I. Злые бусы. Глава 2. Правое дело

 ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
   
    Часть 1.
         ЗЛЫЕ БУСЫ.
   
    Глава 2.
         ПРАВОЕ ДЕЛО.
 
   ***
   Папа у Марики не принадлежал к народу анчу, и был он не за королевский род Охти, а как раз наоборот. За их вечных соперников – богатых и влиятельных Корков. Старшее поколение Корков всегда рвалось к трону, но кто их туда пустит? Кому они там нужны? Только пиратам, которым должно было бы сразу стать вольготнее, но пиратов разгромили в пух и прах позапрошлым летом. Только тем, кого богатенькие Корки хорошо прикормили, а на это они денег не жалели. Они даже ввязались в отвратительную и преступную авантюру ради того, чтобы иметь больше средств для этой благой цели. Вот из таких-то прикормленных ребят и был Марикин папа. Он состоял на службе у Зика Корка, представителя старшего поколения. Мама Марики, соответственно, тоже была верна Коркам всей душой.
   Отец погиб в стычке со сторонниками Охти такой же ранней весной в позапрошлом году, мать – чуть позже, во время попытки государственного переворота.
   Тогда Корки наконец-то решили перебить всех анчу, то есть таких, как я, Миче Аги, рассказывающий вам про Марику. Перебить этих белёсых, белобрысых, светлоглазых исчадий глубоких пещер, что нынче свободно и припеваючи живут среди нормальных людей. У Корков был шанс захватить престол, но, увы, Охти опять победили.
   Маму затоптали кони полиции и стражи, наводящей порядок, мчащейся ко дворцу, чтобы очистить его от людей Корков, ворвавшихся внутрь. Верховые неслись по их улице во главе со взрослым товарищем детских игр всех ребят этой части Серёдки. С ним Марика теперь в лютой ссоре. Её мать выскочила из калитки, имея в руках недопитую бутыль самогона, и бросилась наперерез, поливая людей в форме алкоголем и распоследними ругательскими словами. «Вонючие уродские свиньи!» - самое приличное из того, что она им прокричала, и самое последнее. Мужчины просто не успели остановить коней. И тут же была Марика, которая тоже выскочила и с воплем: «Мама! Мамочка, не надо!» - бежала следом.
   Её ухватил за шкирку и перекинул через седло тот самый чёртов друг детства. Кони сбавили ход, но по инерции проскакали вперёд ещё немного. Вслед за предводителем полицейские остановились, и один из них, следуя приказу, направился назад, посмотреть, что с женщиной. Там, у их калитки, уже клубилась толпа, жители Някки, вооружённые кто чем, спешили на Вершинку, отстаивать существующую власть и привычный порядок и выгонять захватчиков из дворца. От топота ног тряслась земля, пыль стояла тучей, камни мостовой были красны от крови. Понятное дело, в таких случаях не обращают внимания на тех, кто упал. Верховой не смог пробиться сквозь грозно наступающую плотную толпу разъярённых мужчин и даже женщин, которая была уже тут. Друг детства сгрузил Марику по другую сторону чужого забора и крикнул:
   - Домой, Марика! Домой, и огородами! Не улицей, а то затопчут!
   Как и положено таким, как он, этот человек поскакал дальше, туда, где шёл бой и погибали поднявшие мятеж старые Корки и их сторонники. В том числе, Васяткин папа.
   Понимаете теперь, почему этим детям приспичило мстить?
   Их месть будет ужасной. Достанется всем: столичным анчу и даже уцелевшим, малодушным, молодым Коркам, что переметнулись теперь на сторону Охти. Но, наверное, есть и те, кто против, наверное, есть те, которые пока затаились, а смелые ребята действуют, облегчая им задачу.

   *
   - Слушай сюда, - сказала Васятке Марика. – В этой лавке продавцом мальчишка. Ещё даже младше нас. Он торгует то вместе, то в очередь с девчонкой. Такой же мелкой. Бывает, конечно, там и взрослые ошиваются. И собака страшно красивая.
   - А! А то я думал, как это: дети одни в ювелирной лавке? Вдруг грабители нападут?
   - На эту лавку не нападут, - мотнула головой Марика.
   - Почему? Это на большой, очень сильно охраняемый магазин ювелиров Аги не нападут. А на какую-то задрипанную лавчонку в Серёдке… Э! Мы же не собираемся вредить дому Аги? Э! Я слышал: они открыли здесь магазин.
   - Не трусь.
   - Что?!! – Васятка остановился и сказал, что не двинется с места, если девчонка немедленно не расскажет ему всю задумку. Братья Аги – они известные волшебники, и связываться с ними фокуснице Марике никак нельзя. И Васятке нельзя – ему надо о матери заботиться. Как он будет заботиться, если его превратят в пыль или даже в какашку? К тому же он Гошке должен два цагрика. Как отдавать в таком случае? Волшебников трогать не надо, будь они хоть трижды за Охти.
   - Это из-за них, из-за Аги, младшие Корки предали своих стариков и переметнулись к Охти. И даже породнились с ними, - выдвинула аргумент Марика.
   - Я пошёл домой, - не внял мальчик. - Мы с тобой лично видели, как старший Аги разделался с «Чёрным мстителем», с тем пиратским кораблём, помнишь? Мы с тобой были на пляже. Теперь младший братец также разделается с нами.
   - Мама тоже на пляже была и сказала, что Миче Аги – паршивый убийца. Погубил всех пиратов, - напомнила девчонка.
   - «Чёрный мститель», - взмахнул рукой друг, - это такое волшебство. И случалось уже не раз. Всем известно, что оно убивает всех на своём пути. Нас бы тоже убило.
   - Мама сказала, что своих бы оно не тронуло. Это тоже всем известно.
   - Кого поважнее – не тронуло бы. А ты кто такая? Кому ты своя? Только бабкам – и всё.
   - Не бабкам, а бабушкам.
   - Вспомни, твоя мама пела песни и видела аж два «Чёрных мстителя». И две штуки меня. Она пьяной была, как всегда.
   - Получишь в ухо. Ты идёшь или струсил?
   - Я струсил, - сказал Васятка.
   - А наше правое дело? А честь, достоинство и слава?
   - Плевать мне на славу. А вот на долг в два цагрика не плевать.
   - А справедливая месть? И, между прочим, сегодня очередь торговать девчонке. Волшебников не будет.
   - Плевать.
   - Тогда я одна пойду? – тихо, жалко и неуверенно проговорила хитрая Марика. И в глаза Васятке поглядела так преданно и нежно, что тот подавился воздухом.
   - Ладно, пошли, - сдался мальчик. – Правое дело требует жертв.
   - Тогда на, неси кошку. Она тяжёлая, и я устала.
   - Я что, первая жертва? - отказался парнишка и спрятал руки за спину.

   *
   Он так и не взял у Марики мешок. Ещё чего. И так Васятка всегда делает то, что она ему велит, но всему же есть предел.
   На лавчонке, торгующей украшеями и всевозможными амулетами, над входом красовалось стилизованное солнце – личный знак старшего из братьев Аги, что-то вроде шутливого герба. Вы помните: то есть, мой. На закрытой двери виднелась табличка: «Извините, у нас обед».
   - Ладно, подождём, - шепнула Марика и отступила в переулок.
   Васятка блаженно потянул носом: здесь пахло крохотными светло-лиловыми цветами, что ранней весной заполняют Някку. Маленькие – маленькие, такие, что и в букет не соберёшь, а, поди ж ты, перебивают даже вечный запах моря и сосен и стряпни в уютных и тёплых домах. Они глядят на вас изо всех щелей: между камнями мостовых и дворовых оград. Даже взрослые мужчины иногда смешно ходят на цыпочках, опасаясь помять. Весна, пора любви, хороших надежд и перелётных птиц. Они уже летят где-то над морем с других континентов, и очень, очень скоро будут здесь. А пока море пустынно, чисто и прохладно, а за городской стеной слышен рёв свирепой по весне, переполненной водой великой реки Някки. И нет ещё жары, и часты дожди, и пахнет водой, и свежестью, и этими цветами, и… дохлой кошкой.
   - Нет, это просто караул! – отворачиваясь, простонал Васятка.
   Марика всполошилась:
   - Караул? Где?
   - Я про кошку твою. Давай на крыльцо её бросим и смоемся.
   - На крыльцо – это совсем не то.
   Тут мимо них вприпрыжку пробежала девчонка с двумя пшеничными косами, с пакетом из кафе «Приятство» и улыбкой от уха до уха. Она доскакала до лавки, достала ключ и сунула его в скважину. На маленькой площади в этот послеобеденный час не было почти никого.
   - Видишь, какие они, гладенькие да чистенькие. Одеты с иголочки и каждый день в кафешках объедаются. Такие вот они, анчу, а мы бедствуем, - бормотала Марика, пока девчонка возилась у двери. У нас с тобой по их милости отцов нет, и тебе вкалывать приходится.
   В Васятке, однако, чувствовалась тяга к справедливости.
   - Ты, Маруся, бабушкины слова-то с соображением повторяй, а не так просто, чтобы языком помахать. Вовсе мы не бедствуем. Нормально живём, особенно ты. В обносках отродясь не ходила. Что, по-твоему, делает эта девочка? Не вкалывает, что ли? В выходной могла бы спокойно бегать и играть, а работает, однако. Только у них, у Аги в семье, это уже бизнес, а у меня пока приработок. Но ничего, я ещё раскручусь. Отдам Гошке два цагрика и свожу тебя в кафе. Пойдёшь, а? Кстати, она не анчу.
   - Она не анчу, но она в их шайке. Будешь молодцом – пойду в кафе, а станешь трусить – не пойду. И нечего обзываться Марусей. – Марика потащила приятеля к лавке. – Передвигай ножки, капиталист. Повелитель ваксы и гуталина.
   - Не трогай меня руками, - шипел на неё мальчишка. – Сначала за мешок заразный хваталась, а потом за меня. Убери лапы свои, говорю.

   *
   Девчонка с пшеничными косами как раз расположилась за витриной и вонзила белые ровные зубки в пирожное из «Приятства». На её мордочке читалось прямо невозможное блаженство. Но только лишь звякнул колокольчик у входа, оно сменилось приветливо-деловым выражением, а пирожное на блюдце было убрано в ящик. Послеобеденное затишье заканчивалось, ожидался вечерний наплыв покупателей. Дела в лавке шли отлично.
   - Добрый день! – весело крикнула девочка и, увидев, что это просто мальчики, добавила, чтобы те не смущались: - Хотите посмотреть? Смотрите. Такие всякие мальчишечьи прибамбасы слева. Недорогие. Есть медные, деревянные, разные. Я расскажу, для чего амулеты, которые вам понравятся. Скоро поступит новинка: подвески с мордами хищников. Будут подороже, подешевле. Мальчикам нравится. Это для удачи, силы и уверенности. Вы что в шапках-то? Выпал снег, что ли?
  А в шапках они для того, чтобы их не узнали. Шапки натянуты до самых глаз, снизу лица замотаны шарфами.
   - Здесь женские дорогие украшения, - хихикнула маленькая продавщица, видя, что парни пересекают помещение по направлению к ней. Хотите подарки мамам?
   - Мы бы хотели, - сказала Марика, - если бы у нас были мамы.
   - Вы собираете пожертвования? – подняла брови обладательница пирожного и пшеничных кос. – Просто так не даём. Только смотря на что. И только тем, кто имеет бумагу. Документ, в смысле.
   Голос у девчонки стал взрослым и деловым, взгляд – отчуждённым. Такая точно просто так не будет сорить деньгами. А ведь она, как видел Васятка, помладше него.
   Марика плюхнула на витрину, где под стеклом красиво поблёскивали украшения, мешок с дохлой кошкой.
   - И ничего не покупаем, - девочка шарахнулась в сторону и зажала нос. – Что за безобразие! Уберите немедленно!
   Но Марика хладнокровно вытряхнула разлагающуюся дохлятину прямо на стекло, и у маленькой продавщицы случился настоящий шок. Она привалилась к стене, её лицо посерело, а глаза вылезли из орбит. Кажется, ей не хватало воздуха.
   - Мы те, - со зловещими подвываниями начала Марика, - кто мстит за попранные честь и достоинство и поруганную славу тем, кто против нашего правого дела…
   - Послушай, ей плохо! – схватив Марику за плечо, крикнул Васятка.
   - Им всем будет плохо, ибо никто не смеет, дабы…
   Оттолкнув подругу, Васятка бросился за витрину к девочке, сползшей по стене и, кажется, потерявшей сознание. Тут же со стуком распахнулась дверь и вломилась полиция. Марика ухватила мальчишку за рукав и потянула в подсобное помещение, где должен был находиться запасной выход. Испуганный парнишка оставил девочку и побежал за Марикой. Но в маленькой комнатке не было двери. То есть, ребятам так показалось. Марика со всей дури шарахнула стулом по оконному стеклу, но оно не разбилось. Странно. Марика ударила снова, но стекло даже не треснуло. Мало того. Кусок совершенно гладкой стены отъехал в сторону, и из этой замаскированной двери в комнату набежали какие-то люди. Полицейские вбежали сюда из торгового зала.
   - Ой, что делать? – пискнул Васятка.
   Марика применила магию. Тот самый стул полетел прямо на мужчин. А она потащила мальчишку следом за ним. Парни в форме шарахнулись от стула, Марика с Васяткой оказались в первом помещении, и тут их снова попытались схватить. Человек въехал в лавку прямо на коне и развернул его так, чтобы перегородить проём. Спрыгнул и обратился к ребятам:
   - Где?
   А кто бы мог подумать, что двое детей причастны к столпотворению?
   - Там! – Васятка находчиво показал в сторону подсобки.
   Человек отпустил их плечи и в три прыжка пересёк помещение. Конь остался в дверях. Знакомый конь, между прочим.
   - Сокровище, привет, - сказал ему Васятка. – Пропусти, а?
   - Сокровище, это я. Ку-ку, - заискивающе произнесла Марика.
   Конь дружелюбно отнёсся к мальчику, а от запаха, исходящего от девчонки, его едва не стошнило. Было похоже, что он закашлялся. Но препятствовать знакомым не стал, и юные мстители просочились на улицу.
Лавка оказалась окружена полицией и зеваками.
   - Скорей! – закричал мальчик и ткнул пальцем в дверь. – Скорей, на помощь, там!
   Кто-то бросился внутрь, поднялась суматоха. Мальчик и девочка выбрались за спины оцепления, сдёрнули шапки и нырнули в первую же улицу. Навстречу бежал взбаламученный народ. Борцы за великое дело свернули направо, в заросший проулок, а затем, берегом речушки со всех ног понеслись в своё убежище.
   - Что мы наделали! – стенал на ходу Васятка. – Вдруг она померла, девчонка-то? Ты видела, что с ней стало?
   - А нечего быть такой трусихой, - отдуваясь, буркнула Марика.
   - Вот кошмар! Тебе её не жалко?
   - А что делать-то? Она приспешница анчу.
   - Дура! Она маленькая ещё!
   - Сам дурак. Таких, как она, всегда били. Мне бабушки рассказывали. И не только они.
   - Но убивать зачем? Я никого не собирался убивать. Я не убийца!
   - То есть, став взрослым, ты не собирался мстить?
   - Ужас! Я не хотел! Не понимал! Я такая скотина!
   - Послушай: у малявки просто обморок. Заткнись и прибавь ходу, а то нас поймают. Как я с тобой дружу, с нытиком таким?
   Но Васятка не заткнулся. Он всю дорогу, и уже в развалюшке, продолжал развивать эту тему. Он дрожал и заикался от ужаса и отвращения к себе.
   - Злая ты, Марика, злая, злая. Из-за тебя я потерял всех друзей, один Гошка остался. Ты говорила, что у нас будут единомышленники, но никому это не надо, всем и так хорошо. Даже дети Корков не хотят быть с нами. Все рады, что теперь мир, только ты не рада. Балдеешь от своего театра, а добрей не становишься. Люди, которые искусство любят, хорошими должны быть. Больше я дружить с тобой не хочу.
   - Подумаешь! – отмахнулась Марика, старательно делая вид, что ей всё равно. – Ты так говорил, когда мы подожгли курятник в Пониже, даже бросился курей спасать. И когда мы дразнили маленьких анчуток в парке и бросали камнями в их няню. И когда на базаре перевернули анчутский лоток. И когда подложили ужа в корзину анчутской бабке. И когда коню кой-кого из Корков мы подсыпали сам знаешь чего, чтобы он не победил на скачках... Ты, Васёк, зачем соглашаешься на всё, если потом мне житья своими переживаниями не даёшь? Сначала надо думать, а не потом.
   - Потому что ты моя подруга, и всю плешь мне проела правым делом своим. Вот что я наделал: девчонке навредил маленькой. Конь заболел, а конюха уволили. А чем конюх-то виноват? Он никакой не анчу. А конь? А куры? А ужик?!!
   - Короче, - топнула ногой уже переодевшаяся Марика. – Ступай-ка ты чистить сапоги, а то могут подозрения возникнуть. Не вопи и не паникуй. Это не угрызения совести. Это страх попасться. И, если бы не я, то у тебя вообще никаких бы друзей не было.
   - Как раз наоборот, - разбушевался Васятка. – Это с тобой, злыдней заморской, никто дружить не хочет. Видят меня с тобой и думают обо мне плохо. А ещё платьица рисуешь! Художница!
   - Ну это-то при чём?
   - При том! – взбунтовавшийся мальчишка выскочил на заброшенный двор, в заросли бурьяна. И вернулся. – Видела, кто нас схватил у выхода?
   - Конечно.
   - Он знает нас, как облупленных.
   - И что?
   - А если узнал?
   - Значит, плохи наши дела.
   - Говорил я: нельзя трогать Аги. Они дружат с самим королём. Мало того: теперь каждая палка знает, что Миче Аги, оказывается, родной брат королевича – их в детстве разлучили. А королевич знает нас, как облупленных.
   - Я его ненавижу.
   - Он играл с нами, когда мы были младше, а он был студентом и жил на нашей улице, и никто не знал, кто он. Мы звали его Петриком Тихо, и он ведь хороший человек. Он спас тебя!
   - А мою маму не спас.
   - Так не мог же он один всех спасти?! Нашла виноватого! Нормальный человек под ноги лошадям и толпе не бросается. Она неожиданно выскочила. Твоя мама пьяной была, как всегда. И ей поскандалить хотелось.
   - В глаз получишь, - сверкнула очами Марика. – И вообще, в лавке просто сигнализация, оказывается, имелась. Волшебная и обычная. Девчонка успела рычажок повернуть или кнопку нажать. Кабы не это – всё бы получилось.
   - Что получилось? Давай, скажи честно, чего ты хотела? – устало спросил Васятка. – Хотела, чтобы мы убили девочку, подожгли лавку – и тикать?
   - Нет, конечно.
   - Тогда что?
   - Просто… Напугать… Ну, а дальше – как пойдёт.
   - Всё, - сказал мальчик. – Не ходи больше ко мне. Я попрошу маму на порог тебя не пускать. Я сегодня вечером опять пойду в мяч играть, потому что ты уронила мой авторитет так, что подумать страшно. Мне нужно его восстанавливать, и с ребятами заново подружиться. И если меня королевич узнал – то и очень хорошо. Пусть сажает в тюрьму – я заслужил. Тебя я, конечно, не выдам, не трусь. Совру что-нибудь.
   - Иди-иди, предатель несчастный. Нужен ты мне больно, - напутствовала его Марика. Она делала вид, что ей всё равно, но на душе было мерзко и горько.
   Она хотела вести за собой во имя правого дела – и лишилась последней дружбы в своей жизни.

   *
   Девчонка не сразу пошла домой. Её ещё понесло зачем-то пошататься по окрестным кварталам и посидеть на пеньке у родника. Но наконец, уставшая после всех этих дел Марика подошла к своей свежеокрашенной, и потому открытой настежь калитке. Во дворе бабушка Вета спокойно развешивала бельё. Видно, их с Васяткой не узнали, иначе полиция была бы уже здесь. Позади смутные, бурные времена, оттого-то в подбрасывании дохлой кошки на анчутский прилавок сразу углядят политические мотивы. А это вам не то, что кража персика на рынке или половика с ограды. Слова Васятки не шли у его подруги из головы. О том, что девочка и помереть могла, уж очень паршиво она выглядела. И что же получается: Марика убийца? Тогда её точно посадят в тюрьму. Если найдут, конечно. В тюрьму очень не хотелось.
   Совесть ворочалась, вздыхала и царапалась внутри, но Марика успокаивала себя тем, что она ведь борец за правое дело, и в будущем её ждут непременные стычки с Охти, их любимыми анчу, их друзьями и сочувствующими…
     Вот Марика такая взрослая, с ружьём в руках, верхом на белом жеребце вроде Сокровища. На ней белая блузка (белый цвет – символ чистоты), с рюшами (это очень женственно) и широкая, развевающаяся юбка, отделанная тесьмой с орнаментом в цветах благородных Корков. Волосы тоже развеваются. В одной руке у неё, как было сказано, ружьё, а в другой – стяг, символизирующий свободу. Он тоже полощется на ветру. Тогда будет весна, как сейчас… Или лучше лето: на фоне зелени картинка красивее. А золотой осенью – вообще здорово. Вот Марика стреляет – очень метко. И, конечно, попадает в цель. В какую-то цель. Представлять что-то конкретное не хотелось. Это всего лишь к тому, что жертвы всё равно будут, что уж тут поделаешь.
   Совесть, однако, не дремала и разукрашивала красивую сцену ненужными подробностями. Широкая юбка цепляется за колышек в палисаднике и рвётся. Выдранная из земли железяка повисает на прочной тесьме – отделке юбки и ударяет коня по ноге. Тот картинно встаёт на дыбы, а у Марики заняты обе руки. Флаг на длинном древке перевешивает, освободительница кувырком летит в коровью лепёшку. Белая блузка смотрится ещё эффектней, чем до падения. Волосы больше не развеваются, зато лезут в глаза. Чертыхаясь, предводительница восставших ищет туфлю и ружьё.
   - Вперёд! – кричит она соратникам. – За правое дело! – и показывает флагом, куда конкретно вперёд.
   То ли из-за того, что слипшиеся и не слишком душистые волосы закрывают обзор, то ли из-за того, что Марика не продумала массовую сцену, соратников не наблюдается. Где они, соратники?
   Тут откуда ни возьмись – Васятка.
   - Дура ты, Маруся, - говорит он. – Могли бы с тобой пожениться и жить счастливо. А теперь, поскольку я нынче на стороне Охти, то вынужден тебя застрелить.
   На Васятке форма гвардейского полка. Он вытирает глаза платочком, который в пору беззаботного детства вышила для него Марика.
   - Но ты ведь не убийца, Васятка! Ты добрый! Тебе всех жалко!
   - Тебе не было жалко ни курей, ни ужа, и в городе ты всех перестреляла. Вот тебе!
   Звучит выстрел, Марика падает обратно в коровью лепёшку. Сверху падает флаг и скрывает её от любопытных взглядов бездушных горожан. Муся, которая вовсе не кошка, а девчонка из другого класса, теперь уже тоже выросшая, бросается на шею Васятке. На ней национальная одежда деревенских девушек Някки. Они целуются прямо в губы. Занавес.
   Жуть!
   Да, жертвы будут непременно. Муся прямо напрашивается на роль жертвы, сердито подумала Марика и пнула камешек перед калиткой. Девчонка так и не поняла, кто победил: она или её совесть. Судя по всему, борьба ещё шла, и, входя во двор, Марика отгоняла от себя видения посеревшего лица маленькой продавщицы, а также Васятки, бьющегося о дверь горящего курятника, и уговаривающего её не мучить коня и не уносить с берега реки едва проснувшегося после зимы ужика, которого на базаре непременно прихлопнут…
   Нет, борцам за правое дело надо упрятать жалость куда подальше. Разве кому-нибудь было жалко Марику, оставшуюся без родителей? Кто-нибудь сказал ей доброе слово? Кто-нибудь утешил? Королевича Петрика, который до того маскировался под обычного студента и жил на Васяткиной улице, а потом явился с утешениями и добрыми словами, Марика выставила вон и сказала ему, что они враги навек. И очень гордилась этим поступком.
   Она перестала ходить на пустырь играть с другими ребятами, потому что они-то не пожелали ненавидеть королевича, а наоборот, всё ждали, когда у него выдастся свободная минутка, чтобы погонять с ними мяч или просто перекинуться парой слов. Если это случалось, все окрестные кварталы стояли на ушах от счастья. Марика не такова, нет. Она понимает, что Охти сперва лишили её и Васятку родителей, а теперь подлизываются. Она не предаст правое дело ради… Ради дружбы с предателями. Вот.
   Жалко, что Марикин друг взбунтовался и собрался идти на пустырь. Но, с другой стороны, может, он выведает что-нибудь о той девочке, узнает, что она не померла, а просто в обморок упала, и успокоится. А успокоившись, вернётся к Марике. Если же не выведает, Марика сама завтра всё узнает и скажет ему, болвану:
   - Смотри, я была права. Вытирай сопли и пойдём, украдём шестерых кошек одной одинокой анчутской тётки, что живёт на Неровной улице. Занесём их на другой берег Някки – аж в Заречку, и пусть тётка порыдает да их поищет. Отличный план!
   Васятка должен оставить тупую компанию, гоняющую по вечерам мяч, и снова переметнуться к ней.
   А Муся у неё ещё узнает, почём фунт лиха!

   *
   - Где ты была? – подняла брови Вета при виде внучки.
   - Гуляла я.
   - Вот как? Может, у тебя свидание было? – хитро подмигнула бабушка номер два.
   Всё. Девчонка влипла. Предположив, что внучка влюбилась, Лизаветы не успокоятся, пока не доведут её до трясучки.
   - Ладно – ладно, - трещала Вета, - потом расскажешь. Ступай в дом – тебя там ждут. Слушай, чем от тебя так пахнет? Свидание было на помойке?
   - Кто меня ждёт?- перепугалась Марика, подумав о полиции. – Я никого не хочу. Ничем от меня не пахнет. Я - как это? Упала. Надо руки помыть.
   И она ринулась к умывальнику.
   - Вот и славно. Смотри там: ни на что не соглашайся, - произнесла загадочную фразу бабушка.
   - На что? – расширив от ужаса глаза, спросила внучка. Она была уверена, что это пришли её арестовывать.
   - А женщина явилась. Жена одного из друзей Аги. Знаешь, того, который художник. Который Лёка Мале, - тоном заговорщицы поведала Вета. – Что ей надо, не говорит, тебя ждёт. Она, как известно, работает со свёкрами вместе, придумывает наряды всякие и фитюльки для них. А потом они их в магазине своём продают и, как все приспешники анчу, деньги гребут лопатой. А я всегда говорила, что не доведёт тебя до добра твоё художество и увлечение костюмчиками – картинками. Вот, дождалась теперь? Возьмут тебя в оборот! Но ты же ведь умница, ты знаешь, что все они – наши враги. И всё, что ни предложат – зло злющее. Ты не соблазнишься ведь посулами и речами сладкими?
   - Да бабушка! – воскликнула Марика и, наконец, отвела от лица руки с полотенцем. – Ещё ничего не известно. С чего бы понадобилось меня посулами соблазнять?
   Сердце театралки сладко заныло. Аня Мале создавала красивые платья. Брючки. Кофточки. Блузочки… Такие красивые, что захватывало дух. А ну как она узнала, что Марика может…тоже… и… Не может быть! Надо взять себя в руки. Это пришли её стыдить, ругать, угрожать ей из-за истории в ювелирной лавке.
   - Я постараюсь ни на что не согласиться, - пообещала бабушке внучка. Повесила полотенце и пошла в дом.
    По пути она сняла с верёвки ещё вчера высохшее платье и переоделась прямо в сенях. Платье было в полоску, оно очень шло ей. Марика сама его сшила в прошлом году. Бабушка Вета поджала губки:
   - Больше нечего надеть, что ли? Долговязая ты в нём – страсть! И так-то каланча каланчой. И в кого такая вымахала – не понять. В пятнадцать лет девочке не положено быть такой дылдой.
   - Мне уже скоро шестнадцать исполнится, - напомнила внучка.
   - Тем более. Волоса наверх не зачёсывай – ещё выше будешь казаться. И в кого они у тебя такого сизого цвета непонятного? В голубя, что ли?
   - Бабушка!
   - А что, бабушка? Цветом как голубиные перья.
   - Дразнитесь с бабушкой Лизой, как дети, честное слово! Не надоело? Уж какая выросла, такая и выросла. Волосы у меня в маму, если не помнишь. И высокой она была. Выше папы.
   - Погруби-ка ты ещё. Иди, давай, в дом, а то Лизка там замучилась уж  следить, как бы эта Мале чего не спёрла.
   Скорее, это Вета извелась вся в ожидании момента, когда можно будет приникнуть к замочной скважине и подслушать.
   На негнущихся ногах Марика вошла в кухню, где её ждала невысокая хрупкая женщина с весёлым лицом и смеющимися глазами. Бабушка Лиза металась у кастрюль, симулируя дикую занятость. Гостье из вражеского стана она не предложила ни чаю, ни печенья, поэтому та стояла и разглядывала Марикины картинки на стенах. Она пришла буквально за несколько минут до художницы.
   - Ты Марика? – спросила женщина, едва девочка показалась в дверях. – Очень замечательно. Я Аня Мале. У меня к тебе дело. Надо обсудить наедине.
   Бабушка Лиза, услышав это, просыпала на пол картофельные очистки и всем своим видом показала, что подбирать их намерена долго – долго, так что никакого «наедине» не будет.
   - Э-э-э… Может, в мою комнату? – неуверенно протянула внучка. Ей вовсе не улыбалось, чтобы бабушки узнали о её тайной борьбе и дохлой кошке. В том, что речь пойдёт об этом, она не сомневалась.
   - Отлично, - улыбнулась гостья.
   Марика крутанулась на пятках и толкнула от себя дверь.
   - Оу! – взвыла бабушка Вета, получившая ручкой по лбу. Она только-только собиралась припасть к замочной скважине.
   - Предложение такое, Марика, - усмехнулась Аня. – Пройтись прогуляться к Икке.
   - Ага, - моргнула поборница правого дела. – Угу. К Икке.
   Не было похоже, что Аня сильно сердится на Марику и непременно желает сделать ей внушение. А что тогда? Заговорщица заподозрила подвох и прониклась недоверием.
   Невестка Мале начала разговор о своём деле, едва они свернули к притоку великой реки Някки.
   - Говорят, дирекция Овального театра вот-вот объявит конкурс на лучшие костюмы к пьесе «Прекрасная Ориес». На костюмы и декорации. Пьесу давно не ставили, а, между прочим, когда-то она была популярной и очень любимой. Даже один из военных кораблей назван «Прекрасная Ориес». А в театрах о ней забыли. Хотят возродить пьесу, и чтобы всё было красиво и достойно.
   - Достойно? Ну уж нет! Это же комедия. Что достойного в комедии?
   - Эх, Марика, совсем тебе этот жанр не известен. Сходи, посмотри хоть одну смешную пьесу. «Прекрасная Ориес» - это и о любви, и о героизме. Конец, хороший, что есть – то есть. Это расстраивает серьёзных граждан. Там много всего, потому постановка должна иметь большой успех.
   - А я при чём?
   - Хочу принять участие в конкурсе. Почему бы нет? Обещана большая премия и всяческие призы. Опять же, люди знать будут, кто придумал всё оформление. На афишах напечатают имя. На фестивале можно выступить с парой слов перед всем городом. Покупателей в магазине прибавится. Повышение продаж. Хороший доход.
   - Какое я имею отношение к вашему магазину?
   Марика едва не ляпнула: «К вашему анчутскому магазину». Хотя, никто из Мале не анчу, просто дружат с семействами Аги и Охти. Аня засмеялась:
   - У меня есть шансы победить. Но нужен помощник. Конечно, о нём будет официально заявлено. Помощник разделит со мной премию и славу.
   «Для подростка, подобного Марике, это, должно быть, очень заманчиво. Особенно, слава», - подумала Аня, которой этот пункт был особенно безразличен.
   - Вы хотите меня позвать в помощь? – расширила глаза девчонка. – Что, правда, что ли? А почему меня?
   - Я знаю, что у тебя есть идеи, я слышала о тебе. Но ты сама не можешь участвовать.
   - Почему это?
   - По возрасту. Ты несовершеннолетняя. И нужного образования нет. С моей помощью о тебе узнают и заговорят.
   - Интересно, откуда вы сами знаете обо мне?
   - Не буду лукавить: слышала от королевича Петрика, когда он жил здесь.
   Марика нахмурилась. В те времена она ещё бегала играть на пустырь и каждому, просто каждому, показывала свои рисунки. Её куклы были обшиты лучше, чем у других девочек, и себе она уже мастерила простенькие вещи. Вероломный королевич Петрик тоже всё это видел. 
   Аня Мале продолжала соблазнять Марику:
   - Для тебя откроются разные возможности, разные дороги. Образование. Работа. Ты пройдёшь хорошую школу. Это пригодится. Может, у тебя уже сейчас появятся предложения и какой-нибудь заработок. Возможность сотрудничать с модным домом Мале – это тебе не хухры-мухры, - закончила Аня.
   - А помощник-то вам зачем? Вы что, сами не справитесь? – поморгав глазами, спросила Марика. Навестка Мале пожала плечами:
   - Надо помогать талантливым детям.
   - И всё?
   - Это не мало, по-моему. К тому же, помощник всё равно необходим.
   «Зачем?» - про себя усмехнулсь Аня. И тут же придумала ещё одну причину на всякий случай:
   - Сверкровь у меня сильно занята, а я, знаешь ли, недавно сломала правую руку. Побаливает до сих пор.
   «Не накаркать бы», - подумала Аня.
   На самом деле, так не бывает. Не может такого быть, чтобы вдруг раз – и сбылись все самые заветные мечты. Начать карьеру в пятнадцать лет, сотрудничать с известными людьми, вращаться в той среде, куда так тянет… Даже, если они с Аней не победят, всё равно… И ей ведь почти обещано содействие дома Мале в будущем. Или даже сейчас. Эя, вот здорово!
   Стоп, сказала себе Марика. Она так размечталась, так возрадовалась, рассиропилась, а между тем, предложение исходит от врага. Да. Как можно было забыть об этом? Да подобными мыслями Марика едва не предала правое дело! Ах, почему, почему, к ней не пришёл кто-нибудь другой? Кто-нибудь из Корков? От Зика Корка, конкурента Мале?
   О, как судьба несправедлива! Такой соблазн для Марики – и такая великая жертва!
   - И скольким же талантливым детям вы помогли? – окрысилась девчонка. Она хотела дать себе время для борьбы с соблазном.
   - До сих пор лично я занималась своим маленьким сыном. Мне было не до других. Но пора начинать вести активную жизнь. Ты можешь стать первой. Мне тоже однажды помогли. Я знаю, что значит иметь поддержку, когда делаешь первый шаг.
   - И кто помог вам?
   - Если мы подружимся – расскажу.
   - А если бы я была анчу, мне бы тоже помогли?
   - Лично мне наплевать на расовые различия.
   - И дружите с Охти?
   - Почему не дружить? И какое это имеет отношение к тебе и твоей карьере? Я не стану тебя перевоспитывать и лезть в твои убеждения. Ты не обязана будешь общаться с теми, с кем общаюсь я. Подумай, Марика, это твой шанс. И мой тоже. На победу. Талантливые люди должны объединяться.
   - Так вот, фигу вам! – крикнула Марика. – Побеждайте сами в своём конкурсе! С другими объединяйтесь! Я знаю, кто вас подослал! Не желаю иметь дело с такими! Я сама… потом… как-нибудь… А вы можете идти к своим анчу! Да-да, шуруйте к ним! Вы все враги! Охти, Аги, Мале! Вы убили моих родителей! Из-за вас мы живём так плохо!
   - Я предлагаю тебе жить лучше, - не отступилась Аня. – Что было – то прошло. Думай о будущем.
   - Да ненавижу я вас! - подпрыгнула Марика, сжав кулаки.
   - Твои родители сами лезли на рожон. Ты слишком задержалась в детстве. Пора взрослеть.
   - А вы тоже лезете! В душу! Попрали вы все устои! Всё хорошее уничтожили!
   - Марика, подумай лучше. Говори своими словами, а не так, как твои бабушки тебе внушили.
   - Что думать? Я вас ненавижу!
   - С такими убеждениями, девочка, ты далеко пойдёшь, - хмыкнула Аня. – Ладно. Жду твоего решения три дня. Потом начинаю искать другого компаньона. На самом деле талантливых детей полно. И взрослых тоже. Если захочешь сотрудничать, просто приди и скажи «извините».
   - Ненавижу!
   - Три дня.
   - Нет.
   - Всего хорошего, - холодно сказала Аня Мале и, свернув в сторону, заспешила вверх по улице.
   Глупая, глупая девчонка! Аня в досаде кусала губы. Отказаться от собственного хорошего будущего ради чужого бестолкового прошлого!
   Марика глядела ей вслед, сжимая и разжимая кулаки и громко сопя носом, чтобы не разреветься. Её жертва велика и невероятна, но никто не узнает о ней. Только её совесть. Нет, невозможно отступиться от правого дела! Или?.. Может, она непроходимая дура?
   Больше такого не повторится, жизнь единожды подкидывает шанс. Марика понимала это очень хорошо.
   - Ненавижу! – шептала она, чтобы утешить себя. – Ненавижу!
   Марика топала ногой и пыталась рвать на себе волосы, но горе, которое она сама себе причинила, не проходило. Тогда она опомнилась, решила уйти с дороги и выплакаться в буйных зарослях у Икки. И, резко развернувшись, девочка оказалась прямо перед обеими Лизаветами.
   - Вот чёрт! – невольно вырвалось у неё.
   Не иначе, как бабушки крались за нею кустами, и теперь всю душу вытянут и выплакаться не дадут.
   - Что такое, деточка? Что эта Мале хотела? Ударила тебя? Оскорбила? – квохтали Лизаветы. - Ты говори, говори, мы же всё понимаем.
   При этом они поправляли ей причёску и платье.
   - Зачем ты это надела? Ты в нём словно каланча, - покачала головой Лиза.
   - Да нормальный ребёнок, нормальное платье, - изменила Вета свои взгляды на внучкин рост и наряд.
   - Что эта дрянная женщина хотела? – приставали обе, уводя Марику ближе к зарослям и реке от посторонних глаз.
   - Она могла устроить мне участие в конкурсе, который объявляет театр. На лучшие костюмы. Обещала сотрудничество с домом Мале. Помощь в образовании. В кар… карь-ере.
   - Ох, и ничего себе! – всплеснули руками Лизаветы. – А ты чего? Ты ведь отказалась, правда? Зачем тебе это? Не женское дело – для театра малевать. Твоё дело – замуж выйти за нашего человека, и жить, как все. Если враг предлагает тебе помощь, в этом всегда есть подвох.
   - Не согласилась я! – всхлипнула Марика. И разрыдалась в голос, оглашая окрестности, на которые уже опустились сумерки, жуткими подвываниями.   
   На другом берегу Икки подростки собрались было развести костёр. Но, услышав страшные звуки, они кинулись прочь, на бегу поминая легендарный дух – Мрачного Курортника, который, в бытность свою живым, перепил минеральной воды.
   Бабушки подхватили Марику под руки и повели домой, попутно объясняя всем встречным-поперечным:
   - Это Мале её обидели. Оскорбили, унизили, втоптали в грязь. Сделали непристойное предложение.

   *
   Дома Марику уложили в постель и сделали ей горячий чай. Девочка всё никак не могла успокоиться. У неё уже не было сил рыдать. Она только постанывала, всхлипывала и билась головой о подушку. Бабушки нудели и нудели.
   - Как можно так убиваться из-за ерунды?
   - Что-то здесь не то. Не только в рисовании платьиц дело.
   - Глупое занятие, бесполезное.
   - Мале совсем сбесились от хорошей жизни.
   - Да, жили бы трудно, как мы, не занимались бы ерундой.
   - А может, здесь ещё и любовь? Говорю тебе: Марика влюбилась.
   - Это я говорила.
   - Нет, я.
   - Нет.
   - Да.
   - Марика влюбилась. Скажи, солнышко, в кого?
   - А мы скажем, пара ли он тебе.
   - Раз она так плачет, наверное, он из друзей этих Мале.
   - Он анчу! Верно тебе говорю!
   - Анчу! Эя! Я этого не переживу!
   - Это я не переживу!
   - Я.
   - Нет.
   - Да.
   - Марика, как ты могла влюбиться в анчу?
   - Забыла, кто тебя поил, кормил, внушал мысли о долге и чести!
   - Немедленно рассказывай, кто он, этот анчу.
   - Всё эти картинки! Художества до добра не доводят!
   - Выкинем все краски.
   - В театр больше не пойдёшь.
   - Ты опозорила нас, Марика!
   - Это удар прямо в сердце!
   - Да ни в кого я не влюбилась! Я хотела создавать театральные костюмы и красивые платья. Всего-то! – выкрикнула Марика.
   - Так плачут только из-за любви, - дружно просветили её бабушки.
   - По вашему, в мире нет ничего интересней, чем тупое обожание примитивной мужской особи? – возмутилась внучка. Это она где-то в книге вычитала.
   - Нет, любовь прекрасна, - закатила глаза Вета.
   - Но о долге забывать не следует, - провозгласила Лиза. – Твоя обязанность – улучшать благосостояние семьи и нарожать много борцов за правое дело.
   - Чего?! Я ещё и рожать должна? – Марике стало смешно: она же сама борец.
   - Это долг каждой женщины, - закивали бабушки. – Мы его выполнили, теперь твоя очередь.
   - Нет, - заупрямилась внучка. – Может, у меня будет свой модный дом. Может, будет свой магазин. Я и благосостояние улучшу, и конкурентов уничтожу. Мале в том числе. Муж? Бе-е! Вечно пьяная гадость в доме мне ни к чему.
   Зря она это сказала!
   - Ты на что это намекаешь? – взвились бабушки. – На наших детей намекаешь? На своих родителей, которые за тебя жизни отдали? Которые с горя иногда к бутылке прикладывались? Потому что сердце болело при виде несправедливостей, что в мире творятся!
   Очень долго ещё они объясняли строптивой внучке цели и задачи её жизни. Бабушки угомонились только тогда, когда замученная нынешним днём, нечистой совестью и напрасными сожалениями, Марика заснула под их нравоучительные вопли.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2014/02/21/1491
Иллюстрация: картина французского художника Лорана Парселье. Фото elina.v7,  Яндекс.Фотки.