Опустевшее гнездо

ОПУСТЕВШЕЕ ГНЕЗДО.
                Рассказ.

Володя Сухменин,  не догуляв  до  конца свой ежегодный отпуск, вдруг спешно засобирался в обратную дорогу. Отдыхал Володя, как обычно, в деревне у матери. Старался наведываться сюда каждое лето. В другие места на отдых не тянуло, да и скучал по своим родным местам. А дома
у мамы и отдых, и помощь по хозяйству.  Да и желание  переделать  накопившиеся за зиму дела
брало вверх над просьбами жены о том, что пора бы отдохнуть по  людски, где-нибуть на юге.
Иногда он ловил себя на мысли, что поступает эгоистично по отношению к супруге.
 Сам служил срочную на  Черноморском флоте, так что на море  насмотрелся вдоволь,
а южную экзотику не очень то и жаловал . От жены тактично отговаривался тем, что надо помочь маме,  и она с грустью соглашалась. Тешила себя надеждой, что следующим летом поедут отдыхать цивилизованно.
  После неожиданной смерти отца, родительский дом постепенно начал ветшать. Серые куски , облетевшей со стен штукатурки, будто клочья изодранной одежды, усеяли палисадник.
Металлические усы телевизионной антенны обвисли  и чуть ли не касались потемневшего шифера крыши. Словно и не дом вовсе, а старый человек, покряхтывая от усталости, присел отдохнуть в тени  разлапистых ракит с перевёрнутыми шляпами грачиных гнёзд на шишковатых  макушках.
  Покойный хозяин, хотя и был любителем местного крестьянского «пунша», но хозяйство имел
крепкое.
    Оставшись одна, матушка уже не могла тащить на себе одной тяжёлое бремя домашних забот.
Она начала потихоньку переводить домашнюю живность. Прошлой осенью порезали оставшихся овечек, и теперь лишь старая комолая корова Звёздочка ещё паслась   в деревенском стаде.
 Чем сильнее ветшал отцовский дом, тем больше прибавлялось работы в отпуске.
Володя привык к этим деревенским делам, как привыкают к вещам  пусть и не таким дорогим, но
родным и близким с самого раннего детства. Иной раз казалось бы , пройди мимо и не заметишь.
Ан, нет, настоящей радости в душе без этого не почувствуешь.
  Недавно, заглянув под верстак в старой отцовской мастерской,  достал топоры, со сломанными,
потемневшими топорищами, из звонкого кленового полена вытесал и насадил  новые.
Отшлифовал топорища осколками стекла до зеркального блеска, и наточил лезвия так, что можно было затачивать карандаш.
  На следующее утро  отправился в соседнюю с домом низину, густо поросшую молодыми побегами лозы. До самого обеда рубил гибкие прутья, стараясь выбирать самые прямые, а потом
огораживал ими палисадник, спасая делянки  с овощами от неминуемого куриного нашествия.
Затем  отремонтировал покосившуюся калитку, прибив над верхним срезом дверцы выструганного из дерева петуха, для красоты и душевного настроя.
  В этот последний приезд, едва успел спрыгнуть с вагонной подножки, как к перрону полустанка подкатил старенький «ГАЗик». Володя посмотрел по сторонам: «Кого же здесь из его земляков встречают?» Больно знакомая машина. Оказалось, что встречают его.
 Сидевший за рулём односельчанин Иван Лесин, приоткрыл скрипучую, громыхнувшую жестяным звоном,  дверцу кабины:
 - С приездом, Владимир батькович!   Садись, подвезу с ветерком.
 - Здравствуй, дядя Ваня! Вы за кем сюда прикатили?
- За тобой. -  Лесин до конца распахнул  правую дверцу.
- А что стряслось? Я бы и сам, как всегда,  на попутке добрался.
Лесин принял из рук  Володи тяжёлую сумку: - Вообще-то ничего не случилось. Я здесь по своим делам. Захвачу тебя по пути. Матушка твоя об этом просила.
Володя, усмехнувшись, уселся рядом:
- Спасибо, что выручили, а то по такой жаре топать – приятного мало.
 ГАЗик , чихнув синим дымом из выхлопной трубы, с весёлым подвыванием  мотора, вырулил на большак. По обеим сторонам потянулась  равнинная шелковистость молодых зеленей. В этой полевой бескрайности, там и сям  светились   затерянными  островками, берёзовые перелески.
 Одинокие дубы , корявым росчерком ветвей царапали горизонт. Далёкие окошки окрестных селений, невольно притягивая взгляд, пламенели на солнце.
Сухменин, опустил грязное боковое стекло: - Светло то как. Прямо, голова кружится!
Выдохнув в окошко сигаретный дым, повернулся к водителю: - Как там матушка?
 - Клавдия Петровна? Ничего, жива, телепается по хозяйству. Брат твой младшенький с севера
Приезжал по весне. Помог картошку посадить.
 - Володя расстегнул воротничок рубашки: - Я знаю. Мать мне об этом писала.  Да, как ушёл
я на срочную службу, так с браткой  больше не встречались. Лет десять прошло. Жалко, что опять
разминулись. А вы то как, дядя  Вань?
- Я-то, да скриплю помаленьку. Обещают новую технику дать. Иван коротко просигналил встречному автомобилю. Дружок твой Михаль – Хренок, в район помчался. Продукты по магазинам развозит: - А я до пенсии тяну, а там и на кладбище в очередь поставят.
Сухменин посмотрел в зеркальце на удалявшуюся «ГАЗель» : - Ну, про погост вы загнули, туда всегда успеете.  Вы  ведь, по моему, и не женаты ещё. Холостяку умирать нельзя.
Лесин натянул на лоб промасленную кепку: - А тебе мать больше ни о чём не писала?
- Нет, а что?
- Да так, пустяки, потом узнаешь.
- О  чём она должна была мне сообщить? –гадал  Сухменин оставшуюся часть пути. Может, всё-таки решилась матушка в город, ко мне перебраться?
 Прежде на его предложение об этом Клавдия Петровна лишь отнекивалась да вздыхала. Если решилась на переезд, то давно пора, А если нет?  Упрямая, до последней возможности будет в земле копаться.
  Конечно, Володе хотелось услышать материнское «да», но в то же время где-то в глубине души он боялся этого согласия. Дело совсем не в том, что она своим переездом стеснит его, то есть их с супругой, городскую свободу,  просто с её сказанным «да», оборвутся незримые нити, которые связывают его с родовым гнездом. Придётся продавать дом, а вместе с ним уйдёт понимание, что всё в округе бывшее твоим привычным миром, останется в былом, в прошедшем: -Я,  там родился. Я там вырос… и, всё?
 Часа через полтора Володя сидел за столом на веранде родного дома. Мать в новом, только что подаренном им халате из цветастой байки, то присаживалась на краешек скамьи напротив, то вставала, поглядывая в окно за его спиной. На её лице, с разбегающимися во все стороны мелкими чёрточками морщинок, мелькала обеспокоенность чем-то недосказанным.
Володя вдруг поймал себя на мысли, как она постарела за годы, прошедшие после смерти отца.
Худенькие плечи устало опустились. Кожа на ладонях потрескалась от ежедневной , ручной дойки коров. Лишь в глазах её, вместо прежней потерянности, теплился неяркий свет.
 Володя оглянулся, привставая со стула:-  Мам, а почему у нас в деревне грачей не видно. Гнёзда
какие-то, как заброшенные? Тишина в округе.
Клавдия Петровна отмахнулась: Говорят, что их радиация после «Чернобыля» отпугнула.
Мы же теперь «гробовые» деньги получаем за проживание в загрязнённой зоне.
А  ещё от Ивана я слышала, что грачей дрозды прогнали. Целой тучей по весне навалились. Спасу от них нет.
- Мам, ты ещё кого-то ждёшь?
- Иван должен подойти. – Она на минуту замялась. – Только машину на стоянку отгонит, здесь
неподалёку.
 - Какай Иван? Зачем?
- Сынок, ты же знаешь, как мне одной трудно. Он мне по хозяйству помогает. Ему тоже нелегко.
На два двора разрывается. Там у него старики остались. Зовут меня к себе перебираться. Да  куда я со своего корня пойду…
- Он что у нас живёт?
-Когда как. Вы же ведь все разъехались.  Виктор, брат твой, как узнал, что Иван тут живёт, скандал закатил. Хоть ты меня сынок не вини. Кабы вы здесь жили, в доме то отцовском, разве я о чём-то думала…
 Теперь Сухменин всё понял. Под сердце неприятно кольнула обида: - Мам, ну что же ты раньше мне не о чём таком не сообщила.
 Мать как-то вся сникла.
 Владимир встал из-за стола: - Ну, что ты…  Разве я судья вам, живите…
- А  я думала, ты как брат младший твой, не поймёшь, сказать всё боялась. Клавдия Петровна благодарно  посмотрела на сына.
Володя, чувствуя неловкость, потоптавшись на месте, вышел во двор и достав сигарету с жадностью затянулся, обдумывая произошедшее.
 Лохматая, пятнистая дворняжка Барсик  сначала залаяла, а потом признав своего, виновато помела хвостом.  Положив руку на шею псу,  Володя присел на корточки, и почесал пса за ушами.
Нет , мать в случившемся он не винил. Просто с горечью признался себе, что чувство прежней хозяйской заботы отодвинулось на второй план. Всё становилось не важным, не имеющим прежнего смысла. Сухменин приподнялся и снял с гвоздя, вбитого в стену бревенчатого сарая, ножовку, опробовал зубья на её лезвии, посмотрел развод, и усмехнулся: - Без меня наточили.
Ладно, пусть живут, как сами решили. Причём здесь я. Буду отдыхать. Отпуск есть отпуск.
  Но все последующие дни отдохнуть так и не пришлось. Просыпался Володя, по старой привычке, спозаранку, брал висевшую в пристройке косу, и наскоро попив молока, уходил по тропинке за огороды, в широкий, поросший  молодыми травами лог. По самому дну лога весело журчал ручей.
Вдоль берега шелестела, от налетевшего ветерка, остропёрая осока. Тонко пело отбитое и наточенное стальное жало, и покрытое каплями росы, цветастое  убранство знакомой с детства
луговины, с мягким шелестом ложилось позади зелёными, крутобокими строчками.  Росная влага холодила ступни ног.
Дышалось легко и беззаботно, словно в юности, когда в первый раз взялся за косьё.
Умело и непринуждённо гнал Володя ручку за ручкой, будто слагал одному ему понятными зелёными письменами, гимн зависающему над ольховой опушкой солнцу.
 Днём отдыхал, и купался в деревенском пруду. С непривычки побаливали предплечья, и немного ломило поясницу.
К вечеру приезжал Иван. Забирали уже просохшее сено и складывали его в бревенчатый, стоявший на отшибе сарай. Когда заполнили наполовину, Владимир перебрался туда на ночёвку.
 Накануне, после жаркого полудня,  Володя, сложив просохшее сено в копны, вернулся домой.
Присел на потемневшую от дождей лавочку у калитки. Приятная волна усталости разлилась
 по натруженному за день телу.
Со стороны деревенской улицы подошли к нему двое парней, а с ними молоденькая девчонка.
Вежливо поздоровались, не протягивая ладоней для рукопожатия.
- Не наши,  – отметил про себя Сухменин. – Своих деревенских я вроде всех в лицо помню.
Один, помоложе и повыше ростом, спросил:
 - Тётя Клава дома?
- Нет её, корову она доит. А зачем она вам понадобилась?
Молодой аккуратно присел на край скамьи:
- Вы сын её что-ли?
Володя хмыкнул: - Ну, что-ли вроде того.
-А меня  Николаем зовут, -  произнёс незнакомец, не замечая насмешливости в ответе. – Я прошлым летом у вас здесь поблизости работал. Решил вот опять приехать вместе с женой, и брата старшего с собой пригласил.  Дело в том, что в прошлом разе молоко я у тёти Клавы
частенько брал. Так что мы с ней немного знакомы. Понимаешь, только что приехали, ещё не устроились… Переночевать она нас не пустит?
Сухменин пожал плечами: - Откуда сами?
 С Украины. – Парень рассмеялся.  –Раньше, говорят, к нам на Донбасс, в шахтах работать молодёжь ездила, а теперь вот мы к вам, на уборку урожая. Я в отпуске, а брат, - молодой на минуту замешкался…
- Тоже, пока в бессрочном, - проговорил старший, и протянул руку: - Михаилом  меня зовут.
Если хочешь,  документы покажу? Помедлив, он вытащил и  из бокового кармана пиджака, помятую справку об освобождении из заключения.
Сухменин, краем глаза взглянул на печать, и отмахнулся:
- Зачем она мне. Михаил, так Михаил. Я же не из милиции.
- Старший обнажил в улыбке, вставные рандолевые  коронки на передних зубах: -
Ну раз по доброму… Не одолжишь нам, если не жалко, чайник и заварки побольше!
 Володя зашёл в дом.
 Через полчаса, на лужайке перед  палисадником  вовсю горел маленький костерок.
Михаил предложил чифирнуть.
Сухменин отодвинул кружку: - Потом не уснёшь.
Быстро стемнело.  Вернулась с вечерней дойки мать. Владимир поднялся с примятой травы: -
 Мам, тут к тебе гости.
-Какие. Я вроде не жду ни кого? – Клавдия Петровна подошла к догорающему костру. Здравствуйте!
 Высокий, наклонился к огню. – Добрый вечер хозяйка! Не помните меня? Прошлым летом я к вам частенько за молоком приходил.
- Николай что-ли?
Ага, он самый. Тёть Клав вы нас на ночь не пристроите где нибуть в уголке?
Клавдия Петровна развернулась в сторону дома:-  Надо у хозяина спросить.
Через несколько минут она вернулась: - Сынок, поди на минутку.
И когда Владимир отошёл от костра, негромко, косясь на приезжих, выговорила сыну:
-Зачем ты им чайник вытащил? Теперь от копоти не очистить. На что они тебе нужны? Шли бы себе и шли, чужие люди. Может урки какие?
- Да ладно, мам, пусть переночуют. Куда они на ночь глядя попрутся.
Клавдия Петровна  помолчала, словно раздумывая: - Да я бы не против, только Иван их вряд ли впустить захочет.
Владимир опять почувствовал обиду.  Под ложечкой горько засосало: - Кто он такой, чтобы здесь распоряжаться?
 - Хозяин он теперь, сынок.
 - Как это хозяин?
 - Да так! Ты же ведь  здесь не живёшь, и жить не собираешься.
Владимир потупился: - Хрен с ними, пусть идут на сеновал, а я в доме на диване переночую, если меня твой хозяин пустит?
- Зачем ты так сынок. Разве о тебе речь.
Ладно, мам, погорячился, сорвалось с языка нечаянно. Иди в дом. Я сейчас, только их устрою.
 Всю ночь Володе снились чемоданы. Большие и неуклюжие, они вдруг становились похожими
на кладбищенские надгробия.  Над ними вырастали  потемневшие от времени, деревянные кресты, что стояли в изголовье отцовской и и дедовской могил.
Казалось, что большие чёрные птицы распластывали над Владимировой головой свои крылья ,
маня в неведомо какие края.
Всю короткую. Летнюю ночь Сухменин вздыхал и поворачивался с боку на бок на скрипящем диванчике.

                ***