Под знаком Близнецов 5

20 ИЮНЯ, СУББОТА

Я очнулся от непонятных дум, когда на часах была полночь.

Факты.

Сколько раз меня учили верить только фактам и не доверять интуиции. Сколько раз интуиция выручала меня, а факты были ложными. Но эти звучали смертным приговором.

И, тем не менее, я сложил листок с фотороботом и спрятал в карман. После чего сказал Столыпко, чтобы он явился завтра, тьфу, уже сегодня к десяти часам в отделение на допрос.

В конторе по-прежнему была тишина.

Я снял трубку и опять набрал номер Кашиной.

- Алло?

- Антонина Петровна, прошу прощения, но это опять Кузьминский.

- Слушаю, Федор Андреевич.

- У меня немного странная просьба. Вы не разрешите сейчас к Вам прийти?

- Но на дворе ночь…

- Дело очень срочное. Мне надо Вас опросить.

- Ну, хорошо. У меня все равно бессонница. Буду ждать.

Я не знаю, что меня толкало. Я взял бланки «объяснений» и положил в карман пиджака к фотороботу. Вдруг я натолкнулся на листок со стихами. Достал его и снова перечитал.

…Я уйду, дверь останется незаперта…

Черт знает что!

Выйдя из лифта, я отправился к дубовым дверям. На всякий случай я позвонил в квартиру 206 и услышал то, чего ожидал, то есть, ничего.

Затем я нажал кнопку звонка квартиры 207.

- Открыто! – донеслось из-за двери.

…Я уйду, дверь останется незаперта…

Я вошел.

- Проходите, Федор Андреевич, - Антонина Петровна полулежала в единственной своей комнате, в постели, до половины укрытая одеялом.

На ней был байковый халат и бигуди. Руки она засунула в рукава халата.

- Присаживайтесь и расскажите, что случилось.

-     Я не могу рассказывать всего. Дело касается Вашей соседки.

- С Танечкой что-то случилось?

-     Пока нет. Давайте еще раз вспомним, когда Вы ее видели и во что она была одета, а я запишу Ваши показания.

Все это заняло немного времени, я писал быстро.

- Теперь прочтите и распишитесь.

- У меня такие слабые глаза, Федор Андреевич. Прочтите лучше Вы.

Я прочел все написанное.

- Теперь в конце текста надо написать: «С моих слов записано верно и мною прочитано» и подпись.

- Ой, кажется на кухне опять вода полилась. Я, наверное, забыла завернуть кран. Вы мне не сделаете одолжение?

- Конечно.

Я прошел на кухню, закрыл плотнее кран и обернулся. Из кухни мне было видно, как Антонина Петровна очень быстро подписала бланк «объяснения» и опять спрятала руки в рукава.

Я вернулся в комнату и посмотрел на ее подпись.

- Все правильно, только Вы забыли расписаться на обратной стороне листа.

Выражение досады появилось на ее лице.

Она достала правую руку из левого рукава, взяла ручку и быстро расписалась. После этого ладонь была опять спрятана.

Черт возьми! Что-то странное было в этой ладони. Что-то несуразное. Но что?

- Спасибо, Антонина Петровна! Я пойду. Извините за беспокойство.

- Ну, что вы, что вы…. Позвольте только вас не провожать. Захлопните дверь сами.

Я вышел на лестницу и захлопнул за собой дверь. Тут же я понял, что рано это сделал. Что-то привлекло мое внимание в прихожей Кашиной. Что-то совершенно несвойственное ее натуре. Звонить и рваться в квартиру вновь было бессмысленно.

Я снова позвонил в 206-ю. Тишина.

Никто из моего руководства не знал, что именно у меня остался ключ от этой квартиры, принадлежащий убитому Хохлову. Это, конечно, нарушение закона, но кто сказал, что блюсти его должны ангелы?

Я достал ключ, вставил в замок, оглянулся по сторонам и открыл дверь.

***

Татьяна была пьяна.

Если быть точным, слово «пьяна» совершенно не подходило к ее состоянию. Не мудрено, что она не отвечала на телефонные звонки – телефонный шнур был оборван. Звонки в дверь она вряд ли могла услышать в таком состоянии. Журнальный столик в большой комнате был уставлен различными бутылками с водкой и джином. Закуски почти не было. Пепельница была полна окурков (как еще квартиру не сожгла?). Татьяна спала «в отключке» на диване.

Я быстро обошел квартиру и подозрительного ничего не обнаружил. В мастерской стало значительно больше картин, они были свалены в разных местах. На мольберте стояло что-то новое. Я включил свет и взглянул на холст. Если честно, то я ничего не понял. Заглянув за мольберт, я увидел, что название картины написано сверху вниз:

Б
Л
И
З
Н
Е
Ц
Ы

Момент, который наступил вслед за прочтением названия картины, я могу ассоциировать с ситуацией, когда партнеры по преферансу «ловят» твой мизер и делают неверный ход. Ты «проносишь» ненужную тебе карту, из-за которой мог бы погореть и все становится на свои места. Ты выигрываешь.

Я, наверное, никогда не узнаю, почему название картины Татьяна решила написать по вертикали, но, глядя на подпись, я понял смысл присланного мне стихотворения.

Я полез в карман и достал листок со стихами. Так и есть. Акростих. Боже, я должен был догадаться! Акростих! Вот почему оно казалось каким-то несуразным. Акростих очень сложно писать. Первые буквы строчек должны составлять слово, словосочетание или посвящение. По первым буквам строчек присланного мне стихотворения получалось:

ЭТО СДЕЛАЛА Я

Добавьте к моему озарению уверенность в том, что письмо написала Татьяна и вы поймете мое состояние.

Из большой комнаты раздался стон. Я подошел к Татьяне.

- Таня! – позвал я ее.

Реакции не последовало. Я похлопал ее по щекам. Ноль.

Я прошел в ванную и включил холодный душ, затем раздел Татьяну и отнес под струи воды.

Жизнь время от времени сталкивала меня с людьми, которые не испытывали ко мне теплых чувств, но такого отборного мата в свой адрес мне слышать не приходилось.

Через какое-то время Татьяна, одетая в халат, сидела на диване и возвращала себе способность идентифицировать окружающую действительность, смотря на все, в том числе и на меня, мутными глазами.

- Давно пьешь? – спросил я.

- А сейчас день или ночь? – вяло спросила она.

- Ночь, а вернее, раннее утро.

- А какое число?

- Двадцатое, суббота.

- Недолго.

- Что недолго?

- Пила недолго. Бывало хуже.

- Ты в состоянии сосредоточиться?

- Дай мне чего-нибудь.

Я пошарил по комнате и нашел недопитую бутылку водки. Сначала я выпил сам, а потом налил Татьяне. Ее передернуло.

Пока она приходила в себя, я выложил на журнальный столик фоторобот, листок со стихами и «объяснение» Кашиной. После этого я более тщательно порылся в ее вещах. Меня ждал сюрприз.

В маленькой комнате я нашел синий спортивный костюм и белые кроссовки. Я положил найденное на журнальный столик.

- Что это? – спросила она.

- Это я хочу узнать у тебя.

- Опять допрос, твою мать, - сказала она вяло.

Мне понадобилось совсем немного слов, чтобы рассказать ей о том, что случилось за минувший день. Рассказывая, я старался держать себя в руках. Закончив, я закурил и сделал паузу.

Лицо Татьяны ничего не выражало. Она сидела, завернувшись в полотенце, и стеклянными глазами смотрела в окно. Родинка на ее виске пульсировала.

Так прошло около пяти минут.

Внезапно она нарушила молчание:

- Я чувствовала, что обязательно произойдет что-то в этом роде. Я думала, что на убийстве Игоря все кончится, но нет… Он решил сожрать меня… Ему мало близких мне людей. Я заклинала его, как могла, своими работами, но ему нужно еще и еще…

- Кому, Танюша, кому?

- Моему Близнецу или моей половине, или мне самой, только с другой стороны…

Я внимательно вслушивался в этот бред, стремясь уловить хоть что-нибудь для меня значимое.

- Я раздваиваюсь и сливаюсь сама с собой… Я нахожу и теряю… Я не управляю ни собой, ни поступками… Это все он – мой Близнец… Он грызет мой мозг и плавит сердце… У меня нет одиночества… Он постоянно где-то здесь, а если я выхожу, он забирается в меня и перемещается вместе со мной…

- Таня, что еще за Близнец?

- Я не цела, Федор, я половина, даже четверть, восьмушка чего-то страшного… Я разбита на множество кусков и неправильно склеена… А он только смеется надо мной… Смеется в зеркалах, в окнах и даже в моих картинах… Он наблюдает за мной… Даже когда я с тобой, он рядом… Он наблюдает, наблюдает…

Татьяна откинула голову на подушку и закрыла глаза.

Белая горячка?

«Он наблюдает…»

Я ничего не мог понять. Время близилось к рассвету и я знал, что очень скоро меня хватятся в отделении и потребуют объяснений.

Что мне было делать? Все вещдоки лежали на журнальном столике, рядом с обезумевшей от пьянства художницей. Эх, Таня, Таня, думала ли ты об этом в студенческие годы?

Хотя, ни о чем, кроме себя самой, ты никогда не думала…

Я огляделся. Картины молчали, не желая общаться со мной.

Я налил себе водки, вкуса которой уже не чувствовал. Подняв стакан, я стал медленно пить. Странно, никогда не обращал внимания на то, что потолок в квартире Татьяны украшен лепниной. Не помню, была ли она до убийства Хохлова. Наверное, была, дом-то старый. Вот только ремонтники в одном углу схалтурили – в лепнине был маленький дефект.

Я зашел в спальню и посмотрел на потолок. Да, и здесь лепнина. А в одном из углов опять маленький дефект. Или не дефект? Ну-ка, ну-ка… Я встал на кровать, чтобы рассмотреть потолок поближе. То, что я увидел, не было дефектом.

Это было маленьким вмонтированным объективом.

Я спустился с кровати и подошел к окну.

Иногда совершенно непонятно, каким путем движется человеческая мысль. Заметив объектив, я вспомнил, что именно смутило меня в прихожей Кашиной. На полу лежала небрежно брошенная кепочка-бейсболка синего цвета с желтыми буквами «LA» - головной убор, никак не подходящий стилю Антонины Петровны.

«Он наблюдает…»

«Близнец…»

Пьяный бред Татьяны – последнее, что промелькнуло у меня в голове перед сильным ударом и потерей сознания…

Как говорится, были бы мозги – было бы сотрясение мозга.

Очнувшись, я попытался пошевелить руками и не смог. Кисти рук были скреплены моими же (обидно, блин!) наручниками чуть выше головы к крестовине труб отопления. Удачное место. Сам я сидел на полу.

Зрение не хотело фокусироваться и я понял, что на мне нет очков.

- Очки, - пробормотал я.

Чьи-то руки одели на нос мои вторые глаза. Они были целы.

Стало лучше видно, но то, что я увидел, мне не понравилось. Татьяна сидела на диване, связанная по рукам и ногам какими-то широкими полотенцами (чтоб следов не было, что ли?). Во рту у нее был кляп.

Рядом с ней на диване сидела Антонина Петровна Кашина, сжимая в руке пистолет ТТ (серьезная игрушка!). Пистолет, естественно, был направлен на меня. Во рту опять появился этот противный металлический вкус.

- А я-то думал, что же такого странного в ваших ладонях и почему вы их все время прячете…
      
- Вы наблюдательны, Федор Андреевич, - сказала Антонина Петровна совершенно другим, «молодым» голосом, - ладони очень сложно гримировать. Лицо состарить проще.

Положив пистолет на журнальный столик, она взяла несколько ватных шариков и стала снимать грим. Снятый под финал умопомрачительный берет открыл копну светлых волос.

- Теперь вам понятно, что загримироваться под Татьяну Олеговну мне ничего не стоило?

Передо мной сидела женщина в возрасте около сорока, лицом и телосложением напоминающая Татьяну. Черты лица были хищнее, а так – близнец, да и только. А вот родинки у виска не было.

- Вы, кажется, забыли присовокупить к основной массе вещественных доказательств вот это?

Она положила на столик бейсболку «LA» и перстень-крест.

Я посмотрел на лицо Татьяны. В глазах ее стояли слезы. Я не смог понять – знает ли она эту женщину.

- А почему мне не заткнули рот? – поинтересовался я, - вдруг на помощь позову?

- Во-первых, мне интересней общаться с вами, нежели с этой сучкой. Во-вторых, вы достаточно здравомыслящий человек, чтобы понять, что дом старый и, стало быть, стены толстые, а окна закрыты.

Я оглядел комнату и не увидел картин. Поняв мой взгляд, Кашина заявила:

- Их уже везут в надежное место. Нашей талантливой художнице они больше ни к чему.
      
- Предстоит беседа? – поинтересовался я.

- Время для этого пока есть. Мне не хотелось бы именно вас оставлять в неведении.

- Тогда, как вас прикажете величать?

- Антонина Петровна. Вам же так проще, а настоящее мое имя ничего Вам не скажет. Кстати Антонина Петровна Кашина на самом деле существует. Пока…

- Что вы собираетесь делать?

- Все очень просто. Я убью вас обоих.

Никаких реакций не вызвали у меня эти слова. Я просто в них не поверил.

- Не верите? – угадала Кашина, - это ничего. Каждый человек думает, что он бессмертен, но сегодня будет по-другому.

Она взяла в руки пистолет и любовно его погладила.

- Послушайте, может стоит объяснить, к чему весь этот маскарад. Мне кажется, я имею право знать.

Кашина пристально посмотрела на меня. Глаза у нее были зеленые.

- Я часто думала, в какой обстановке прозвучит моя речь. Сиюминутная мизансцена нравится мне больше всего.

Она встала и прошлась по комнате. Татьяна сидела без движений. Я почувствовал, что руки у меня затекли. Наклонив голову, я понял, что мой пистолет на месте, в кобуре.

- Да, да, Федор Андреевич, ваше оружие останется при вас, только воспользоваться им вы не сможете. Ведь у вас уже затекли руки, не так ли?

Я поймал взгляд Татьяны. Ее глаза, полные слез, прощались со мной.

«Ну, уж нет! Дудки!»

Кашина задумчиво произнесла:

- Зачем лихорадочно соображать, как выпутаться из создавшейся ситуации? Лучше расслабиться, узнав напоследок истину.

- С нетерпением жду.

- Итак. В 1990 году Игорь Петрович Орлов, крупный бизнесмен, перестал вкладывать свои капиталы в талантливую актрису одного из маленьких театров и решил, что его поганые деньги будут иметь лучший оборот, если он, так сказать, поменяет музу. Он отошел от театра и ударился в живопись, а вернее, в Танечку Баянову, сопливую художницу, которая чего-то там изобрела и парочка критиков, переспавших с ней, стали восхищаться ее красками. Игорь Петрович тоже стал восхищаться, хотя в живописи ни бельмеса не понимал. Но свинью всегда тянет в калашный ряд. Он просто понял, что это тоже сфера вложения денег. Он бросил меня и увлекся Татьяной Олеговной.

Кашина подошла к Татьяне и наклонилась к ней. Мне показалось, что в данный момент она играет свою лучшую роль.

- Ты, наверное, минет лучше меня делала, да? Или одно место у тебя не так разношено? Потому что по всем остальным данным мы довольно похожи. Прямо близнецы!

Татьяну душили слезы. Было что-то жуткое в этом беззвучном плаче.

- С уходом Игоря Петровича к этой пигалице я потеряла все. Чтобы сделать имя, одного таланта мало. Деньги, деньги… Их у него было много…. А у меня…

Она налила себе джина и залпом выпила.

- Ну, свадьбу их в 1991 году я еще стерпела, но когда я узнала про выставки картин и цены на них, я не выдержала. Все, что получила эта дрянь, должно было быть у меня. Год от года я становилась все злее, а ее картины все дороже. Мне казалось, что все дело в поддержке Игоря, поэтому в сентябре 1996-го я села в черный «Фольксваген» и сделала то, что сделала. Боже, как же я рыдала тогда! Объяснять, что его достойна только я, было бесполезно, а лучшее средство от головной боли – гильотина. В последние годы жизни с Игорем эта мразь стала пить, но он по-прежнему ее не бросал. Писать она перестала, но он ее не бросал!

Она взглянула на Татьяну.

- Убить тебя было бы слишком просто. Мне хотелось тебя морально уничтожить. Сделать из тебя половую тряпку и вытереть ноги!

Кашина налила себе еще и выпила.

- Дайте и мне, что ли, - произнес я.

Просьба была удовлетворена и мне стало немного легче. Спектакль продолжился:

- Со смертью Игоря я просчиталась. Эта тварь стала так писать, что застонала Европа. И вот тогда на сцену явилась Антонина Петровна Кашина. Вам, Федор Андреевич, не обязательно знать, кто помогал мне все это время. Мое окружение считало это маленьким сумасшествием. Талантливые мальчики установили в этой квартире соответствующую видео- и аудиоаппаратуру и я знала о каждом шаге Таньки. Сейчас эта аппаратура отключена и уничтожена, так что кроме нас троих моего монолога никто не слышит. Моего лучшего монолога. Потому что после него – тишина и покой!
    
Она выдержала паузу.

- Танька стала скромнее в тратах, но не переставала писать и продавать кое-что время от времени. Тут появился Мишаня. Как же я хохотала над их отношениями. Два спившихся интеллигента. Это похлеще любого из сериалов. Внезапно, творчество опять дало сбой. Это в мои планы не входило – Татьяна должна была написать как можно больше картин, то есть обеспечить мою старость. А тут велика вероятность того, что начнет распродавать последнее. Я решила, что пора заканчивать. Представляете заголовки европейских газет: «Известная художница Татьяна Орлова обвиняется в убийстве своего любовника». А картины. Картинами к тому времени уже должна была распоряжаться я. Через подставных лиц, разумеется. Но тут появляется очкастый толстячок с красной книжкой и застарелой любовью. Кстати, в постели вы мне даже понравились. Но, что самое интересное, происходит новый толчок к творчеству. Картины множатся, как грибы, а значит и растет мое благосостояние. Вот только глупый сыщик все время отказывается верить очевидному. Вечно это продолжаться не могло. Я, почему-то, не молодею и заколебалась ждать, когда эта устрица сопьется.
            
- Ну, а причем здесь Лебедев? – спросил я, - и, кстати, дайте закурить. 
 
Она дала мне сигарету и чиркнула зажигалкой.

- Лебедев давно перестал устраивать мое окружение. Считайте это удачным совпадением. Я сама вызвалась выполнить заказ и выполнила его гениально. И вот теперь на этом журнальном столике лежат все доказательства того, что Татьяна Олеговна Орлова – убийца. Моих следов нет нигде. И если бы вещдоки не принес сюда один придурок, мнящий себя сыщиком, он смог бы остаться в живых. Но «на войне, как на войне» Я надеюсь, вы не в претензии?

- Ни Боже мой! А что будет с Татьяной?

- Она, застрелив вас, умрет от передозировки алкоголя, которого и так в ней достаточно. Картины уже полетели во Франкфурт и их количество меня вполне устраивает. Да еще и цена возрастет. Мертвых ценят больше. Так что я почти миллионерша.

Я смотрел на Татьяну. Казалось, что она в обмороке.

- Что скажете, товарищ майор?

- Все, сказанное вами, не выдерживает никакой критики и не имеет никакой логики. Совершенно очевидно, что вы потенциальный клиент психбольницы. Потратьте часть миллионов на лечение, а то ваш воспаленный мозг сыграет с вами злую шутку.

- Вы что, хотите умереть первым? Я надеялась, что увижу ментовскую реакцию на последний вздох студенческой любви.

-    Да, пошла ты на х…!

Я не слышал выстрела. Я только почувствовал толчок и острую боль в груди. Последнее, что пронеслось у меня в голове:

«Господи! Как глупо…»



НЕ ЗНАЮ, КАКОЙ ДЕНЬ…

На мгновение серый туман рассеялся и я увидел Шерон Стоун, стоящую у моей постели с неподражаемой улыбкой на лице.

- Вы проиграли, господин майор!

- Почему вы так уверены?

- Потому что в игре с женщиной, где ставка – жизнь, всегда проигрывает мужчина.

- В этом высказывании нет никакой логики.

- А это и есть наше оружие – отсутствие всякой логики. Все женщины в этом плане – близнецы.

- Мне не хочется вас расстраивать, но я еще не умер, а значит, не проиграл.

- Вы проиграли еще и потому, что ваш закон в этом случае бессилен и слеп.
      
- Возмездие не всегда укладывается в рамки закона.

- Браво! Сестра, он, кажется, приходит в себя, - сказала она куда-то в сторону и исчезла.

К моей постели подошла девушка в белом халате.

Хриплым голосом я произнес:

- Вы не похожи на Шерон Стоун…

- Может, оно и к лучшему? – улыбнулась она и взяла шприц.



5 ИЮЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Еремеев влетел в палату с маленьким телевизором под мышкой и апельсинами.

- Ну, ты, напарник, в рубашке родился! – Серега сел у койки и стал подключать телевизор, - пуля ничего особенного не задела, просто ты много крови потерял, но это поправимо. Ты смотри, работает.
 
- Как меня нашли, Серега? – спросил я.

- Я нашел. Я напарник или кто? Ты же с экрана компьютера забыл фоторобот убрать. Я извилинами пошевелил, да и рванул в квартиру Орловой. Пацаны подоспели, мы все это и увидели…

- А что вы увидели?

- Ты, наручниками пристегнутый, на полу, у стенки, с дыркой в груди, но живой еще. Орлова на диване мертвая с ТТ в руках. На ней следов никаких. Вскрытие показало – алкогольное отравление. Предупреждал же я тебя! Откуда она только этот ТТ взяла? По учетам он не проходит…

- А в квартире чего?

- Да ничего, порядок не нарушен, все замки целы. Только картины куда-то делись. Распродала, что ли? Одна осталась, в большой комнате висела.

- Какая?

- А черт ее поймет! Жуткая какая-то. Я на обороте название прочел: «Смерть».

- Неплохая мизансцена…

- Чего?

- Да, это я так…

- Ты, конечно, молодец! Вещдоки по двум убийствам на столик вывалил… нате вам! С акростихом гениально, но донкихотство это, Федор. Хотел сам с ней разобраться, а она пулю тебе в грудь… Ты только скажи, как она ухитрилась тебя наручниками пристегнуть?
            
Я подумал, что говорить правду, даже Сережке, не могу.

- Не знаю, Сереж. Я не знаю, как пулю-то получил. Последнее, что помню, удар по голове, а потом темнота…

- Прокуратура, конечно, слюной изошла. Почему не доложил вовремя? Почему один поперся? Но тут Михалыч все на себя взял: «Молодец, на… Два убийства разом раскрыл, на… Он пулю получил, на…, а вы тут не пойми чего, на… Хамы, на…» 
    
- Узнаю Михалыча.

- А ты знаешь, что заказчика Лебедева взяли?

- Да ну?

- Партнер его по бизнесу. Фамилию не запомнил. Деньги они не поделили, как обычно. Он у 2-го отдела МУРа давно на «прослушке» стоял, а тут в разговоре у него фразочка интересная мелькнула. Ну, его взяли и давай колоть. В сознанке он, в полной, только исполнительницу не сдает, но нам этого уже не надо. Наш доблестный майор Кузьминский, рискуя здоровьем, расставил все точки над i…

Исполнительницу-то он не сдаст никогда!

- Слушай, Серега, не все еще доделано. Надо найти Кашину…

- Нашли уже. Умерла она. В ту же ночь, как ты объяснение с нее взял. Хорошо, успел еще…

- Умерла?

- Да. Острая сердечная недостаточность. Старая ведь была…

- А она… ну, это… какая?

-   Да такая же, как мы ее видели с тобой – в бигудях. Смерть, правда, никого не красит.

Способность к перевоплощению уникальная! Даже под Антонину Петровну подделывалась филигранно. А где же покойница все это время была? Наверное, так и не узнаем…

- Завтра у тебя, Федор, день тяжелый. Заместитель прокурора сам придет тебя допрашивать, так что готовься.

Завтра… Что мне говорить завтра? Татьяны нет. Эта тварь неизвестно где. Если излагать все подробно, подумают, что пуля мне не в грудь, а в голову попала. Лучше уж ничего не скажу. Пусть остается все, как есть. Татьяне-то теперь от этого не легче. Думаю, она меня простит. Для меня самое лучшее – поменьше говорить.

Легко сказать!

- Что сказать? – спросил Серега.

- Не понял? – переспросил я.

- Ты сейчас произнес: «Легко сказать». Ты с кем разговариваешь?

- С умным человеком – с самим собой.

- А я?


- Куда ж я без тебя, Мефистофель?

- Так, может быть, по чуть-чуть? Врачи не будут возражать.

- Говорят, у дураков мысли сходятся. Принес?

- А то!

- Наливай.

- Телевизор выключить?

- Не, пусть бормочет… 
         
И снова первая рюмка заставила думать, что все будет хорошо и я – центр мироздания… 

- Одно дельце только, Сереженька, нас ожидает. Когда на ноги встану, надо будет одну тварь найти и наказать…

- Что за тварь?

- Придет время, поведаю. Давай по второй?

По телевизору замелькала заставка криминальной хроники.

- Сделай-ка погромче, - попросил я.

С экрана донеслось:

- 20-го июня на десятом километре Ленинградского шоссе, на обочине, обнаружен труп женщины с тремя пулевыми ранениями в грудь. Личность женщины не установлена. Ее фотографию вы видите сейчас на экране. Для всех, кто сможет сообщить что-либо…
 
Я вгляделся в фотографию.

«Ну вот, уже и наказывать никого не надо» - подумал я и испытал какое-то странное облегчение.

Возмездие свершилось без участия закона, в котором одна только путаница. Иногда мне кажется, что кто-то все запутал специально, а когда мне так кажется, чертовски хочется выпить…

- Как думаешь, мне третью-то можно? – спросил я у Еремеева.

- А то! – произнес Серега, согрев меня улыбкой Мефистофеля.



май 1998 г. – июнь 2000 г.





Примечание: стихотворение «В Москве опять испортилась погода…» написано совместно со Степаном Саниным.