Глава II. Погружение 8

********

Внизу простиралась широкая ухоженная долина. По долине лениво плыла широкая река с многочисленными заводями, с живописными островками, с рыбачьими лодками на синей глади. Низменный берег был засажен виноградниками, оливковыми деревьями, садами, среди которых виднелись белые домики. На чистеньких пастбищах щипали траву ослепительно белые овечки. Холмистый берег был отдан во власть дубовым и кипарисовым рощам. Вершины холмов украшали античные храмы в разной степени разрушения. Весь пейзаж был погружён в тихий летний вечер.
Холмы, постепенно поднимаясь, переходили в высокую гору, главенствующую над всей местностью. Единственное облако плотно укутывало вершину горы. Там беспрестанно сверкали молнии, приглушенные туманом, и слышалось оттуда отдаленное рокотание грома.
«Неплохая инсталляция», – подумал Ой. Сзади послышалось тихое ржание. Он оглянулся и обомлел. Перед ним стоял кентавр. Точнее, стояла кентавриха Эстер, с огненной гривой рыжих волос, с горящими зелёным огнём глазами, а перси её с крупными коричневыми сосками торчали с революционной прямотой. Лошадиную часть Эстер покрывала лоснящаяся коричневая шерстка, хвост же был заплетен мелкими африканскими косичками.
Она звонко цокнула передним копытом о камень.
– Ой, да ты Геракл!
Он с изумлением оглядел свои сильные руки, сделанную из цельного дубка дубину, украшенную девятью желтыми клыками, свои бугристые ноги. Из-под короткой бычьей шкуры выглядывали могучие, под стать всему остальному, чресла. Ой, застеснявшись, одернул шкуру. Эстер тонко заржала.
– О, рыцарь мой, – начала она, подвывая на греческий манер, – нет, лажа, – перебила она себя. – О, мой Геракл, не жаждешь ли ты помчаться в долину, где плещет ручей среди неги вечерней, где нимфы поют свои песни уныло, где бродят стада и тучны и кучны, где наша любовь зацветёт словно роза.
Ой безуспешно пытался спрятать плоть под короткую шкуру.
– Эстер как тебе не стыдно, мы не за тем сюда явились.
И в третий раз заржала Эстер.
– О, мой герой! Блаженство богов – нектара полную чашу испить суждено нам. Я верю, я знаю, я верю. Разве я тебе не нравлюсь, – кокетливо добавила она, поворачиваясь к нему задом и задирая африканский хвост.
Этому Ой противиться не мог. Он подошел к Эстер, могучей рукой крепко обнял её.
– Ну поскакали, кобылка моя ненасытная. Гермес легкокрылый пусть спрячет стыдливо свой взор.
Он прыжком взлетел на спину Эстер и они поскакали в долину, где, где, где. Они катались по шелковистой траве, мчались по виноградникам и лужкам, распугивая овец и пастухов, хохотом сотрясали с дерев зрелые оливы, плескались в водопаде, поднимая тучи брызг. Эстер соорудила радугу, и они отдохнули на её покатом боку. А потом, потом Эстер отрастила крылья и они вознеслись в поднебесье.
Их заметил поэт. Подыгрывая себе на арфе, он за несколько минут сочинил большой эпос о сражении в небе Эллады крылатых кентавров и могучих героев. Тот час эпос появился в болоте верлибра, вызвав оживлённое переквакивание его обитателей.
Обессиленный Ой соскользнул с крупа Эстер. Раскинув руки, он падал, засыпая на лету. У самой земли его подхватила Эстер.
– Как ты, Ой, – нежно шептала она, устраиваясь на его плече.
Она сбросила с себя лошадиную ипостась.
– Ты сумасшедшая, Эстер.
Он смежил глаза, а когда размежил их наступило утро. Не медля более ни минуты, лишь нежно попрощавшись с Эстер, одетой по случаю расставания в белую хламиду Пенелопы, Ой-Геракл отправился на Олимп.
Восхождение вышло долгим и мучительным, отягощённым всякими приключениями. У самого подножья горы на него набросился Немейский лев. Уже тогда Гераклу следовало бы понять, что с Зевсом что-то не так.
Лев вылез из пещеры. Коротко рыкнул и прыгнул на героя. Ой пригнулся. В полёте лев вытянул лапу и одним когтём вырвал из спины героя кусок мяса. Горячая кровь забрызгала серые камни. Лев мягко приземлился. Утробно рыча, он приближался к герою. Он был необычайно большой даже для пещерного льва. Когти его из меди, грива – из золота. Глаза его горели жаждой убийства, хвост с медной гирей на конце бил из стороны в сторону, круша гранит.
Ой спокойно ждал его на возвышенности. Вот лев присел на задние лапы, готовясь к прыжку, но Ой опередил его. Он прыгнул сам. Со всего размаха Ой обрушил дубину на голову чудовищу. Зубы дракона пробили непробиваемую шкуру и дубина расколола череп, как орех. Он треснул с хрустом и по округе разлетелись красные капли крови и белые желейные куски мозга. В то же мгновение лев испустил дух.
Ой разорвал льву пасть, вытряхнул тушу из шкуры, как вытряхивают старый ковёр на балконе. В ручье Ой смыл с себя кровь свою и чужую. К ране своей он приложил шкуру и она зажила. Подождав когда вода очистится от крови и грязи, он напился и продолжил подъём.
Ещё золотая колесница Гелиоса не домчалась до середины дневного пути, а сила и смелость героя подверглись новому испытанию. Из ущелья, по краю которого проходила тропа вылетели три меднокрылые птицы. Истошно визжа, закружились в небе они, набирая высоту. Ой знал, что зовутся змееголовые твари Стимфалийские птицы, также он знал, что недобрые их намерения, потому собрал кучу камней. Птицы же, набрав высоту, атаковали героя. Они пикировали, вытянув длинные шеи; средняя впереди, боковые чуть сзади на равных дистанциях. Стремителен был их полёт, а медные стрелы, слетевшие с треугольных крыльев, были ещё стремительней. Но готов герой. Он прикрылся шкурой Немейского льва и она отразила смертоносные стрелы.
Отбросив шкуру, Ой быстро метнул вдогонку улетающим птицам три камня. Первый камень убил одну из птиц. Она упала на скалу, окрасив её ржавым цветом меди. Второй камень ранил другую птицу. Потеряв часть смертельного оперения, заметно западая на правое крыло, она стала снижаться и скрылась в тёмном ущелье. Третий камень не долетел до последней птицы.
Ой ждал, не вернётся ли птица. Она не вернулась. Гелиос, миновав небесный апогей, катил к закату.
Ой дошел до середины горы и здесь повстречался с трехголовым псом Цербером, что весьма странно. Ведь это жуткое порождение чудовищного Тифона и полуженщины – полузмеи Ехидны должно охранять подземное царство Аида и не место ему близь Олимпийской вершины. Ой не хотел убивать Цербера, ибо кто будет стеречь души умерших от проникновение в мир живых.
Он остановился.
– Зевс! – вскрикнул он и дрогнули скалы от этого крика, – довольно подвигов и крови. Покажись мне.
Ой ждал. Ждал неподвижный как изваяние Цербер, напряженно глядя на героя всеми шестью глазами. Гелиос катил к закату.
– Зевс! – снова крикнул Ой, – выходи.
И после третьего крика от туманной вершины отделилось белое облако. Оно пало на грудь гранитного утёса, а когда рассеялось на утёсе стояла божественная колесница, запряженная тройкой крылатых коней. Грозный Зевс в руках держал молниеобразный трезубец. Длинная борода его и хитон колебались в абсолютном безветрии.
«Ну наконец», – облегчённо вздохнул Ой. Он набрал полную грудь воздуха, дабы надлежаще громко приветствовать властелина Олимпа, но Зевс вовсе не хотел вступать в беседу. Вернее, он вступил в неё совсем на другом наречии. Зевс метнул в героя три молнии. Первая обратила в прах шкуру Немейского льва. От второй сгорела как спичка дубина, только девять клыков дракона рассыпались по камням. А третий перун поразил героя.

Очнулся Ой от толчков и дерганий. Невыносимо болел бок, правая рука болталась плетью. Вся гимнастерка с правой стороны была пропитана кровью.
– Очнулся, миленький, – над ним склонилась Эстер. Лицо её в поту и грязи, из-под пилотки выбивалась прядка рыжих волос.
– Чем меня, – с трудом прохрипел Ой.
– Осколочным, – с готовностью ответила Эстер, – осколочным зацепило.
Ой хотел спросить, как он сюда попал, но сестричка милосердия опередила его вопрос.
– Конечно будешь жить, – она легонько коснулась его груди, – мы ещё спляшем с тобой у Рейхстага.
«Где тот Рейхстаг, – слабо улыбнулся он, – пока что драпаем во всю ивановскую».
Сестричка заметила его улыбку.
– Вот и хорошо, – сказала она, впрягаясь в волокуши, – доставлю тебя в госпиталь, там тебя подлатают. Будешь как новенький. Знаешь, какая Анна Сергеевна хирург. От бога. Хотя бога нет, – быстро добавила она, – так нам сказали в ячейке, но она всё равно от бога.
Эстер рывком тронула с места волокуши, а он потерял сознание.
Очнулся он уже в полевом госпитале. Хаос отступления царил там. Лошади, телеги, машины, дымящийся лёгкий танк на обочине дороги, разрушенный дом с обрубками белых колон – всё смешалось в кучу, и над всем стоял невообразимый шум из криков людей, ржания лощадей и стонов раненых.
Повсюду лежали раненые бойцы. Иногда санитары забирали кого-нибудь в сарай, ещё неразрушенный бомбёжками, на операцию. Иных относили в сторону для погребения.
Ой лежал под могучим дубом, столетие равнодушно взирающим на людскую суету вокруг. Сестричка куда-то запропастилась. Из сарая вышла уставшая женщина лет сорока. Её халат был весь забрызган кровью. К женщине – очевидно это была знаменитая Анна Сергеевна – подбежала сестричка и стала что-то горячо объяснять ей, показывая в сторону дуба. Анна Сергеевна устало прикрыла глаза. Она достала папиросу из нагрудного кармана, побила мундштуком о ноготь большого пальца и, заломив, закурила.
Анна Сергеевна пошла к дубу. За ней следовали два санитара с носилками и Эстер. В тяжелых кирзовых сапогах она едва поспевала за ними.
В это время у дуба остановились разбитая полуторка. С кузова спрыгнули два солдата и капитан с перевязанной кровавыми бинтами головой. Солдаты открыли кузов и осторожно сняли носилки с раненым.
Анна Сергеевна подошла к дубу.
– Этот? – кивнула она на лежащего Оя.
– Этот! – выскочила из-за спины Эстер.
– На стол, – скомандовала Анна Сергеевна.
Санитары переложили его на носилки. Они присели, берясь за ручки. К Анне Сергеевне подбежал капитан.
– Вы главврач госпиталя? – спросил он.
– Я.
– Надо срочно оперировать командира полка полковника Нечаева.
Анна Сергеевна посмотрела на полковника Нечаева.
– Что стоите, – бросила Анна Сергеевна санитарам, застывшим над Оем, – несите его в операционную
Капитан выхватил пистолет.
– Товарищ главврач я требую немедленно оперировать полковника Нечаева.
Анна Сергеевна бросила окурок и затоптала его сапогом.
– Послушайте, капитан, – говорила она, чеканя каждое слово, – я оперирую живых, а не воскрешаю мертвых. Ваш полковник умрет через пять минут. Видите кровавую пену на губах. У него уже началась агония.
В какофонию звуков влился низкий гул. Он нарастал и вдруг истошный крик «Мессеры! Мессеры!!!» определил его природу. С востока, со стороны солнца, на бреющем полёте заходили на атаку два крестоносных самолёта. Люди разбегались, прятались за колоны, за деревья, падали в траву. Эстер упала на Оя, прикрыв его своим телом.
И застрекотали пулемёты, выкашивая траву солдат. Вжик, вжик – пели пули смертельную песню. Гул стал отдаляться. Самолёты, прощально махнув крыльями, улетели на запад.
Анна Сергеевна поднялась с земли, грязно выругалась и погрозила небу кулаком. Капитан, раскинув руки, лежал в луже крови. Удивление застыло на его мертвом лице.
Эстер отстранилась от Оя.
– Ты сама ранена, сестричка, – сказал он, заметив кровь на рукаве.
– Ой пустяки. Задело слегка рикошетом. Нас дуб спас, представляешь.
– Что разлеглись, – Анна Сергеевна несильно пнула в бок санитара, – несите его в операционную.
Санитары схватили носилки, и сознание вновь покинуло Оя.

Ой лежал на кровати, укрытый легким одеялом. Рядом в кресле сидела Эстер. Она что-то вязала, быстро перебирая спицами. Самой примечательной деталью её наряда были круглые очки на кончике острого носа.
– Очнулся, – она посмотрела на него поверх очков, – вот носки вяжу для фронта.
Ой вспомнил самолёты, военврача Анна Сергеевну. Он рывком сел на кровати.
– Что это за лабуда с госпиталем?
Эстер отложила вязание.
– Как твой бок?
Она отбросила край одеяла и потрогала длинный зигзагообразный шрам на правом его боку.
– Это не лабуда, Ой, – сказала она, вернувшись в кресло и вновь взявшись за вязание, – совсем не лабуда. Зевс бил насмерть. Хорошо, что у тебя под рукой оказалась шкура Немейского льва, и хорошо, что ты догадался отразить вторую молнию дубиной, и хорошо, что я успела и ослабила третий удар. Иначе хана тебе была бы. Но даже ослабленная третья молния повредила тебе некоторые жизненно важные приложения.
Ой потрогал шрам.
– А можно этот шрам вообще убрать?
– Анна Сергеевна хорошо тебя залатала, – сказала она голосом сестрички милосердия, – всё-таки она хирург от бога. Можно и убрать, – добавила она своим голосом, – но шрамы полученные в битвах украшают тебя.
– Ладно, пусть остаётся.
– Вставайте граф, – сказала Эстер, не отрываясь от мелькавших в её руках спиц, – нас ждут великие дела.
Пока Ой натягивал джинсы, надевал белую рубашку и обувал красавки, Эстер закончила носок. Он сел в кресло напротив. Эстер отложила спицы, сняла очки.
– Итак, – сказала она, массируя переносицу, – Зевса мы потеряли.
– Чего это он вызверился?
Эстер пожала плечами.
– Кайна анунг, как говорят немцы. Неважно, мы его потеряли. Остался Раджа. Ты отправляешься к нему немедленно.
– Нет, я так не могу, – капризничал Ой, – мне нужно отдохнуть, залечить рану.
Эстер громко рассмеялась.
– Время не ждёт, Ой, – сказала она и погладила его по голове. – Чан назначил переговоры на завтра. Без третьего союзника нам нечего туда и соваться.
Ой сидел в кресле и думал: что там у Раджи.
– Что там у Раджи? Опять сказки да мифы?
Эстер посмотрела в окно на облака, на белые барашки волн.
– Все мы играем в жизнь, кто как умеет, базируясь на впечатлениях прошлого воплощения. Мир Раджи – это пёстрая мешанина из Киплинга, нирваны и слюнявой романтики семидесятых.
Ой встал и протянул Эстер руку.
– Я готов, Эстер.
Но она взяла спицы и принялась вязать второй носок.
– Тебе придется отправиться самому, – не глядя на него, сказала Эстер, – мне надо довязать носок. Постарайся понравиться Радже.