Без вести спасенный Главы I-II

I
В парадной кисло несло страхом. Кирилл прижался дрожащим боком к правой стене и постарался превратиться в тень. Естественно, получалось плохо. Спасало только то, что и в парадной и на улице было темно. В воздухе витал тяжелый кислый привкус, сводивший оскаленный рот в гримасу. Глаза слезились – от недавнего ветра и от тяжелого духа, застоявшегося в помещении. «Как они здесь живут? Я бы давно сбежал…» -- подумал Кирилл, -- «Это ж надо, какой стойкий запах. Маньяк у них здесь что ли живет? Старушек пугает? Или кого-то убили недавно?» А потом запоздало подумал, что он тоже внес свою лепту – от него сейчас тоже разило отнюдь не отвагой. Да и чем еще может пахнуть от еще недавно свободного и довольного, а сейчас просто загнанного, причем не из чужой прихоти, а по собственной вине, зверя? Страхом и мокрой, запотевшей псиной. Кирилл вжался в стену и малодушно заскулил. Ужасно хотелось жить. Хотелось все изменить и самому измениться, деться куда-нибудь за тридевять земель, в чужую страну, пусть даже по чужой указке жить, ходить по струнке, в цирке работать, в конце концов, только жить. И тут же чей-то насмешливый голос в голове Кирилла напомнил ему, что именно от большого желания свободы он и сидит сейчас в этой вонючей парадной с грязными следами ног на полу и потеками на стенах. Что поздно идти на попятный, соглашаясь на все условия. Надо было сразу думать. И то, что у себя на родине стыдно, в чужой стране вряд ли станет привилегией. И что Кирилл свинья в ботинках. И много еще чего. Кирилл не любил этот голос. Он появлялся всегда, как только Кириллу хотелось проснуться и обнаружить, что это был только сон, и успокоено шепча: «Сон, мерзкий сон…» перевернуться на другой бок и снова заснуть, и этого не получалось, потому что все было на самом деле.
По улице прогрохотали сапоги. Несколько человек рассеянным аллюром пронеслись мимо подъезда, мимо Кирилла, мимо удушающего, выдающего с головой запаха страха. Кир нервно сглотнул, таращась в уличную темноту. Сапоги снова протопали, уже в обратном направлении. Кажется, их стало меньше. Кажется, они ставят посты. Сейчас будут прочесывать район, оцепят выходы, сквозные подъезды и проходные дворы. И обнаружат Кирилла, жалко жмущего ободранный бок к стене.
-- Клязьма! – совсем рядом, за дверью пищала рация и загонщик надрывисто кричал в муть помех, вызывая отдел. Или отделение. Или просто докладывал. Кириллу стало жутко, будто до этого все было просто так, ерунда, а вот сейчас наступило самое оно. Он жалко заскулил и зажмурился.
-- Клязьма! Пришли собак! Ну хотя бы одного! Своим ходом пусть бежит, с нас транспорт, потом отвезем!
Собак! Ну как некстати… если б без собак, все могло обойтись. Они бы могли не заметить его в темноте, он мог бы незаметно выскользнуть из парадного… Добежать до Никиты, поскрестись в дверь…Никитка бы открыл, дал одежду…
А с собаками – другое дело. Ладно бы еще настоящий пес, а то свой брат-оборотень. Сдаст, сдаст с потрохами и не постыдится, потому как прикормлен давно и плотно, потому как на иждивении хозяина – всемогущей службы безопасности… И не стыдно ему, потому как зарплату получает, и как служебный пес получает паек, а как сотрудник – надбавки, как пес – медальки всякие за отвагу и преданность, а как человек – отпуска и путевки на всю семью. И нет у него с тех пор ни стыда, ни совести, потому как все в мире покупается…
За стеной тяжело дышало в несколько глоток – недавно прибежавшие сапоги все не могли успокоиться, бестолково гомонили вполголоса, и старший шепотом матерился. Загонщик, взывавший Клязьму уверенно сказал:
-- Сейчас пришлют. Не уйдет он никуда. Даже если он не спрятался где-нибудь поблизости, а все-таки просочился мимо нас. Жаль, я сам не могу обернуться. Я бы без всякой подмоги!..
-- Кровожадный ты, -- сказали тихо, -- Это же охота, а не травля. Хочешь один на один – иди на бои. Для этого не обязательно преступников ловить. Бои сейчас разные проводят. И с собаками, и с людьми, и с оборотнями.
-- Да ну ее, эту охоту. С нее только жрать охота! – сказал молодой ломкий голос.
Кто-то приглушенно засмеялся в кулак. Вызывавший Клязьму посветил вокруг фонариком, отчего у Кирилла шерсть непроизвольно встала дыбом. Сжимаясь в комочек, Кирилл увидел, как на пороге парадного появилось в ореоле фонарного дрожащего света несколько теней ног. Ноги устало топтались на одном месте, пришаркивали, кто-то метко плюнул прямо в центр светлого пятна, правда, пятно вместе со своим центром тут же сместилось куда-то в сторону.
-- Бежит!
Со стороны универсама легонько прошуршали чьи-то ноги и новый голос, тоже молодой, сказал полушепотом:
-- Кого ловим?
--Смотри. – По-видимому, показывали фотографию. Потом зашуршали пакетом.
-- Да подождите вы со свои запахами! Кто такой? Вроде знакомый…
-- Да Кирюха это! Из Пятого. – Чуть виновато сказал старший. – Знаком?
-- Не может быть, -- Ахнули в ответ, -- Я ж его вот с таких лет знаю… За что хоть?
-- Разговаривает много. Кажется, шпионит. Социально опасный тип. Ведет подрывную деятельность…
-- Короче, в своем духе. Его из школы в свое время чуть не поперли – все нос воротил, не хотел со всеми на учет у кинолога становиться. Я, говорит, человек. А не собака.
-- Похоже на него. На что он, собственно, надеется? Что государство его заметит и скажет: да, Кирюша, ты человек. Иди, отдыхай, не работай, не учись… В слежку не хочет. В патруль не хочет. С учета как с цепи. В таможню его не берут, на границу тем более.
-- Сколько у него там последователей? Пятеро?
-- Уже трое. – Загонщик снова замотал фонариком. Перед дверью замаячило нервное пятно света.
-- Сами сдались. Уже в учебке. Головами трясут, говорят, что сами не поняли, на что поддались. Никаких привилегий, никаких обязанностей, вообще ничего. И купились же! Он, говорят, говорит, я не собака вам, чтоб баранов пасти.
Внимавшие сапоги тихо засмеялись.
-- Ага, теперь он и не собака. Сам не знает, чего хочет… Бестолочь. Ну, давай.
-- Сейчас… -- послышался шум снимаемой одежды. Что-то негромко скребнуло, встряхнулась собака. Шурхнул пакет.
«Это Арман. Точно, Арман. Вот скотина… Точно сдаст» -- металось в голове у Кирилла. Если раньше теплилась призрачная надежда, что будет кто-нибудь из старых, очень старых или наоборот, очень новых знакомых, то теперь она быстро и уверенно остывала. Арман был из приверженцев общего порядка жизни. Он не гнушался работой в охранке, числился хорошим следаком, отслужил в свое время на границе, поймав кого-то из своих нелегалов, после чего стал считаться благонадежным. В остальной жизни ничем от прочих не отличался. Имел жену и трех детей. Вернее, двух детей и одного официально заявленного щенка. Щенок жил в питомнике, дети – дома. Ходили слухи, что за каждого заявленного щенка полагаются пособия. А за сокрытого щенка – штраф. И отлучение. Так что не моги самостоятельно внушать собственному сыну (или дочери) воспитательные моменты. И даже не думай оставить его у себя насовсем. Щенки – достояние государства. Они – то есть официальные оборотни, состоят на службе, имеют родословную. У них вдвое больше прав, чем у обычных людей. А значит, и обязанностей тоже. В том числе и сдавать щенков на правильно ориентированное воспитание государству. Поскольку только государство вправе решать, что хорошо, а что плохо.
И, говорят, некоторые особо хитроумные семьи пользуются моментом, заводят щенков раньше, чем детей, сдают на воспитание, а потом, после детей, опять заводят щенков. И сдают. И получают льготы, разные поощрения, как многодетные семьи… И даже не жалеют. Может, они просто не понимают, что щенки тоже их дети?
За стеной фыркнул пес. Зашуршали лапы по асфальту. Сапоги дружно отступили. Пес колесил где-то по двору, а Кирилл старался не дышать. «Только бы Катаринка успела тогда уйти…» -- думал он. Мысли о Катаринке придали ему определенную долю оптимизма. Катаринка на свободе. И похолодел… Катаринка очень невнимательная. И неосторожная. Может быть, она в числе тех, двух, про которых говорил загонщик? И отлегло от сердца – нет, женщин в учебку не отправляют. Да и не станет она отказываться от Кира… В конце концов, в  кого тогда верить, если не в Катаринку? И если подумать, что Катаринка могла его предать, тогда можно спокойно выходить сейчас из подъезда и радушно говорить: Ну, идите сюда… Можно по одному. И бить, рвать, до последнего вздоха. Потому что тогда не стоит жить. Все опорочили. Все заповеди. Все идеи. Превратили свободных псов в цепных собак. Отняли детей. Разбили семьи. Построили новое, процветающее государство. Сытое и довольное. Единственное, что смущает – цветы лучше всего растут на чужих останках.
Самое страшное, что грозит Катаринке – это попасть в руки службе безопасности. Эсбэшники не сделают ей ничего плохого, просто она станет сначала приманкой для Кирилла, потом ее пристроят в питомник, где она будет рожать им здоровых потомственных щенков от какого-нибудь призера с очередной выставки. Только от одного! – в этом они все были особенно щепетильны, должны же оборотни хоть в чем-то быть, как нормальные люди. Чтоб не противоречило морали. А скорее, как думал Кирилл, чтоб не разжигать бОльшую неприязнь между людьми и оборотнями. Что, тем не менее, подчеркивало разницу – рядовые горожане посмеивались над государственными оборотнями и считало их чуть ли не ниже обычных собак. Собак, по крайней мере, можно было безвозмездно заводить, разводить, продавать, воспитывать по своему разумению. И вся ответственность за собаку ложится на плечи ее хозяина. И никто ему ничего не скажет. Собаки были свободнее, чем оборотни. Почти как люди.
Лапы заскребли ближе, Кирилл невольно замер, хотя и так уже очень долго лежал без движения. Проще говоря, перестал дышать.
В дверной проем просунулась острая морда. Арман с закрытыми глазами по миллиметру полз вперед, отсеивая лишние, чужие запахи. На мгновение Кирилл поверил, что Арман не заметит, не учует в общем сполохе страха, но Арман открыл глаза и посмотрел прямо на Кирилла. Потом закрыл и прошелся пару раз по парадной, поднялся по ступенькам на второй этаж. Кирилл даже поверил, что Арман почему-то нарушил букву присяги, что сейчас он спустится, выйдет, сделает вид, что никого там не было… Но, видно, слишком много везения подряд не бывает – Арман встал на лестнице, перекрывая возможную дорогу на крышу и глухо зарычал. Сейчас они зайдут… Зубы сводило от нервного напряжения, разрывало застывшие легкие, бухало в ушах сердце.
-- Кир.
Кирилл нервно вдохнул, не в силах больше сдерживать дыхание и сердце заколотилось, заглушая глухой шепот.
-- Кир. Я не смогу их далеко отвести. Они знают, что ты здесь. Я только заговорю их, отвлеку. Ты сразу беги. – Голое, бледное тело Армана было видно в темноте размытым пятном, слабо напоминающим человеческие очертания и Кир опять невовремя удивился – как нелепо выглядит человек, еще сохраняющий собачью позу. – Ты сразу беги. Я припугну их. Только не потеряй момент. Их пятеро, еще двое в подворотне. Они все здесь, перед подъездом. Я отведу их на пару метров. Не промахнись, Кир.
Не было времени оборачиваться и благодарить. Но Арман понял и без слов.
-- Катаринка у Сыча. Они пока ищут только тебя. Твои приятели попались им совершено случайно. Все ищут тебя. Ты нынче опасная птица, Кир.
Кир суматошно задергал затекшими лапами. Так он далеко не убежит… Арман понял его движение по своему:
-- Сомневаешься? Не доверяешь… Правильно. Мне не с чего помогать тебе. Но, если не будет преступников, вся моя жизнь пойдет под откос без работы. Мне интересно будет вас выслеживать, Кир. Я на самом деле желаю тебе уйти подальше. – И, быстро перекинувшись, Арман выскочил в дверь.
Кир медленно вдохнул кислый воздух, сдобренный теперь чем-то вроде торжества. Время…
За дверью Арман торопливо обернулся, даже не стал одеваться.
-- Он там, -- сказал он очень тихо и все пятеро сразу же подвинулись вплотную, образовав тесный кружок вокруг сидящего на корточках голого человека.
Кир высунул нос.
-- Он там, на третьем этаже. Мне кажется, он сбесился – у него такой вид, будто его только что погладили против шерсти. Весь взъерошенный, глаза горят… Осторожнее будьте.
Загонщик шумно вздохнул:
-- Блин, теперь еще вытаскивай его оттуда, не ровен час покусает кого.
-- Обязательно покусает. Точно сбесился. – Арман следил краем глаза за подъездом и все же не успел. Кир выскочил, как шальная кошка, почти стелясь по земле, отчаянным рывком одолел забор и… за спиной взревел мотор. Из-за угла вылетел мотоцикл. Сбоку неслись две большие черные тени и Кир подумал, что лучше бы он не начинал эту бессмысленную гонку. Две свежие собаки, мотоцикл, наверняка у них есть ружья, или пистолеты. Насмерть, конечно, не пристрелят, так, парализуют, но это было не намного приятнее. Маленькая смерть, чуть опережающая большую. Никто не будет разбираться, действительно ли он бешеный. А потом будет все равно некуда бежать, присыпанному землей…
Мотоцикл разбил деревянный забор в щепы и нисколечко не затормозил. Псы придержались и рванули в свежепробитый проем. Кир несся и судорожно вспоминал местные закоулки. Угол, еще угол… Свист летящей пули и волна азарта, оглушающая, мутная, в которой легко захлебнуться, потому что знаешь, что это за тобой бегут загонщики… что это ты – жертва. Эта волна порождает страх, отголосок которого наверняка уже донесся до летящих рядом с мотоциклом теней, вон как задышали радостно…
Онемела задняя правая. Все.
И тут Кир свалился в подвал. Вернее, не свалился, а обрушился, потому что подвала не видел и падать в него не намеревался.
В стороны шугнулись тени. Кир пополз к стене, надеясь перевести дух, пока эти там думают, кто первый полезет. За него теперь премию дадут. Он теперь особо опасный, и не просто социально вредный элемент, а прямая угроза жизни! Зачем Арман сказал, что он бешеный? Может и бешеный, кто его знает. Только столько с бешенством не живут, это все началось очень давно, когда Катарина была молоденьким щенком, только из питомника, еще не умела ходить на каблуках. И воровать.
Это была ее главная, и, к сожалению, единственная страсть. Все остальное ей быстро надоедало, перебить же эту манию ничем не удавалось. Казалось, что ей просто хотелось, чтоб ее кто-то догонял, бежать, изредка, заигрывая, припадать к земле, затаиваться… Тогда она заливалась воем, сжимая где-то во рту кольцо (или другую мелочь, привлекательную прежде всего своими компактными размерами, чем материальной ценностью или красотой), оборачивалась, и глаза ее горели, и вся она была такая легкая, летящая… Кир клял себя, но ничего не мог с ней сделать. Если ее запереть, она в момент становилась какая-то безжизненная, вялая, выцветшая, будто старая фотография. И очень много времени проводила в собачьем обличьи – она, хитрая, прекрасно знала, как выразительны ее обездоленные глаза, сколько в них вмещается скорби… Бродила бесцельно от стены к стене или лежала, положив голову на лапы, обреченно глядя прямо в глаза Киру. И Кир сдавался. На пятый день они снова шли в город, воровать пряники с лотков уличных торговцев.
За ними гнались возмущенные продавцы, чем пользовались другие, не менее слабохарактерные типы. Киру было стыдно, но бросить ее на произвол судьбы он не мог.
Это она его впервые назвала Киром. До этого момента ему даже в голову не приходило, что его собственное имя можно как-то сократить. А она, едва его узнав, сразу сказала: Кирилл… Длинно. Лучше я буду звать тебя Кир. Торжественно и лаконично. А как зовут тебя твои хозяева? Ведь у тебя есть хозяева? Кир растерялся. А потом сказал: Тогда я буду звать тебя Катарина. И Кэт удивилась. Она никогда не думала, что ласково можно называть длиннее. Ей все казалось, что уж проще некуда – Кэт и Кэт, была когда-то в детстве Катюха, Катенька, Катюша, стала Кэт. Выросла. Сократилась.
А насчет хозяев наивной и глупенькой Катарине Кир так и не смог объяснить. Единственное, что запало ей в голову, так это слово «бунт», за которое она с радостью уцепилась. Бунт так бунт. Главное – поперек течения. Пусть пока не «против», но уже не «по». Катарине было радостно быть совсем другой, не как все. Но воровать она не бросила. Наоборот, теперь она старалась нанести как можно больше вреда предполагаемому врагу – обществу. Крала бессмысленно, неподготовлено, ее ловили, сажали на цепь, наказывали… Но Катарина была непреклонно оптимистична. Она убегала, выворачивалась, огрызалась и снова воровала. И у Кира опускались руки – не мог же он ее научить хорошо воровать только ради того, чтоб она тешилась и не попадалась. Катарина приходила домой – тогда они уже некоторое время жили вместе, в снятой за копейки комнатке где-то в Южных трущобах – и валилась, бледная, смертельно уставшая, но чрезвычайно довольная собой, камнем на облезлый диван. А потом, улыбаясь, доставала из кармана пистолеты, наручники, связки ключей, какие-то бумаги… Катарина была бы отличной находкой для шпионов, но, на ее счастье, они тоже не могли ее поймать. Кир проводил довольно много времени, стараясь избавиться от натащенного Катариной хлама, откровенно бесполезного. Катарина выросла и научилась всему сама. Кир несколько раз предлагал ей уехать – тогда еще была надежда, что получится начать новую жизнь. Потом-то Кир, конечно, понял, что никакой жизни, тем более, новой, ТАМ нет. Там такие же люди, и такие же проблемы. И те же питомники. Только говорят на другом языке. Законы абсурднее, лица постнее, климат резче. А так – все то же самое. И не скрыться под маской простого человека, сейчас во всех аэропортах и даже уже на некоторых местных вокзалах делают генную экспертизу. И сразу, в пять минуточек, выясняется, что ты – оборотень-собака. И не дай бог кошка. Кошки живут в закрытых резервациях, а все прочие оборотни – лисы, медведи, даже козлы бывали, отстреливаются, как позорящие род. Вот и весь гуманизм. Раса должна быть чистой. В мире есть место только людям. И их друзьям собакам. И уже где-то между человеком и псом примостилось маленькое вакантное место для оборотней-собак.
Кир уперся в стену спиной и перевел дух. В синем прямоугольнике проема пронеслись две тихие тени. Мелькнули и пронеслись мимо. Ничего, это не надолго, сейчас они выбегут на открытое пространство, принюхаются и поймут, что промахнулись, что запаха нет, только отголоски, принесенные ветром, что там, за спиной остался враг. И тут же найдут его, потому что он отчаянно боится сейчас, и будь это видимым, вокруг стояло бы, плавно растекаясь в стороны, дымное облако.
Прогрохотал мотоцикл и все стихло. Тени у стен, напуганные неожиданным появлением Кира, зашевелились.
II
Кир устало потер ладонями лицо. Руки, конечно, грязные. Ничего, лицо уже грязнее не будет, это просто невольный жест, просто желание разогнать подступающую усталость. Сейчас – главное не спать. Псы найдут его, надо постараться собраться с силами и прорваться. Или просто собраться с силами. Ему нечего терять, кроме Катарины, но она далеко, если верить Арману. Сыч живет в другом конце города. Даже странно, что она спряталась именно у Сыча, потому что они никогда не ладили с Катариной. Она говорила, со свойственным ей легкомыслием, что он слишком серьезно относится к жизни. Сыч сердился и говорил в ответ, что она кончит свою жизнь на тюремной цепи без права возврата, потому что глупа и безрассудна. Катарина смеялась, и Сыч злился еще больше, потому что видел, что она не принимает его всерьез. До серьезных ссор, конечно, не доходило – Сыч был раза в два старше Катарины и многое спускал ей, делая прибавку на собственный возраст и опыт.
Тем не менее, если верить Арману, Катаринка у Сыча. Тем лучше, Сыч никак не связан непосредственно с Катариной, а от Кира до Сыча хоть и тянется длинная ниточка, но неряшливо запутана. Пока распутают… Кир подтянул онемевшую ногу под себя. Жуткое зрелище, хорошо, что его сейчас не видно… Голый, грязный, с кровоточащей ссадиной на лице и открытой раной на боку… Пропоротая кожа тупо ныла, края расходились и на миг обдавало холодком… Кир прикрыл глаза, хотя и так было темно. Нужно дать голове отдохнуть. Ни о чем не думать, никуда не смотреть… Иначе он не сможет обернуться обратно и бежать. Ах, да, нога… Он не сможет бежать с такой ногой… Значит, все. Сейчас его найдут, заберут, посадят на цепь и вколят один болючий укол, после чего он при всем желании не сможет обернуться человеком какое-то время. И будет сидеть на цепи, может быть, даже где-нибудь в центре. Ему будут кидать объедки, а проходящие мимо оборотни отворачиваться. Ах, нет, он же теперь бешеный… Ничего этого не будет, его просто застрелят, бешенство не лечится. Ну, тем лучше. Главное, Катаринка цела. Сыч ей поможет. Когда узнает.
Тени у стен выползли на середину, медленно приближаясь к Киру. Зажав рукой неожиданно взорвавшуюся болью разорванную кожу, Кир сказал, криво усмехаясь, одним углом рта:
-- Ну чего, нетопыри… Подождите, я уже скоро. Сам уйду. Или заберут. Посидите там тихонько.
Тени остановились, видимо, никак не ожидая такой словоохотливости. Потом одна подошла ближе и потрогала холодным пальцем Кирову здоровую ногу.
-- Настоящий. Живой… -- шепотнула назад, и остальные тоже подошли ближе. Кирилл устало подумал, что если это и вправду нетопыри – сумрачный народец, умеющий летать и пьющий по праздникам кровь, как другие, порядочные люди пьют вино, то охотникам он не достанется. Нетопыри не умеют обращаться, они всегда с крыльями, покрыты буро-серым мехом и на них тоже ведется охота. Тем хуже для него. Жертва жертве не помощник, если хищник и сильней…
Тени собрались вокруг Кира кольцом и молча смотрели. Кир зло сказал, чувствуя, что здравые мысли куда-то уплывают:
-- Дорогие мои детишечки, -- тени и вправду походили на детей, невысокие, щуплые, угловатые, -- Не подходите… Порву…
Тени переглянулись и подтянулись еще на пару сантиметров, сжимая круг, и вдруг стало трудно дышать и сознание заметалось бабочкой по углам, а там и вовсе пропало…
… Когда Кир открыл глаза, синеющего проема перед ним уже не было. Вокруг стояла непроглядная темнота, как он ни крутил головой, углядеть ничего не получалось. Он пошарил вокруг и нащупал бетонный пол, стену, к которой был прислонен, и больше ничего.
«Наверное, Луна уползла за тучи…» подумалось, и тут бабочка здравого смысла забилась в голове, насмешливо напоминая, что в это время Луна должна быть полной, а погода безветренной. Да и откуда взяться тучам – непогода всегда чуется заранее, даже проходящий мимо грозовой фронт отзывается ощущением ливня. Уж он бы знал заранее…
Справа что-то завозилось. Тихонько так, будто переворачиваясь с боку на бок. И Кир невольно улыбнулся – да разве ж можно спать на голом бетоне, да еще ворочаться во сне, как на любимой кровати? Тут либо надо иметь невиданную пушистость, лохматость и теплокровность, либо тряпки и внешний источник тепла.
Кир постарался как можно тише встать, оперся руками об пол и вспомнил про парализованную ногу. Но нога работала, значит, на самом деле времени прошло много и уже должно светать. Не было ни малейшего желания гадать – а не проспал ли он сутки, а не ослеп ли он, а почему же нетопыри его не тронули, хотя могли, а отчего же эти, с собаками до сих пор его не нашли… Кир обернулся и стал на нюх красться вперед, даже в собачьем обличье он практически ничего не видел. Странно, но ничем даже отдаленно напоминающим страх не пахло. Выветрилось, что ли? Ветерком тоже ниоткуда не тянуло. Пахло теплым, несомненно, живым, но незнакомым. Нетопыри в подвале – если, конечно, это были нетопыри – пахли по-другому. Кир повел носом и обнаружил, что стоит перед кем-то. Слабый запах, безэмоциональный. Не равнодушный, но какой-то спокойный. Ни особой самоуверенности, ни интереса, ни агрессии. Просто запах. Так пахнут дети в бессознательном возрасте и деревья.
-- Сядь. – тихо сказал голос, и сзади справа тут же завозились. – Я сейчас зажгу свет. И обернись лучше обратно.
Кир отполз обратно к стене. Полыхнула рана на боку. Он скривился, рана не успевала затягиваться, хотя в песьем состоянии регенерация сильней, но он не успел ни зализать, ни достаточно долго пробыть в этом состоянии, чтоб края сошлись плотно и не надрывались каждый раз по новой.
Впереди шаркнуло спичкой и неожиданно яркий огонек запалил свечку. Справа от Кира обнаружился кто-то мохнатый (Нетопырь! Ни дать ни взять! – ахнул Кир), впереди со свечкой стоял человек. Самый обыкновенный человек, от которого ничем не пахло.
Мохнатый справа подошел совсем близко и сказал:
-- У него рана. Скоро загноится, -- и виновато посмотрел на человека.
-- Что ж вы сразу не могли обработать? – спросил человек, нисколько не сердясь. У него было старое уставшее лицо и узловатые пальцы, держащие свечку, далеко высовывались из просторных рукавов старого выстиранного халата.
Нетопырь скривил шерстяное курносое лицо и развел руками:
-- Ему надо было дать отдохнуть. Не могли же мы будить его перевязкой. – Руки у нетопыря были самые обычные, густо поросшие шерсткой.
-- Все это очень нехорошо. – сказал человек, -- Тебя возьмут, как только ты появишься на улице. Они усилили посты, на столбах висят твои фотографии. Чем ты им так успел насолить? Два месяца назад тобой и не пахло.
Кир опустил голову и упрямо сжал зубы. Какое им дело… Сами вон по подвалам прячутся…
-- Тебе нужно три дня. Расчетное время усиления – пять дней, от силы неделя. Они не могут искать тебя до бесконечности, ты ведь не единственная их проблема. Два дня прошли…
«Когда?» полыхнуло в мозгу.
-- Очень странно, что ты совсем не регенерировал.. Двух суток для такой раны тебе хватило бы с лихвой..
-- Он был не в собачьем обличье… -- тихо сказал мохнатый.
-- Да.. с этим конечно проблема. Зачем ты оборачивался? Разве ты щенок, что не знаешь простых правил регенерации и выживания?
-- Да я и не собирался регенерировать! – Кир не выдержал и попытался дать отпор наглому собеседнику, отчитывающему его, как маленького. – Я и сам прекрасно знаю, что ни фига у меня не получится регенерировать в этом теле… но я и не представлял, что у меня получится от них укрыться. Для меня это была всего лишь передышка.
-- Хорошо, допустим так. На что же ты тогда рассчитывал, забежав в подвал?
-- Да я и не забегал.. свалился. Мне в ногу парализатором попали.
Человек нахмурился и сказал:
-- Месяц назад общеупотребляемые временные парализаторы частично заменили на опытные образцы. А так как охота на тебя шла всерьез, не удивлюсь, если охотников вооружили этой самой новинкой.
-- И что же, у меня нога теперь отвалится? Или рога вырастут? – насмешливо спросил Кир, одновременно удивляясь осведомленности.
-- Меня зовут Ясень. Восемнадцать лет назад я был достаточно осведомлен о новинках современного вооружения. Сейчас все, что я могу – следить за новостями в интернете. А там не слишком-то распространяются о секретах современной обороны.
-- Меня зовут Кир. – грустно сказал Кир. – И я бежал от погони не потому что она меня догоняла, а потому что я не хотел принимать в ней участие. Я, видите ли, бунтарь… оказывается.
-- Да, ты важная птица теперь. А чем, собственно, ты угрожал своим преследователям?
Нетопырь потер мохнатые руки, одновременно судорожным движением всколыхнулись рваные тряпицы крыльев.
-- Он подрывал основы социального строя.
-- Ах, даже так?
-- Да нет, совсем не так, я совершенно не хотел ломать систему, в конце концов, система и состоит из тех, кого устраивает. Мне просто не хотелось идти в ногу со всеми. Меня устраивало, если бы они оставили меня в покое. Я даже подумывал уехать.. но не уехал. Пришло вдруг в голову, что там ничем не лучше.
Ясень покивал головой, то ли соглашаясь с выводами, то ли принимая рассказ на веру.
-- Думаю, ты в любом месте не прижился бы. Есть такая категория людей – они вечно всем недовольны, и хотя не знают, как должно быть правильно, но вроде как чувствуют, что вокруг все не так, как должно было быть. Это их естественно угнетает, подавляет и они начинают немассированную атаку на общество. Которое зачастую состоит из особей послабее и оттого полояльнее, они не способны бороться и изобретать варианты и согласны со всем, что происходит вокруг. Приходят к своеобразному компромиссу. Но те, кто недоволен, опять лезут на рожон, выискивают недостатки и на каждом углу кричат – как мы несчастны! Это вы лишили нас! И бегут делать маленькие подлости тем, кто -- как они в то свято верят – виновен в их несчастье. Но видишь ли – правда и сила убеждения – радикально разные вещи. Не обязательно то, во что мы верим – истина. Это лишь наш вариант, одна из составных частей правды. А они зачастую взаимоисключающи.
-- Может быть вы и правы. Но ведь не от хорошей жизни вы сидите в подвале и спасаете жизнь полудохлому оборотню.
-- Состояние жизни зависит от состояния духа. Если ты внутри доволен собой, то тебе по большей части наплевать на то, что происходит вокруг. Ты в гармонии сам с собой и внешний мир тебя мало касается. Мы недовольны собой, потому как внешний мир требует от нас кардинальных перемен. Но придется заплатить слишком дорогую цену, чтоб понравиться этому внешнему миру и чертовски трудно будет сохранить лицо после таких вот вынужденных перемен. А что касается тебя – ну, мы все-таки люди… По крайней мере, какой-то своей частью.
Следующие три дня прошли в каком-то бреду. Кир лежал в углу подвала, забинтованный накрепко, так, что дышать было трудно. Несколько раз к нему приходил нетопырь, кажется, один и тот же, нюх Киру совершенно отбило то едкое, что его заставляли пить и чем обрабатывали рану, приносил еду и воду в миске. Кир спал, просыпался от боли в боку, когда его начинали перебинтовывать, после ел, лакал воду и тут же снова проваливался в сон. Порой просыпался и, обмирая от тревоги, лежал в кромешной темноте, боясь пошевелиться. Приходили в голову детские кошмары, страх сжимал сердце ледяной пятерней… Но потом отступал и Кир расслабленно вытягивался на сухом прохладном полу и снова засыпал.
Когда Ясень пришел снова, Кир уже лишился бинтов, рана закрылась полностью, и он хотел обернуться, но передумал. Сидеть голышом в прохладном подвале неизвестно сколько времени – удовольствие не из приятных.
-- Ну что ж, я вижу, у тебя все в порядке, -- сказал Ясень, поставив фонарик на пол. – Я говорил кое с кем. Наверху спокойно. Посты стоят, плакаты с твоим лицом висят, собаки ищут, но без особого усердия. Если бы можно было выждать еще месяц – ты мог бы спокойно выходить. Но месяца у нас нет. Мы уходим завтра. Видишь ли – официально мы легальные беженцы. Неофициально – нам нужно обратно. Мы можем взять тебя с собой, разумеется, как собаку. Но ты можешь остаться. Конечно, не здесь – отсюда  проблемно выбираться наверх, это тупиковый отсек канализации, и подъем возможно осуществить только при наличии пары крыльев.
-- Значит, это нетопырям я обязан своим спасением? – пристыженно спросил Кир.
-- В некотором смысле мы все обязаны им. Этот маленький темный народец много сделал для человечества в целом, и для нас с тобой в частности.
-- Почему они это делают? Какой им с этого толк?
-- Нет им толка. Просто делают. У вас, людей, есть собаки. У нас – нетопыри. – сказал Ясень, и Кир похолодел. Ясень повел плечами и показал когтистые крылья, задевающие концами пол.
Сердце забилось с такой интенсивностью, что казалось, сейчас пробьет себе брешь в грудной клетке и вылетит наружу. Упырь, мать его…
Ясень покачал головой.
-- Ах, как ты боишься меня, оборотень… а ведь я тебя спас. Стереотипы живучи…ничего не поделаешь. Ну как знаешь… наверх я тебя подниму, а дальше уж сам.
-- Подожди… Ясень… Я согласен. Но у меня есть одно дело…