Друг

На нём лица не было, когда он пришел.
- Привет, - сказал я другу, - заходи.
Он выглядел растерянным, и я сразу подумал, что у него в семье кто-то умер. 
Мы прошли в гостиную и сели. 
Его лицо было настолько бледным, что казалось напудренным. Губы стали фиолетовые, а щёки и глазницы - впалые.
- Даже не знаю, с чего начать, - сказал мой друг.
Я так и знал, кто-то умер. Я приготовился соболезновать. Наверное, умер кто-то из его родителей. Милые, гостеприимные, участливые люди. Много раз я бывал у них в гостях еще в школе и об этих добрых, интеллигентных людях у меня были самые теплые воспоминания, которые я бережно берег. А может, умерла его старшая сестра? Тогда это совсем плохо: она была доброй, красивой и нравилась мне, поскольку была моим идеальным собеседником. В ту секунду, как ни противно признавать, не терпелось узнать, кто же все-таки умер.
- Ты не поверишь, - сказал мой друг. Всё это время он отводил взгляд, словно смущался. А тут посмотрел на меня в упор. В его темно-карих глазах чернела пропасть. Бездонный мрак безнадёжности, из глубин которого сквозил холод обреченности.
- Что-то произошло?
- Да, - он не отводил от меня своего ледяного взгляда. – Я умер.
Тут он снова отвёл взгляд.
Я испугался. Мой друг не умел хохмить. Да даже если бы умел, шутки были не в его стиле. К тому же разве может разыграть такое отчаяние, такую подавленность человек, который понятия не имеет, что это такое?
- В каком смысле? – спросил я.
- В прямом.
- Как…
- Я не знаю. - Его голос понизился почти до баса. - Сдавило грудь, сильно закололо, стало трудно дышать, и я потерял сознание.
- Это может быть серьёзно. Надо сходить к врачу.
Ещё я подумал о том, что это может быть заразно. Вдруг это вирус, и через несколько часов мне тоже станет трудно дышать и я так же потеряю сознание, а когда очнусь, буду таким же бледным и осунувшимся. 
- У меня уже был один - засвидетельствовал факт моей смерти. Потом пришел какой-то тип, который намеревался меня выпотрошить и забальзамировать, и в этот момент я очнулся…
После минутного молчания, которое я не осмеливался нарушить, мой друг произнес:
- Она такую истерику подняла.
- Кто?
- Мама. - Он закрыл глаза, и мне показалось, что он заплачет, хотя слезы тоже были не в его мрачном стиле. Он открыл сухие глаза. - Мне пришлось уйти.
Зазвонил телефон - я вздрогнул, будто за моей спиной прогудел мчащийся поезд.
- Алло?
"Здравствуй…"
По возбуждённому голосу я не определил, кто это, но когда мама моего друга представилась, у меня побежали по спине мурашки: в этот момент я осознал, что всё происходит по-настоящему. Сдавленным голосом женщина спросила, не у меня ли её сын. Я сказал, что не у меня. 
- А что случилось? – спросил я.
"Ничего…" - она быстро попрощалась.
- Твоя мама.
- Ясно. 
- По-моему, она очень испугана. Лучше тебе вернуться и с ними поговорить.
Мой друг долго с надеждой обдумывал моё предложение, но в итоге с печалью покачал головой.
- Как-то неохота. После того, что она наговорила...
Я сказал неуверенным голосом:
- Ты неважно выглядишь, - неважно? Он выглядел ужасно! - Но, по-моему, ты жив. Надо всё-таки показаться врачу.
Звучало так, словно я хотел отшить его и между словом говорил "До свидания". Возможно, так оно и было. 
- Да не, я тогда пойду.
- Домой?
- Не, домой я больше не вернусь.
Мой друг встал и протянул руку. Такую холодную руку я не пожимал никогда, таким холодным был разве что железный поручень в трамвае зимой. Я посмотрел на синие ногти на его мертвенно-серых руках, и у меня поперек горла встал комок.
- Что ты будешь делать? - спросил я, прочистив горло.
- Понятия не имею.
Я чувствовал себя беспомощным: нужно было что-то придумать, не бросать друга в беде. 
- Подожди, давай попробуем обратиться в какую-нибудь государственную службу, в социальную защиту. Но сначала я поговорю с твоей семьёй…
 
В доме друга я встретил ненависть и отчуждение, порожденные безумием, что, в свою очередь, родилось от союза страха и недалекого ума. Я стоял напротив его матери, и, когда закончил рассказ про визит сына, она набросилась на меня, как на злейшего врага, а отец безудержно курил и судорожно кашлял, его серые мутные глаза слезились, а толстые, покрытые черными волосами руки дрожали. Старшая сестра, которая мне нравилась, потому что с ней единственной из всех моих знакомых интересно было вести беседу, не показывалась из своей комнаты.
- Это совсем не мой сын. – Твердила мать моего друга. – Ты видел его?? Видел??? Это не человек!
- Это вы бесчеловечны! – сказал я, собираясь уходить. Мать моего друга была суеверна, боялась бога, злых сил и ада (но совести и Человека в ней не было). Теперь она была уверена, что в тело её сына вселился бес, которого послал бог, чтобы испытать её веру. Этой безумной женщине и в голову не пришло, что тот же самый бог таким образом мог испытать её материнскую любовь - убив сына, но не уничтожив. Но, как и другие религиозные фанатики, вера этой женщины, которая возомнила себя центром Вселенной, единственным объектом, к которому обращен божий взор, держалась на психически нездоровом страхе перед высшими силами. Такие люди не хотят понимать чего бы то ни было, всё что они могут - это бояться всего на свете. Квартира друга провоняла свечками, и я почти слышал затхлое глухое эхо ранее произнесенных бесконечных молитв, все ещё наполнявшее помещение, словно не выветривающийся запах гнили или сигарет.
- Лучше уйди, - попросил отец моего друга. – Просто… всё не правильно.
- Я хочу поговорить с Кристиной.
- Не надо, - сказал он, - ты её ещё больше расстроишь. Скажи ему… скажи, что мы не хотим его видеть. - В его голосе не было уверенности - был страх. Страх не перед высшими силами, а перед этой маленькой хрупкой, но твердой, как камень и сухой, как бумага, безумной женщиной
- Скажу. Обязательно скажу. 
От сигаретного дыма у меня заслезились глаза, да и не только от него. Когда я вышел в подъезд, я встал спиной к двери, из которой вышел, и разревелся. Я плакал сдавленно и бесшумно. Не осталось сил на тот крик, что рвался из меня. Боль, захватившая мою грудь, согнула меня пополам и ударила по коленям - мне пришлось опуститься на колени. Да что они за люди! Это произошло наверно оттого, что я представил себя на месте друга… такое отношение к себе я бы не вынес. Что чувствует человек, когда близкие обвиняют его в том, что он умер? Они отнимают у него всё: доверие, любовь, дом.
 
 
- Это всё бесполезно, - мой друг был настолько подавлен, что оставался хладнокровным. 
- Что-нибудь придумаем.
- Мне всё равно.
А мне было не все равно.
Тут я впервые заметил, что он не дышит: на улице стоял мороз, а пар не шёл из его ноздрей, не шёл из его рта, когда он говорил. И ещё он не моргал. Глаза были открыты всё время и непрерывно глядели в пустоту – туда, куда после смерти тела должно было уйти сознание, которое по ошибке осталось, привязанное к неживому туловищу, туловищу, что утратило статус организма, так как организм – это организация частиц, скреплённая жизненной энергией, а энергии в моём друге не осталось совсем. Каким-то чудесным образом он мог передвигаться, разговаривать, мыслить, может быть даже чувствовать, но как долго он просуществует в таком состоянии?
Мы шли по улице.
- Я не хочу возвращаться домой.
Мой друг вздохнул, но это был не тот настоящий вздох, который наполняет задыхающуюся грудь живительным кислородом, а пустой условный рефлекс.
- А что хочешь?
- Не знаю.
- Что ты чувствуешь?
- Не знаю. Недавно что-то чувствовал, сейчас – непонятно.
- Так нельзя. Ты человек. Твои родные не имеют права так с тобой обращаться.
Мой друг не ответил.
Какие права имеет человек, у которого не бьётся сердце? Недееспособные сумасшедшие имеют прав больше, собаки имеют прав больше, чем тот, кого признали мёртвым и близкие и доктора.
- Так не должно быть, - настаивал я. - Я не с трупом разговариваю.
- Зато с тобой разговаривает труп.
- Нет.
Он не стал спорить, он снова смотрел в пустоту. Чем-то, чего не видел я, пустота привлекала его. Он всматривался в неё так, будто замечал что-то еле различимое, что-то настолько прекрасное или ужасное, что от этого невозможно было отвести взгляда.
- Хочешь есть?
- Нет.
А я был голоден. Мы зашли в бистро. Внутри было тепло, воздух наполнила смесь самых разных кулинарных ароматов. Я взял себе жареную картошку и грибной салат. Мой друг просто сидел напротив меня и смотрел, как я ем. Он выглядел как человек, который не голоден.
Принимая пищу, я успокоился. Мои мысли упорядочились, и теперь ситуация была видна с другой стороны. Благодаря сытому желудку родилась уверенность в том, что всё образуется, потому что у вещей привычка со временем приходить в  порядок. Когда я потягивал горячий сладкий чай, мой друг достал изо рта зуб. Потом вставил обратно. 
- Не держатся, - пояснил он.
Мне стало тошно и больно. Лишь в тот момент я осознал реальность до конца: передо мной сидит мёртвый человек, у которого вываливаются зубы. Мне даже показалось, что я почувствовал слабый запах разложения. Конечно, в бистро много всяких запахов, но этот, горько-сладкий, выделялся из всех прочих. 
На что ему надеется? Он уже не жив, но ещё и не мёртв; его не считают живым, но и покойником он себя не считает, поскольку мыслит, разговаривает и даже самостоятельно передвигается.
Невыносимым было то, что я не знал, чем помочь лучшему другу в худший час его жизни (или смерти?). Всё что я мог – соболезновать и быть рядом, чтобы не оставлять его в одиночестве со своим горем. Что может быть хуже, чем остаться наедине с осознанием собственной смерти? Должно быть, это осознание приносило ему сильнейшую душевную боль, если он все еще что-то чувствовал. Я-то знаю, шесть лет назад, в октябре 2007, мне приснилось, будто я умер, а потом поднялся и, не замечаемый провожаемыми меня в последний путь людьми, пошел прочь, из дома, на улицу, кристально ясно осознавая факт своей смерти, который, как кислота, жег грудь и, как камень весом в десять тонн, сдавливал её, рождая безмолвный крик, который я никак не мог выплеснуть наружу из-за стиснутых зубов. Боль, которую не испытывает ни один живой человек. Потом эта боль уходит, оставляя пустоту, в которой повисаешь словно в невесомости. 
 
Мы отправились к юристу.
Какие права имеет человек, у которого медицинские приборы не фиксируют работу сердца и мозга, но который двигается, говорит и думает? Это мы и хотели узнать.
- Я буду честным, - сказал юрист. – Фактически ваш друг мертв. У него нет прав. Сперва он должен доказать, что жив. После чего общество сможет принять его обратно. Как быть с его старой личностью – я не знаю, но сначала попробуем получить новый паспорт, новое имя. Вот что я предлагаю сделать в первую очередь…
Оказалось, когда спорят друг с другом паспорт и свидетельство о смерти, побеждает второй документ.
 
Друг переночевал у меня. Он не спал, а лежал в гостиной и глядел в потолок, потом полночи просидел перед телевизором. Должно быть странное состояние, когда ты не чувствуешь в себе энергии, но и усталости не ощущаешь. Тебя будто гонит ветер, ты словно плывёшь по течению, не прилагая никаких усилий. Скоро ты забудешь, что такое сны. Ты уже забыл, что такое голод. Ты перестал понимать, что такое радость. Потому что больше не способен испытывать все эти чувства. От костра в твоём теле осталась оранжевый уголёк, который не греет и не светит и скоро перестанет даже дымиться. 
 
Когда под утро я проснулся и побрёл в туалет, из тёмной гостиной послышался монотонный голос:
- Ты веришь в загробный мир?
Я от неожиданности подпрыгнул: перед глазами всё ещё мелькали образы из сна, а я ни о чём, кроме тёплой постели, не думал и не помнил ни вчерашнего дня, ни того, что приютил мертвого друга...
Справившись с ознобом, я прогнусавил:
- А?
- Как думаешь, существует загробная жизнь? – снова долетел монотонный голос из черной тьмы гостиной.
В половине пятого утра как-то не думаешь о подобных вещах. 
- Я не знаю. Может и есть. 
Я побрёл дальше, а мой друг остался в тихом раздумье.
Когда я возвращался в спальню, друг мой хранил гробовое молчание, за что я был ему очень благодарен, поскольку не хотел думать ни о чём, кроме тёплой простыни и мягкой подушки.
 
Проснувшись, я был как огурчик. В голове появилось множество идей и уверенность в том, что проблему можно решить. К тому же, во сне я увидел её решение. Первым делом надо показать друга специалистам, которые должны знать, как заставить его кровь течь по его жилам. Пусть даже придётся объехать весь мир, чтобы найти таких. Друг не отправился на тот свет, потому что его место на этом! 
В квартире его не было.
С тех пор я его не видел.
 
                Вивиан Цельс, 12.12.2007