, мы ведь тоже выписываем газеты, и местную, и многие другие. Просто, понимаете, в последнее время муж настолько разочаровался в правительственной системе,  что все газеты у нас теперь, вроде как бумага для обёртывания. На столе в кабинете супруга целая кипа подобной макулатуры.
- Понятно.
- Думаю, вам понятны и  муки, терзавшие моего супруга. После беседы с почтальоном, он битых три часа шатался по улицам, лишь бы не возвращаться домой и не видеть лица дочери. Он понимал, что непременно должен сообщить ей страшную новость. Но как это сделать? Плюс – чувство вины, ведь он не мог не понимать, что во всём произошедшем есть и его вина. Я почти уверена, что именно чувство вины свело его в могилу. С того проклятого дня он сильно изменился, можно сказать, стал неузнаваем. Он практически ничего не ел, а если и ел, то только, чтобы отвязаться от меня и моих нравоучений. Зато пил литрами, и как вы понимаете, не воду. За всю свою жизнь он не принял на душу столько спиртного, сколько за короткий срок с того вечера до кончины. Вечер после работы и целые дни в выходные бутылка была его незаменимой спутницей. И это при его то болезни. Я сейчас не только о язве. Вдобавок к ней, в тот же вечер у него случился сердечный приступ.
- Ясно. Продолжайте.
- Что? Что вам ясно? Не смейте даже думать о таком! Мой муж никогда не был слабаком. Слышите?! Я вам не позволю! Такой силы воли, такого железного духа мне не доводилось встречать больше ни у кого. Не забывайте, он не какой-то там докторишка. Он человек военный, как-никак полковник, и не из тех, которых сегодня хоть пруд пруди. Он настоящий. За годы службы он успел побывать во многих горячих точках, и всякий раз смерть отступала перед ним. Она пугалась его бесстрашия, его отваги. Он храбрейший, сильнейший человек.

Гнев женщины был искренним, и я видел это. Она и правда считала мужа храбрейшим человеком.

- Я и не сомневаюсь. У меня и в мыслях ничего подобного не было. Я не из тех, кто считает, что  только слабые люди прибегают к помощи алкоголя. Нет, и такое, конечно, не редкость, но не обязательно. Среди моих пациентов, нередко встречались такие храбрецы, что любым именитым силачам-храбрецам сто вперед фору дадут.
 Женщина и сама поняла, что её занесло, но было уже поздно. После драки кулаками… Отпив глоточек коньяка, она терпеливо ждала, пока я выкурю очередную сигарету. При этом она продолжала пристально меня  рассматривать. Заправляя волосы за уши, она нежно коснулась своего подбородка, поласкала пальчиками себе шейку, расстегнула пуговку на груди. Правда, она зря изощрялась. Для меня каждый, сидящий на стуле или в кресле и повествующий о проблеме, своего рода объект для научных наблюдений. Даже, если я напрямую не смотрю на него, боковым зрением я отмечаю все, что происходит вокруг. Жесты, движения тела, мимика – всё это материал для размышления. Ничего не ускользает из моего поля зрения. Выкурив до фильтра сигарету, я затушил её в пепельнице, взял с подноса дольку лимона и, практически не разжевывая, поглотил.
- Итак, вернёмся к вашему супругу.
Напоминание о муже смутили  женщину, и она прекратила кокетничать.
-  Вернёмся, конечно.
– Уверен, он понимал, что многому причина его маниакальная любовь к дочери. Все его поступки согласовывались с сердцем, а в жизни время от времени необходимо подключать и голову.
- Каким сердцем, пап? Уж не думаешь ли ты, что сердце способно причинить боль любимому человеку? То, что мы услышали, никак не вяжется с любовью.
- Не суди строго. Никто не может предугадать своё поведение в той или иной ситуации.
- Даже ты?
- Даже я.
Мой ответ явно пришёлся дочери не по душе. Она нахмурила брови, сделала недовольную гримасу, взяла в руки пульт и включила телевизор.
- Отключи.
- Сейчас наш любимый фильм начинается.
- Я сказал – отключи! Не видишь, мы работаем.
- Вы не работаете, а дурью маетесь. Сколько времени переливаете из пустого в порожнее.
- Тебя это не касается. Никто не заставляет тебя сидеть тут и слушать. У тебя на такие случаи есть своя комната.
- Вот как? Ты меня уже гонишь?
- Нет.
- Ну и пойду!
- И дверь поплотнее запри.

Ух, характер! Вся в папашу.

- Зря вы так. Она обиделась.
- Ничего страшного, вода у нас идёт круглосуточно.
- Но ведь она совсем ещё ребенок, а вы с ней так строго.
- Сама виновата. Одумается – вернётся, а нам не стоит отвлекаться по пустякам.
- Разве может дочь быть пустяком?
- Ладно, пошли дальше. Что было потом?

На этот раз женщина быстро поняла, что нет смысла продолжать этот разговор, и вернулась к своему рассказу.
- Как Вы понимаете, нужно было обо всём рассказать дочери. На супруга рассчитывать не приходилось. Не в том он был состоянии. Мне предстояло пройти все круги ада, причём одной. Я осталась, как между двух огней: с одной стороны муж, обессилевший, больной  и лишённый радости жизни, с другой – дочь, с обвинениями, будто во мне причина всех отцовских недугов и неприятностей.
- С чего вдруг?
- Она слышала мои отчаянные вопли и решила, что я затеяла скандал и спровоцировала сердечный приступ.
- Логично.
- Вот только мне от этого не легче. Верите, я даже подумывала скрыть от дочери правду?
- Надеюсь, вы не сделали этого?
- Нет, конечно же. Отсрочка ничего бы не изменила. Действительность остаётся действительностью. Её не сконструировать и не изменить.
- Только реализовавшуюся. Всё остальное можно сформировать по усмотрению.
- Всегда?
- Всегда.
- Я бы с удовольствием поспорила с вами, но сейчас не время.
- Возможно, оно у нас ещё будет.

 Женщина улыбнулась. Казалось, в её душе зародилась надежда. Только вот знать бы на что.

- Так Вы рассказали дочери правду?
- Да, но только позже. В тот вечер дочь не покидала отца ни на секунду. Всю ночь она провела у его изголовья, а меня прогнала. Видели бы вы, какой ненавистью пылали её глаза. Если бы она только знала, насколько далека от правды, и  что во всём случившемся нет моей вины. Вы не подумайте, я вовсе не умиляю своей значимости. Может, будь я повнимательнее, понастойчивей, мне бы удалось повлиять на супруга, и молодые были бы вместе и счастливы.
- Это вряд ли.
- А вдруг?
- Я почти убеждён, что из этой затеи ничего путного бы не вышло.
- А так? Много ли добра вышло так? Всю ночь я не сомкнула глаз. Передо мной то и дело возникал  образ дочери, обвиняющей меня чуть ли во всех смертных грехах.
- Не вините её. Ей ведь было не известно, что там, да как. Взгляните на всё её глазами. Вы заходите в кабинет, кричите, ругаетесь, а после с отцом случается несчастье. Признайтесь, вы часто скандалили?
 Женщина тяжело вздохнула, и снова взялась за кольцо. Видимо, ей вспомнились ссоры, случающиеся между нею и супругом.
- А кто чаще бывал инициатором?
- Вы абсолютно правы. У меня крайне вспыльчивый характер, чуть что – и меня разносит. А супруг, он полная мне противоположность. Его нелегко вывести из себя.
- Но вам это удавалось, не так ли?
Женщина кивнула.
- Видите? Отсюда и выводы дочери.
- Зачем вы всё это мне говорите? Думаете, я сама не понимаю? Да и как я могла винить собственное дитя, тем более зная, через что ей предстоит пройти? Нет, мне не винить, а прижать её к себе хотелось, приласкать, расцеловать, рассказать, как сильно я её люблю.
- И что вам мешало?
- Знали бы Вы, как я себя проклинаю за то, что не говорила об этом раньше. Я ведь даже не уверена, что дочь знает о моей любви. Может она считает меня бездушной бессердечной ледышкой? Я чаще вела себя не как мама, а как тётка какая. Что если именно чувство вины порождало во мне ощущение, будто дочь относится ко мне как к мачехе? Принято считать, что любовь не нуждается в словах, но я точно знаю, насколько они порой необходимы.
- Вы не ответили, что вам мешало?
Женщина как-то сжалась и согнулась.
- У вас впереди целая жизнь на то, чтобы исправиться и доказать дочери свою любовь.
- О! Я так на это надеюсь.
- Кажется, мы подходим к самому главному. Как вы сообщили дочери о случившемся?
- Утром я застала дочь на кухне за приготовлением фруктового сока. Пожелав ей доброго утра, я попросила уделить мне минутку, разумеется, после того, как она накормит отца. Дочь, нехотя, но согласилась. Видимо, что-то в моём поведении или интонации подсказало ей, что дело архиважное. Ожидание было настоящей пыткой. И вот, наконец, дверь в кабинет мужа открылась, и я увидела направляющуюся мне навстречу дочь. Сердце моё бешено заколотилось. Я едва не лишилась чувств. Хотя, я и надеялась, что время стерло из памяти дочери всё, что касается её несостоявшегося женишка, внутренний голос шептал мне, что не всё так просто. Мне не раз приходилось наблюдать, как дочь, задержавшись у калитки, всматривается вдаль, в надежде увидеть там кого-то. Возможно, того самого почтальона, а может и…Что, если в ней всё ещё жила надежда, что однажды по этой самой тропинке её любимый вернётся к ней? Откуда взять сил, чтобы сообщить дочери, что, хоть надежда и умирает последней, но это именно тот случай? И вот, она стоит передо мной, величественная, полная пренебрежения, смешанного с презрением. Понимая, что оттягиванием момента истины суть не изменить, я придвинула ей стул и попросила присесть. Выражение её лица менялось с каждым моим словом. Она не доверяла мне, но всё же присела. Кусая губы, захлёбываясь слезами, ломая себе пальцы, я силой выдавила из себя пару слов, саму суть и протянула дочери газету.
- Отдохните, сделайте пару глубоких вдохов. Столь красочные описания причиняют массу страданий, а вот делу не особенно-то и помогают. Вы лучше скажите мне, она уже с ваших слов поняла,  что произошло, или же только после того, как прочла заметку в газете?
- В том-то и дело. По-моему, она вообще не поняла. Не было ни слёз, ни истерик, ничего. Прочитав газету, она аккуратно сложила её и вернулась в кабинет. Я перепугалась. Что, если она к отцу с обвинениями? Ведь он не вынесет этого. И я поспешила следом, в надежде предотвратить надвигающуюся катастрофу. Но её не последовало. Дочь подошла к отцовскому столу и спрятала газету так, чтобы она затерялась между остальными бумагами. Потом, неслышной поступью подошла к отцу, обняла, поцеловала в потный от слабости лоб и попросила разрешения отлучиться ненадолго. Отец в одобрение сомкнул веки. Когда я выбежала за ней, её уже не было ни в доме, ни во дворе.
- Хотите соку? У вас, кажется, во рту пересохло.
- Спасибо.
- Давайте с вами договоримся, вы пытаетесь оставаться нейтральной. Рассказываете всё так, словно пересказываете сюжет фильма. Один раз вы уже пропустили боль через себя. Повторная прокрутка может негативно отразиться на вашем физическом состоянии. Да и нервы, как известно, не железные. В противном случае, остерегаюсь, что у меня появятся сразу две пациентки.
- Я ежедневно прокручиваю всё заново. Дочь не позволяет мне отвлечься, она живое напоминание. Что же до нервной системы, она у меня была, да вся вышла. Смерть мужа была последней точкой.
- И давно это произошло?
- Спустя три месяца после тех страшных событий. Сердце не выдержало. Я же говорила, он начал пить. Доктор сказал, оно у него будто сетка, в сплошных сквозняках. Именно с его кончиной начались странности дочери. Видимо, только когда земля накрыла отца, только тогда она осознала, что произошло за последние несколько месяцев.
- Простите меня, но я должен знать всё, до последних мелочей. Как именно изменилась ваша дочь?
- После похорон она переселилась в кабинет отца, целыми днями проводит в его кресле, и ежедневно, в полдень, на пару часов уходит из дому. Это время она проводит на кладбище, на его могиле. Она разговаривает с ним, словно тот живой. Я случайно стала свидетельницей такого разговора. Не смотрите на меня так. Да, я следила за дочерью. А как бы вы повели себя на моём месте? Дочь молчит, не ест, не пьёт, уходит из дому неведомо куда, возвращается, ещё бледнее и осунувшись. Только представьте: ваше дитя беседует с усопшей матерью, тогда как вы, здоровый и всегда готовый выслушать и поддержать – рядом. Как бы вам это понравилось?
- Может, и не понравилось бы, но это ничего не меняет. Общение с ушедшими облегчает боль разлуки. Заметьте, вечной разлуки.
- А как же я? Мои страдания не в счёт?
- Речь сейчас не о вас. Или о вас? Вы что всерьёз приняли мои слова о двух пациентках? Если вы с этой целью пришли сюда, давайте начнём.

Женщину, аж передернуло. Я коснулся самого  больного: намекнул на её чрезмерное себялюбие.
- Нет, нет. Ваша ирония абсолютно  справедлива. Я сама не понимаю, что несу. Я могу продолжать?
- Я весь во внимании.
- С приходом весенних гроз, началось самое страшное. Всякий раз наряду с раскатами грома с ней случается истерика. Точнее, не истерика, а самый что ни на есть припадок. Дочь запирает все окна, опускает шторы, затыкает уши и орёт, как сумасшедшая. Я начинаю подозревать, а не вселился ли в неё бес? 
- Это вряд ли, хотя…
- Когда же начинается дождь, она падает на колени и принимается неистово молиться, так, словно вот она, её смерть, на пороге. Вода вообще плохо на неё воздействует. Я удивляюсь, как это она ещё не отказалась от купания. Я всё испробовала: и уговоры, и объяснения, и угрозы обратиться к специалистам. Кстати, этот вариант наиболее болезненный. Она ненавидит врачей, ведь они не спасли её отца.

 Женщина замолкла. Она закончила исповедь и покорно ждала вынесения приговора. Молчал и я. В голове моей выстраивалась определённая картина. Потребовалось минуты три для того, чтобы я принял решение.
- Идёмте, я берусь за лечение вашей дочери. Я верно понял, вы ведь именно за этим пришли ко мне?
 Впервые в жизни я отступил от принятого мною решения. Судьба девочки заинтересовала меня. В моей многолетней врачебной практике ещё не бывало похожего случая. 
- Только давайте вот о чем договоримся: Вы не будите вмешиваться в процесс лечения. Ни во что, независимо от того, что я буду делать, что говорить. Не исключено, что кое-что может прийтись вам не по душе. Это не важно. Вы ни во что не вмешиваетесь, то есть никоим образом  не участвуете в процессе. Раз уж вы доверили мне дочь, доверие должно быть безоговорочным. Если случится и мне будет нужна помощь, я дам вам знать.
- Конечно, я всё понимаю. Только прошу, не делайте моей девочке больно.
- Я не хирург и физического вмешательства не предвидится. Но совсем не причинять страданий я не могу. Вы должны меня понять. В исследовании психики, как и в расследовании убийства, церемониться не приходится.  Мне предстоит влезть ей в черепную коробку, буквально пробраться к ней в мозг, и уже оттуда, сквозь дебри и лабиринты проникнуть в душу. Разумеется, иногда это будет ощутимо.
- А когда дочь снова станет прежней?
- О, это смотря как. Вы же понимаете, за одну ночь поля не вспахать. На всё нужно время. Поспешность может дорого стоить.
- Нет, не нужно спешить. Лучше мелкими шажками, зато без последствий.
- Ну и прекрасно. Вижу, мы обо всём договорились. Теперь остаётся придумать, как вы меня представите. Называться тем, кто я есть, как я понимаю, не стоит. Конечно, должен сказать, лечить без ведома больного, намного сложнее. Когда вы сами приходите и просите о помощи, то понимаете, что существует проблема, которую следует разрешить. От специалиста требуется поддержка, подсказка. Знаете, это как если вы стоите посреди пустыни или перед дремучим тёмным лесом и не знаете куда идти. Специалист не указывает путь, а лишь сопровождает, становится спутником на пути исцеления, дабы вам не было так страшно. Но в данной ситуации я целиком и полностью согласен с вами, по-другому – никак. А что, если я представлюсь давним соседом вашего супруга? Ему ведь по роду службы нередко приходилось менять место проживания, не так ли?
- Приходилось.
- Ну, вот и замечательно. Я приехал из города, в котором вы обитали двадцать лет назад.
- Доктор, вы, правда, мне поможете?
- Вам?
- Я имела в виду дочь. Она – всё, что у меня есть.
 Горбатого могила исправит. Эта женщина ни на секунду не забывает о себе. Ей не дано понять,  что сейчас её персона не у дел. Главное сейчас – избавить девушку от страхов, вернуть  её к жизни.