Гл. 54. Рождение Гали. Проживание в институте

   Где-то зимой – кажется в начале февраля 1975-го я полетел в командировку в Петропавловск-Камчатский – институт Вулканологии, где познакомился с коллегами, занимавшимися изучением вулканических пород. Меня интересовали относительно молодые лавы, где могли сохраняться первичные ферримагнитные минералы – не окисленные титаномагнетиты с низкими  температурами Кюри (см. Википедию). Коллеги охотно поделились со мной образцами пород, которые я собирался изучить в ДВГУ – в Дальневосточном Университете  во Владивостоке, где была термомагнитная установка.
   Петропавловск встретил огромными сугробами снега. Зимы здесь бывают относительно тёплые, но многоснежные. Было интересно наблюдать прокопанные в снегу проходы в полтора-два человеческих роста – целые коридоры - к подъездам домов и входам в магазины…

   Управившись с делами я полетел обратно - не хотелось оставлять Сашу одну: кажется, она была уже в «интересном положении». Вылетев рано утром из аэропорта Елизово, я к обеду прибыл во Владивосток. Как раз оттуда вылетал борт – ЯК-40 - в Серафимовку – аэродром между пос. Ольгой и Кавалерово. До последнего предполагал добраться попутной автомашиной (расстояние где-то около 70 км.). Приземлившись на бывшем серафимовском военном аэродроме, забежал в аэрпортовскую будку – узнать о возможной оказии. Чутьё меня не обмануло: знакомый «летун» – даже фамилию его вспомнил: Лоншаков – сообщил, что из Тернея пролётом шёл вертолётный борт. Но уже темнело, было мало шансов, что он сядет: светлого времени до Кавалерово – в обрез.

   Но я уже «закусил удила»: мысль о том, что можно за день с двумя пересадками добраться с Камчатки домой – до Кавалерово – согревала меня в моём неуёмном азарте. Я стал упрашивать Лоншакова убедить по рации проходящий мимо «борт», чтобы тот завис над полосой и подхватил на «ходу» почти что «своего  человека» -  сотрудника аэромагнитной партии Геофизической экспедиции (меня в таком качестве диспетчер знал с тех времён, когда я ещё там работал. Партия эта занималась аэромагнитной съёмкой (при помощи установленной на самолёте специальной аппаратуры), и я несколько раз - в рамках практиковавшегося внутреннего "перекрёстного" контроля - помогал от опытно-методической партии ПГЭ (см. главы 33 и 36), выполняя залёты с коллегами. 
   Короче, - минут через десять маленькая «стрекоза» всё же зависла над полосой, где стояли мы с Лоншаковым. Потом, не выключая двигателя, села. Я молниеносно ринулся к открывшейся створке дверцы, и чьи-то крепкие руки втащили меня внутрь. Вертолёт тут же оторвался от земли и, набирая высоту понёсся над сопками напрямую в сторону Кавалерово. Приземлились где-то через полчаса уже почти в сумерках (благо - полоса была хорошо освещена и абсолютно пуста).

   Я – более чем счастливый от одной мысли, что так неожиданно быстро добрался и увижу Сашу -  быстро помчался  к своему жилью. Но тут меня ждал «удар»: хозяйка сообщила, что Саша в больнице… Встревоженный,  я быстро добрался туда, где узнал, что, к счастью, «ничего страшного»: просто врачи-акушеры  взяли её туда для профилактического обследования, что ли…
   Посещая её ещё несколько дней в больнице, я для ободрения «страждущей» написал стишки, призванные её подбодрить.

Лежит на кроватке в больнице, страдая,
Санечка Климова – дева младая.
Вокруг увиваются тёти-врачи,
И строги их очи – хоть плачь, хоть кричи!

В палатах свирепствуют злые сестрички
И колют уколы беспечно, как птички:
И в руку и в попу, и в вену и в пальчик
- Заплачет тут самый выносливый мальчик

С кровати не встанешь – велели лежать,
И лишь на горшок разрешают слезать.
Зато беспрерывно дают нам без счёту
Пилюли, таблетки – на целую роту!

Очкастенький муж мой грустит под окном.
Всё пишет записки, мечтая о том,
Как выкрасть меня из больничного плена.
Но нас ограждают высокие стены.

И, всё же, потерпим, подружки, немножко.
Пусть всем принесут нам большущие ложки,
Накормят нас сытно больничною кашей,
Чтоб были здоровыми лялечки наши!
 
   Санечке на память сочинил hasbend №1 Вечером 7. 02. 75 г.
Вот таким «лирическим товарищем я был в то время… А так – всё, к счастью, обошлось.
 
   До августа жили Кавалерово, затем поехали во Владивосток. Приехав утренним поездом и оставив Сашу одну на лавочке в парковой зоне на берегу Амурского залива, я помчался на вокзал в поисках объявлений о сдаче квартиры. С трудом нашёл одну женщину согласившуюся сдать комнату всего на два месяца в районе Моргородка.    Саша была на девятом месяце и мало кто жаждал взять на постой таких квартирантов…

   Поселились. Потянулись дни и ночи ожидания. Наконец, в один из августовских дней – в час ночи пришлось мчаться на улицу за квартал от дома в телефонную будку с телефоном (тогда ещё не изобрели мобильников) и вызывать скорую. Повезли в роддом на мыс Чуркина (тогда ещё знаменитого моста через бухту Золотой Рог ещё не построили), и пришлось ехать около часа вокруг этой бухты… Через два дня родилась дочка, которую назвали Галей.

   …Два месяца пробежали быстро – надобно было искать новое жильё. Осенью с этим во Владивостоке,  этом «закрытом» в те годы  городе (требовался пропуск для приезда), ничего не строилось. Помыкавшись несколько дней, я решился на отчаянный шаг: собрав наши нехитрые пожитки и, погрузив вместе с ними в такси Сашу с Галей, привёз их в небольшое двухэтажное здание – филиал института на ул. Флотской в районе площади Луговой, где располагались две занимавшихся мною под временную лабораторию комнаты. С вахтёрами-тётушками у меня были хорошие отношения и они меня, несчастного «бездомного молодого папашу» с дитём, пропустили и не «выдали»…
   В одной из комнат я сгрудил – расставил - всю аппаратуру, а другую превратил в жилое помещение – притащил детскую кроватку, раскладушку и т. п. предметы бытового антуража. На следующее утро пришедшие на работу научные сотрудники, проходя по коридору в свои кабинеты, уже могли слышать новые непривычные звуки детского «пения».  Через несколько дней поставленный перед свершившимся фактом директор В. Г. Моисеенко, очевидно,  решил не подымать шум – это выглядело бы антигуманно, не «по-советски» - и всё руководство сделало вид, что ничего не случилось.

   Как ни говори, но в советские времена, когда государство – хоть и не сразу – но, всё же, обеспечивало (подчёркиваю - совсем бесплатно) нуждавшихся трудящихся квартирами (а «остепенённых» научных сотрудников – в порядке льготной очереди), моё положение вызывало лишь сочувствие у коллег и профсоюзной организации. Таким образом, поселясь явочным порядком в служебном помещении, мне, продолжая работать, оставалось только ждать получения жилья, которое, однако, строилось довольно медленно…   

   Саша быстро освоилась на новом месте – у ней была фактически «своя» детская комната (она же одновремённо  спальня и кухня, где на двухкомфорочной электрической плитке готовилась еда). Я оборудовал своё рабочее помещение во второй - аппаратурной  комнате - с письменным столом и раскладушкой … В общем устроились вполне нормально.
   …Галя росла здоровой девочкой (не помню, чтобы вызывали к ней врача), постепенно училась сидеть, ползать, стоять, ходить… Всё - как положено. Меня поставили в очередь на получение квартиры (ждать пришлось почти два года). Прямо возле здания, где мы жили и я работал, был относительно тихий уголок – этакий с зелёными деревьями летом безлюдный тупичок -, где мы с Сашей по очереди в коляске «выгуливали» нашу дочь…

   Так прошла зима. Саша возилась с дочкой, я измерял свои образцы и с нетерпением ожидал лета, чтобы выехать на полевые работы в районы Приморья. Планировал сделать базой отряда кавалеровский район и забрать туда  с собой на лето семью, поселив её в ближайшем к Кавалерово посёлку.
   Всё шло своим чередом и жизнь складвалась, вроде, терпимо...