Крепость. лотар-гюнтер буххайм перевод с немецкого

Продолжение:

   Бартль сильно удивляется, когда наталкиваемся на солдата-пехотинца. Из нас троих Бартль производит не самое приятное впечатление, будто дерзкая карикатура на все военное. И его поведение полностью соответствует его виду: Он играет роль старого, потрепанного, но радушного «морского волка», которого ничем нельзя пронять. Когда у нас есть зрители, он беззлобно подтрунивает над «кучером». Этакий good old fellow  – компетентный во всем, персонифицированный практический ум.

   Спустя, кажется, целую вечность достигаем Richelieu. Об основателе спроектированного на кульмане города знаю, что он был кардиналом и министром при Людовике XIII и основал Acad;mie Fran;aise . Мой стук по крыше кабины останавливает «ковчег» прямо посреди го-родка. Меня так и подмывает побывать в роли туриста.
- Ради дополнительного образования, - сообщаю Бартлю.
   На что тот выказывает явное неодобрение. Знаю, знаю: Нас могут застрелить здесь из сотни окон. Но эти изящные дома не выглядят как места для засады. Более того: Здесь просто не пах-нет этим.
   И в этот самый миг раздается выстрел. Внезапно начинается пальба сразу с нескольких сто-рон, и мы оказываемся в самой ее середине. Посреди полного дерьма. Выстрелы гремят и гре-мят, но нигде не видно ни одного человека. Мое сердце стучит в горле. Невольно вслушиваюсь в посвистывание пуль: Пули, которые ты слышишь, когда они свистят, точно не попадут в тебя!
   «Кучер» и Бартль укрылись за «ковчегом». В несколько прыжков оказываюсь там же. Но на какой стороне «ковчега» сейчас безопасно? Откуда раздаются выстрелы?
   Проклятье, только этого нам и не хватало!
   Тем не менее, где-то глубоко мелькает мысль: Вот чертова банда, бесится с жиру, лупит всле-пую в белый свет, как в копеечку...
   Как-то вдруг стрельба стихает. Если бы мое подразделение не состояло всего лишь из двух храбрецов, я бы теперь же выкурил этих сволочей! Блажен, кто верует! Сейчас надо во все глаза смотреть, чтобы улепетнуть отсюда подобру-поздорову обратно на открытую местность. Чтобы прогнать страх у Бартля, говорю:
- Похоже, боеприпасы у них на нуле!
- Кажется, только на нашей стороне, господин обер-лейтенант! – отвечает Бартль, еле ворочая языком. Отчетливо вижу, насколько он взволнован.
- Это было для нас настоящее крещение огнем! - добавляю поэтому, несмотря на одышку.
- Я так крестился еще в 1917 году, - отвечает Бартль.
    «Кучер» же вообще не произносит ни слова. О, Господи! Нет, я вовсе не жалею о моем под-разделении!
    Richelieu – это название я запомню теперь вдвойне: Кардинал и этот обстрел!

    Когда мы вновь катим по дороге, упрекаю себя: Было грубой ошибкой уехать так далеко от основной дороги. Могло бы закончиться  довольно печально. Но почему в нас не попал ни один из выстрелов? В «ковчеге» ни одного попадания, а он представляет собой довольно большую, объемную цель. Хотели ли нас просто прогнать какие-то сумасшедшие этой беспорядочной стрельбой?
   
    Незадолго до подъезда к следующему местечку мотор глохнет. «Ковчег» медленно катится и останавливается. «Кучер» поднимает капот двигателя и исчезает в нем всей верхней частью туловища.
   Авария? Но «кучера» не так легко сбить с толку.
- Свечи зажигания накрылись! – докладывает он совершенно спокойно. - Или распределитель зажигания.
   Пристально всматриваюсь в карту, так, будто могу сократить расстояние таким способом внушения. Я бы охотно помог «кучеру», но как должно производиться воспламенение от дре-весного газа, в этом совершенно не разбираюсь.
   Выясняется, что у «кучер» нет запасных свечей. И, тем не менее, он преисполнен надежды, что ему удастся реанимировать старые. Но для этого требуется время.
   Короче: Вынужденная остановка.
   Меня так и подмывает громко выругаться, но делаю вид, что все в норме. Бартль тоже прояв-ляет редкое равнодушие.
- Думаю, там впереди в деревне должен быть какой-нибудь трактир – или пара, а то и тройка подобных забегаловок... Как насчет утолить жажду, господин обер-лейтенант?
- Нет, Бартль! Оставайтесь с «кучером». Только когда я вернусь, Вы сможете уйти, понятно?
- Конечно, господин обер-лейтенант! – Бартль пристукивает пятками как истинный вояка.
   
   Это захолустье совершенно не в моем вкусе. Громкий лай собак за закрытыми дворовыми воротами. Представляю себя скрывшимся преступником, грабителем банка, объявление о розыске и задержании которого опубликовано всеми газетами и которому ничего больше не остается, как еще немного отсрочить свою поимку.
   В самом деле, пройдя метров пятьдесят, наталкиваюсь на трактир и говорю себе: Давай, по-смотрим, как он выглядит изнутри и какую выпивку предлагает.

   На низких камышовых стульях, в полумраке сидят несколько старых, изможденных крестьян. Ветераны, которые видели уже слишком много, чтобы интересоваться еще и мной. Они только медленно поворачивают ко мне свои непроницаемые лица. Враждебно настроены? Нет, лишь замкнутые и тусклые лица.
   Сидр это все, что есть в их мутных стаканах. «Моча монахини», как называл его Старик.
Сильно пахнет чесноком и стариками. Чувствую себя так, словно оказался в одной из картин Ван Гога, нарисованной им в начале его карьеры художника в Borinage . Заглотнуть чего-либо, говорю себе, и быстренько уйти.
  А старики сидят с таким видом, как будто это вполне естественно, что я здесь засветился.
  Вместо сидра мне подают настоящую яблочную водку. Ну, кто бы сомневался! Я словно ожи-ваю.

   Когда снова выхожу в свет дня, то невольно зажмуриваюсь: Солнце стоит уже достаточно высоко. La douce France!  А у меня земля горит под ногами. И здесь мне все это кажется совсем не кошерным. Но где же молодые мужчины?
   Какой-то мальчик играет в футбол пустой консервной банкой, и он, кажется, уже давно явля-ется единственным мужчиной моложе шестидесяти лет.
   Бреду назад и уже скоро слышу, что мотор «ковчега» снова тарахтит. «Кучер» сияет сквозь грязь на лице как нюрнбергский фигурный пряник .
- Ему удалось обновить обе чертовы свечи! - хвалит его Бартль.
   Все еще не могу понять то, что мы правим повозкой американской конструкции с 12-ю ци-линдрами и при этом не используем ничего иного кроме древесных отходов для получения га-зообразного топлива и что этот мотор жрет все, что ему предлагают.
   
    Оказываюсь на своем наблюдательном пункте, позволяю обрушиться на меня странно зву-чащим французским словам, пришедшим на ум: Andouille  – мягкая колбаса. Notre grand ad-miral se sent comme une andouille vis-;-vis de son F;hrer . И затем несколько особых фраз: Le F;hrer l'a eu – Фюрер надул его. Quel abruti – Что за идиот. La grande bedaine – Толстый Бо-ров  - nous a joue un mauvais tour – сыграл с нами злую шутку: Il n'y a pas d'avions – Нет ника-ких самолетов. Nous avons pay; pour le savoir – Мы заплатили за обучение.
   Какой-то старик встречается нам словно тень. Через плечо у него коса, как у смерти. Машу ему правой рукой, старик машет в ответ. Во мне звучит: clopin-clopant – ковыляй себе прихра-мывая.

   «Кучер» пытается аккуратно набрать скорость. Он тоже хочет вырваться из этой проклятой местности. И сделать это прежде, чем солнце совершенно исчезнет за горизонтом. «Кучер» с его звериным инстинктом!
    Когда-нибудь мы здорово собьемся с курса. То, что мы имеем теперь под колесами, совер-шенно иное, чем обычная дорога. Скоро стемнеет, а у нас нет никакого представления, где на-ходимся.
    Едем по прямой, бесконечной аллее. Если бы Maquis были настороже, то стволы деревьев должны были бы лежать здесь рядами, перекрывая дорогу. Ради Бога! Только не сглазь! ругаю себя, когда мелькает подобная мысль, и я сплевываю.
   Я не заметил, как на небе появились плотные облака: Погода ухудшается. А над облаками звучит гул авиамоторов. Напряженно вслушиваюсь: Скорее всего, одинокий самолет. Но чего это он здесь потерял? Может диверсантов сбрасывает?
    Постепенно становится так темно, что мы едва можем двигаться дальше.
    Кажется, нам не удастся найти прибежище в немецких частях. Стоило пораньше об этом по-заботиться. Ладно, ничего иного не остается, как остановиться где-нибудь вне дороги и провес-ти ночь в «ковчеге».
   В бледном свете вижу, что мы проезжаем мимо развилки. Приказываю остановиться и объяс-няю Бартлю свое намерение.
   Сдаем немного назад и движемся дальше по объездной дороге. Не проходит много времени, и я замечаю небольшой лесок. Хорошо, хорошо,  говорю себе, переночуем как следопыты!
   Я не чувствую себя при этом в полной уверенности: Холодно будет едва ли, но придется до утра нести вахту.
   Скоро наступит утро, говорю себе, мы нашли место для привала, и вплоть до Loire уже не может быть слишком далеко.



Вдоль Луары

     Кукареканье петухов раздается с обеих сторон дороги, и это уже на протяжении несколько часов. Эти петухи какие-то неправильные: Около часа ночи они начали и не прекращают до самого рассвета свои крики. Теперь я знаю точно, почему петух – и именно галльский петух – является гербовой фигурой Франции : Этот вид владеет ночью всей страной. Никакой шум не пронзает мне так сильно уши как это ночное кукареканье. Даже яростный собачий лай, сопровождающий нас при проезде деревень, не может сопоставиться с ним по силе воздействия.
Бартль выходит из-за «ковчега» и салютует, приложив ладонь к козырьку фуражки. У него уже опять зажата между зубов раскуренная трубка: Довольный собой человек, живущий в полном согласии с окружающим его миром.
Хотя уже наступила темнота, мы нашли отличное место для бивака: Наш «ковчег» стоит  укры-тый в кустарнике.
Все еще по-утреннему свежо. Следовало бы одеться потеплее. Приходится сильно размахивать руками, чтобы согреться и начать двигаться.
Затем проглатываю несколько кусков приготовленных Бартлем бутербродов, пока «кучер» рас-кочегаривает газовую печь.
Вся местность распространяет ночной сон. Пахнет травой и землей.
Когда мы трогаемся в путь, буквально впитываю в себя на крыше «ковчега» настоящий восход солнца без ложных красок и без длинного пролога: Солнце просто появляется над лесом и пронзает ослепительными пиками своих лучей утренний, влажный воздух.
В то время как солнце поднимается все выше над линией горизонта, пар над пашней также уходит в высоту.
Сегодня снова будет жарко.

Утренний свет отражается передо мной на дороге в чистых, отполированных до блеска следах от колес. Я буквально впитываю в себя зарождающиеся на западе облака, мерцание тополиной листвы в легком утреннем ветерке, красные точки зрелых плодов в чаще кустов шиповника и оранжевые и не совсем еще созревшие. Небо надо мной напоминает внутреннюю сторону ог-ромного, опрокинутого над землей тонкого стеклянного купола цвета молочно-голубого опала.
Все еще не имею никакого представления, сколько километров пути находятся в одном из на-ших мешков с дровами. Может быть, спросить «кучера»?
   Но думаю, это было бы ошибкой. Я должен довольствоваться тем, что в этом случае совер-шенно не имею voix au chapitre . Но, тем не менее, я в постоянных заботах о запасе дров: Где мы можем разжиться дровами для газогенератора?  Однозначно, не в автопарке германского Вермахта. Я даже не знаю, насколько сухой должна быть древесина и как мелко напилена или нарублена. Думаю, сантиметров пять. Но у кого есть дрова такого размера? Мысленно вижу, как мы пилим сухие ветви и мелко рубим их. Пойдет ли так? Годится ли такое питание нашему котлу?
 В La Pallice мои заботы были направлены только на шины. Забота о запасе дров появилась лишь со временем. Если бы только на дорогах ходили такие же колымаги как наш «ковчег»! Однако я пока еще не видел ни одного газогенераторного грузовика.
В Берлине и Мюнхене имелись такие же агрегаты, но на французских дорогах? Может быть, раньше я просто не обращал на это внимание? Теперь нам бы здорово помогло, во всяком слу-чае, конкретно мне, если бы в следующем местечке такой грузовик стоял бы у обочины, и мы смогли бы провести меновую торговлю с его владельцем: Дрова для газогенератора против пайка с подлодки. Шоколад и сигареты тоже сгодились бы. И все это за ничто иное как немного мелконарубленных дровишек.
Читаю на указателе «Val de Loire – pays des ch;teaux et des grands vins» . Как бы не так! бор-мочу тихо. Затем перебираю в голове названия ландшафтов Луары от самого ее устья и произ-ношу их: Pays Nantais , Anjou , Blesois , Orleanais ... но одно название определенно вылетело у меня из головы. Начинаю сначала, и вскоре уже вспоминаю его: Touraine .
В нашей ночной поездке мы, кажется, здорово отклонились от маршрута на запад. Неужели мы едем полукругом? Если бы мы только выехали к Луаре, то нам не пришлось бы больше забо-титься о дорожных указателях и правильном курсе.

Вокруг расстилается нетронутая природа: Не могу насытиться ее видом. Нигде ни воронки от бомбы, ни разрушений. Темно-зеленые, огороженные выгоны для скота, ряды аккуратных, се-ребристо-зеленых, ивовых изгородей, и немного ржавой колючей проволоки то тут то там, лег-ко пробуждающей фатальные ассоциации.
Между раздутыми кронами деревьев мигают косые крыши, но никаких торчащих в небо раско-лотых обугленных стропил, а вздымающийся вертикально вверх спирали сажистого дыма, не внушают ничего иного как картину закопченной дочерна домашней плиты с огромным дымо-ходом. Между лугами на холмах завивающиеся полевые клины – многие уже свеже распаханы. Земля выглядит жирной и плодородной.
Только внезапно вылетевшая из-за дубовой рощи и парящая над ним на неподвижных крыльях какая-то хищная птица пугает меня. Но вот она ввинчивается в узкую кривую и начинает, словно по ступенькам воображаемой винтовой лестницы подниматься еще выше: Птица, поднимаясь над склоном, использует свои инстинктивные познания о тепле исходящем от солнца.
И в этот момент между стволами деревьев что-то блестит, как блеск зеркала: Loire!
Делаю глубокий вдох: Сделано!
И теперь высматриваю подходящее место для привала и вскоре, увидев подобное место,  даю сигнал остановиться. Между дорогой и мерцающей водой всего несколько метров обросшего кустарником откоса.
Отдых на реке!
Удобно устраиваюсь на траве и вытягиваю ноги. Теперь не хочу ничего другого как тихо поси-деть.
Прохладный, солоноватый, с примесью затхлой гнилости запах долетает до меня. Пенистые пузырьки кружатся в водовороте, почти рядом с берегом. Луара здесь совсем не такая гладкая и ровная как зеркало. Она – плоский серебряный рельеф между тусклой зеленью острых зарослей камыша.
Это лето!
Только теперь могу почувствовать его по-настоящему. И тут же думаю о лете в Фельдафинге и представить себя рисующим на болоте – коричневую трясину, в которой отражается небо, но не темно-синего цвета, а насыщенного фиолетового.
Лучше не думать о таких картинах – не стоит вовсе думать об этом... Принадлежу ли я все еще тому месту? Что я буду делать в Фельдафинге без Симоны? А что можно теперь делать в Бре-сте? Теперь – в это самое мгновение? И мои мучительно двигающиеся мысли снова и снова порождают вопрос, удастся ли нам это, есть ли у нас вообще хоть какой-то шанс.
Меня одновременно охватывают чувства крайнего утомления и беспокойства. Чувствую жела-ние отдаться охватившей меня слабости, и в тоже время напряженному состоянию: Это все блестящие отражения на воде. Несколько стебельков и их отражение – более чем достаточно для китайской картины тушью .
Формирую прямоугольную рамку-видоискатель из указательного и большого пальца руки, как это часто делают фотографы. Этим я всегда обнаруживаю новые картины: Метелки папоротни-ка, разделенные солнечными лучами, театр теней на воде, речное дно с будто живыми волни-стыми  песчаными полосками на нем.
Здесь можно было бы три дня рисовать, как я рисовал в Бретани, черной тушью и акварельны-ми красками. Воду для этого черпать из реки: Луара, представленная на бумаге Луарой – такого не придумаешь! Почему только я раньше не побывал в долине Луары?
   И поделом мне: Сердце успокойся! говорю себе, и: Ты нарисовал сотню картин в Бретани!     Откидываюсь на траву и думаю под шепот воды Луары о Бретани – моей Бретани.
    Наш крошечный пляж позади Batz-sur-Mer  - сколько там всегда было жизни в песке: стек-ловидные кузнечики, отпрыгивающие в разные стороны при каждом шаге, шляпки раковин на камнях, которые можно было срезать ножом и есть сырыми. От воспоминаний слюна заполняет рот. Морские ежи. Немного их там было – но зато какие, ого-го! Нужно было только остерегаться их чертовых игл: Они внезапно ломались и оставались в коже – особенно опасно оранжевое их содержание!
   Но как не вспомнить о наслаждениях, которые имелись у M;re Binou : фаршированные couteaux  - наполненные ракушки-ножики, запеченные устрицы, очищенные омары...
Надо бы выпить, говорю себе решительно, чтобы остановить полет мысли.
Вино, которое здесь произрастает, было бы то, что надо. Но, чтобы добраться до вина, надо ехать дальше.
Приходится уговаривать себя как упрямого осла: Давай! Вставай и вперед!

Меж кукурузных полей тут и там появляются маленькие четырехугольники с виноградными лозами. Если «кучер» остановится, то сможем украсть пару гроздей винограда. Они выглядят абсолютно спелыми.
Затем снова низкие дома в стиле Вламинка  – шарообразные обрезанные деревья перед ними заставляют меня испытывать настоящую антипатию: Мне не видны окна домов. И деревья слишком быстро мелькают перед ними. Все выглядит изящно, будто выточенное, но страшно бесит меня.

Сумасшедшее небо: свет меняется каждые десять минут, в зависимости от того, надвигаются ли на солнце плотные или более тонкие облака или совершенно высвобождают его на какие-то мгновения.
И вновь я вынужден чертовски напрягать зрение: Так как освещение постоянно меняется, све-тотени ландшафта также изменяются.
Все больше тополей и убранных полей. И вся территория здесь теперь тоже волнистая. Каждый раз радуюсь, когда мы оказываемся на вершине очередного холма и я могу беспрепятственно все рассмотреть.
На другом берегу проезжает такая же двухколесная тележка как и в Бретани, только не окра-шенная в синий цвет. Лошадь бредет, глубоко понурив голову.

Иногда «кучер» так гонит, что наши слабые баллоны сильно шумят. Думает ли он, что за нами гонятся по пятам?
Определенным способом это так: Loire – это линия фронта. Эта линия должна удерживаться, только из-за защиты с юга. Здесь скоро может стать довольно жарко.
Взгляд улавливает нечто новенькое: Ряды продолговатых, высоких ящиков из проволочной сетки в полях, стоят перпендикулярно к направлению дороги. Наверное, емкости для спрессованных рулонов кукурузы. А вот и молодая кукуруза на полях: Она такая же, как и в Румынии. Были же времена, когда я, на своей складной байдарке, спускался по Дунаю...
Здесь наверху, на этой крыше, я тоже совершенно один. И картины ландшафта проезжают ми-мо, как и прежде: бесконечный фильм о французском ландшафте.

Деревушка.
Указатель с черным, витым шрифтом, «Salle Fetes» , на красном фоне. Этот зал, пожалуй, давно уже стоит пустым.
На вершине стоит изготовленный из бетона игральный кубик для покера, словно верхушка стойки ворот. Почти все дома примыкают непосредственно к дороге. Изгородь из искусствен-ной кривоствольной древесины: Бетон. Вот это я охотно рассмотрел бы: Изделие trompe l'oeil , во французском исполнении.
Мимо! Повсюду в витринах разрисованные узоры под дерево, даже на больших воротах въез-дов, через которые прежде во дворы въезжали коляски.
Trompe l'ceil  мимикрия снова стала писком моды. Ну, в конце концов, мы тоже изображаем из себя нечто иное, чем являемся на самом деле: Тема, которая имеет и свои плюсы и свои ми-нусы.
Посреди деревушки дорога делает несколько резких поворотов. Невольно бормочу «чертово дерьмо!»
 Старик тоже проклял бы эту местность. Да, если бы я мог просто наслаждаться, следуя по ней – но я вынужден быть постоянно начеку!

Доезжаем до вокзала, который стоит как неприкаянный в этом живописном ландшафте, и в его близости никаких домов. Вижу немецких железнодорожников и приказываю остановить «ков-чег».
Железнодорожники принадлежат к длинному строительному поезду. Узнаю, что железнодо-рожные пути в нескольких местах взорваны, и теперь, в последнюю минуту, их требуется сроч-но требуется срочно ремонтировать.

- Самолеты-штурмовики достали нас совершенно! - жалуется железнодорожник, командир ре-монтно-восстановительной роты. – Нам так не хватает бронепоездов с зенитками!
Ах ты, Боже мой! думаю про себя: бронепоездов ему не хватает! Как звучит-то!
Меня так и подмывает выкрикнуть: Это еще не все, чего здесь не хватает! Но я сдерживаюсь. Это первая железнодорожная часть, которую встречаю.
Во Франции размещается гигантский клуб Германских железнодорожников: секретари и обер-секретари Директора имперских путей сообщения, советники и старшие инспектора имперско-го Министерства путей сообщения – и все они ведут себя как генералы.
Наверное, и этот железнодорожник тоже принадлежит к этой плеяде довольно хитрых господ, давно позабытых мною.
- Здесь все идет кувырком, так сказать, разумное отступление – говорит он, - а такого развития событий мы не планировали. Такое просто не было предусмотрено...
- Ну, это, пожалуй, должно исходить из нашего способа мышления, - отвечаю ему и думаю при этом: Мания величия, никаких запасных путей к отступлению...
   На открытой платформе вижу закрепленное канатами пианино – гротескный трофей.
   
   Навстречу нам движутся транспортные средства Вермахта. В легковом вездеходе стоят шта-белями кроличьи клетки. Между ними висит гроздь из куриц со связанными ногами: самоснаб-жение. Куда только они двигают с этим добром?
Встречаем связистов, которые тоже ничего не знают. Их обстреляли, и кроме того, на дороге обнаружили дисковые противотанковые мины. Один волнуясь, изображает, как ручная граната летела по ним сверху из дома – требовалось постоянно наблюдать и осторожничать.
Что есть лишь пустые толки, а к чему нужно всерьез прислушаться?
Что это только за такие странные,  разношерстные войсковые единицы? Хоть толика героизма, по-моему, вовсе не их конек. Немного позже по обеим сторонам дороги стоят транспорты Вер-махта, полусваленые в кюветы, но нигде ни пробоины. Оставшиеся там, где их бросили, потому что закончился бензин.
Ха-ха-ха! смеюсь про себя: У кого в это время нет бензина в канистрах, тому не следует от-правляться в путь на машине. Однако наш запас дров тоже довольно скоро может закончиться.
Бартль и «кучер», конечно, могли бы спокойно и дальше ехать, пока последний мешок не опус-теет. Но я-то должен продумать наши дальнейшие шаги. Дьявол его знает, где и как мы сумеем разжиться новым запасом дров. В следующей деревне мы, в любом случае, должны достать пи-лу – или лучше две. В крайнем случае, пропилим пилой себе дорогу по Франции!

Дорожный указатель ставит меня перед дилеммой: Свернуть на Azay-le-Rideau  – или двигать прямо на Tours?
Бальзак называл замок Azay-le-Rideau «ограненный алмаз», «что на границе с рекой Эндр покоится на сваях». Мне этот замок, как ни какой другой французский замок, знаком лишь по моим поездкам сюда в многочисленных сновидениях.
Нет, мы должны продолжать движение!

Облака на горизонте напоминают вытянутые на нитке клубки ваты: белая ватная гирлянда. Проходит немного времени, и все небо полностью в таких гирляндах, они становятся больше и плотнее и последовательно накатывают, словно украшения над деревней. От небесной синевы почти ничего не осталось. Опасность воздушного налета еще больше возрастает.
Далекие разрывы бомб заставляют меня собраться. Стучу прикладом автомата по крыше. Бартль мгновенно оказывается на дороге. Он, наверное, тоже их услышал. И вновь гремят взрывы. В какой-то момент понимаю: Это не янки.
Просто где-то там спряталась гроза. Небо перед нами быстро блекнет и становится темно. Вы-глядит угрожающе. И вот уже первые молнии вздрагивают далеко впереди, ударяя в землю.
Но, кажется, гроза не хочет начинаться так быстро. Вжимаюсь обратно между мешками на «ковчеге», и мы едем дальше.
У дороги большие кустарники. Летняя роскошь, буколическая  территория.
Большие жуки бьют меня по голове. А теперь еще и комар попал в левый глаз. Слезами пробую вымыть его.
Безнадежно!
Даю знак остановки: Пусть Бартль поможет мне.
И он вскоре гордо предъявляет свою добычу: Мучитель являет собой всего лишь черную мош-ку.

Останавливаемся на большой площади с обрезанными липами, расположенными в строгом че-тырехугольнике. Не заметил, как называется это место. Все здесь аккуратно подстрижено, даже тенистые островки под липами выглядят аккуратно обрезанными. Втайне я надеялся найти здесь добрый глоток вина, но все выглядит опустошенным и плотно запертым. Прохожу вдоль бесконечной стены песчаника и оказываюсь перед входной дверью трактира с полуржавыми жалюзями.
- О нет, только не это! - говорю в повернутое ко мне, полное надежды, лицо Бартля и медленно поворачиваюсь кругом. Вижу «кучера» ссущего под одну из лип и собаку средней величины, очевидно, суку, за которой бегут пять других собак – маленькие, большие и один черный, про-сто гигантский кобель. Но не вижу ни одного местного жителя. Может быть, говорю себе, они заняты продолжительной сиестой.
И все же эта тишина кажется мне зловещей. Клапан в нашем котле стучит невыносимо громко.
Дальше вверх, в восточном направлении вдоль Луары. И вновь бледное от жары небо слепит меня. Скользкая зыбкость солнечного марева на дороге заставляет напрягать глаза, делает вид нечетким. Свет странно искажает все вокруг и, наверное, он, прежде всего, есть причина того, что я чувствую себя незащищенным – передвижная мишень на колесах.
Снова и снова сверкают косые крыши. Угнетающе жарко. Мы приближаемся к Tours.
Внезапно «кучер» резко тормозит.
Опять спустило колесо. На этот раз заднее левое, а мы его не латали прошлой ночью, и ничего теперь не поделать с этим спущенным колесом.
Тем не менее, «кучер» и Бартль немедленно берутся за работу.
Пока есть время, медленно бреду по направлению движения «ковчега» и вниз по высокой – думаю, ростом с теленка – траве, спускаюсь к берегу Луары.
Солнце уже настолько потеряло свою сильную яркость, что могу смотреть на него не боясь ос-лепнуть. В небе начинается мягкое флуоресцирование. Краски всех предметов претерпевают изменения. Тени в светлой зелени лугов потеряли свои острые контуры или совершенно исчез-ли. Но видны светло-освещенные кусты, и они так сильно освещены, будто вот-вот раскалятся и вспыхнут. Вплотную рядом с ними стоят уже бесцветные, такие тенисто-темные кусты, что пойма реки видится разделенной на светлые и темные полосы. Но все ниже опускающееся солнце закутывается в газовое покрывало, и пока еще видимые на заднем плане лугов резкие контуры групп деревьев и кустарников постепенно исчезают. Их тонкий узор исчезает, все мелкие предметы сливаются в одну большую массу, формы упрощаются.
Осталось пока лишь два зеленых пятна: Одно для плана лугов и другое для листвы и пока еще просвечивающего голубого цвета неба и его отблеск в реке. Я смог бы теперь нарисовать, не более чем этими тремя красками, весь ландшафт Луары.
Царит глубокий мир. Тишина укутывает меня словно мягкое покрывало. Лишь тонкая песня сверчка пронзает ее.
То, что река может двигаться беззвучно, кажется мне чудом. Луара заставляет лишь вздрагивать острые как мечи листья ириса и длинные прибрежные травы.
Группа тополей торжественно возвышается, стремясь круто вверх, будто нарисованная Коро.
Клод Лоррен  тоже останавливался здесь в свое время и изобразил речной ландшафт, выпи-сывая все видимое вокруг черно-бурой сажей: Кустарники и облака, перемежающиеся группа-ми кустов, и все в одном насыщенном коричневом тоне.
Проплыть по Луаре на складной байдарке вместе с Симоной, вот было бы истинным удовольствием! Для лодки это было бы лучше поездки вдоль морского берега в La Baule к нашему острову. Воды Луары не разъели бы так ее алюминиевый корпус...   
Плоды шиповника светятся из зелени листвы красными сигнальными лампочками. Мать Симоны умела варить вкусный джем из плодов шиповника: confiture d';glantines . В таких вещах она была очень искусна. Но теперь ей это умение не пригодится – она в тюрьме.
Стоп! Мать Симоны была привезена в Нант и помещена там в тюрьму, а Нант уже пал. Но не перевезли ли Madame Sagot гестаповцы или агенты СД куда-нибудь раньше?
Раздается голос Бартля:
- Господин обер-лейтенант! Все сделано!

Едем мимо полускрытых замков – отличные места для постоя штабов. В этой местности долж-но быть здорово жить.
Вспоминается гостиница при дороге. Называлась: «Hostellerie l';cu de Bretagne» . Странно, что здесь, у Loire, моя память напоминает мне именно таким образом о Бретани. На меня напа-дает странная грусть и скоро охватывает меня совершенно.
И тут дорожный указатель бьет меня словно электрический ток: «AMBOISE» .
Далеко впереди вижу уходящую вправо проселочную дорогу. Может она и в самом деле ведет к замку? Даю сигнал остановки.
Меня буквально пронзает: Я просто обязан попасть туда наверх, к замку Amboise! Неважно, насколько сейчас поздно.
- Туда вверх? – недоуменно спрашивает Бартль, сомнение и малодушие сквозят в его голосе. - На «ковчеге»?
- Конечно, Вы старый «Аника-воин»! Не пожалеете. Кроме того, это важно также и для Вашего образования. До самой Вашей смерти Вы будете жить воспоминаниями об этом. Человек, проведший здесь, в Amboise, свою старость и умерший здесь же, был Леонардо да Винчи. Им была сотворена Джоконда, называемая также «Мона Лиза»  – никогда не слышали об этом?
- Ну как же… Слышал, господин обер-лейтенант.

Вверх ведет покрытая булыжником дорога, проезжаем тесный поворот, который «кучер» про-ходит с большим трудом. Наш «ковчег» слишком длинный. Ручной тормоз трещит. Не сдавая назад «кучер» позволяет ковчегу немного вольно прокатиться – затем тормозит и повторно раз-гоняется. «Ковчег» пыхтит как на последнем издыхании. Понимаю, что «кучер» раззадоривает машину, как может, но в нашем топливе просто недостаточно энергии: На первой передаче медленно продвигаемся вперед, метр за метром – не быстрее пешехода. Я уже проклинаю свой план забраться наверх. Следовало бы оставить «ковчег» внизу, но ковбой всегда неохотно рас-стается со своей лошадью.
Новый поворот налево, «кучер» едет впритык к правому внешнему краю дороги, затем остро срезает поворот – эх, сейчас бы тут же прибавить газ и играючи вынести нас из этой кривой. Но как это сделать?
Снова останавливаемся и сдаем назад. На этот раз мы выходим – дьявол его знает, удастся ли нам продвинуться дальше. Мой глазомер, скорее всего, подвел меня: Снизу замок выглядел вполне досягаемым. Или это тягостная тяжесть нашего подъема, который так растягивает доро-гу?
Понимаю также, что здесь наверху тоже никого не увидеть. Деревушка внизу, у дороги, будто вымерла.
Теперь перед нами раскрывается покрытое брусчаткой плато, кучер вытягивает длинный полу-круг и останавливает ковчег радиатором-холодильником против стены.
- Э, «кучер», кто же так ставит машину?
Как всегда «кучер» тупо пялится на меня. Затем его лицо стягивается в кукиш, будто от натуж-ного размышления над моими словами, и он выдает:
- А как ищще-та, господин оберлайтнант?
- Ай, молодца! – говорю ему. – Запомни, машину всегда надо ставить носом от стены, всегда, чтобы быть готовым к бегству – так что не обессудь!
И пока «кучер» осуществляет новый маневр, подхожу с Бартлем к бойнице в стене перед нами. Уже хочу поставить ногу в едва различимую у земли нишу и обозреть, как турист панораму слева направо, как увиденное заставляет меня буквально проглотить язык: Военный лагерь! Большое танковое соединение! Тяжелый гул моторов: пожалуй, это танки  Shermann . Палат-ки в вечернем свете – и от танка к танку протянуты песчаные брустверы.
Никакой ошибки: Белые звезды на оливковой броне.

Все это я вижу буквально одним взглядом, и затем шепчу Бартлю:
- Спрячьте голову!
- Это же янки! – вырывается у Бартля.
Присаживаюсь на край торчащего из стены камня и пристально смотрю перед собой, словно меня обухом по голове ударили: Перевариваю увиденное. Не могу вспомнить ни одно подхо-дящее к случаю стихотворение, относящееся к этому сборищу танков противника на том бере-гу. Откуда они пришли?
Из карандашной линии, которой я изобразил на своей карте вероятную линию фронта, могу с трудом понять систему наступления Союзников. Но я вовсе не уверен, что эта линия правиль-ная. Вполне возможно, что я ошибочно скомбинировал ее из разрозненных, неопределенных сообщений, слухов и разговоров, и мои карандашные линии уже давно не соответствуют глав-ному направлению танковых ударов. К черту эту игру в прятки!
Я лишь радуюсь тому, что «кучер» не знает что произошло. Он просто должен поддерживать в рабочем состоянии наш «ковчег».
Ландшафт мечты французских королей, а в самой его середине столько много американских танков, что я даже не хочу начинать их подсчет. И мой испуг не проходит, испуг и страх словно растворены в воздухе: Танк на танке.
Если янки перейдут через Loire, мешок закроется – на этот раз еще больший, охватывающий всю западную Францию.
От Amboise до Chenonceaux  всего несколько километров, и там проходит северная граница некогда незанятой зоны. Далее к югу едва ли еще встречаются германские части.
Мы сейчас достигли непосредственно «игольного ушка», и по возможности быстро должны пройти его и оставить позади...
Согласно моей карты от Amboise до Blois только 34 километра – по дороге, непосредственно ведущей к протекающей по плоскогорью Loire. Уклониться внутрь в страну мы не имеем шан-са. И на моей карте нет того единственного пути. А если мы у Blois не сможем пройти через Loire? Если противник продвинулся уже дальше на восток, что тогда? Его атакующие, передо-вые части, могут осуществить это за полчаса.
До Orleans еще 56 километров. Дорога туда ведет дальше вдоль реки. Дорога на другом берегу, эта красная вена на моей карте, является «route ; grande circulation» . А наша дорога – это «route d'interet local» . На полпути к Orleans на другом берегу лежит Beaugency . Там тоже есть мост через Луару. Возможно, один из самых маленьких.
Все прекрасно, но для начала нам придется опять рвануть вниз, а затем пройти мимо этого бро-нированного стада на самой короткой дистанции.
«Кучер» филигранно осуществляет отъезд. Внизу на подъезде приказываю ему остановиться: Требуется передохнуть и подумать.
Жду, что меня охватит чувство страха и ужаса. Но все это отсутствует. Меня даже охватывает - наоборот – некое подобие внутреннего смеха: Что за абсурдная картина!
Стоящие вплотную танки, выстроившиеся, словно к строевому смотру. Эта массивная огневая мощь в этом мирном ландшафте, в высокой луговой траве у Луары, под чистым, зеленовато-голубым небом – и непосредственно в месте, где жил великий Леонардо: Полная фигня!
Пытаюсь придумать план: Это собрание броневых чудищ ни в коем случае не выглядело как танковая позиция – скорее как обычный армейский лагерь. Наверное, они вовсе не интересуются тем, кто приближается к ним по левому берегу. То, что к югу от Loire не имеется никаких германских бронированных частей и подразделений, братишки конечно уже знают.
Мы просто обязаны пробраться мимо этой когорты. Пройти сквозь строй? Ах, что за чепуха! Ладно, идти так до конца: Проехать сквозь строй.
«Ковчег» - это огромные американские санки и в этом оформлении довольно оригинален. Американцы, конечно, не будут стрелять в американца. И пока они расчухаются, мы будем уже далеко... Вероятно, я должен бы здесь всплакнуть, как Старик перед Logonna.
Хорошо, что «кучер» не смотрел через балюстраду. Делаю знак Бартлю, чтобы он не болтал.
Так, а теперь вперед и уповаем на милость Божью! – «...и избави нас, Господи, от всякия бе-ды и напасти, скорби и печали и от всякаго зла.»
Размещаюсь рядом с нашим последним мешком, полным дров, вытягиваясь в длину и усевшись пониже так, чтобы меня никто не смог увидеть на моей крыше из-за его бордюра. А теперь ноги в руки! Вперед обычным ходом! Проскочим!
Сердце едва не выскакивает из груди: Удалось!
Мы вновь оказываемся за кустами. При свете посмотрим, говорю себе, что получилось. Зато сэкономил свои слезы.

От следующего моста через Луару остались только опоры. Они смотрятся остатками гнилых зубов. Саперы, или кто бы здесь ни был, блестяще выполнили свою работу. Огромные камен-ные глыбы были заброшены аж до дороги, другие лежат в крапиве. Взрыв достиг и ближайших домов. Мы наезжаем на пустые оконные рамы. На дороге блестят пугающие осколки стекла. Держи ушки на макушке!
Каменный мост, конечно, был прекрасным старинным сооружением. Как мне жаль подобных прекрасных, художественно построенных мостов!
Теперь я знаю, как далеко продвинулись янки. Но где стоят наши подразделения, знает лишь небо!
Кого бы ни спросил, никто не смог дать мне такую справку. Неужели совершенно нарушена связь наших крупных воинских подразделений? Но чему я собственно удивляюсь? Когда аме-риканские танки стреляли по нам в Бресте почти у бассейна верфи, никто тоже не мог связаться с нами. С самого Avranches, кажется, царит всеобщее замешательство.

От одного старика, который охотно беседует с нами, узнаю, что почти все мосты через Loire были разрушены уже в начале мая – но не немцами, а Союзниками. Задолго до Вторжения все важные мосты Луары – точно так же как и мосты через Сену – были разрушены.
    «Затруднить передвижения войск к театру боевых действий», таков был девиз тактических военно-воздушных сил Союзников.
А теперь и мы вкушаем в полной мере результаты этого девиза на своем пути в Париж...
Старик говорит, мне к утешению, что насколько он знает, мост у Blois еще цел.

Очень скоро все снова выглядит мирно: Другой берег реки кажется пустым и заброшенным. Если бы только нам удалось добраться невредимыми до Blois! Там мы смогли бы разжиться, надо надеяться, дровами. Рано поутру, когда угольщики обходят своих покупателей! размыш-ляю про себя. Они, наверное, теперь складируют на бензоколонках свои запасы угля и дров для газогенераторных грузовиков.
Старый Blois! Бывший когда-то столицей Франции задолго до Парижа! Замок эпохи Возрожде-ния с лестничной башней и множеством слуховых окон с четырёхугольным проёмом и вальмо-вой крышей.
Blois, образец для Chambord  и одна из постоянно планировавшихся, но так никогда и не дос-тигнутых целей моего отпуска. Я так часто читал тексты туристического проспекта, что отдельные строки буквально «поселились» в моей голове: «Искусство, культура, ландшафт и гастрономия имеет здесь изумительную связь... наполненную воспоминаниями о galante Historie , охоте и страсти...»
Наконец снова встречаем наши воинские части: Мы пытаемся перегнать колонну полугусенич-ных грузовиков Вермахта.
Что за воинственный вид! Мотки колючей проволоки за бортами, пристегнутые к бортам бре-зентовыми ремнями канистры для бензина и толстые связки маскировочных сетей. Лица солдат под касками усталые, истощенные, раздраженные. Среди них вижу лишь несколько молодых лиц. Все выглядит так, как будто это подразделения, которые уже побывали в России. Такое у нас охотно практикуется: жалкие остатки разбитых боевых частей с Восточного фронта направляются на отдых и переформирование во Францию.
Далеко впереди воинская колонна стоит. Только теперь понимаю, какая она на самом деле длинная: Перед танками авангарда имеющими форму санитарного чемодана, стоят и большие грузовики с вращающимися, смонтированным на лафетах турельными пулеметными установ-ками, и маленькие кубельвагены. Выглядит так, словно здесь открылась выставка всех транс-портных средств Вермахта, включая и довольно старые модели.
Внезапно в нескольких метрах перед нами выныривает связной-мотоциклист на своем тяжелом мотоцикле на такой скорости, что поднимает клубы дорожной грязи, и пока я, откашливаясь, шлю ему вслед проклятия, он слегка приподнимается  на седле, как на лошади, и грохочет вдоль колонны.
Хотел бы я знать, что за сообщение он везет.

Когда мы, наконец, снова выскакиваем на свободную перед нами дорогу, через пару километ-ров вижу, что вплотную к дороге разместился продовольственный пункт колонны. Очевидно, здесь может питаться любой, кто только хочет: Лежат груды консервов.
Бартль немедленно занимается организацией нашего питания.
- Вы ведете себя как невежественный варвар! – наезжаю на Бартля.
Что этот сумасшедший Бартль хочет делать с консервами? Устроить в «ковчеге» склад? «Ков-чег» такого не вынесет.

На указателе километрового столба громко читаю: «Blois – 21 км».
Дорога идет теперь вплотную к берегу реки, по низкой дамбе совершенно открыто – только невысокая, высотой по колено трава растет по обеим ее сторонам.
А это что? Несколько воронок от снарядов прямо на дороге, которые «кучер» с трудом объез-жает: Артиллерия с другого берега! Не остается ничего другого, как только двигаться не оста-навливаясь. Не останавливаясь!
Развалины взорванного моста торчат посреди реки.
Chaumont- sur-Loire  называется скопление домов в этом месте.
Довольно долго проезжаем средь светлой зелени пойменного леса. За лесом следуют ивы. Ко-ровы, пасущиеся здесь, имеют окраску как свиньи: Коровы цвета марципана – таких я еще не видел.
«Blois – 17 км». Как долго мы еще продержимся, пока не тронем последний мешок с дровами – наш резервный мешок?

Группа солдат-артиллеристов. Они сообщают нам, что дальше на юг все находится в руках пар-тизан. Шоссе, по которому мы сейчас катим, является последней безопасной дорогой.
Невольно делаю скептическое лицо. Солдаты заверяют, что мне следует им поверить...
На какой-то миг меня охватывает сомнение:
- Конечно, я вам верю – но, что вы называете «безопасной»?
- Наполовину безопасной, господин лейтенант, - раздается голос одного из артиллеристов.

И вновь две плоские воронки на проезжей части. Кромки кустов на другом берегу совсем не внушают мне доверия.
«Кучер», слава Богу, аккуратно прибавляет скорость. Страх того, что мы можем оказаться под обстрелом мотивирует его. Воронки от снарядов, кажущиеся даже «кучеру» опасными – это нечто новенькое.
Ощущаю себя на «моей» крыше незащищенным и услужливо предоставленным вражеским взглядам.  Довольно щекотливая ситуация: открытое пространство тянется бесконечно. Только появление ряда деревьев, обрамляющих край дороги до самой реки, позволяют мне вздохнуть с облегчением. Они еще молоды, толщиной с руку, но уже сплошь обвиты плющом. Это хорошо, потому что плющ утолщает эти деревца: Нам сгодится любое укрытие...

Cand;-sur-Beuvron . Маленький мост через реку Beuvron совершенно свободен. «Кучер» мчит вперед, и вскоре перед нами возникает лес.
Мы это сделали!
«Blois – 7 км».
В Blois конечно, имеется комендатура, и, вероятно, они даже смогут помочь нам с дровами...

У городка Chailles  приближаемся непосредственно к Луаре. Скоро шоссе снова ведет на дамбу и по ней вниз, и затем взгляд свободно скользит по ленивому речному течению слева.
Над противоположным берегом стоит гигантское облако – черный чадящий дым взмывается высоко в зенит.
Справа от нашей дамбы в ряд стоят деревья ольхи так плотно, как будто должны образовать клетку для хищника. За ними виден плоский как доска ландшафт из узких полевых клиньев, обрамленных низким кустарником и молодыми деревцами. Дорога какое-то время идет на одном уровне с макушками деревьев, снова и снова закрывающих мне вид глубже в страну. Запах сена щекочет нос и будит неопределенные воспоминания о прошлом лете. Но я не могу отдаться им сейчас...   
Loire едва течет. Наверно она перегорожена где-нибудь дальше. Пришлось бы здорово порабо-тать веслом, если бы захотел пройти здесь на байдарке вперед, в направлении Атлантики.
По правую руку открывается глубокая лощина. Так как деревьев и кустов нет, то вижу поля и незастроенную землю на километры. Несколько домов у дорожной насыпи могу едва разгля-деть. Берег над рекой на другой ее стороне выше, чем наш. Оттуда без труда можно просматри-вать нашу дорогу. Но также и из посадок ольхи, что сопровождают нас теперь снова по право-вой стороне, можно отчетливо видеть наш силуэт на фоне неба. И это, в первую очередь, дос-тавляет мне сильное неприятное чувство: Я не понимаю, за какой стороной должен наблюдать особенно внимательно...
Теперь мы едем, словно по огромному овощному садовому хозяйству: Теплицы там и сям, и много беседок построенных из дерева. Сухая древесина, много тонких планок, которые мы могли бы порубить! Также время от времени попадаются стога соломы. Сухая солома нашей печи, конечно, не пойдет, но древесина! Должны ли мы остановиться и расколоть одну беседку в щепки?
«Кучер» съезжает, поскольку мы больше не можем продвигаться по дамбе, вниз и вбок на уз-кую дорожку и устремляется непосредственно внутрь этого скопления садовых участков. Садо-вые участки? Подумай-ка еще раз! Французы определенно не знают землевладельца господина Шрайбера .

Стучу по крыше: «Кучер» останавливает машину под широким фруктовым деревом. Бартль сразу оказывается рядом с машиной, и я вижу его одутловатое  лицо:
- Это не подходящее место, господин обер-лейтенант!
- Однако здесь имеется довольно много дров! Что, если мы порубим на дрова несколько изго-родей?
«Кучер» становится рядом с Бартлем и смотрит на меня взглядом полным надежды.
- Все же полагаю, дрова мы сумели бы достать более удобным способом, господин обер-лейтенант, - говорит Бартль, - я имею в виду в Blois, господин обер-лейтенант.
- Ваши слова да Богу в уши!
Спрашиваю «кучера» о том, насколько нам еще хватит дров.
- Хватит вполне, господин обер-лейтенант, - отвечает тот и тут же направляется к ненасытной печи.
В Blois должны быть заготовленные в мешках дрова. Ладно, подождем до тех пор, пока «ку-чер» накормит печь – и затем двинем дальше.
Не проходит много времени, и наша улочка снова выводит нас на дамбу.
Невольно вспоминаю слова артиллеристов «наполовину безопасна», когда вижу где-то в сотне метров впереди что-то прошмыгнуло через дорогу и даю команду остановиться.
Здравствуй жопа, Новый год!
На другой стороне Loire стоят американские танки – на этот раз еще ближе к реке, чем при Am-boise, и, самое неприятное, они стоят выше нас. Из меня вырывается невольный стон:
- О, нет!
Затем подчеркнуто медленно слезаю с крыши и оставляю «ковчег», чтобы разведать местность впереди. Словно гуляя, иду вперед, автомат держу вертикально у правого бока, так чтобы его нельзя было рассмотреть, зырю глазами справа налево, и всеми мышцами тела готов броситься при первом угрожающем знаке на землю, а если придется, то прямо посреди дороги.
Янки настолько свободно стоят на береговом откосе, будто с ними в принципе ничего не может произойти. Целая дюжина танковых стволов направлена на нашу дорогу. Безнадежно!
Присаживаюсь за большим пучком конского щавеля и судорожно обдумываю ситуацию: Эти янки, наверное, первыми продвинулись до реки. В их позиции ничего не говорит о занятии огневых позиций и расположении лагерем... Но что произойдет, если у янки есть танки-амфибии и если им придет в голову мысль переправиться через реку? Loire здесь не больше, чем река для байдарки: около 20 метров шириной и неглубокая. Выглядит так, словно ее можно с маху перейти вброд: Для патруля танковой разведгруппы совершенно не представляет трудности.
«Дорога – это последний безопасный путь...» - со смеху лопнуть можно!
Теперь чадящие дымные облака далеко на севере, на другом берегу, такие черные и толстые, будто от подбитого танкера. Глухие взрывы болезненно бьют по ушам, да еще это резкое ши-пение и треск. Затем доносятся отдельные выстрелы, звучащие как хлопки пастушьего кнута.
Я могу просматривать дорогу лишь до следующего поворота. Дальше по течению должен быть, согласно карте, мост. Но он, скорее всего, тоже взлетел на воздух, иначе янки, пожалуй, уже давно были бы на нашем берегу.
Хрен его знает, что там впереди пересекло нашу дорогу...
Что же делать дальше?
Если бы хоть кто-то мог мне помочь!

Когда возвращаюсь к «ковчегу», то объясняю Бартлю, невольно приглушив голос:
-  Опять мы попали в переделку... Я заберусь на крышу, но на этот раз Вы защищаете правый борт, так как там могут находиться террористы. «Кучер» же должен просто ехать вперед, как обычно. Вероятно, они и на самом деле считают нас своего рода воришками-дезертирами. По-этому не спать, Бартль!
- Есть! Понимаю, господин обер-лейтенант! – отвечает Бартль вполголоса.
- Так… И сразу же вперед, как только я окажусь наверху!
На этот раз сердце готово вырваться из груди уже когда забираюсь на крышу.

Едва проскакиваем опасный участок и проезжаем несколько километров под прикрытием при-брежного кустарника, нас останавливает полевой жандарм, мотоцикл с коляской которого косо стоит у дорожной обочины.
Узнаю, что дорога впереди находится под обстрелом.
- Никакой возможности проехать! – объясняет жандарм.
- Дорога под обстрелом?
- Так точно, господин лейтенант. Blois пал!
- Ах ты, черт возьми... А мост?
- Давно взорван.
Приплыли! Если это был действительно последний целый мост, то тогда спокойной ночи...!
- А что это за дымы пожарищ?
- Это Blois, господин лейтенант, весь город в огне.
Замечаю, что громко сглатываю.
- Вы должны уйти с шоссе, обстрел может приблизиться! - говорит жандарм, и в тот же миг раздается тяжелый грохот танковых орудий и звуки взрывов.
- «Убраться с дороги» - это хорошо, только куда? - спрашиваю его и узнаю: В сотне метров дальше есть большой песчаный карьер – Съезд с правой стороны...
Хорошо! Это значит для Бартля, что он должен теперь быстро вскарабкаться на крышу – я же буду внизу – а для «кучера»: Вперед марш, как только Бартль окажется наверху.
Скоро видим второго патрульного с диском регулировщика в руке, которым он несколькими резкими взмахами указывает нам вправо.
«Ковчег» покачиваясь, сползает по ложбине прочь от дороги, и «кучер» ведет его вплотную к косо поднимающемуся песчаному склону.
- Вы совсем спятили? – кричу на него, и мне тут же становится его жалко. Мое остервенение не оказывает видимого воздействия – он немедленно вскидывает на меня растерянный взгляд и пристально смотрит.
Сдерживаясь, объясняю ему:
- Предположим, мы получим по капоту или кузову – предположим, что нам придется отсюда срочно уносить ноги – как Вы тогда сможете развернуть наш «корабль» в этой узости?
До «кучера» доходит моя тревога, но он так ошарашен, что слишком сильно дает задний ход и оказывается левым передним колесом в рыхлом песке. Полный позор на глазах многочислен-ных праздно шатающихся солдат.
- Ладно, успокойтесь! Просто переведите дыхание! Сейчас все исправим! – пытаюсь успокоить «кучера». Даю ему сигнал, чтобы он выключил мотор. И теперь мы просто ждем, до тех пор пока один солдат из группы глазеющих вокруг не приходит на помощь, без всякого приказа.
При этом я не рассчитывал на Бартля: Он уже ушел на корму «ковчега». С широко расставлен-ными ногами, уперев обе руки в бедра, он орет, на чем свет стоит:
- Чертовы свиньи – что уставились? Давай, давай! Вам что, уши заложило? Или вас надули как лягушек, что вы руками шевельнуть не можете?! Что за говнюки!
Солдаты настолько ошарашены этим ядовитым бородатым злодеем, что Бартль, пока они, на-конец, не вмешались активно в происходящее, орет еще несколько проклятий, да сверх этого еще и грозит им:
- Я вышибу вас всех по отдельности из ваших дурацких тряпок, если немедленно не увижу ка-кое-либо движение!
Проходит немного времени, и «ковчег» опять свободен.
И вот только теперь воцаряется спокойствие – бойцы исполнили свой гражданский долг!

Раскрываю свой дорожный атлас на капоте нашего двигателя и следую по ней правым указа-тельным пальцем по пути, который мы прошли. Расстояние выглядит не каким-то блужданием, а совершенно приемлемым и предсказуемым. Если я только снова окажусь в Париже, то все это большое турне представится, наверное, как гнутое колесо: из Парижа в Париж – ясное дело.
Никаких сумасшедших метаний туда-сюда подобных отметкам маршрута на морской карте оперативного района, кажущийся туристическим курс поездки, охватывающий так много дос-топримечательностей как это только возможно – включая точки на севере, западе и юге. Пред-приятие, настолько разнообразное и информативное, насколько это можно себе пожелать.
Упрекая себя в этом, одновременно смеюсь в глубине души.
Но затем страх о таком легкомыслии охватывает меня: Париж! – Если бы нам это только уда-лось!
Нужно быстро постучать по дереву. Чтобы не представлять собой странную картину, в глазах стоящих бойцов, веду себя так, будто от сильной усталости прислонился спиной к стволу дере-ва поблизости, и затем три раза касаюсь его правой рукой. А сверх того бормочу шепотом:
- Тьфу-тьфу-тьфу! Спаси и сохрани! Мы просто обязаны это сделать!
Здесь конечно не выглядит как в Париже – все это скопление транспортных средств в одной куче. Единственное, что нам теперь остается – это ждать темноты. Спрятать голову и наблюдать, как все будет развиваться!
Все новые транспортные средства скатываются в песчаный карьер, но при этом таких экзотич-ных как наш «ковчег» нет ни одного.
Узнаю, что через Loire больше никто не прошел. К северу от реки вся территория вплоть до Се-ны, кажется, захвачена противником.
Снова достаю карту: Если американцы нанесут быстрый удар в направлении Fontainebleau , Париж будет окружен. После чего Париж можно будет списать со счетов.
Но чего я забиваю этим себе голову? Для начала нам надо выбраться из этой чертовой ямы. Ес-ли здесь соберется еще больше транспорта, то дело станет рискованным: Весь этот автопарк давно уже не выглядит с воздуха заброшенной рощицей.
Плохо и то, что никто не имеет представления, какое положение сложилось дальше к югу. Судя по всему, все присутствующие здорово боятся отхода на юг.
Долбанная французская дорожная сеть: Все дороги выходят радиально из Парижа. Практически нет обычных прямых дорог, их почти что нет вовсе, а все создано по образцу паучьей сети. Мы, правда, могли бы ехать, приблизительно на одном уровне на восток – Orleans-Auxerrc -Dijon- Besan;on , но это расстояние выглядит приемлемо только на карте. На самом деле это только второстепенные, объездные дороги. И они более чем небезопасны.
- Как дела? – интересуется Бартль.
- Совершенная хрень... Совершенная хрень и она мне совершенно не нравится.
Бартль меланхолично кивает.

Снова такой же тупик: Я хотел бы смотаться из этого смешанного сообщества, но только не осмеливаюсь больше ехать в одиночестве. Не хочу спрашивать Бартля о его мнении: Он согла-сился бы со мной в любом случае. Могу советоваться только с собой: Вокруг Парижа, говорю себе, еще должны стоять немецкие войска. И, по-видимому, это как раз тот фактор, что сдер-живает быстрое продвижение Союзников. Мы должны ехать в Париж!
Но тут есть еще одна закавыка! успокаиваю себя. Мы по-любому должны пройти мимо Blois и затем с Божьей помощью где-нибудь перебраться через Луару. Все же, хоть один мост через нее должен же еще где-то стоять целым! Не могут же господа противники все мосты разбомбить!
Еще какое-то время занимаюсь атласом – будто заучиваю наизусть: Когда снова окажусь на крыше, не смогу больше его развернуть.
Черт возьми, до чего же гигантская эта дуга, которую делает Луара. Если мы должны будем следовать по ней, так как здесь в этой местности больше нет никаких мостов, то нам придется скатиться, возможно, вниз до Nevers . Могу поворачивать и разворачивать карту, как хочу: Все равно все выглядит очень дерьмово.

До самого Orleans, узнаю от пожилого армейского обер-лейтенанта, который удивляется наше-му «ковчегу», все мосты через Луару были разрушены массированными бомбардировками Со-юзников еще до дня Вторжения.
- Остается только удивляться тому, что за все это время мосты не были отстроены. Разве здесь нет саперов?
- Здесь, во всяком случае, нет, - говорит обер-лейтенант, - И, наверное, не хватает строймате-риалов...
Как обстоят дела после Orleans, эта «серая шинель» сказать мне не может.
А мой ли это газогенераторный грузовик, хочет он знать.
- Спешу Вас уверить – да!
- Выглядит довольно странно, - размышляет обер-лейтенант. – И как эта колымага бежит?
- До сих пор бежала, во всяком случае...
- И откуда же Вы едете?
- Настоящий допрос! - отвечаю слегка растеряно. Но затем, однако, говорю:
- Из Бреста.
    При этих словах этот человек смотрит на меня как на нечто потустороннее. У него сын в Бресте. Нет, поправляет он себя, не непосредственно в Бресте, его полк располагается севернее Бреста – артиллерийский полк.
Описываю ему, как все подразделения из окрестностей отходили в Брест, и произношу это так, будто они, благодаря такому отходу, оказались в полной безопасности.
Но обер-лейтенант слушает меня с недоверием и без стеснения ругается:
- Ну, ведь сегодня даже дилетант понимает, что все это чистое безумие. Такое распыление сил! Никак не могу этого понять! На кой черт все эти, так называемые Крепости и укрепрайоны, если мы здесь, в самой середине, всё теряем? Неужели затем придется все начинать сначала и, несмотря на поражение, снова завоевывать Францию? Войскам же придется отвоевывать все обратно! Теперь Союзники сделают большой разворот – и добавится один большой мешок ко многим маленьким. Кто только все это придумал?!
- Наверно Фюрер и Верховный главнокомандующий.
Мои слова так пугают офицера, что он впадает в своего рода ступор и всматривается в меня колючим взглядом. Что мне теперь сделать, чтобы он не подумал, что вот сейчас, по моему доносу, его вздернут?
Я продолжаю:
- Перед Брестом я был на фронте Вторжения.
- Почему это?
- Я – военный корреспондент.
Это, кажется, успокаивает обер-лейтенанта, и восстанавливает его речь. Впервые слышу имя «Patton» . Паттон – это главнокомандующий 3-й американской армией. Она, кажется, про-двигается на Париж. Уже 8-го или 9-го числа янки внезапно появились в Laval  и поздние затем на востоке, переправившись через линию Alengon – Le Mans.
Прикидываю: В таком случае они были всего лишь в 120 километрах от Orleans. Где же они теперь стоят?
Наша 9-я бронетанковая дивизия вела тяжелые бои к югу от Alengon с американскими броне-танковыми силами. Надо надеяться, она затормозила скорость их продвижения. То, что стало с 25-м армейским корпусом, обер-лейтенант точно не знает. Он стоит, очевидно, в тылу броне-танкового корпуса Паттона в Бретани.
- Наша 5-я танковая армия и 7-я армия связаны к западу от Сены, - говорит обер-лейтенант. И теперь я еще также узнаю, что американцы высадились вчера в южной Франции – а именно у Канн. Как далеко они уже продвинулись, обер-лейтенант сказать не может.
Надо все услышанное переварить. Но для этого мне нужно полное спокойствие. А потому говорю моему визави, что я должен, с его разрешения, сходить в кустики...
Союзники, кажется с самого Avranches, осуществляют огромное окружение, которое походит на ножки циркуля с его вершиной в Париже – они хотят охватить всю Францию. Их следующей целью мог бы стать Falaise . Тогда образовался бы настоящий котел, и обе наши Нормандские армии оказались бы в нем. И кто сумел бы воспрепятствовать янки в этом, если бы они теперь в таком же темпе ворвались в долину Роны...?

Между низкими стенами из валунов выбираюсь по узкой тропке из карьера – автомат держу на боевом взводе.
Что и следовало ожидать: Вся местность здесь и далее должна кишеть партизанами, а об обес-печении безопасности с этой стороны, никто из армейцев и не подумал: То же дилетантство, как и всегда.
Однако и людей Maquis я тоже с трудом понимаю. Сбросить деревья поперек всей дороги и до-бавить еще немного препятствий – это же детская забава. Чего же они еще ждут? Сейчас было бы самое время: Здесь все кажется, в хаотичном бегстве и потере управления. Для партизан это должен был бы быть точно рассчитанный момент для нападения.
Чем дальше удаляюсь от карьера, тем выше поднимаюсь. Теперь я уже выше верхушек деревь-ев. Вижу пасущийся скот, раскатанные телегами дороги, домашнюю птицу, деревья грецких орехов. На минуты далекая стрельба стихает. В этот миг война больше не существует.
Своей Богом данной стратегической мудростью Фюрер заманил противника во Францию. Там на другом берегу Луары враг и стоит теперь.
В каких-то паре сотен метров отсюда можно обозреть всю бронированную мощь врага, как на ладони. Если Фюрер захлопнет крышку, то им настанет полный капец!
Встряхиваю головой так, словно этим могу выбросить из черепушки свои скачущие мысли.
Ну а теперь подумаем серьезно: Что мы должны будем делать, если враг начнет здесь свое про-движение?
Может быть: Как только стемнеет...
А нам еще нужны дрова!
Кажется, горит весь Blois, а вместе с ним и дрова для нашего котла, в которых мы безотлага-тельно нуждаемся.
Как же быть дальше? Пересесть ли, например, в другую машину, которая имеет канистру при-найтованную к кузову? Это конечно было бы неплохой возможностью – но так не пойдет! Надо следовать старому правилу моряка: Корабль не покидают до тех пор, пока он наплаву. И, кроме того: Кто предоставил бы нам здесь добровольно место в своем транспорте?

Эта чертова проблема дров! Всегда появляется проблема какого-либо недостатка, которая пор-тит настроение. Трижды проклятая проблема шин – а теперь еще и проблема дров.
Если бы мы, все же, порубили те изгороди!
Отправляюсь в обратный путь к «ковчегу». А может быть, все же, повернуть лучше назад и найти объездную дорогу подальше к югу? Но двигаться в одиночку – было бы слишком риско-ванно. А если с группой на все готовых людей?
Когда снова оказываюсь в песчаной яме карьера, держу военный совет с двумя, а затем тремя другими водителями. Наша «боевая мощь», полагают они, слишком незначительна. Лучше на этой, пока еще наполовину безопасной дороге, остаться и подождать ночи.
Именно то, что я и думал: Никто не хочет рисковать своей задницей..
Слышу, как прибывает еще одно транспортное средство, и вижу, как оно поворачивает в низину к нашей яме. Знамена пыли взмываются ввысь.
- Проклятые сволочи! – сыпет проклятия какой-то унтер-офицер. Раздаются и другие недоволь-ные голоса:
- Этот скот доже не видит куда прет!
   И:
- Он себя, наверное, свиным хвостом возомнил – вертит куда и как хочет!
Этот транспорт – большой грузовик четвертьтонка – оснащенный как для экспедиции в пус-тынную Сахару: Лопаты и мотки колючей проволоки надежно примотаны к бортам. А внутри сидят два генерала и два полковника.
Сразу два генерала, как такое может быть?
Бартль вовсе не интересуется новоприбывшими. Он сидит рядом с «кучером» в «ковчеге» и болтает без умолку: Парень вовсе не производит вид усталого до чертиков человека.
- ... погодка была та еще, типичная погода для обычных джонок...
Спрашиваю себя, насколько наш «кучер» понимает, о чем идет речь. Бартлю надо было бы тра-вить свои байки тоном сказочника.
- Волны были высотой с дом. Мы носились вокруг как играющие со смертью каскадеры в ог-ромном сетчатом шаре – «Шаре смерти». Не знаешь что это такое? Ну, так слушай: Несколько каскадёров-мотоциклистов носятся на скорости 80 километров в час внутри стального прово-лочного шара или цилиндра, что в принципе один черт. Геометрически выверенные траектории и точное соблюдение заданной скорости – необходимейшие условия номера, погрешность в несколько сантиметров, пролитая капля масла, а также чуть пережатая или наоборот – недожатая – ручка газа могут повлечь за собой тяжелейшую аварию. Они едут практически по вертикальной стене, таким образом,  как ты  взбалтываешь ром в большом стакане – всегда по кругу. Это трюк с центробежной силой. Если двигатель заглохнет, то тогда падение вниз, пару раз перевернутся в воздухе и все – пипец!
Хотя и не вижу лица «кучера», могу легко представить себе, как он сидит с открытым от силь-ного впечатления ртом перед воображаемой картиной внезапного перелома затылка.
Бартль выдерживает надлежащую паузу, а затем снова с воодушевлением рассказывает:
- Я лично видел такое однажды. Они ехали вдвоем – на заднем сиденье была шикарная дамочка, только одетая слишком легко. Я пять раз ходил на представление: Она одевалась то в розовое трико, то в сиреневое. Билет стоил тридцать пфеннигов! Тогда это была для меня огромная сумма.
Бартль уже закусил удила.
- Зрители смотрели сверху в тот цилиндр смерти чисто как в твою кастрюлю. Мотор работал как всегда, но Вилли, который был тогда моим другом…  – ты, что, не можешь спокойно поси-деть? Черт, не прислоняйся ко мне!
Так вот, погодка была тогда та еще. Подобное случается раз в сто лет. Это была моя четвертая поездка с каплеем  Людвигом. Старпомом у нас был Евгений Штих. Это был тот самый Штих, который с Маурером проворачивал дела на африканском побережье. Ну да, помнишь ту историю с минами? Вы, сегодняшние салаги, вы не имеете никакого представления об этом...
Постоянные остановки рассказчика превращаются в настоящую пытку для слушателя. Я просто киплю от злости.
И в этот самый миг из кустов внезапно раздается надрывный лающий голос, и тут же некто с загребающими руками прется сквозь листву и орет на меня:
- Вы включены в наше подразделение!
Смотрю на его погоны. Двойной сутажный шнур – значит, майор. Только что это за манера орать на человека без вступления и представления? Не хочу немедленно сдаваться, но на роже господина майора яростно блестят стеклышки. Господи! Еще один моноколеносец!
Оказывается, мы должны служить своего рода защитой танка впереди колонны. Солдат с руч-ным пулеметом должен разместиться на нашей крыше. И еще двух солдат со стертыми ногами я тоже должен взять в «ковчег».
- Если Вы раздобудете нам шины, то охотно, господин майор. На эти спущенные шины, что Вы видите перед собой, я не могу взять еще больший груз.
Майор буквально взрывается при моих словах. Здесь он приказывает. Он должен составить боеспособную боевую группу. Без огневой поддержки здесь никто не пройдет.
- Там повсюду стоят десятки танков!
Будто я не знаю этого.
Мой Бог, еще один скандалист! Этому тоже не терпится принести нас в бессмысленную жертву. И теперь этот стратег обнаруживает в своей идее нечто супер превосходное: Мы должны возглавить прорыв всей колонны. «Морской флот во главе прорыва». Ковчег как минный прорыватель! Нам сообщат время выдвижения.
И тут у меня внезапно созревает план, потому я легко соглашаюсь:
- Слушаюсь, господин майор! Покорнейше благодарю, господин майор!
А внутри говорю: Поцелуй меня в задницу, господин майор. Все же, мы не на прогулку выеха-ли, господин майор! И все эти Ваши дела полное говно, господин майор.

Бартль должен знать, что я планирую: Идея поставить нас во главе колонны, хороша. Там мы сможем, пока весь блеф не откроется, получить фору, чтобы успеть взять ноги в руки – думаю, минут десять чистого выигрыша. Нырнем в лощину и затаимся – как мы это умеем. «Кучер» тоже должен знать, что произошло. Смущает только одно: Как это сказать моему «сынишке»?
- Здесь своего рода игольное ушко, - объясняю им. – Там, за дорогой, стоят янки, справа от нее – террористы, мы никак не можем уйти с этого шоссе. А теперь еще эти парни хотят нас здесь к себе прибрать.
   «Кучер» пристально и недоверчиво смотрит на меня и говорит:
- Не может быть, господин обер-лейтенант!
- Короче, мы уже сейчас должны занять нашу позицию. А затем вперед и с песней!
Бартль напевает:
- Розы, тюльпаны и нарциссы, вся жизнь сплошная... мечта.
Вполголоса, чтобы никто снаружи не услышал, говорю Бартлю:
- Один мудрец сказал когда-то: «Остынь парниша и веди себя потише».
Бартль молчит.
- Да, Бартль, Вашими изречениями я уже сыт по горло.

Мы занимаем нашу позицию.
Я перелистываю карту дорог, затем вновь складываю ее. Пять минут спустя опять раскрываю карту. Хорошо, что при этом никто не смотрит на меня: Господи, да этот парень нервничает, могли бы они подумать. Среди разнообразных линий, которые сам нарисовал на карте, я уже больше ничего не понимаю.
Почти вплотную к нам стоит большой, воинственно выглядящий грузовик. В нем вполне должно было бы хватить места и для части нашего груза... Но «шнуропогонники» исчезли. Они проводят большое вече.
Подхожу к водителю и объясняю ему ситуацию. Парень смотрит на меня с таким ошарашен-ным видом, как будто он должен застрелиться сразу и на моих глазах.
Из его заиканий разбираю, что экипаж его драндулета состоит из высокопоставленных врачей.
- Генералов медицинской службы и подобных...
Вот зараза! Так много изысканности на одном пятачке. И куда же мчат эти господа, интересу-юсь у водителя.
- В Париж, господин лейтенант, а затем дальше, в зависимости от ситуации...
- Чудненько! – благодарю за справку, и тут же замечаю, как эти четыре выпендрежника, в сапо-гах для верховой езды и галифе, приближаются к нам.
- Ладно. Посмотрим все же..., - говорю про себя.   
   Я иду им на встречу, делаю шаг в сторону, салютую полунебрежно и излагаю свою просьбу, а сверх того и ее обоснование, исходя из того, что наши шины слишком спущены для такой большой почты. Выслушав меня, один, самый толстый пижон, произносит:
- Наш ответ «нет», господин лейтенант!
  И другие вторят ему:
- Это немыслимо!
- Мы же не полевая почта.
- А что необходимо сделать с шинами?
Ах вы, чертовы ослы! говорю шепотом.

- Мы должны пытаться растянуть наш запас дров,  - убеждаю Бартля.
- Как это, господин обер-лейтенант? - спрашивает тот ошарашено.
- Думаю, надо все древесные остатки, что здесь повсюду валяются, порубить и измельчить – все, что может нам сгодиться, чтобы не тратить наш запас...
- Практика выше голой теории, - бормочет Бартль дружеским тоном.
- Ну, так и начинайте с практики!
Постепенно зарево пожарища над Blois становится более разноцветным и в нем, на фоне неба, выделяются мощные красные и оранжевые тона: Еще час, прикидываю про себя, и наступит полная темнота.
Когда вскоре темнеет, мой взгляд падает на лицо, отливающее от далекого пожара, вздраги-вающей краснотой: Разорванный и от этого более широкий, дергающийся рот. Вытянутые губы, светлые зубы, лихорадочно блестящие глаза. Испугано отступаю перед этими рябым гримасничающим лицом. И только тут понимаю, что судорожно вздрагивающий всем телом домовой – это наш «кучер». В своем первобытном восхищении он не замечает, что я пристально смотрю на него.
Пироман! осеняет меня. Впервые в моей жизни я вижу живого пиромана. Наш «кучер» - сам черт из преисподней!

Бартль и в самом деле освежил наш запас дров, и «ковчег» стоит наготове. Теперь мы должны двигать вперед.
Однако я не хочу ничем рисковать и поэтому прохожу по выезду и первую сотню метров шос-се. Был бы полный пипец, если бы там что-нибудь лежало поперек.
Кажется «кучер» снова успокоился. Вероятно, это зависит также и от того, что красные языки пламени поднимаются теперь не так высоко, словно большой пожар в Blois хотел взять паузу.
Инструктирую «кучера» таким безразличным голосом, будто не смотрел за ним в его восхище-нии пожарищем:
- Совершенно медленно и по возможности тихо ехать – без света фар, конечно. Выезд из карье-ра Вы можете отчетливо видеть из «ковчега» на фоне неба. Ни в коем случае не останавливать-ся, даже если очень приспичит. Итак, только прямо...
То, что так много транспортных средств не сразу поворачивают после выхода на шоссе и теперь должны нас догонять, а это вызывает дикий шум и грохот, радует мое сердце.
Тычу «кучера» в бок и одновременно ору ему в ухо:
- Как только окажусь наверху – двигаем вперед!
И вот мы уже качаемся, выезжая, словно на тяжелых волнах. «Кучер» в отличной форме, он без помощи фар управляет тяжелым «ковчегом» как на слаломе – один в один. Никого не зацепив, мы преодолеваем выезд.
В мерцающем свете различаю освещенные фигуры в бриджах для верховой езды, в волнении потирающие руки. Но для такого театра у нас теперь, к сожалению, совсем нет времени. «Ку-чер», вместо того, чтобы немедленно остановиться на выезде, выжимает газ, и вот мы уже ка-тимся мимо колонны по нашей дороге.
Дорога сильно разрушена бомбами. «Ковчег» на каждой воронке так и норовит сбросить меня с крыши.
Хоть бы все хорошо закончилось!
Пожар впереди слева внезапно снова сильно разгорается. Пламя вырывается из него, словно тысяча раздвоенных языков, и бросает на нас косые тени деревьев с левой стороны шоссе. Не-сколько минут весь ландшафт погружается в дрожащий свет, будто от красных сигнальных ра-кет. Укрыться в темноте впереди, вот на что я нацелился.
Любой может нас увидеть – слева в красном свете всей сцены, справа как тенистые контуры. Если бы только эта дорога не была построена так высоко, из-за угрозы наводнения!
Теперь я могу отчетливо слышать сквозь шум нашего двигателя треск, хлопки, грохот: целую серию взрывов. Кажется, вся местность вокруг взрывается! А затем звезды со светящимися шлейфами взмывают вверх, как ракеты фейерверка.
Гибель Blois – пиротехническая сенсация! Дорога на много метров вперед расцвечена в крас-ное: Сплошная раскаленная лента.
Только бы только «кучер» не влетел под огонь обстрела! Но он крепко держится за руль и на-блюдает за шоссе. Сердце готово выпрыгнуть из груди: Мы идем на предельной скорости. Сой-дет! Все должно получиться! Игольное ушко! Прямо сквозь игольное ушко, да с бенгальскими огнями.
Мы идем очень близко от Loire.
Река тоже сверкает красными отблесками. Черные сгустки в ней должны быть быками взорван-ного моста. И тут же вижу поворот к мосту: Мы находимся непосредственно напротив осве-щенного пожарами, горящего Blois.
Глаза болят. Чувствую, что слишком натер их. Внезапно над дорогой стоит пелена как туман. Но это всего лишь отвратительно воняющий дымный чад. «Кучеру» надо бы сбавить газ. Про-клятье! Этих красноватых наплывающих родовых схваток чадящего дыма нам только и не хва-тало. Дым легко поднимается вверх, «кучер» дает больше газа, но затем перед нами вырастает молочно-розоватая стена, и нам приходится въехать в нее. Затем едем то быстрее, то медленнее. У меня такое чувство, что мои глазные яблоки стоят в сантиметре от глазниц.
«Кучер» подает «ковчег» вправо и останавливается вплотную к деревьям какой-то аллеи.
- Кажись, диск накрылся, - бормочет он.
- По корме слева, господин обер-лейтенант! - орет Бартль мне в ухо.
- Вот черт! – кричу ему в ответ, - Нам надо быстрее смыться отсюда, иначе нас здесь перестре-ляют как зайцев!
- Не выйдет, господин обер-лейтенант. В этом случае ****ец нашим шинам! - Бартль так сильно бьет ногой по колесу, что от боли громко вскрикивает.
Размышляю: Это самое дурацкое место, которое мы могли найти для аварии! Дорога стоит вы-соко, на дамбе и горящий город бросает на нас свои огненные сполохи. Чертов эффект освеще-ния...
Итак, надо менять колесо! И это в такой ситуации, какую и в дурном сне не придумаешь.
- Еще вчера на гордом скакуне, сегодня – пал, ударом в грудь сраженный!
Бартль ругается на чем свет стоит.
- Успокойтесь. Теперь это не имеет смысла, - говорю Бартлю.
- Что, господин обер-лейтенант?
- Ваша ругань и проклятья!
Бартль молчит минуту, затем продолжает сыпать проклятиями. Вероятно, он просто не рас-слышал меня в своей ярости.
- Ну-ка, успокойтесь! - пытаюсь утихомирить его и вместе с этим успокаиваюсь сам.
Но что, если бы еще и террористы находились поблизости? И в эту минуту трещит резкий вы-стрел. Еще один! Господи! Только бы не попали в наш котел Imbert и колеса!
Выстрелы свистят вокруг. Слышу шелест пуль в придорожных деревьях, и между ними высо-кий звук, который не могу себе объяснять.
Несколько световых гранат ярко вспыхивают белым светом напротив полыхающего пожара. Становится светло как днем.
Бросаюсь плашмя на дорогу. Теперь остается одно: Скатиться вниз, к реке.
Выстрелы должно быть буквально стелются по шоссе. Я это чувствую прижавшись ухом к зем-ле. Перед собой вижу густой кустарник, а вплотную перед лицом высокая трава. Земляная на-сыпь полого спускается к реке. Скатываюсь туда в надежде обрести надежное укрытие. Но с противоположного берега тоже стреляют! Тупик! Вот положеньице!
И это чертово освещение над головой!
Убеждаю себя в том, что надо ждать и ждать. Если сейчас еще и артиллерия подключится и на-кроет нас, то все – нам крышка...
Пять минут проходят в крайнем напряжении. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за бу-шующими языками пламени пожаров. Облака дыма снизу огненно-темно-красные. Сопротив-ляется ли там еще кто-то?
Будто отвечая на мой вопрос начинается беспорядочная пальба и взрывы. Между огненно-красным цветом пожаров вспышки сверкают желтым и оранжевым: Что за буйство цвета!
 Вижу, как снаряд попадает в крышу какого-то здания, и вверх взмывает столб икр. В оконных проемах другого дома раскаляются цвета окраски золотой рыбки.
- Во лупит, зараза! - шепчет Бартль.
Но не можем же мы здесь валяться до белых мух!
А потому выбор один: Менять колесо! Мы можем, по крайней мере, отказаться от света наших карманных фонариков: С той стороны реки достаточная освещенность от огня пожарищ, чтобы осветить все декорации этой незамысловатой сцены.
Мне остается лишь сидеть и наблюдать за местностью. Словно луч маяка я медленно вращаюсь вокруг собственной оси. И тут же говорю себе: Что за дела?! Весь ландшафт живет своей жиз-нью. Мерцающий свет, мечущиеся тени. В любой тени может лежать боевик и спокойно це-литься в нас. А на другом берегу реки они должны были нас наконец-то четко различить. С ка-кой стороны, интересно, мы представляем лучшую цель?
Наконец, судя по всему, оба моих воина закончили менять это чертово колесо. Но почему Бартль ругается на чем свет стоит?
Едва-едва воздуха в шине запасного колеса! Вот оно что!
«Кучер» клянется, что шина была накачана полностью.
Так мы тоже не можем продолжать движение: Нужен насос. И почти в ту же минуту начинается бешеная стрельба и на песчаном бруствере карьера вздымаются бесчисленные фонтанчики от пуль: Кто-то управляет огнем издалека – непосредственно по нам.
- Говно проклятое!
- Это точно.
В следующее мгновение вижу, как приближается грузовик, будто темная масса. Выскакиваю на дорогу, чуть не врезаясь в него и кричу:
- Стой!
На какой-то миг различаю в мерцающем свете шнурованные погоны. Никакого сомнения: Это тот самый, большой, подготовленный к войне грузовик с врачами.
Слава Богу! озаряет меня. У них есть то, в чем мы остро нуждаемся. У них на борту есть прак-тически все!
Ору что есть мочи, стараясь перекричать и шум мотора и взрывы, но грузовик не снижая скоро-сти прет дальше. И если бы я не отскочил, то водитель просто переехал бы меня, как былинку.
- Вот сволочь! Будь ты проклят!
Теперь мы стоим втроем у дороги. Следующие транспорты движутся мимо нас как сегменты огромного черного червя – едут и не думают остановиться, а я больше не решаюсь прыгать пе-ред ними.
- Бартль, нам ничего кроме насоса не поможет. В крайнем случае, надо качать ручным! – кричу сквозь шум двигателя.
- Но ручной насос не в порядке, господин обер-лейтенант, шланг пропускает воздух..., - кричит Бартль в ответ.
Этого еще не хватало!
Затем из перепалки между «кучером» и Бартлем узнаю, что было бы лучше, если бы шланг на-шего насоса лежал в длину, вместо того, чтобы быть согнутым в кольцо. Если бы пришлось качать колесо велосипеда, то я бы почувствовал после каждого десятка качков насоса, не доста-точно ли давление воздуха в шине.
Но здесь? Не имею никакого представления, сколько качков надо сделать для накачки колеса автомобиля и, следовательно, как долго может продолжаться накачка.
Молния и тут же громкий треск. Попадание вблизи от нас? Артиллерия?
Конвой, кажется, никак не закончится.
Они все катят и катят мимо нас!
Но вот конвой останавливается, и раздаются дикие беспорядочные крики суматохи и неразбе-рихи. Во главе колонны что-то реально произошло.
Этот проклятый дерьмовый конвой! Сами того не желая, мы очутились в самой его середине. И точно здесь в самой середине колонны они и будут по нам метелить изо всех стволов.
Все выглядит так, будто мы попали в такую же переделку, как и под Брестом.
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
И все же, это не обычная, сумасшедшая неразбериха. Повсюду бродят солдаты с карманными фонариками! И сверх этого еще и чертово рычание и вой! Рвут задницы! Им нужно было бы разорвать задницы до шеи!
Где-то впереди мечутся люди, напоминая встревоженных муравьев – вперед, назад и снова вперед – и не смолкая что-то кричат. То, что янки все еще не лупанули из-за реки сюда, на это собрание заблуждений и ошибок природы, само по себе является чудом. Вероятно им не до того: Они как раз поджаривают себе свою Corned beef  на тлеющих угольях: Corned beef с яичницей-глазуньей.
Чувствую себя полным идиотом с моим автоматом в руках. Итак, давай – двигай вперед! По-смотрим, что там случилось.
Обходя машины, проталкиваюсь сквозь кучки солдат. Затем слышу близко и отчетливо:
- Погасить свет!
   И снова:
- Проклятье! Погасите свет! В следующий раз буду стрелять!
Узнаю, что далеко впереди несколько офицеров пытаются определить, как вывести колонну из-под обстрела. Это непросто без света. Если бы было действительно хотя бы темно – но мы ежесекундно оказываемся то в темноте, то в мерцающем свете вспышек разрывов и далеких пожарищ.
Внезапно вижу блеск дульного пламени почти над самой дорогой. С молниеносной быстротой я окружен беспорядочной шумовой какофонией. Вокруг меня полный хаос. Десятки голосов орут, усиливая царящую неразбериху.
- Прекратить стрельбу! - слышу то и дело.
- Ради Бога, едемте дальше!
Из густой темноты придорожного кювета раздаются стоны и крики.
Запах крови бьет в нос. Что я должен делать?
Проклятье, вот дерьмо, теперь я наступил кому-то то ли на руку, то ли на ногу. Наклоняюсь, хватаю и начинаю тянуть. Несколькими метрами впереди светлее. Я тащу тело, которое схватил наощупь, на освещенное пятно. И лишь в неверном свете различаю шнурованные погоны и еще звезды на них. Генерал? Не может быть! Я схватил одного из врачей, которые не хотели нам помочь.
Различаю несколько машин, около дюжины солдат и растеряно жестикулирующего дервиша, очевидно, гауптмана.
Кричу ему:
- Вы представляете собой прекрасную цель! Специально для янки так выстроились?! Не хотите ли все же начать движение?
Крики команд, шелест колес, постукивание и треск. Вкус пыли на языке, дребезжание и гул проходящих мимо теней – шум тянущейся кавалькады, который никак не хочет стихать.
Меня всего трясет от волнения. Знаю, что должен вести себя более чем благоразумно, но теперь могу лишь пристально смотреть, сдерживая дыхание: Произошедшее слишком трудно для мое-го рассудка. Все эти крики и выхваченные из темноты на доли секунды картины, в мечущемся световом конусе луча карманного фонарика, заставляют меня дрожать: Зияющие раны, пропи-танные кровью обрывки материи, вздрагивающая плоть с просвечивающими сквозь нее белыми костями…

С огромным напряжением заставляю себя двигаться, чтобы не спятить. Этот шум и крики мож-но слышать наверное далеко за рекой, на том берегу! Нужно дать команду всем заткнуться! Но почему никто не делает этого?!
Надо срочно сматываться отсюда. Весь этот людской клубок – слишком хорошая цель. Так или иначе, я все равно ничего не могу поделать. Здесь слишком много людей на этом пятачке.
Принуждаю себя еще раз направить взгляд на мизансцену кровавого ужаса: Теперь я вижу еще и разбросанные внутренности.
У края дороги два продолговатых узла.
- Мертвые? - спрашиваю фельдфебеля.
- Да.
- Все?
- Двое мертвых, но выберутся ли трое других, это еще вопрос.
- Как это случилось?
- Мина – растяжка. Ничего не смогли сделать.
 Парень словоохотлив в своем волнении, и таким образом я узнаю, что между двумя придорож-ными деревьями была натянута тонкая проволока .
- Можно было бы уклониться водителю от мины, пропустив ее между колес, если бы он только увидел ее – но, видно не судьба. Чертовски хорошо было сделано, господин лейтенант.
Фельдфебель абсолютно уверен, что это дело рук партизан.
- Непосредственно перед самым нашим носом! Изрядная наглость!

Транспорты тащатся мимо, и я бегу назад.
Я снова один в темноте и стараюсь правильно осознать, что же произошло на дороге. У меня такое чувство, словно я избежал встречи с призраком.
Уже издалека вижу в мерцающем свете, как Бартль, с бессильно вытянутыми вдоль туловища руками, стоит рядом с «кучером» качающим насосом колесо. В своей напряженной нервозности кричу на Бартля:
- Давайте, теперь снова Вы! Минимум 100 качков!
Это было жестокое наказание для господ штабсартцев. Они были чересчур хитрожопые: Отправившись перед всей колонной. Если бы они помогли нам, то остались бы и живы и целы. Мина была взорвана с помощью тонкой проволоки – о таких минах я еще никогда не слышал. И братишки, которые понимают в установке и подрыве таких мин, еще должны находиться поблизости – прячутся где-нибудь здесь в темноте.
У меня по спине сползают капли холодного пота. Чертова игра в казаки-разбойники!
- Так, Бартль, теперь моя очередь!
Слышу, как пыхтит Бартль, накачивая насосом шину, будто кузнечный мех.
Хоть бы зарево уменьшилось!
Но надо качать! Ничего иного, как качать!
Правую ногу вкладываю в дугу насоса, деревянную ручку плотно обжимаю обеими руками, вытягиваю поршень – как можно выше до стука и тут же сильно жму вниз. Вверх и вниз! Вверх и вниз! Стараюсь найти ритм...
В голове бьется одна мысль: Бог мой, я почти и не думал, что мне придется в такой переплет попасть. Но теперь у меня снова есть доказательство того, что со мной ничего не может про-изойти. Я также пуленепробиваем, как и мой Фюрер, и Верховный главнокомандующий.
Фюрер и Я!
Иметь провидение на его и моей стороне – вот так штука!
Все же, пусть они попробуют сделать это, коль сильно того хотят, проклятые свиньи.
Члены отрезают, мины закладывают на дорогах – и только их самих нельзя увидеть!
Трусливая банда ублюдков!
- Уже должно быть достаточно, господин обер-лейтенант, - слышу голос Бартля.
- Значит, вперед! - отвечаю, совершенно без дыхания.

Там, где была взорвана мина, «кучер» тащится черепашьим шагом.
- Не останавливаться! Осторожно: Воронка! -  командую ему.
В мерцающем свете вижу только много разорванных на куски частей кузова. Солдаты сдвинули с шоссе разрушенный грузовик-вездеход, погрузили убитых и раненых и взяли их с собой. В следующий миг слышу резкий свист и тут же вижу впереди справа огонь взрыва.
Он предназначался нам!
Мы буквально валимся из «ковчега».
- В укрытие! - слышу собственный крик и бросаюсь с размаху во весь рост у правого переднего колеса.
Ну, влипли! Братишки, кажется, не совсем придурки.
Наверное, в камышах, у подножия дамбы подкрадываются к нам!
- Уходим с дамбы! - кричу Бартлю. - Прочь с шоссе! Не хрен толпиться на фоне всего этого дерьма!
И затем кричу вниз, под дамбу:
- Venez, salauds! Faites-vous voir!
Две тени показываются прямо на дороге. За ними еще одна. Так как внезапно огненный сполох дает полный свет из-за реки, понимаю: Это немецкие солдаты с карабинами в положении стрельбы с бедра. Они просто стоят там и не подходят ко мне.
Тут уж Бартль орет во всю глотку:
- Не стреляйте, вы, тупые свиньи!
- В укрытие! - кричу воякам, стоящим  напротив нас. - Прочь с дороги!
Бартль делает быстрый шаг и возмущается, сдерживая дыхание:
- Надо же, они бы вчистую нас перестреляли!

Теперь нас шестеро – правильнее сказать: пятеро. «Кучера» едва ли можно считать за бойца.
- Вы поступаете под мою команду! - ору в темноту.
Боестолкновение! Так вроде это называется. Теперь я имею под командованием настоящие воо-руженные силы: Пять штыков, расположенных в двух дорожных кюветах.
И у меня зреет план: Наши друзья Maquis должны идти и продвигаться вперед, по возможности вплоть до «ковчега», и затем бросать из-за моей спины свои ручные гранаты. Возможно, тогда я смогу поймать их огнем своего автомата! Если бы я только наверняка знал, где братишки те-перь точно находятся...
В эту секунду слышу огонь пулемета, без сомнения с нашего берега. Три, четыре длинных раз-рыва и затем беспорядочный треск: Карабины. Неужели янки начали переправу через реку? Чепуха! говорю себе, это должно быть какие-то подразделения нашей собственной фирмы. Сквозь кустарник могу теперь также видеть вспышки выстрелов. Доносится таканье пулемета – и затем еще одного.
Снова глухой удар! Поднимаюсь из своего укрытия и кричу:
- Парни! Вставайте! Те, кто хочет с нами, прошу в карету!
- Веселей! Веселей! Мы находимся во главе!
Стрельба стихает, и наступает звенящая тишина.
Бартль уже в машине. Прижимаюсь к «кучеру» и ору ему:
- Давай! Гони!
Ничего не могу различить на корме, но чувствую, что транспорты, с которых велась пальба, где-то рядом.
- Мин больше нет! - кричу «кучеру», - Прибавить скорость, быстрее! Выжать все, что можно!
Невольно весь сжимаюсь, мышцы напряженны от волнения до предела.
Ведущие шестерни прокручивают, но затем «ковчег» делает настоящий прыжок, и мы катим. Я бы никогда не поверил в этот старый «ковчег» – никогда!
Позади нас снова стреляют. А теперь стрельба раздается также и справа. Но больше справа по корме.
Бартль кричит мне что-то в затылок, слишком близко, чтобы я смог понять его.
- Давай! - ору «кучеру» и еще пару раз: - Давай! Давай! Скорость! - И затем: - Парень, прибавь газу! Давай гони, дышло тебе в рот!
Королевство отдам за малый луч света прожектора!
Я почти вжался лицом в ветровое стекло. Если мы теперь влетим где-нибудь в яму, то я пробью его головой, хочу того или нет. Бартль тоже наклонился далеко вперед: Мы, втроем не моргая, пялимся на небольшой видимый перед нами кусок дороги.
Через несколько сотен метров «кучер» снова сбавляет скорость. Он прав!
Пусть теперь другие глаза напрягают и играют в казаков-разбойников.
Объясняю Бартлю и «кучеру»:
- Теперь мы нуждаемся в таком месте, где мы смогли бы так резко свернуть вправо, чтобы больше не быть первыми на дороге.
   И затем спрашиваю «кучера», прямо в ухо:
- Вам ясно?
- Ага, ага, господин оберлайтнант!
Едем почти шагом, и это продолжается, кажется, целую вечность, пока не находим лощину, которую я искал.
- Вправо и стоп!
Проходит какое-то время, как я слышу шум приближающихся первых транспортов колонны. Чертов стук нашего котла затрудняет мне прислушивание.
- Так, теперь коротко моргни фарами! - приказываю «кучеру».
Фары медленно приближающегося транспорта мигают в ответ. Поняли. А теперь я могу стать рядом с «ковчегом» и помахать рукой: «Двигаться дальше!»
Теплая волна от горячего мотора проходящей машины накрывает меня, а затем еще одна и еще. У меня уже такие слабые нервы, что я готов зареветь при виде этого темного каравана. Грохот моторов, глухое громыхание, волны тепла – боюсь, мое сердце не выдержит.
- Так, а теперь снова вперед! – приказываю «кучеру» и забираюсь в кабину.
Теперь мы едем так же, как и конвой, и так же отвратительно, как и всегда: едем - останавлива-емся – едем – сто метров катимся – снова остановка. Если мы не хотим врезаться в идущий впе-реди нас транспорт, то должны держать надлежаще расстояние и снова пялиться во все глаза.

Проклятые облака, закрывшие собой луну! Как же я хочу, чтобы сейчас светила луна! Но луна то слишком слабо светит, то слишком ее много. Она никогда не светит так, как надо.
Проходит немного времени, и конвой останавливается. Я выхожу и стремительно прохожу по боковине дороги, чтобы узнать, как обстоят дела.
Перед нами, кажется, лежит небольшая деревушка. Во главе колонны проходит совещание. Не имею никакого представления, как далеко мы ушли от Blois.
И словно вспышка меня вдруг пронзает игла страха: Что, если там впереди теперь то, что назы-вается «Флагшток в конце пути» ?
А если янки, там, в темноте, где-нибудь переправились через Луару – на надувных лодках, на-пример? Или если Maquis забаррикадировали дорогу?
Стою в мерцающем свете и внимательно вслушиваюсь в путаницу голосов из стоящих транс-портов. Кто-то возится с карманным фонариком. Лучше бы он не делал этого.
- ... ждут, пока рак свистнет! - слышу голос Бартля.
Внезапно, как наяву, снова вижу маленькую шлюшку в Магдебурге, то, как она спрашивает меня: «Будешь ждать, пока рак свистнет?» Вижу ее грязную шею, оттененную резкой границей пудры на лице... Господи! Какая только хрень не привидится в такую минуту!
 Из Луары поднимается тонкий туман. Туман наплывает – Туман все укрывает... Звучит вполне лирично! подтруниваю над собой и валюсь обратно на свое место.
- Что там, господин обер-лейтенант? - интересуется Бартль, стоящий на дороге вплотную рядом со мной.
- Хрен его разберет!
Как-то сразу чувствую обязанность держать мое подразделение в должном настроении, и спра-шиваю, обратившись в бок:
- Ну, «кучер», как дела?
- Так шо, хорошо! – ответ раздается как хрюканье.
После чего обращаюсь к Бартлю:
- Сегодняшний день, Бартль, можете отметить крестиком в календаре!
Так как Бартль не реагирует, спрашиваю:
- Не понимаете? - и поскольку он не произносит ни звука, поясняю:
- Как второй день рождения, Бартль! До Вас доходит чертовски медленно! Эта хлопушка была определено для нас предназначена! Уж можете мне поверить!
- Извинение, но я не знаю..., - заикается Бартль.
- Да, ради Бога. Вы разве все еще не поняли, что мы, без этой аварии с колесом, сейчас парили бы там, наверху, блестя серебряными крылышками и в белой рубашечке?
    И затем буквально срываюсь:
- Бог мой, Бартль, мы, без этого прокола шины точно напоролись бы на мину. Кто должен был ехать во главе колонны? Вдумайтесь: Мы были авангардом. Разве Вы не понимаете, что Вы на волосок от смерти были – незаслуженно близко. Иначе бы Вы – то есть, значит, мы – были бы теперь мясным фаршем...
Наконец Бартль произносит:
- Бррр! – и кроме того, он, кажется, резко бьет себя ладонью по лбу. – Черт возьми! Черт возь-ми!
 Проявляются, наконец, его эмоции, которые он, слава Богу, выдавливает из себя.
А что мы теперь должны делать? Ждать, что колонна снова придет в движение, а затем нас сплющит или мы нарвемся на собственный вооруженный кулак?
Янки, конечно, пока еще нет впереди.
Дьявол его знает, почему эта куча свиней конвоя не движется дальше вперед. Оставаться здесь на виду слишком опасно.
А потому или пан или пропал: Принять влево и без остановки катить мимо колонны.

Сразу за деревушкой снова стоит регулировщик с жезлом.
- Здесь нельзя двигаться дальше – слишком рискованно, господин лейтенант.
Его слова звучат серьезно. Мы вовсе не хотим вести себя как сорвиголовы.
Значит: Искать постой.
Останавливаемся с ковчегом во дворе трактира – прямо перед деревянной постройкой. Там на досках и на деревянных столах вповалку лежат солдаты.
В трактире есть чай. Просто замечательно! Здесь, среди немецких солдат, мы впервые чувству-ем себя уверено. Большинство спят прямо в машинах. А мы?
- Разместимся там! - говорит Бартль и протягивает правую руку косо вперед вправо: Мы стоим в нескольких метрах перед своего рода каретным сараем. Различаю сельскохозяйственные ма-шины. Бартль роется за ними и обнаруживает тюк соломы – он лежат там словно нарочно для нас приготовленный.
    Отлично! И, кроме того, имеющиеся у нас красные одеяла из La Pallice наконец-то теперь исполнят предназначавшуюся им роль.
Приготовить ли мне перекусить, интересуется Бартль.
- Спасибо, нет. Только попить, – я слишком взволнован, чтобы сейчас есть. Хочу лишь упасть где-нибудь и уснуть.
    Проходит не так много времени, как я вижу приближающегося Бартля силуэтом против залитого лунным светом неба. В руке у него бутылка красного вина
Ясно: Стащил у приятелей!


                Продолжение следует....