Рохля

Молодые девчонки-свиристелки за глаза его называли «рохля», впрочем, и в глаза не очень-то стеснялись подсмеиваться. Не знаю, обижался ли он, только если и обижался, никому об этом не говорил и виду не показывал. А что обижаться, если и вправду был он каким-то…тюфячным слегка. Даже имя своё, выговаривал не твёрдо, а смягчённо как-то, вроде и не картавил, но чудно. Специалистом он был хорошим, закроется у себя в лаборатории и один за целый штат, полагавшийся раньше, всю работу сделает.

 
Больше всего над ним подтрунивали из-за живности. На территории завода всегда жили кошки и собаки. Собаки для охраны, а кошки? Да какая разница, просто жили, они же кошки, живут, где хотят. Зимой вся кошачья братия, которая не имела тёплого угла в конторе или цеховой бытовке, собиралась в облюбованном местечке на теплотрассе. Случайно или нет, но именно в том месте, где изо дня в день на работу проходил наш «рохля». Он постоянно носил с собой сумку. Никто бы не удивился, если бы в этой авоське у него были завтраки или обеды, в столовой питаться дороговато, зарплату задерживают, все бы поняли. Только «рохля» таскал еду не себе – кошкам. Тут даже умные тётки в возрасте возмущались: «Самому есть нечего, а он кошек кормит». Не могу сказать, чем питался он сам, но кошки не бедствовали. И даже в отвратительном феврале, когда ноябрьской зарплатой и не пахло, он находил возможность подкормить своих подопечных. Он с ними не сюсюкался. Еду отдаст, поговорит и уходит к себе в лабораторию. Как уж он им объяснял, что бежать за ним не нужно, понимали однозначно.


Рохля не всегда был таким чудиком. Была у него и красотка-жена, и сын. Да только не сложилось. В родительской семье было заведено, что отец, уважаемый всеми человек, дома становился вассалом властной мамы. Никого такое положение вещей не смущало, прожили они вместе много-много лет, а вот сын, проявляя излишнюю заботливость и внимательность к своей жене, показался той недостаточно мужественным. Упорхнула она к военному и сына настроила соответственно.


Рохля на жизнь не жаловался. Соседям и коллегам улыбался, правда улыбка эта год от года становилась всё застенчивей, если так бывает, конечно. Лично я здоровалась с ним снисходительно, до одного случая.


В посёлке, который построил завод, были дома разные: и девятиэтажные, и маленькие, всего на две квартиры. Рохля жил в маленьком, проходя к себе через дворы, в которых, понятное дело, живности тоже было полно. Среди этой живности особняком держалась трёхлапая овчарка. Она была когда-то домашней, но попала в беду и оказалась на улице. Бывшим хозяевам портил настроение вид кровоточащего обрубка лапы. Со временем рана затянулась, однако в дом её по-прежнему не пускали.  Окрестные дети, да и взрослые порой тоже, жалели собаку, но она, не понимая происходящего, снова и снова просилась домой. Садилась под дверь и молча, ждала, когда откроют, иногда не выдерживала и начинала тихонько подскуливать и скрести лапой обивку. Встречала хозяев, бросалась им в ноги, заглядывала в лица. Их это страшно раздражало, не то, чтобы они были уж очень плохими, они просто не хотели осложнять себе жизнь. Пару-тройку месяцев они потерпели, а потом завели какую-то мелкую собачонку, естественно, с родословной и скверным характером. Овчарку с того момента начали гонять не только от дверей, но и со двора.


Рохля просто шёл со своего маленького огородика домой. Он просто шёл и даже не смотрел по сторонам, задумался. Видимо и сам не понял сначала, что произошло. Ему под ноги вылетела собака, та самая овчарка. Нет, она не прыгнула, не подбежала, а именно вылетела, отброшенная мощным пинком. Видимо, удар был настолько сильным, что она не могла сразу подняться и отойти в сторону, как делала это обычно. Она попыталась ползти и упала, там же, не сумев. Рохля наклонился к собаке. В этот момент со двора выехала машина так называемого хозяина. Он притормозил, открыл дверь и крикнул на псину. Та, услышав голос, снова попыталась подняться и подползти к нему. Из машины показалась нога, готовая в очередной раз пнуть непонятливую. И тут произошло нечто! Рохля, этот застенчивый добряк-тюфяк, молнией метнулся к машине, вытащив хозяина за шиворот, сделал несколько коротких звучных ударов, оттолкнул от себя обмякшего мужика и снова наклонился к собаке. Он поднял из пыли псину на руки. Её крупные лапы свешивались чуть не до земли, но сопротивления она не оказывала, напротив, сунула морду под мышку его старой заношенной фуфайки и затихла.


Потом было много всего. Кричал бывший хозяин собаки. Привозил к Рохле на разборки своих друзей. Вызывал участкового. Обещал посадить Рохлю за нанесение побоев и причинение вреда здоровью. Через несколько дней шумиха сошла «на нет». Участковый не поверил, что «рохля» умеет драться, а жена «хозяина» запретила выставлять себя на посмешище. С тех пор Берта, так зовут овчарку, осталась жить у «рохли», и жизнь пошла своим чередом. Только здороваюсь я теперь с этой парочкой весьма уважительно.