Цари и атаманы - начало бунта

          НАЧАЛО БУНТА, ЕГО ЯВНЫЕ И ТАЙНЫЕ ПРУЖИНЫ


                1707
1. 3-го  мая  черкасские старшины, бывший Войсковой атаман Илья Григорьев и Тимофей Федоров посланы  Войском на Северный Донец и другие реки для сыска и высылки новопришлых людей.  Отписка донских казаков в Посольский приказ о принятых ими мерах по сыску и высылке «новопришлых из Слободской Украины на Дон людей»:
« И по тому твоему в. г. (указу) и по грамоте мы холопи  твои Войском непрестанно от себя из Черкаскова посыльщиков с нашими войсковыми письма для сыску и высылки новопришлых людей в прежние их места посылаем. И о таких руских новопришлых людех, чтоб нигде в наших холопей твоих по всем рекам в городках не принимали б, заказано накрепко под смертною казнью. А буде в котором городке за утойкою такие новопришлыя люди сыщутца, и того городка атаману, а с  ним лутчим людем, по нашему холопей твоих войсковому праву смертная казнь, а городок тот весь разорить и от юрта отказать.
И в нынешнем де в. г. 1707-м году  майя в 3 день выбрав мы холопи твои Войском из старшин бывшаго войскового атамана Илью Григорьева, Тимофея Федорова, с нашим холопей твоих войсковым письмом, по  Северскому Донцу и по запольным речкам и по новоуказаным местам во все городки для сыску и высылки новопришлых людей посылали. И по розыску в тех городках они посыльщики наши новопришлых людей Белогородцкие черты села Старицына семей с 50 сыскали, и 30 семей переловя на Волуйку воеводе Ивану Иванову сыну Арнаутову
отослали, именно с роспискою отдали, 20 семей розбежались, и тех прикозали сыскав
на Волуйку ж отвесть и отдать с роспискою, именно ж. А Харьковского и Изюмского
полков жителей и жилецких людей у нас холопей твоих в городках не сыскалось и
нету…» .(Б.В., док.8 ,стр.114-115).

Комментарий.  Обращает на себя внимание очень важный факт, а именно, избрание для столь деликатной миссии как сыск и выселение новопришлых беглецов  Ильи Григорьевича Зерщикова. Это второе его участие в подобной акции, первое состоялось в 1700 г., когда он был избран Войсковым  атаманом.

2. 6 июля. Письмо Петра I-го Ю.В. Долгорукому с поручением вернуть беглых с Дона:
«Господин Долгорукой.
Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из ыных розных наших 
городов, как с  посадов, так и  уездов, посацкие люди и мужики розных
помещиков и  вотчинников, не хотя платить обыкновенных денежных податей и
оставя прежние  свои промыслы, бегут в розные донские городки, а паче ис тех
городков, ис которых  работные люди бывают по очереди на Воронеже и в ыных
местех. И забрав они в зачет работы своей улишние наперед многие деньги убегают
и укрываютца на  Дону з женами и з детьми в розных городках; а иные многие бегают починя воровство и забойство. Однако же тех беглецов донские казаки из городков
не высылают и держат в домех своих (выделено мной – Ю.М.). И того ради указали мы ныне для сыску оных беглецов ехать из Азова на Дон вам без замедления. Которых беглецов надлежит тебе во всех казачьих городках переписав, за провожатыми  и з женами их и з детьми   выслать попрежнему  в те ж городы и места, откуда кто пришел. А воров и забойцов   есть ли где найдутца, имая отсылать за караулом к Москве или в Азов. Так ж при том розыскать бы вам подлинно про налоги  обиды, которые починены…брегадиру Федору Шидловскому и полчанам  ево…от казаков. И для чего те ж казаки…дьяку Алексею Горчакову описывать и досматривать спорных земель… не дали и держали ево за караулом…(выделено мной – Ю.М.)» ( Б.В., док. 7, стр.113).

   Комментарий.  Указ Петра I-го князю Юрию Долгорукому о сыске беглых в донских городках  продиктован осознанием того факта, что  сами казаки никогда не выполнят подобную задачу, очевидно вредную и враждебную их интересам.
«Самыми существенными для…казачества являлись устремления Москвы к закрытию  для Войска Донского выходов на Азовское и Черное моря и,  далее к превращению территории Дона в район беспрепятственного продвижения южного землевладения. Последнее
связывалось также и с решением проблемы о беглых, одинаково важной для
Московского правительства и с точки зрения огромного спроса крепостников на
рабочую силу, и с точки зрения уничтожения очагов концентрации беглых на Дону,
всегда могущих привести к восстаниям против феодально-крепостного
государства…Если первая задача взятием Азова была уже почти решена, то решение
последующих становилось вопросом ближайшего времени, залогом чему и являлась
отмеченная выше энергичная политика Москвы, завершающаяся в 1707 г. вводом на
территорию Войска Донского  значительного отряда кн. Ю. Долгорукого, по характеру
своих действий приближающегося к оккупационному. Факт ввода названного отряда
имеет решающее значение как для «голытьбы», так и для «домовитого» и «старожилого»
казачества. И те и другие должны были теперь принять решительные меры к активному
воспрепятствованию агрессии Москвы, в первую же очередь действиям кн. Долгорукого
и стоявшего за ним Азова. Ненависть к последнему, особенно в лице его губернатора
Толстого, являлась одной из основных и непосредственных причин той консолидации
сил  донского казачества, которую мы наблюдаем на Дону перед Булавинским
восстанием» (Б.В., Чаев,1935, стр. 33-34).
Указ царя Петра Алексеевича, помимо  внятных распоряжений относительно беглых крестьян, содержит еще одно поручение князю Ю.Долгорукому, а именно,  провести расследование обстоятельств бахмутского конфликта, в котором однозначно определена виновная сторона – донские казаки. Ведь никто иной, кроме них не  чинил обиды Шидловскому и его однополчанам и,  не  дав выполнить царское поручение дьяку Горчакову, не держал его под арестом! Совершенно ясно,  что речь идет о мерах по восстановлению справедливости, то есть о наказании виновных. А главным виновным, то есть исполнителем  всех этих прегрешений, был, как известно, Булавин. Вот и вырисовывается  весьма мрачная перспектива для  Кондратия Афанасьевича, избежать которой можно было либо бегством в недосегаемые для царского посланника места, либо устранением  возможности исполнить это поручение  путем ликвидации самого посланника. Жесткая дилемма встала тогда перед незадачливым бывшим атаманом Бахмута.

3. 2 сентября прибытие Ю.В. Долгорукого в Черкасск и предъявление атаману Лукьяну  Максимову указа с предложением пополнить отряд Ю.Долгорукого казаками для сыска беглых. Максимов разрешает проводить сыск в других городках, но не в Черкасске:
«…И  по тому  твоему в. г. имянному указу и по грамоте, сего сентября в 2 день приехав я    холоп твой на Дон  в городок Черкаской и войсковому атаману Лукьяну Максимову и всему
Войску Донскому вышеписанный твой в. г.  имянной указ сказывал, чтоб они Войском мне холопу твоему в вышеписанном Черкаском городку и в ыных городках беглых всяких чинов людей сыскивать велели. И они Войском в том городку в Черкаском всяких чинов людей сыскивать мне холопу твоему не дали, а для чего не дали, о том они Войском дали мне холопу твоему скаску за рукою и за войсковой печатью. И с той их скаски список к
    тебе в. г. послал я холоп твой под сею отпискою» (Б.В., док. 9, стр.116).

«…А в списке скаски войскового атамана Лукьяна Максимова и всего Войска Донского
    написано: о розыске, что в Черкаском у них чинить розыск о пришлых людях
невозможно, потому что до сего времени в. г. указу такова не бывало, чтоб пришлых сРуси людей не принимать, и заказу о том не бывало» ( Б.В., док 11, стр. 119).
«В нынешнем 1707-м году сентября в первых числех по указу в. г. прислан на Дон в
Черкаской городок полковник князь Юрья княж Володимеров сын Долгорукой, которой
объявил войсковому атаману Лукьяну Максимову и всему Войску Донскому в. г. имянной
    указ, что велено ему ехать вь их казачьи городки для сыску новопришлых из
великоросийских городов в их казачьи городки с 203-го году всяких чинов людей. Да о
том же прислана была и к Войску Донскому из военного походу ис Польши в. г. грамота.
И войсковой атаман Лукьян Максимов и все Войско Донское выслушав в. г. указ и вычет
грамоту в кругу, поехали во все свои казачьи верховые городки и по запольным речкам на
   новопоселенные места свои войсковые письма, чтоб ис тех городковказаки  до приезду ево
полковникова и их донских старшин никто никуда не розъехались. А как они приедут, и
им бы быть во всем послушным». (Б.В., док.17,  стр.136).

Комментарий. В приведенных документах позиция  Лукьяна Максимова освещена достаточно ясно и однозначно: не возражая против выселения новопришлых в верховых и иных городках, он  совместно с Войском Донским против проведения в Черкасске розыска о пришлых из Руси людей. Насколько эта акция  внутренне соответствовала желанию самого Войскового атамана, впрочем, не ясно. Нельзя исключать и того, что эта позиция была всецело продиктована настроением всего Войска, то есть круга, которому атаман был вынужден подчиниться.
Между тем эта позиция круга ли, атамана ли или тех и другого вкупе продиктована, по-видимому, тем обстоятельством, что почти в каждом доме и дворе Черкасска содержались беглые в качестве слуг, помошников по хозяйству и подсобных рабочих. Ведь население донской столицы состояло в основном из «домовитых» казаков, и войсковые круги в основном формировались именно из них при наличии какого-то количества представителей от других донских городков (кстати, тоже являющихся, скорее всего, «домовитыми»!). Тонкости этого демократического ритуала в деталях нам не известны, но представляется, что  «домовитые» едва ли позволяли «голытьбе» даже при ее большинстве осуществлять ее,  «голытьбовую», а не свою, «домовитую» власть на Дону. Такова истинная природа демократии в реальном своем действии. Иначе «демократический» мир выглядел бы сегодня совершенно иначе.
Итак, Войсковой атаман, известный по всем прежним своим действиям и отношениям с Москвой как, несомненно, человек промосковской ориентации,  вместе с Войском не разрешает представителю Москвы осуществить в донской столице сыск беглых из России людей. Это акт мужества или дерзости, или безвыходной необходимости? И так ли уж сильна и жизненно необходима для исконного казачества эта самая промосковская ориентация, если она грозит лишить его экономического благополучия? До каких пределов может отступать от своих интересов вольный казак перед подавляющим и порабощающим натиском царской власти?
В ходе развертывающихся событий подобные вопросы нарастают и множатся. Ответы на них – в дальнейших событиях.

  4.  2 - 6 сентября к отряду Ю. Долгорукого присоединяются черкасские казаки:
«И по тому твоему в. г. указу и по грамоте мы холопи твои Войском Донским выбрав отсебя из Войска знатных старшин Абросима Савельева, Ехрема Петрова, Микиту Алексеева, Ивана Иванова, Григорья Матвеева с товарыщи, и придав ему Юрью Володимеровичю  тех старшин с войсковыми своими послушными письмы из Черкаского в верховыя  казачьи городки отпустили». ( Б.В., док.16, стр.. 131).
   5.. 3 сентября – 8 октября сыск новопришлых казаков по разным станицам Войска Донского отрядом Ю.Долгорукого совместно с присоединенными к нему старшинами:
            «И ис Черкаского он полковник с ними старшинами пошел в верховые казачьи городки в  том же сентябре месяце. А с ним полковником офицеров человек с 17, солдат 40
человек, подьячих 15 человек, конных казаков из Азова и ис Троецкого 40 человек, да в
дорогу к нему полковнику прислано тех казаков 40 же человек.  А с ними старшинами
рядовых казаков конных и пеших никого не было, только работников их с ними было по 2
человека. И быв в донских 4-х городкех до Мелехова,  и в Мелехове о тех новопришлых
людех сыскивал он по указу, как надлежит (13 сентября – Ю. М.). А из  Мелехова
послал он полковник от себя в казачьи городки вверх по Дону, по Хопру, по Медведице и
по Бузулуку для сыску таких новопришлых людей, бывших при нем офицеров 8 человек, да
с ними 8 человек подьячих, да 12 человек солдат, да с ними ж донских выборных 
старшин 8 человек, да писарей 4-х человек. А сам шел вверх по Донцу, и быв в 8-ми 
городках до Митякина (конец сентября? – Ю. М.) потому ж о тех новопришлых людех сыскивав. И которые по сыску явились, новопришлые, тех и приказал
старым казакам вывозить на старые жилища и отдавать воеводам с росписками. А от
Митякина послал он полковник от себя, для сыску таких людей по новоуказаным
поселеным местам офицеров Афанасья да Якова Петровых детей Арсеньевых, а с ними
солдат 4-х человек, да с ними ж донских старшин Увара Иванова да  Андрея Иванова, да
писаря Ивана Володимерова. А объездя новоуказаные места приказал им ехать от
Митякина вверх по Донцу. А он полковник от Митякина ездил по запольным речкам по
новопоселеным местам, которые селились собою, а не по указу. И как приехал на речку
Деркул в станицу Герасимову Луку, и в том городке казаков никово не явилось, только
сыскан 1 человек, которой про жителей того городка роспрашиван. А в роспросе сказал,
что они, услышав про такой сыск, ис того городка пошли на старые свои жилища, а
иные розбежались врозь. И он полковник взяв того человека с собою пошел по той же
речке в Обливенской городок и в той станице приказал атаману собрать козаков, а как
собрались велел им вычесть в. г. указ и войсковое письмо и допрашивал атамана о
новопришлых людях по указу. И атаман сказал, что таких людей у них нет, а пред тем
де было таких людей человек с 20, и те услышав про такой сыск розбежались. И в том
дал скаску за рукою. И потом ис той же станицы 1 казак ему полковнику известил, что
атаман тое скаску сказал ложно и новопришлых людей утаил, а в той де станице есть
таких людей человек з 200, только де он атаман и казаки все того городка до приезду
ево полковничья целовали честный крест и святое евангилие, в том, им новопришлыми
не сказыватца , а сказатца старыми, а старых де казаков в том городке только 6
человек да черкас 10 человек. И по тому извету тот атаман и казаки в том повинились,
и он полковник за такую неправую скаску той станицы лутчих людей 3-х человек велел
бить кнутом, а новопришлых людей велел переписать, кто откуда пришел, и велел им
быть тут же до указу. Потом был он полковник в Беловоцкой да вь Явсужской
станицах, и в тех станицах старых казаков не явилось, а явились все новопришлые          
казаки, и он их допрося, кто откуда пришел и какова чину, и переписав всех, велел быть
до указу в тех же станицах. Из Явсужской станицы пришел на речку Айдар в Ново-
Айдарскую станицу, и в той станице о новопришлых людях розыскивал же, а по розыску
явилось старых казаков 12 человек, да черкас человек з 20, да новопришлых людей с
полтораста человек, и тем приказал быть тут же до указу. Потом поехал вверх по
Айдару в Шульгинский городок, и не доезжая того городка за версту встретил ево того городка атаман Фома Алексеев, и полковник ему говорил для чего он к нему полковнику вь
Явсужской городок для выслушания государева указу с прочими атаманы не бывал. И он
сказал, что не был за  болезнию своею». (Б. В., док.17, стр. 137-138).

6. Итак, воинский отряд князя Ю.В.Долгорукого в сопровождении группы черкасских старшин приступает к сыску беглых россиян из числа «новоприбывших». Первыми подвергаются проверке станицы нижнего Дона до устья Северного Донца и далее вверх по Донцу. Операция протекает довольно быстро, так как  объем работ невелик: в большинстве своем «новоприбывшие» разбежались и попрятались, или выдаются за «старожилых».
 8 октября отряд прибывает в станицу Шульгинская.
 И тут, как гром среди ясного неба, операция взрывается трагическим событием. О нем   10 октября оповещают азовского губернатора И.А.Толстого офицеры отряда Ю.В.Долгорукого Афанасий и Яков Арсеньевы, действовавшие по царскому указу и распоряжению князя в Теглинской станице:
«…в  казачьей Шульгинской станице октября против 9-го числа, в ночи, напали
воровские люди многим собранием, знатно де новопришлые, которые бежали из розных
городков от розыску, на полковника Юрья Володимеровича Долгорукова, и к станичной избе
приступают и из ружья в окны и во двери стреляют и кричат де, чтоб ево
подполковника князя Юрья Володимеровича и черкаских старшин бить до смерти; и
солдат де и казаков розбили врознь и многих солдат и казаков побили до смерти и
переранили. И октября ж де в 10 день в Старо-Айдарскую станицу прибежали
черкаские старшины Ефрем Петров, Никита Соломата, и сказали, что в
вышеписанной  Шульгинской станице октября против 9-го числа, в ночи, наехав
воровские люди многим собранием, знатное же дело что собрались новопришлые люди,
которые бежали из розных городков от розыску, и полковника де князя Юрья
Володимеровича Долгорукова, да с ним афицеров и иных чинов людей 10 человек побили
до смерти, и тела де в волчью яму побросали, и обоз ево полковничей и у солдат и
казаков ружье и коней и все что ни есть побрали. И они де от тех воров едва ушли. А те
де воровские люди ис той Шульгинской станицы ушли тое ж ночи и перешли де Айдар
реку в Шульгинской станицы. А признают де черкаские старшины, что де те воры
пошли к Крыму. А казаки розных станиц сбираютца за теми ворами в поход и хотят
итти вскоре. А сию отписку послали мы октября в 10 день нынешняго 707-го году».
( Б.В.,  док.13, стр.127-128).

Комментарий. По-видимому,  представленное выше сообщение является  самым первым документом, зафиксировавшим начало  казачьего восстания на Дону и известившего об этом ближайшую московскую власть. Естественно, что такое  начало последующих крупных антиправительственных событий на первом  этапе воспринялось как частный случай проявления бандитской акции небольшой группы «воровских людей», с которыми законопослушные граждане «розных станиц» намерены справиться сами. О том, что это за «воровские люди» московским властям пока ничего не известно.

          7. 9 – 11 октября (?) после убийства Ю.Долгорукого К.Булавин рассылает
письма в казачьи городки с требованием расправиться с посланными для сыска членами отряда Долгорукого и присоединиться к восставшим: Об этом  стало известно не ранее 19 октября из письма  полковника И.Тевяшова:
«А в казачьи городки посылал тайным обычаем посыльного своего, который возвратясь оттуды…сказал: …казак Булавин с товарищи… послал от себя письма прелестные по  Ойдару и в донецкие и в донские верхние городки и на Медведицу и на Хопер, велел им посланных от него князь Юрья  побить до смерти, а казаком велил итить к себе, иустращивает в письмах смертною казнью. И пошел он Булавин в донецкие городки. А по Ойдару по ево письму Закотенской станицы атаман Матвей Медведев собрал человек с 500 и хотел к нему Булавину итить да остановился, для того, что многие казаки от него отстают и бунтовать не хотят, почели по Ойдару городки строить. А в Черкаской он Булавин послал от себя 3-ю посылку, и против ево посылок по то число отповеди ему не было. А из донских городков к нему Булавину нихто не бывал. И хочет он Булавин собрався итить в украинные городы, которые с ними погранично, для коней и для добычи, потому что при нем собралось много бурлаков, бесконны и безоружейны и  безодежны. Да он же Булавин послал от себя по розным дорогам, чтоб поймать посланного с Воронежа дьяка Алексея Горчакова». (Б. В., док.15, стр. 129-130).

Комментарий. Итак,  в приведенном выше  послании, принадлежащем Острогожскому полковнику Ивану Тевяшову и написанному несколькими днями позднее, уже содержится  обширная информация о главаре бандитской шайки, о ее составе и о мотивах совершенного преступления. Атаман ее  уже известный нам  по недавним бахмутским событиям Кондратий Булавин. И что особенно интересно,  этой акцией убийства князя Ю.В.Долгорукого он вовсе не собирается ограничиться. Дальнейшая его цель состоит в поднятии восстания в верховых городках по Хопру и Медведице с тем, чтобы идти в украинные городки для добычи лошадей, оружия и обмундирования. Но если бы только это! А то ведь еще и для  поимки дьяка Алексея Горчакова, того самого, из-за которого он пострадал в бытность свою в Бахмуте и из-за которого сам царь  Петр Алексеевич грозился ему наказанием.
Вот тут-то и проявляется одна из истинных причин всего этого кашмара с убийством Юрия Долгорукого и организацией восстания недовольных московской властью казаков и голытьбы, и  всех беглецов, осевших на Дону.

8. В  следующем письме упоминается послание нынешнего  бахмутского атамана Семена Кульбаки, назначенного на эту должность  вместо Булавина. Оно подтверждает  намерение последнего настоять на своем и таки разорить бахмутские угодия и солеварницы, захваченные Изюмским полком - опять свидетельство неуемной мстительности этого неординарного человека.            
Бригадиру Шидловскому 14 октября пишет некто  Иван Высочан:
« писал из Бахмута станичной тамошней атаман Семен Кулбака…А в письме ево Кулбакином написано, что де те бунтовщики Кандратей Булавин с товарыщи, которые убили его милость князя и при нем будучих, будто в тот час и их донскую старшину побили, и теперь де хотят итить войною для разорения Изюмского полку под городы, збираются многолюдством, и посылают де везде по юртовым станицам, чтоб для того под изюмские городы шли к нему бунтовщикам в совокупление со всякой станицы казаков по 2 з жеребья, а 3-й бы оставался в станице. И хотят де из Бахмута взять с собою всю голытьбу и в скором часе хотят итьти под городы Изюмского полку войною для разорения» (Б.В., док.14,  стр.128)
9.В нижеследующем продолжении послания полковника И.Тевяшова, основанном на показаниях очевидцев,  подробно  излагаются планы восставших,  обсуждается их «руководящая головка», методы  агитации, взаимоотношения с казаками окружающих станиц: 
«…пришед к нему Ивану полку ево казак Володимер Мануйлов с товарыщем своим и сказали: были они на Бахмуте, для промыслу своево  ехав оттуда через казачей городок Старой Боровской, и октября 12-го дня в том городке наехали на них донские казаки, которые забунтовали, а атаман у них Булавин, и при нем было казаков конных с 500 человек, да пеших столько ж. И того городка атаман со всею станицею встретили ево с хлебом и вином и с медом, и приняли ево  в станичную избу. А при нем атамане Булавине были: один называетца полковником, прозвище Лоскут, сходец с Валуйки, про которого сказывают, что он был при Стеньке Разине лет с 7; другой называетца полковником же, старойдарского атамана сын, 3-й называетца коротояцкой подьячей. Да при них де было человек с 50, которых называли сотниками. А достальные были около станичной избы. И в то время боровской атаман со всею станицею говорил ему Булавину и всем ево старшинам, что заколыхали всем государством, что вам делать есть ли придут войска из Руси, тогда и сами пропадете и им пропасть же будет. И тот атаман Булавин сказал: не бойтесь де, для того что он то дело начал делать не просто, был он в Астрахани и в Запорожье и на Терках, и они астраханцы  и запорожцы и торченя все ему присягу дали, что им быть к нему на вспоможение в товарищи, и вскоре они к ним будут. А  ныне пойдут они по казачьим городкам в Новое Боровское, в Краснянск, на Сухарев, на Кабанье, на Меловой Брод, на Сватовы Лучки, на Бахмут. И идучи будут казаков к себе приворачивать. А есть ли которые с ними не пойдут, и они де их, назад вернувшись, будут жеч, а животы грабить. И как городки свои к себе склонят, пойдут Изюмским полком по городом и до Рыбного, и коньями и ружьем и платьем наполнятца и пойдут в Азов и на Таганьрог, и свободят ссылочных и каторжных, которые им будут верные товарыщи, потому что у них есть заобычные. И на весну собрався пойдут на Воронеж и до Москвы, и идучи, которые не будут к ним уклонятца, и тех станут бить. А Лоскут де, которого называют полковником, говорил ему Булавину: чего де ты боишься, я де прямой Стенька, не как тот Стенька без ума своего голову потерял, а я де вож вам буду. И боровский атаман со всею станицею склонились и  передались к ним Булавину с товарыщи и пошли за ним в Новой Боровской. И новоборовской атаман с казаками ему Булавину стретя склонились и передались и пошли за ним же. А передались ему Булавину их казачьи городки по Донцу: Трехизбенской, да Старое и Новое Боровское, да Новой Ойдар, Шульгин, Белянск и пошли за ним ж в тех городкех жителей 291. А Закотной городок и Осинова Лука не здались, также и в Старой Ойдар и в Краснянск их воров не пустили. И сидит в Старом Ойдаре в осаде с казаками, в тех городех жителей 276, знатно посланной от князь Юрья Долгорукова. И он Булавин стоял двои суток, хотел ис того городка взять того посланного и убить, и атаман и казаки к нему не склонились и в городок к себе ево не пустили и посланного не дали. А донских городков, которые по реке Дону, при нем Булавине нет ни одного человека. Да он ж Булавин в Старом Боровском в станичной избе говорил: жаль де, что ушел Соломата, он де в Черкаском забунтует, чтоб с ним Булавиным не похотели иттить, а есть ли бы де он был убит, то б де всем Войском к нему Булавину приклонились». (Б.В., док.15, стр. 130 – 131).

Комментарий. Обращает на себя внимание лживость атамана восставших (дальние его поездки, договоры с союзниками),  беспардонное бахвальство соратников, все эти речи о планах и перспективах, подобные пьяному бреду, словом, крайне низкий интеллектуальный и моральный уровень вождей восстания, как, например,  «полковник» Лоскут и сам главарь.
Особо следует подчеркнуть факт отсутствия среди восставших представителей  нижнего Дона и сожаление Булавина об ускользнувшем живым черкасском старшине Соломате, который якобы склонит черкасских казаков не присоединяться к нему - Булавину.
Следовательно, в Черкасске были среди старшин люди, о которых Булавин знал, что они ему не друзья, они твердо и определенно его враги.
А что касается планов, то они  поражают своим размахом и гигантоманией – идти на Москву! Зародившись как мелкая месть непосредственным противникам и как попытка избежать наказания за нерасчетливое поведение в бахмутском конфликте,  шульгинская акция через несколько дней приобрела общероссийский характер. Естественно возникает вопрос, когда и как примитивный психологический импульс мстительного человека обратился вдруг в прожекты государственного масштаба.
Можно предположить, что натолкнуло его на эти планы внезапно вспыхнувшее в широких народных массах сопереживание и готовность на соучастие в антиправительственных  акциях. Массы (но далеко не все!) были хорошо подготовлены к этому и политико-экономическими действиями правительства, и его религиозными карательными мерами, и безнравственным содержанием насаждаемых перемен, и моральным обликом самого царя-антихриста. Тут даже не будучи старовером, станешь сторонником людей, отстаивающих свое право на верность отеческим традициям и нравственному образу жизни.
Похоже, что Булавин в ходе развивающихся событий по мере того, как менялось их содержание, менялся сам, превращаясь из мелкого мстителя в вождя народного восстания.
При такой оценке событий не следует, однако, впадать в идеологическую крайность, чего не удалось избежать почти всем аналитикам  этой донской смуты. Ничего прогрессивного в этой смуте  не было. Не было и абсолютно негативного. И народные массы не были единодушны, и вожди их не были идеальными революционерами или безнадежными злодеями. Все они были обыкновенными людьми, поставленными ходом событий в необыкновенные условия.
10. Выше были рассмотрены официальные документы о начале смуты, написанные официальными лицами и адресованные тоже официальным лицам. По-видимому, в них содержится минимум личного, хотя исключать его нельзя. Описание  и оценка событий производится в них как бы со стороны, так как эти лица  не являются непосредственными участниками разыгравшейся трагедии. Все это дает нам право оценить приведенные документы как содержащие наиболее близкое к правде изложение хода событий.
Ниже приводятся цитаты из еще одного  документа, имеющего  характер официального. Это цитаты из «Отписки  донских казаков в Посольский приказ об убийстве кн. Ю.В.Долгорукого и о мерах, принятых ими к преследованию булавинцев». Документ хоть и официальный, но написан представителями стороны, крайне заинтересованной  в  истолковании событий в  самом выгодном для себя свете, так как сторона эта в лице своих представителей непосредственно участвовала в событии. Причем роль и характер этого участия объективно мог быть самым различным: от противодействия до участия в убийстве московского посланника. Именно поэтому предлагаемый документ должен быть прочитан и истолкован с особой тщательностью.   
В отписке, написанной не ранее 24 октября и не позднее  4 ноября, когда она была доставлена в Москву, в частности говорится:
«И ехол он князь Юрья Володимеровичь и при нем будучие афицеры и вышепомянутыя
наши холопей твоих старшины рекою Северским Донцом по казачьим нашим холопей
твоих городкам, розыск чинили по твоему в. г. указу совершенно. И как приехоли на речку
Айдар в Шульгинской городок, и в том городке заначевали октября против 9-го числа, и
в той в. г. ночи умысля своими злыми умысла проклятый вор и богоотступник
Трехызбянского городка Кондрашка Булавин, прибрав  к себе токих же воров и
изменников и богоотступников розных городков козаков Ново-Айдарского городка
Ивашку Лоскута да Филатку Микифорова, Гришку Банникова и иных многих гулящих
русских людей человек з 200 со излишным, в той ночи тайно пришод воровски в том
городке разбоем разбили и ево князя Юрья Володимеровича и при нем будучих афицеров и
солдат до смерти побили, и наших холопей твоих с ним посланных старшин также
хотели до смерти побить и не застали, потому что в одних рубашках выскоча едва
ушли, и они воры за ними гоняли и за темностью ночи не нашли, понежа розно
разбежались. И в Старо-Айдарской гарадок Микита Алексеев, Ефрем Петров, Иван
Иванов, порознь и без седел, на подводных лошедях прибежали. И ис того Старо-
Айдарского городка к нам холопем твоим к Войску Донскому с ведомостью наскоро
прислали…И собрався я холоп твой войсковой атаман и знатными старшинами и з есаулы и всем  Войском с калмыки и тотары, и таго ж числа из Черкаского за ними ворами пошли, чтоб их воров и богоотсупников до пущего их злаго намерения не допустить, и злой их совет нечестивый розорить.  И как мы холопи твои пришли всем Войском с колмыки и с тотары в  Старо-Айдарской городок, и нам холопем твоим ведома таго городка от казаков учинилось, что по убиении князя Юрья Володимировича и афицеров, они воры и богоотступники к тому Старо-Айдарскому городку пошли было из места своего доставать желая оных старшин и протчих афицеров… и до таго их не допустили, потому что розных городков козаки собрався с вышеупомянутыми нашими старшинами, с Ефремом Петровым с товарыщи, напротив к ним приезжали и отпор им учинили…А мы холопи твои…за ними гнали в погоню и не доезжае речки Боровой поймали 4-х человек… с подговорным и прелесным письмом к нам холопем твоим к Войску Донскому в Черкаской…И мы холопи твои то посланное с ними прелесное письмо приняли и прочитали и тому внимать не стали, но и паче горением сердец своих в большею скорость поступили и за ними борзея погнали. ». (Б.В., док.16, стр..131-132).
Далее в отписке подробно излагаются обстоятельства преследования бунтовщиков, осады их соединений в разных городках, разорения Войском предательских городков, казней предателей-воров и тайного бегства их атамана «богоотступника Кондрашки Буловина», а также сведения, при которых известие о готовившемся покушении на Ю. Долгорукого, посланное шульгинским атаманом Фомой Алексеевым черкасским старшинам,  не было  доставлено, а сам атаман был обманут лживым заверением, что его письмо было отдано Абросиму Савельеву. Всеми этими объяснениями, похоже, казаки подчеркивали свое незнание о готовившемся покушении, которое мог подтвердить посылаемый в Москву «для подлинной опроски козак Панька», обманувший шульгинского атамана.

Комментарий.В этом документе обращает на себя внимание тот факт, что, сообщив о письме Булавина к Войску Донскому, авторы отписки ничего не говорят о его содержании, назвав, впрочем,  это письмо «прелесным», то есть якобы к чему-то призывающим. Вместе с тем, как выяснится позднее, с этим письмом связано еще одно очень важное обстоятельство, которое вскроется при допросе Ефрема Петрова и которое обнаружит небезынтересную психологическую подоплеку взаимоотношений внутри черкасской старшины.
Отписка вместе с захваченными и закованными в цепи  «ворами» 4 ноября была доставлена легкой станицей под началом станичного атамана Ефрема Петрова  в Москву.
В отписке речь идет о 12 колодниках, а в действительности их было доставлено 10. Как пояснялось, двое были оставлены в Черкасске «по рассмотрению войскового атамана». Среди доставленных, как и следовало ожидать,  присутствовал Павел Павлович Новиков, тот самый Панька из Шульгинской станицы, который доставил письмо атамана Фомы Алексеева о готовящемся покушении на князя не черкасским  станичникам, а булавинцам  и тем самым должен был подтвердить факт незнания и, следовательно, не участия казаков Черкасска в убийстве Долгорукого.

11 Можно предположить, что  не доставленные двое колодников могли при допросах сказать не то, что было нужно Войсковому атаману. Для такого предположения, как показывают нижеследующие документы,  имеется достаточно оснований.
.Из этих документов наиболее важными  являются показания казака Леонтия  Корниловича Карташа,  изложенные им в конце 1707 года солдатам азовской заставы. Казак этот был из пришлых, так как около 14 лет тому назад, будучи крестьянином села Можар  «Переславского  уезду Рязанского вотчины князя Василия Голицына»,  бежал и поселился в Нижне Кундрючьем городке. Шел он в Азов специально для того, чтобы рассказать о том, что знал об  обстоятельствах подготовки убийства Ю.В.Долгорукого во время его  пребывания
в Черкасске. Он  был принят в казачьей станице настолько враждебно, что не исключалась даже возможность его убийства. Инициатором этого был, якобы,  сам Войсковой атаман Лукьян Максимов.         
  «1709г. декабря 22. - Память из Разряда в Посольский приказ по поводу расспроса донского казака Л.Карташа об убийстве кн. Ю.В.Долгорукого и участия в нем атамана Л.Максимова.
…И как в их казачьи городки приезжал князь Юрья княж Володимеров сын Долгорукой,  и в то время верхнего городка Кундрючья казаки Ефим…да Фомин сын Сорока,
сказывали ему Леонтью: атаман Лукьян Максимов…казаку Болдырю давал лошедь, и
велел в казачьих городках накликать вольницу убить князя Юрья Долгорукова. И на той
лошади тот Болдырь приехав в Верхнем Кундрючье городке вольницу накликал. И в их
Нижнем Кундрючье городке тот Болдырь был же и казаков накликал, и ево Леонтья для
убивства ево князя Юрья тот Болдырь звал, и он Леонтий отказал и сказал, что у него
нет лошеди, и к их воровству не пристал. Да ему ж Леонтью сказывали их же городка
Кундрючья казаки Аноха Семерников, Прокофий Этерской, Микифор Ремез, будучи на
мойдане, были де они казаки в Черкаском и приезжал де при них казаках в Черкаской 
князь Юрья Долгорукой, и в Черкаском де ево князь Юрья умышляли казаки убить и не
убили, для того что их казаки есть на службе в. г. в Польше. Да он же атаман Лукьян
Максимов посылал от себя письма в верховые донские и хоперские городки, чтоб ево
князь Юрья убить, где изъедут. И про то ему Леонтю сказывали их городка казаки
Нестер Романов, Никифор Ремез. Да ему же Леонтью сказывал вышеписанной казак
Аноха Семерников: атаман де Лукьян Максимов велел пришлым казаком от усмотрения
князь Юрья Долгорукова из городков выходить и хоронитца по лукам. И по тому ево
веленью многие казаки были в ухоронке. Да в том же их Кундрючье городке казаки Авдей
Меретин да вышеписанные Аноха Семерников, Прокофий Этерской, сказывали всей
станице, как де за вором Кондрашкою Булавиным ходил атаман Лукьян Максимов и при
них де тот Кондрашка съехался с ним Лукьяном,  и он вор Кондрашка ему Лукьяну            
говорил, для чего де ты атаман за ним Кондрашкою в поход ходишь, ты де велел убить
князя Юрья Долгорукова и посылал сам. И по отъезде ево князь Юрья из Черкаского он
Кондрашка у него Лукьяна был (выделено мной _ Ю.М.). Да они ж вышеписанные казаки Аноха Семерников с товарыщи сказывали ему Леонтью, как они были в Черкаском и в Черкаском де казаки в кругу говорили, чтоб побить бояр и  иноземцов. И в том кругу атаман Лукьян Максимов был же. Да в городке ж их Кундрючье  к атаману Нестору Афонасьеву приезжали казаков 6 человек… и говорили ему Нестору, чтоб убить князь Юрья Долгорукова. А в собрании де их человек с 500. И о том он Нестор сказывал им на мойдане, и тем де казаком он убить не велел и из городка их отпустил и держал их воров у себя судки… Да ему ж Леонтию сказывали казаки…тот вор Кондрашка з 2000-ми человеки стоит меж рек Бузулука и Медведицы…А которые казаки ис Черкаского посланы для поимки того вора Булавина, и те посланные стоят на Дону в Пятиизбянском городке, для того что им вверх по Дону до хоперских городков от Монкотемиревых калмык пройтити невозможно.» (Б.В., док. 27, стр. 162-163).

Комментарий. Вышеприведенный  совершенно неожиданный документ, в подлинности которого нет никаких сомнений, раскрывает такие подробности черкасских событий, что их суть приобретает уже просто трагическое содержание: промосковский атаман, будучи в должности Войскового атамана и снискавший своей службой царю его милость,  готовит убийство высокопоставленного царского посланца! В это трудно поверить, поэтому возникает подозрение о ложности приводимых сведений.  И все же хоть эти подозрения  и остаются, но вес их сводится почти к нулю тем обстоятельством, что показания Леонтия Карташа были легко проверяемыми наличием очень многих свидетелей, имена которых он приводит. Кроме того, как будет показано ниже, в поведении Войскового атамана Лукьяна Максимова позднее будут проскальзывать такие  повороты, которые скорее подтверждают его участие в заговоре против князя Ю.В.Долгорукого, чем опровергают.
Именно поэтому я вынужден принять версию о подготовке убийства  Ю.Долгорукого самим атаманом Л.М.Максимовым как исторический факт и исходить из этого при интерпретации ряда последующих событий.
Более того, этот документ однозначно выявляет и принципиально важную деталь заговора, а именно, тот факт, что на этом этапе был предопределен и исполнитель убийства – Кондратий Булавин, у которого, оказывается,  с Войсковым атаманом в ходе заговора были самые тесные взаимоотношения, что еще раз подтверждается вышеприведенной цитатой: «за вором Кондрашкою Булавиным ходил атаман Лукьян Максимов и..тот Кондрашка съехался с ним Лукьяном…и он вор Кондрашка ему Лукьяну говорил… ты де велел убить князя… и посылал сам…и по отъезде…князь Юрья из Черкасского он Кондрашка у него Лукьяна был». И далее события развертываются именно по этому сценарию.
Бывший бахмутский  атаман Кондратий Булавин действует  не один, а с группой, «со товарищи». Поскольку намерение убить князя исходило еще от Войскового атамана Лукьяна Максимова с его приспешниками, естественно предположить, что  эти две группы являлись по существу единым коллективом заговорщиков, где роли каждой группы были предопределены предварительным сговором. И имя непосредственного исполнителя   называется на допросе сообщником  Войскового атамана  Лукьяна Максимова, а именно, Ефремом Петровым. То есть происходит то самое, что казалось естественным при анализе предшествующих событий (смотри выше!):  в сопровождающую  Ю. Долгорукого группу казачьих старшин назначены те, кто должен будет после совершения убийства выдать непосредственных  убийц для отвода подозрений в заговоре от Войскового атамана. 
Не вызывает никакого вопроса выбор Войсковым атаманом кандидатуры для  роли киллера для князя Ю.В.Долгорукого: это должен быть человек, психологически подготовленный для этой акции, имеющий свой внутренний, очень сильный  мотив избавиться от  страшной угрозы, исходящей от посланника московского царя,  командированного на Дон в частности и для того, чтобы наказать  бахмутского «вора».
Словом, Лукьяну Максимовичу сама судьба преподнесла в лице Булавина инструмент расправы с осточертевшими московскими домогательствами на казачью самостоятельность и благополучие. И действительно, такую позицию можно понять: ведь бесконечное потакание московским притязанием на казачью вольность, их образ жизни  и на саму среду обитания только разжигает аппетит московской власти, которая грабя по-крупному, старается задобрить их жалкими подачками. Надо, наконец, ответить им тоже по-крупному!
Но лучше чужими руками, руками дурачка, который с удовольствием захочет это сделать, и который заплатит за это, приняв ответный удар на себя.
Именно эта  логика рассуждений должна была привести события к такому ходу, какой и произошел в действительности. До определенной поры. Посмотрим же, как было все на самом деле и с какого момента все пошло вопреки задумке Лукьяна Максимова.
Похоже, что это произошло довольно быстро. Как выше уже было отмечено, стихийно вспыхнувшее после убийства Ю.Долгорукого народное движение, поддержавшее и вдохновившее Булавина на  продолжение антимосковской акции, быстро выдвигает его на роль народного вождя. И этой ролью он не намерен пренебрегать.
Но Лукьян Максимов был тоже отнюдь не прост. Булавин  был нужен ему не для того, чтобы возглавить всеобщее восстание на Дону и тем самым стать народным героем на века – так далеко его планы ни относительно восстания, ни касательно «вора Кондрашки» не шли. Ему, по-видимому, было достаточно слегка одернуть московского царя в его притязаниях на донские вольности, показать Москве, что к Дону следует относиться уважительно. Для этого было достаточно убийства московского вельможи с его свитой, убийства, за которое отвечать должен был убийца со своей бандой, а не донская власть.
В этом свете становятся понятными некоторые детали свидетельства  допрошенного в Москве 4 ноября старшины Ефрема Петрова, бывшего среди старшин сопровождения князя Ю.Долгорукого и возглавившего легкую станицу, привезшую в Москву захваченных  участников булавинского злодеяния.
Сам факт выступления донской власти против булавинской банды и примкнувших к ней казаков свидетельствует о непосредственной реализации намеченного ею плана изоляции булавинцев и представления их в глазах Москвы как отдельной банды  «воров» и смутьянов, враждебных не только Москве, но и самому донскому укладу. Эта роль, по-видимому, и была возложена на Ефрема Петрова, который сразу же по совершении убийства стал реализовываться как ярый враг булавинцев. Именно он первым организует сначала сопротивление восставшим, а затем и активные военные действия против них. Именно он отвозит захваченных бунтовщиков в Москву и надежно осуществляет реализацию задуманного плана путем  информации  московской власти в нужном черкасской верхушке направлении: «А какое того дела поведение было, и то писано…в войсковой отписке. А и сверх отписки о поведении того дела ему Ефрему доносить наказано подлинно, потому что он при полковнике князе Юрье Долгоруком в том сыску был же, и он Ефрем доносит» (Б.В., док.17, стр.136). В частности он излагает содержание письма, якобы присланного из Черкасска старшинам сопровождения князя с предупреждением о готовившемся покушении (см. ниже пункт 12)   
Такой поворот в отношениях между заговорщиками, вместе подготовивших убийство Ю.Долгорукого, но после осуществления задуманного плана вдруг по действиям одной из сторон, а именно черкасской власти,  обратившихся в лютых врагов, не могло восприниматься другой стороной, а именно булавинцами,  иначе как чудовищное предательство их Войсковым атаманом и его старшиной. И естественно, что первым и главным предателем в глазах  Булавина становится Ефрем Петров (помимо ранее названного Никиты Алексеевича Саломаты).

12. При допросе Ефрем Петров  сказал:
«…полковник князь Юрья Долгорукой, едучи в тот сыск ис Черкаского, был в городке
Гундоровском, и в тот городок писали к ним старшинам Обросиму Савельеву с
товарыщи из Войска Донского такие ведомости, что сказывали на Дону в Черкаском
приезжие 2 человека с Хопра, Букановского городка казаки, что они  едучи к Черкаскому
наехали на речке Керчике человек в 20 с ружьем, и они хотели с ними разговоритца, и
те люди их к себе в близость не допустили, а сказали, чтоб они ехали от них прочь. И
те 2 человека приехав в Мелеховской городок о тех людях сказали и объявляли, что они
знатно недобрые люди. И в той же станице 1 человек казак сказал им, что те люди
збираютца и хотят полковника Юрья Долгорукова да ево Ефрема Петрова убить, и
чтоб они ехали бережно. А прислано то письмо ис Черкаского с казаком Панкратом
Орленком. И они старшины то войсковое письмо ему полковнику объявили, и полковник
то письмо чел и того казака спрашивал о том подлинно, и писал с тем же казаком к
Войску Донскому, чтоб тех людей, которые сказывали, что ево полковника хотят
убить, велели  сыскать. И из Войска Донского посылан ясаул войсковой Василей Поздеев
для сыску тех людей в тое Мелеховскую станицу,  и  тех людей в той станице  не
сыскалось». ( Б. В., док.17, стр. 143 - 144).

Комментарий.  Если Петров говорит правду, то следует допустить, что в Черкасске и его окрестностях,  помимо подготовки убийства Ю.В.Долгорукого, совершались действия, направленные на предотвращение его,  как минимум, в виде предупреждения Долгорукого о готовившемся на него покушении. Попытка сыска причастных к этому людей успехом не увенчалась, возможно, потому что сыск  был поручен человеку из иной партии, чем подельники из окружения Войскового атамана – Василию Поздееву.
Последний принадлежал или был близок кругу И.Г.Зерщикова. На этом основании можно предположить, что именно из этого круга и исходила инициатива предупреждения Долгорукого о готовившемся на него покушении. Но выдавать себя причастными к этой инициативе его участники не были намерены, потому что, находясь в окружении заговорщиков, могли опасаться  расправы за информирование  Ю.Долгорукого о готовящемся  на него покушении заговорщиков. Поэтому  Василий Поздеев и «не сыскал тех людей, которые говорили о том, что полковника хотят убить».
Однако рассмотренная версия представляется крайне неадекватной, во-первых, из-за того, что противная заговорщикам сторона едва ли стала бы адресовать это письмо старшинам сопровождения князя - вероятным участникам заговора. Во-вторых, не стали  бы  противники заговора писать о намерениях заговорщиков убить одного из этих заговорщиков, а именно, Ефрема Петрова. В-третьих, представляется нелепым писать такое письмо от имени Войскового круга и, следовательно, самого Войскового атамана, проявляя заботу о сохранении жизни того, кого сам атаман приговорил к смерти. На основании всего этого приходится признать эту часть «исповеди» Петрова  не то, чтобы неискренней, а просто ложной.
Она выглядит как часть задуманной авантюры заговорщиков для того, чтобы отвести подозрения от истинных участников заговора. И действительно, в ней «воры и злодей», замыслившие и готовившие покушение, безымянны: и 20 человек с ружьем, и 2 человека с Хопра, и 1 человек из Мелеховского городка,  и вообще – все концы в воду!
Но эта ложь основана и на некой правде, состоящей в том, что какое-то письмо из Черкасска все-таки было, так как его доставил конкретный человек (Панкрат Орленок) и столь же конкретный человек (Василий Поздеев) ездил в Мелеховский городок искать несуществующих (?) свидетелей. И эти два человека могли в любой момент стать свидетелями, подтверждающими часть изложенной Петровым версии.
Но нет письма, нет Долгорукого и, следовательно, нет возможности проверить содержание письма, в котором, по словам Ефрема Петрова, жертвой заговора вместе с князем должен был стать и он.
Называя себя главным недругом Булавина, Ефрем Петров в своем допросном исповедании проговаривается о товарищеском отношении убийцы князя к другим старшинам, сопровождавшим его: «А Григорей Матвеев был в Шульгинском городке, а за болезнью своею никуды не бегал. И вор Булавин у него был и войсковые письма, которые у него были обрал, а ему ничего не учинил, а говорил что напрасно бегали товарыщи его (выделено мной – Ю.М) Обросим Савельев и Иван Иванов…» (Б.В., док. 17,  стр.140).
 Между тем, из более достоверного источника мы знаем, что гнев «воров и изменников и бунтовщиков» был направлен сначала вовсе не на Петрова, а на  Никиту Саломату, которого они действительно считали своим противником и потому намеривались убить (см. выше цитату из Б.В., док.15, стр131).
Таким ходом Ефрем как бы перехватывает инициативу  у своих соратников (в частности, и у обычно называемого в документах первым, Абросима Савельева) и выдвигает себя в глазах московской власти в главное действующее лицо борцов против Булавина. А отмечая  вполне лояльное и даже товарищеское отношение последнего (на этом этапе развития событий!) к старшинам сопровождения, Петров тем самым  выдает истинное положение дел накануне и в ходе убийства Ю.Долгорукого – общность Булавина со старшинами, то есть их принадлежность к одному кругу заговорщиков.
На допросе он в  подробных деталях излагает обстоятельства не только ночного убийства Ю.Долгорукого, но и перечисляет убийц и участников заговора, естественно, сваливая все на  Булавина с сообщниками и по мере возможности уберегая от подозрений себя и своих соратников.
            
13. Описание Е.Петровым событий 8 и 9 октября: «И приехав в Шульгинский городок октября 8-го числа часа за три до вечера и стал он  полковник в станичной избе, а с ним в той избе был князь Семен Несвицкой да поручик Иван Дурасов да подьячей, да людей его человек с 10. А офицеры маеор Матвей Булгаков, капитан Василей Арсеев, да другой капитан, а как имя не знает, и подьячих из Троецкого человек 6, стали на  казачьих дворех. А конные казаки по дворам же и близ станичной избы огни росклав. А перед станичною избою стояли на карауле солдат с ружьем человек с 20. А они старшина Обросим Савельев с товарыщи стали на особом дворе у атамана Фомы Алексеева, все на 1-м дворе, от станичной избы саженях в 200-х. И в то ж время говорил атаман Фома Алексеев ему полковнику, доносили льему  о некоторых делах старшины Обросим Савельев с товарыщи, которые при нем обретаютца. И полковник   ево спросил о каких делех, и Фома говорил: писал де он к тем донским старшинам к
Обросиму Савельеву с товарыщи, что збираетца близ того ж Ново-Айдарского городка…
казак вор Кандрашка Булавин да из ж Ново-Айдарского городка Гришка Банников, а
с ними розных городков человек с полтораста и больше, и хотят ево полковника убить. И
полковник ему Фоме сказал, что он о том от старшины Обросима Савельева с товарыщи
не слыхал. И потом он полковник призвав их старшину говорил, что писал к ним тот
атаман Фома о зборе вора Булавина с товарыщи, и что хотят ево полковника убить, а
они старшина о том ему ничего не объявили. И они старшина ему полковнику сказали,
что такова письма от Фомы к ним не было и объявлять нечего, и спрашивали у Фомы с
кем он то письмо к ним посылал, и чтоб того посыльщика он сыскал и поставил с ним
пред полковником на очную ставку. И Фома Алексеев сказал, что то письмо посылал к
ним с казаком Панькою Новиковым, который и ответ к нему принес, что он то письмо
им старшинам отдал и за то велели ему кланятца.  А тот де Панька послан с подводами
навстречю  кь его полковничью обозу, который остался назади. И полковник спрашивал
атамана Фому по каким ведомостям он о зборе того  вора к старшине писал. И атаман
сказал, что слышал он в том же городке от казака, которого сын  тому недели з 2 пошол к
тому вору Булавину. И тот казак сыскан и полковник сам ево роспрашивал. А в роспросе
сказал: что сын ево пошол от него недели з 2 к тому вору Булавину, а  после того, тому
третий день, приходил к нему в ночи и сказывал, что вор Булавин збираетца в Ореховом
боераке, и хотят ево полковника да с ним из донских старшин Ефрема Петрова убить.
И полковник отпустя того казака и взяв другова сына ево о том роспрашивал же. А в
роспросе тот сын ево сказал тож. Потом он же полковник, по словам атамана Фомы
Алексеева, роспрашивал того ж городка казака котельного дела мастера, который
ездил в Трехизбянской городок для олова. И тот котельник сказал, что встретился с
ним дорогою казак, которого он спросил, где он был. И тот казак ему сказал: собрал де
было их Булавин ста с полтора, чтоб князя Долгорукого убить, только де напал на них
страх и все разбежались. К тому ж и атаман Фома говорил, что слышал и он, что те
воры розбежались. Да он же Фома сказывал, что есть в Ново-Айдарском городке казак
Гришка Банников, о котором слышал он, что он многих казаков из розных городков для
збору к тому вору подговаривал, и у того ж де Гришки в том городке отец и 2 брата. А по
розыску в бытность ево полковничью в Ново-Айдарском городке тот Гришка написан в   
беглых. И полковник того ж дня, за час до ночи, послал в тот городок прапорщика, да с
ним конных азовских казаков 3-х человек, и велел взяв ис того городка лутчих казаков 5-
ти человек да того Гришки Банникова отца з детьми, для роспросу о том же. И в ту
ночь (на полях приписано: в ночи к 9-му числу октября) заначевали в том Шульгинском
городке, а посланной прапорщик того дня не возвратился. И в полночь учинился в том
городке у станичной избы крик и оружейная стрельба, и они Ефрем с товарыщи
проснувся и взяв ружье побежали пеши к станичной избе, к полковнику князю Юрью
Долгорукову. И с ними встретилися сержант Карп, а чей по прозванию не ведает, да
конных казаков 3 человека в крови, и спросили их кто идет и куды. И они сказали… что
князя убили, а спрашивают ево Ефрема. А кто воры ево князя убили, того они им имянно
не сказали. И они устрашась того пометались на подводничьи лошади верхами без седел
и побежали в степь все врозь и друг друга не сведали, кто куды побежал, а ночь была
темная. А на завтрее дневал он Ефрем в степи в буераке, а ни в которой городок, боясь тех
воров, не ездил…». ( Б. В., док.17, стр. 138-140).
 
Комментарий. В изложении этого эпизода многое вызывает сомнение из-за невозможности убедиться в его правдивости. Главными действующими лицами его являются полковник князь Юрий Владимирович Долгорукий, шульгинский атаман Фома Алексеев, из сопровождающих старшин, похоже, лишь Абросим Савельев да сам Ефрем Петров и казак Панька Новиков. Достоверно живыми после трагической ночи остались только черкасские старшины и этот незадачливый Панька. В последующих допросах участвовали Петров и Панька. Фома Алексеев нигде более в документах не фигурирует, как будто исчезает из круга живых свидетелей по той же причине, что и убитый князь.
Показания Петрова надо чем-то проверить, так как они по определению не могут быть объективными. Остается один Панька. Но он может подтердить только одно: какое-то письмо ему было поручено доставить старшинам и он его якобы не доставил. Этим заявлением, если оно даже было и неправдой,  он спас себе жизнь от  беспощадной  руки черкасских старшин. И при  предстоящем допросе в Москве, повторив его, тоже мог рассчитывать на прощение, как это произошло в казачьем кругу: «…их старшину очистил, что он им того…письма не явил и не отдал, …а возратясь сказал, неправдою, будто то письмо отдал он им старшинам. И в той лжи он Панька перед Войском винился, и ныне де  он…привезен к Москве» (Б.В., док.27, стр.143). Из приведенной цитаты не ясно, к чему конкретно относится ложь Паньки, то ли к тому что он письмо не отдавал старшинам, то ли к тому, что сказал, что отдал.
Словом, история с этим письмом и с вопросом об уведомлении старшин и Долгорукого о готовившемся на него покушении остается не проясненной, поэтому оснований для «очистки» старшин я не нахожу. Более того, о вероятности покушения и старшинам (готовившим его!), и, похоже,  всему Дону,  и князю было известно и при нахождении его в Гундоровском, и возможно много ранее (см. выше). Но ничего для его предотвращения старшина не предприняла. И снова – более того! Старшины в ночь убийства князя и его спутников разместились как можно подальше (около полукилометра) от его местонахождения,  и бежали якобы в страхе и врассыпную почти «в чем мать родила» еще много-много дальше. Этому можно верить, а можно и не верить – доказательств нет.

14. 10 – 11 октября   приезд в Старо-Айдарский городок Ефрема Петрова, начало
формирования сил сопротивления против взбунтовавшихся и их отступление к Черкасску.      
                «…а  в другую ночь съехався на дороге с товарыщем своим с Никитою
Алексеевым приехали в Старо-Айдарской городок, в котором были посланные офицеры
Афонасей да Яков Арсеньевы. И ис того городка он Ефрем и Никита с теми офицеры
писали к войсковому атаману Лукьяну Максимову и ко всему Войску Донскому в
Черкаской и вверх и вниз по Донцу, во все городки, объявляя о том побиении, и чтоб все
собирались для сыску тех воров в Старо-Айдарской городок, а войсковой бы атаман с
войском поспешал к тому ж городку. И послали те письма с скорыми нарочными
посыльщики. А товарыщи же их Обрасим Савельев, Иван Иванов разбежались в розные
городки. А Григорей Матвеев был в Шульгинском городке, а за болезнью своею никуды не
бегал. И вор Булавин у него был и войсковые письма, которые у него были обрал, а ему    оничего не учинил, а говорил что напрасно бегали товарищи ево Обросим Савельев и Иван
Иванов, надобен де был ему Ефрем Петров. А потом собрався из Старо-Айдарского и
иных верховых, всего из 4-х городков, казаки для походу на тех воров, и выбрали ево
Ефрема атаманом, а Никиту Алексеева полковником, и учиняя все крестное целование,
чтоб друг друга не выдавать и в. г. не изменить. И в третий день по убиении  (в
рукописи на полях: 11 числа октября) полковничья выбрались за теми ворами в поход и
пошли вверх по речке Айдару, в котором походе были с ними и те офицеры Арсеньевы. И
отшед от Старо-Айдарского городка верст с 15 с теми ворами с Кондрашкою
Булавиным с товарыщи встретились на степи, и видя что их воров больше их пристали
 у речки Айдара к лесу. И они воры стали к ним приезжать поблиску, и их казаки учали
с ними переговаривать, для чего они воры такое убийство учинили и куда они идут. И
те воры сказали, что идут в Старо-Айдарской городок, для того что есть там
некоторые офицеры и Ефрем Петров там же, и чтоб их побить. И их казаки сказали,
что в том городке в собрании казаков из 10-ти городков. А офицеры и он Ефрем
побежали к Черкаской. И в тож время взяли у них воров языка Ивашкою зовут 
Пенкина из Ново-Айдарского городка, который по расспросу сказал, что будет их с
1000 человек, а повидимому знатно их было с 400 человек, а  с их сторону казаков было
190 человек. И видя их воров перед собою в большой силе пошли они назад в Старо-
Айдарской городок, а те воры пошли в Трехизбянской городок. И в Старо-Айдарском
городке верховых городков казаки говорили им старшинам Ефрему с товарыщи и
офицером, которые с ними были, для чего де им в том городке жить, потому что тот
вор Булавин, проведав о них, будет к тому городку приступать. И они по тем словам, и
боясь того воровского приходу, наняли под офицеров и под себя лошадей и тайно в ночи
побежали в Черкаской». (Б. В., док.17, стр. 140 - 141).

Комментарий.  Как видно, Петров таки добился атаманства над казаками, якобы собравшимися из 4-х городков «для походу на тех воров». В вышеприведенной части допроса Ефрема Петрова обращает на себя внимание слишком уж педалируемое им напоминание того сомнительного факта, что единственной целью булавинцев,  наряду с убийством долгоруковских офицеров, было также убийство Ефрема. По словам ефремовских казаков,  наступающие бунтовщики, якобы узнав, что ефремовцы и долгоруковские офицеры  убежали в Черкасск, повернули вспять. Правда, только после того, как ефремовское воинство первым повернуло вспять. Такое поведение свое и своего войска  Петров объясняет неравенством противостоящих друг другу сил  А действительное свое с офицерами бегство – советом возглавляемых им казаков.
В целом весь этот эпизод производит впечатление бегства предводителя от оставляемого им войска.

15. События 12 – 23 октября, по рассказу Е.Петрова:
«И не доезжая Черкаского верст за 5 (далеко убежали, однако! – Ю.М.) встретились с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым, который идет с войском, с казаками и с калмыки и с татары, на тех воров…И повортясь они Ефрем и Никита Алексеев (Саломата – Ю.М.) пошли с войсковым атаманом на тех воров, в котором походе выбраны были они Ефрем и Никита полковниками, и шли в тот поход денно и ночно…поймали 4-х человек, которые посланы от них воров…
…с   письмом от того вора Булавина и велено подать в кругу, а особо ни которому их старшине подавать им не велено…И то прелестное письмо войсковой атаман объявил из первой старшины 3-м или 4-м человеком, а прочим никому то письмо не явлено
.…и стали по них ворах стрелять изо всего ружья и многих их побили. И те воры стали кричать, чтоб  они стрелять по них перестали и дали  б с собою переговорить. И как стрельба умолкла и они воры прислали письмо, а в письме их написано, что они о том думали не одни, с ними ж де думали и руки давали казаки 5-ти городков…
…И то письмо войсковой атаман прочет велел по них ворах паки стрелять. И из войска говорили к ним ворам, чтоб они поймали воров завотчиков Кондрашку Булавина, Гришку Банникова, Ивашку Лоскута, и отдали к ним в войско…И они воры тех завотчиков не отдали и стреляли противно на их войско…И часу  в 3-м ночи учинилась у них воров в таборе стрельба и крик… пришли  к ним  в войско от воров 3 человека и принесли в.г. вину свою …И они сказали, что учинилась у них воров переговорка, чтоб им пущих воров завотчиков Булавина с товарыщи перехватить и отдать Войску Донскому, для того,  есть ли де  будет день, то  их всех побьют. И тот вор Булавин, услышав такую молву, говорил им, что он хочет искать иного крепкого места, где б им отсидетца, и говоря то от них тайно ушел. А потом осмотрелись они, что того вора  Булавина в таборе их нет и все тою же ночью по лесам розбежались…И того ж часа послали войском тех воров сыскивать по лесам и по буяракам, и похватали по розным местам человек з 200… И ис тех пойманных воров повесили за ноги и за шею, в розных местах по дубьям, 8 человек, а 130-ти человеком носы резали…
…И соверша тот поход войсковой атаман и все Войско Донское пошли в Черкаской, а его Ефрема с войсковою  отпискою и с пойманными ворами отпустили к Москве» (Б.В., док. 17, стр.142 – 143) .

Комментарий. Итак, получив от Войскового атамана указание на более подробное изложение обстоятельств булавинского дела, Ефрем Петров добросовестно его выполнил, довольно подробно изложив ход событий. Не вдаваясь в эти подробности, выделю следующий факт, по моему мнению, открывающий завесу над взаимоотношениями внутри черкасской верхушки. Речь идет  о «прелесном» письме, доставленном четырьмя посланниками Булавина  и адресованном Войсковому атаману  Лукьяну Максимову и всему Войску Донскому.
Как мы помним, это письмо, согласно отписке,  было получено Войсковым атаманом, но  его содержание  никакого отражения в отписке не получило. И можно было думать, что единственной  реакцией  на него со стороны атамана и Войска было еще более яростное преследование бунтовщиков (см. выше, док. 16).
Ефрем Петров либо в пылу откровений, либо вполне сознательно открывает московским властям и потомкам крайне важное обстоятельство, связанное с передачей и прочтением письма. Оказывается, это письмо велено было передать «в кругу», то есть прилюдно, и ни  в коем случае никому из старшин! Это значит, что Булавин,  столкнувшись с поведением Никиты Саломаты, Ефрема Петрова, Абросима Савельева и, вероятно, других,  уже никому из них не доверял, уверившись в их предательстве обговоренного и принятого к исполнению общего дела. У него, по-видимому, осталась последняя надежда на верность ему и делу самого Войскового атамана  Лукьяна Максимова, который, как мы помним, и спровоцировал его на убийство Долгорукого. Оставалась безусловная вера у него и Войсковому кругу, так как о настроении казачьих масс он, несомненно,  был хорошо осведомлен и, более того, постоянно поддерживался в своем мнении активностью населения многих казачьих городков.
Но расчет на поддержку со стороны Войскового атамана не оправдался. Как и предавшие его старшины, атаман обрушился на «вора» всей мощью своего войска. И письмо атаман не стал зачитывать войску, а только своим ближайшим приспешникам, с которыми и был подготовлен истинный план действий в отличии от урезанного варианта для простака «Кондрашки Булавина». В этом письме, похоже, содержалось то, что нельзя было обнародовать на всеобщее знание, а именно  тайную подлость старшин и войскового атамана.
Вот потому-то такая история с этим письмом и приключилась: оно содержало свидетельство тайного сговора между группой черкасских старшин и войсковым атаманом, и обнародование его означало неминуемый и немедленный конец для этой группы заговорщиков. Началась  борьба не на жизнь, а насмерть между черкасской верхушкой во главе с Войсковым атаманом и восставшими во главе с их предводителем.
Чтобы подвести итог Шульгинской трагедии обратимся  к еще одному документу, хоть и касающемуся последующих событий, но проливающему свет на эту историю из будущего. Речь идет о «Роспросе в Посольском приказе толмача К.Оттаганова..» от 9 июня 1708 г., в котором освещена эта тема со слов этого толмача, следующим образом:
«И пришед вор Булавин в Черкаской учинил круг…И в кругу сказал… полковника князя Юрья Долгорукова…он Болавин убил бутто с их совету, а после де тово они войсковой атаман Лукьян и старшина положили в том вину на него Булавина на одного и ходили на него войною и многих побили и в воду сажали и носы резали. И сказав ту вину ево войскового атамана и старшин пытал по своему обыкновению и велел отсечь головы…» (Б.В., док.81, стр.260 - 261).

Комментарий. Разумеется, это заявление не может служить безусловным доказательством истинности сговора между Булавиным и Максимовым со старшинами. Но, прозвучав из уст самого убийцы Ю.Долгорукого (а в этом едва ли можно сомневаться!),  оно, как это и представлено выше, полностью объясняет характер разборок между заговорщиками.

16. После разгрома восставших и бегства от своего войска их главы К.А.Булавина по некоторым данным он появляется в Черкасске.  «По показаниям булавинца Кулбаки  после разгрома  на  Айдаре Булавин появляется  в Черкасском, одетый в монашеское платье, и находится  «близь войскового круга и поведал о нем в то время Илья Зерщиков» (показания  Кулбаки от 28/V 1708 г.» (Лебедев, 1934, стр. 73).

Комментарий  Документальных подтверждений этой версии обнаружить мне не удалось. По-видимому,  единственным источником ее является приведенное выше  сообщение  В.И.Лебедева, из которого следует, что исходит она от  бахмутского атамана  Семена Кульбаки, сменившего на этом посту Булавина. Причем   сам Кульбака услышал ее якобы от Зерщикова в то время, когда Булавин находился в Черкасском. В этом сообщении многое вызывает вопросы. Во-первых, почему Лебедев называет Кульбаку булавинцем, когда тот был  противником Булавина – см. пункт 8 в настоящем разделе, где приводится сообщение  Кульбаки, который был в это время в Бахмуте, озабоченный его защитой от булавинских бунтовщиков  И уже в марте  1708 г. бахмутским атаманом Кульбакой арестовывается булавинский сподвижник Щербаков и закованным в цепи отправляется в Черкасск (Б.В., док.31, стр.172).Во-вторых, кому и в каком духе рассказал о переодетом в монаха Булавине Зерщиков? Если первый вопрос явно свидетельствует о недостаточном владении  В.И.Лебедевым имеющимися фактическими данными, то второй вообще наводит на эту ситуацию полный «туман». При этом следует иметь ввиду, что  показания Кульбаки относятся ко времени, когда Черкасск был захвачен бунтовщиками и допрашиваемый был заинтересован в доказательстве своей полной непричастности к бунтовщикам и к подозреваемым в связи с ними. Будучи человеком Л.Максимова, назначившего его атаманом в Бахмуте, он мог испытывать неприязнь к недругам последнего, в частности, к Зерщикову. В общем приведенная В.И.Лебедевым ссылка  не содержит почти никакой основы для определенных выводов об идеологическом настрое и фактическом поведении упомянутых персонажей – Кульбаки, Булавина и Зерщикова. И тем не менее из этой полной невнятности приведенных сведений следующий исследователь создает уже вполне опаределенную картину:
 «Тотчас после убийства Ю. Долгорукого – т.е. первого акта восстания – консолидация казачества или, выражаясь словами документов, «их общее согласие» нарушается изменой Л.Максимова и связанной с ним группы старшины, переходящих на сторону московской ориентации. Однако эта группа не является, по-видимому, многочисленной и не пользуется популярностью. Большинство старшины и «домовитого» казачества в это время все еще продолжает сочувствовать активному выступлению против Москвы. Так, известно, что Булавин после разгрома на р.Айдаре появляется в Черкасске переодетым в монашеское платье и присутствует на войсковом кругу. Это происходит  с ведома б. атамана Ильи Зерщикова, пользовавшегося большой популярностью в Черкасске в качестве давнего оппозиционера Москвы. Несомненно, Булавин не мог бы этого сделать, если бы большинство черкасского казачества не  сочувствовало начатому выступлению  Вполне возможно, что только убедившись в доминирующих симпатиях к продолжению борьбы с Москвой со стороны большинства казачества и получив директивы от его виднейших представителей (И.Зерщиков, В.Поздеев и др.),  Булавин отправляется в Запорожье и ведет там переговоры о совместном выступлении против Москвы» (Б.В., Чаев, стр.39).
Вот такой пассаж! И эти частью противоречашие имеющимся данным, а частью фактически  необоснованные сведения приводятся в сборнике исторических документов, напрочь отрицающих изложенное. Разберем приведенный материал по пунктам.
Во-первых,  Л.Максимов со своей группой никогда официально и не отходил от московской ориентации, поэтому возвращаться ему к ней не было никакой необходимости. Он лишь совершает тайную акцию против московского беспредела руками Булавина.
Во-вторых, эта группа  продолжает пользоваться популярностью, так как   ее лидер Л.Максимов вновь в очередной раз избирается на должность Войскового атамана.
В-третьих, большинство старшин и «домовитых» едва ли «продолжает сочувствовать» Булавину, так как к его акции не присоединился никто из черкасского казачества, а наказным атаманом в Черкасске после отъезда Войскового атамана с войском против булавинцев избирается  бывший войсковой атаман московской ориентации Аким Филипьев.
В-четвертых, Булавин после разгрома повстанцев отправился в Запорожье, и на прием в Черкасске на войсковом круге с  наказным атаманом А. Филипьевым расчитывать не мог, даже переодевшись в монашеское платье (с какой это стати на круге оказался бы вдруг монах, в котором нетрудно было узнать хорошо известного всем человека?).
В-пятых, документальных исторических доказательств всей этой истории нет. 
В-шестых,   бегство или миссия Булавина в не известно что сулящее Запорожье от столь якобы положительного настроя в его пользу (зачем тогда переоделся в монаха!) в Черкасске выглядит  в рассуждениях автора просто нелепо, так как, если бы это было так, то  не проще ли было всем этим  многочисленным единомышленникам не искать призрачного счастья где-то далеко, а просто  объединиться для совместной борьбы здесь, на месте.

17. Как будет видно из нижеследующего документа, после поражения повстанцев

для продолжения борьбы с московитами.
Нахождение Булавина в Запорожье представляет интерес для уяснения некоторых психологических черт его личности. Воспользуемся с этой целью исследованием Д.И Яворницкого, опубликованного на основании обширных исторических документов  в 1897 г.и переизданного в 1991г. Для сохранения авторского колорита ограничусь цитированием.
«Булавин сперва остановился в урочище Кленкове на речке Калмиусе; из Кленкова переехал в Сичь, объявился там кошевому атаману, показал «прелестныя письма» к запорожскому войску от всего донского войска, объявил, будто войско донское отложилось от государя и стал приглашать запорожцев идти на Русь бить бояр, дворян, прибыльщиков и подъячих.
….После… Булавин оставил Чертомлыцкую Сичь и поднялся выше в крепость Кодак. Отсюда он вновь стал действовать на запорожцев, подбивая их к бунту.
….запорожцы дали  донскому атаману такой ответ, что они пойдут с ним на  великороссийские города лишь тогда,  когда он призовет к себе на помощь калмыков, черкес и татар Белогородской и Ногайской орд, а пока придут орды, позволили ему собирать к себе вольных людей. «А так как атаман Кондратий Булавин был в Запорожьи об сырной неделе, то у Константина Гордеевича, и у писаря, и у многих атаманов меж себя советовали и души позадавали, чтоб всем им с войском донским быть в соединении и друг за друга радеть единодушно».
После этого около Булавина собралось несколько сот запорожских гультяев (выделено мной – Ю.М.) с которыми он перешел с правого берега Днепра на левый и остановился на речке Вороной ниже Звонецкого порога, укрепился там окопом и оттуда разослал от себя призывные грамоты…
Запрожцы сначала недоверчиво отнеслись к воззванию донского атамана Булавина и в половине месяца февраля 1708 года отправили большое посольство … в Москву к великому государю с просьбой о выдаче войску запорожскому жалования… Вместо ответа… царь велел послать в Кош грамоту с упреком козакам за то, что войско скрывает у себя бунтовщика донского козака Булавина и не хочет выдать его в руки правосудия.
На царскую грамоту запорожцы отвечали, что хотя бунтовщик и был на Кошу и хотя он  явился туда с «корогвою» (знаменем, хоругвью – Ю.М.) и хотел обманом затянуть к себе товариство, но он  оставался в Запорожьи недолго, потому что козаки отобрали у него  «короговъ» и с бесчестием и поруганием отправили из Коша. Так как из запорожского войска никто к Булавину не захотел идти, то он ушел в ту сторону Дона, откуда пришел…Когда же тот Булавин был на Запорожьи, тогда войску не было об нем никакого извещения, какой за ним проступок и нужно ли ловить его» (Яворницкий, 1991, т.3, стр.278 – 279).

Комментарий.   Из этого текста следует, что большим успехом предприятие  Булавина  в Запорожье не пользовалось, вследствие чего он непрерывно рыскал по Запорожью в поисках удачи. Она реализовалась для него лишь в вербовке «гультяев». Собственно, на такой контингент он, судя по тексту его воззвания, только и рассчитывал. Но едва ли он рассчитывал на изгнание из Запорожья с позором. Впрочем, эта часть цитаты вполне возможно содержит и некое лукавство, с которым запорожцы отбивались от нападок царя, то есть никакого позора и никакого насильственного изгнания из Запорожья в действительности может быть и не было. Но ведь не было и сколько-нибудь значимой помощи!
Что касается личности Булавина, то из текста следует, что это был весьма энергичный, деятельный, общительный, наделенный лидерскими качествами, по-видимому, совсем беззастенчивый,  способный к фантазиям человек, не гнушающийся, однако, в своих целях пользоваться безнравственными средствами, в частности, ложью. При этом ложь его наивна и легко опровергаема (отсутствие за ним великого воинства очень скоро должно было обнаружиться), что свидетельствует о его скромных умственных способностях. Человек, не способный предвидеть  даже ближайшего будущего, «человек-однодневка».
Пробыл он в Запорожье всего-то  месяца три-четыре и ничего существенного не достиг. Кстати, по свидетельству Д.И.Яворницского в том же исследовании, до появления  Булавина в Запорожье он успел якобы побывать  еще и на речке  Самаре, левом притоке Днепра, где был  принят высоким начальством, не предъявившим ему никаких обвинений и отпустившим его во все стороны.               

18. В конце октября - начале ноября  на северной окраине Войска Донского (верховое казачество) взбунтовались Федосеевская, Алексеевская и Усть-Бузулукская станицы,  против которых были посланы из Черкасска  казаки во главе со старшинами Абросимом Савельевым, Никитой Алексеевым, Герасимом Лукьяновым и Матвеем Матвеевым (Мажаром).
19. 6 декабря  были пойманы ближайший соратник К. Булавина  и соучастник убийства Ю.Долгорукого  Григорий Банников с товарищами. В декабре же были разгромлены бунтовщики северной окраины Войска Донского, верховые казаки: « 24 человека переимали и в воду посажали и многих в смерть побили». Среди пойманных «атаман Куська Акимов, пущий завотчик, назывался у них Булавин» (Б.В., док.24, стр.159).
20. 14 декабря – Грамота донским казакам из Посольского приказа:
«И мы в. г. наше царское величество вас атаманов и казаков, войскового атамана Лукьяна Максимова и все Войско Донское, за тое вашу многую в походе на вышеупомянутых воров службу и верность и усердное ко успокоению такого возмущения радение жалуем милостиво и премилостиво похваляем. И указали мы в. г. послать к вам атаманом и казаком нашего великого государя жалованья ис Приказу Адмиралтейских дел 10 000 руб, да калмыцкому Батыре Тайже, который был с вами в том же походе, 200 руб…. Да мы ж в. г. указали послать с Москвы, для сыску тех воров Кондрашки Булавина с товарыщи, стольника нашего Степана Бахметева с полками, которому велено, сшедшись с вами атаманы и казаки и согласясь, итти за теми ворами, где о них ведомость будет, и сыскивать их и промысл над ними чинить всякими способы обще, дабы тех воров конечно сыскать и разорить… И для сыску тех воров шел бы ты войсковой атаман Лукьян Максимов с Войском Донским ис Черкаского сам воинским поведением описався и согласясь с вышепомянутым стольником нашим обще, и тех воров, где о них ведомость будет, сыскивали и промысл над ними чинили со всяким усердием и верностию, которая ваша також никогда забвенна не будет.»(Б.В., док.18, стр. 144-145).
21. 26 декабря – Грамота донским казакам из Посольского приказа:
«…против тех воров и бунтовщиков и крестопреступников послать с Москвы…Бахметева..с людьми и з городовыми дворяны…с 300 человеки Да… против тех же воров быть…полковнику Тевяшову полку ево с старшинами и с казаками. Да полуполковнику Рыкману с пехотным полком. А ис Черкаского вам войсковому атаману Лукьяну Максимову с Войском Донским велено итти самому воинским поведением…
…И чтоб вы войсковой атаман с Войском Донским шли для поимки тех воров немедленно…» (Б.В., док.21, стр.153-154).

Комментарий.  Последние документы свидетельствуют о крайне серьезном отношении Москвы к произошедшему на Дону событию. Только в течение декабря на Дон отправляются по меньшей мере две депеши, нагнетающие воинский напор на взбунтовавшиеся донские городки. К концу года Москва планирует направить на Дон три воинских соединения и настойчиво требует от Войскового атамана участия всего Войска Донского в операции по розыску и искоренению бунтовщиков.
Между тем сам прецедент был хоть и значительным, но не столь  опасным для Российского государства. Общие потери в 1707 году составили по неполным данным, по-видимому. не более 100 – 150 человек. По данным расследования инцидента донским войском,  булавинцами были убиты в Шульгинском всего 17 человек (Б.В., док, 17, стр. 143), да  помимо того еще не менее десятка в других местах (Б.В., док.24., стр.158). По данным московских властей – 21:  «…полковника нашего князя Юрья Долгорукого и при нем будучих офицеров и иных чинов, 21-го человека побили до смерти…»(Б.В., док.21, стр.153) .
Потери со стороны бунтовщиков много больше: десятки  убитых, 8 повешенных, 130 лишившихся носов, 14 отправленных в Москву на расследование и возможно казненных.
Но похоже, что окончательно огонь не был потушен, не все булавинцы пойманы, как впрочем. и сам вождь восставших, хотя о прямых сколько нибудь значительных выступлениях казаков против Москвы в конце 1707 года сведений  не имеется